Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 359 страниц)

Глава 54
Снова о детях и немного – о родителях

И он стоял там, великий, как маяк, а борода его была как луч маяка, освящающая дорогу заблудшим тупникам.

О мастерстве передачи образов.

Бабушка обнаружилась за палаткой, где она, спрятавшись в тени, глядела куда-то вдаль. То ли на линию горизонта, где полыхал рассвет, то ли на этот вот рассвет, а может, на лес, полоса которого проглядывала в сумраке.

– Доброго утра, – вежливо поздоровалась Ульяна и замялась, не зная, как заговорить. Вроде бы много было мыслей, но… все какие-то не такие.

Не те.

– Доброго, – бабушка обернулась. – Красиво тут. Но у нас всё одно лучше. Приезжай.

– Потом.

– Хорошо.

– А вы мне книгу какую-нибудь выдадите?

– Какую?

– Ну… не знаю… скажем, там… пособие начинающей ведьмы. Или сто простых рецептов зелий. Или демоноводство для чайников.

– С демоноводством ты и без меня разобралась.

– Я там маму освободила. От той связи их, с отцом, кровной.

– Хорошо.

– Вы знали, что так будет?

– Надеялась. Всё… сложно.

– Я уже поняла. Сдаётся, сложно – это наше, семейное. Прогуляемся?

– Скоро больных подвезут.

– Мы недалеко. И вообще, тут хватает людей. Найдётся, кому заняться. Я… я спросить хотела. Там. А теперь и не знаю, о чём спрашивать и надо ли вообще спрашивать. Мысли путаные. Мама и вправду тебя позвала? Она сказала, что да…

– Она.

– А почему тогда она сама позвала, сама и начала ругаться, что ты приехала?

– Характер.

– И только?

Объяснение было так себе. Честно говоря, совсем уж никакущее объяснение. И бабушка понимает. Её вздох едва слышен, как и голос.

– Нет. И да… я её порой сама не понимаю. Как, подозреваю, и она меня. Может, решила, что в ином случае ты отнесёшься к нам предвзято. Может, затевала какую-то иную игру. Или ещё затевает. Она ведь жива?

Ульяна кивнула.

– Только договор с демоном я разорвала, поэтому не знаю, что будет…

– Что-то да будет. С демоном, думаю, она справится. А может, всё ещё проще. Признавать свои ошибки тяжело. Особенно тому, кто годами за них держался. И я сейчас вовсе не о твоей матушке. Да и старые обиды редко совсем уж уходят. А я её сильно обидела. Как и она меня. Вот и вышло, что позвать меня она позвала, но и только. Ведь даже если тебя зовут в гости, это ещё не значит, что тебя и вправду рады видеть. Вот она и показала, что глобально, в целом, ничего не изменилось между нами. Что она не собирается бросаться на шею или как-то иначе возвращаться.

Игры.

В это Ульяна верила. Матушка всегда любила игры, особенно с другими людьми. И да, пожалуй, если бы она стала Ульяне советовать держаться к бабушке поближе, то… то Ульяна насторожилась бы.

Похоже?

Вполне себе часть игры. И Ульяна, кажется, вновь сыграла по чужим правилам. Обидно? Должно быть. Но обиды она не ощущала.

Зато складывалось.

И то приглашение в кафе.

И насмешки. И в целом-то… матушка что? Оценивала? Изучала? Делала новые ставки? Пускай. Бабушка права. Старые обиды не отступят просто вот так. И тот разговор, у реки, может, многое изменил, но… но не настолько, чтобы у Ульяны появилось желание с матушкой общаться.

– Ещё тогда, на свадьбе, я сильно разозлилась, – продолжила рассказ бабушка. – Очень сильно. За обман. За то, что она вновь ослушалась. И за то, что она сказала правду. Я действительно не была хорошей матерью. Ни для кого. Пройдёмся?

– А люди?

– Справятся, – бабушка махнула рукой. – Ты права… и не только ты. Мне надо учиться доверять прочим.

Надо же, и ей? Тоже учиться?

– Всем чему-то да надо учиться. Правда, понимаешь это далеко не сразу, – бабушка уловила мысль. – Тогда я не готова была признать ошибки.

– А теперь?

– И теперь не со всеми соглашусь. Пусть я не была хорошей матерью, но я не была и плохой. Повторюсь, у каждого своя правда.

Бабушка шла медленно, и травы цеплялись за подол длинной юбки. Интересно, а Ульяне теперь тоже надо будет носить такие? И сарафаны с вышивкой или что там, традиционно, положено? Или всё-таки, если она почти городская ведьма, то джинсы можно?

Спросить?

– Наш род… тут даже не от рода идти надобно. Давным-давно, когда жизнь средь людей сделалась вовсе невыносимой, то мои, да и твои предки, отправились искать земли иные, свободные.

– За Урал?

– Именно. Оказалось, правда, что совсем уж свободных земель там нет, но в целом вышло договориться. Тамошние племена, скажем так, не считали ведовство злом. Напротив, даже. Они весьма скоро оценили открывающиеся возможности и обрадовались…

Травы едва слышно шелестели. Корни их, сплетшись в единый ковёр, жадно поглощали силу.

– Твои предки основали наш город. Твои предки сумели заключить перемирие с местными племенами. И с предками Никиты. Они договорились с хозяином леса и с хозяином вод. Они вывели источник, чтобы и лес, и реки, и вся-то земля могла жить. Они фактически создали тот мир, который стоит и поныне… – бабушка говорила это спокойно, но чувствовалось, что каждое слово даётся с трудом. – Сперва они и стояли во главе посёлка, но год сменялся годом, век веком, и от некогда великого рода осталась одна ведьма не самых выдающихся способностей. Всё-то, что было у меня – память, кое-какие семейные книги и желание вернуть роду, если не былую славу, то былое могущество.

Бабушка погладила куст, листья которого стремительно набирали цвет.

– Темнолистник, – пояснила она. – Сок его избавит от ночных кошмаров, излечит любую бессонницу, а если смешать с мятой и ивовой корой, то и тревоги уймёт…

Да, книга с рецептами точно не будет лишней.

– Я была честолюбива. Даже болезненно честолюбива. И шла к своей цели. Медленно. Сперва стала лучшей в классе. Потом – в университете, куда отправилась учиться. Работать тут не стала, вернулась. Благо, город сильно разросся и требовались толковые люди. Начала с малого, с места секретаря, потом больше и дальше… потихоньку, понемногу. Я поднималась выше и выше. Власть… власть манит. И нет, я никогда не использовала её во вред кому-то или же себе на пользу. Я помнила, кто я. И хотела, чтобы другие тоже вспомнили.

– А мама при чём здесь?

– Сейчас поймёшь. Замуж я вышла по любви. Иное для ведьмы не то, чтобы невозможно, но весьма и весьма тяжко вынести. Муж мой тоже был довольно честолюбив. И вполне разделял мои устремления. У нас была идеальная семья. А дети сделали её ещё более идеальной. Мне казалось, что я уже в шаге от победы, что ещё немного…

– И тебя коронуют?

– Не совсем верно. Император один. Как и Императрица. Но в Совете каждое слово имеет свой вес. И мне хотелось, чтобы…

– Твои слова были самыми весомыми?

– Да.

– И… при чём тут… всё вот это?

– При том, что я забылась. Старшие дочери вполне соответствовали моим ожиданиям. Умные. Красивые. Сильные. Они словно подтверждали, что я всё делаю правильно, что я могу быть примером для остальных. Смешно, но в то время я действительно не понимала, как возможно иное. Дети плохо учатся? Надо больше заниматься с ними. Часто болеют? Закалять. Не хватает чего-то? Работать старательней. Мне казалось, что если у меня так всё хорошо, то и остальные могут. Я ведь не делаю ничего особенного.

– А потом родилась мама?

– Женька. Сперва родился Женька. И это не сказать, чтобы редкость. Мальчики у нас тоже появляются на свет и немало, раз посёлок наш не вымер. Пусть они не наследуют ведьмин дар в полной мере, но берут от матери силу, и здоровье, и часто – красоту. Очарование опять же…

Красивым дядя Женя не казался. Хотя сила в нём имелась, вон как саркофаг Игорька поднял, одной рукой. А очарование? Или тут надо плотнее пообщаться, чтобы оценить.

– Женька же взял именно ведьмовскую силу. И это… это не то, чтобы плохо…

– Но нехорошо?

– Именно. Ведьмаки беспокойные. Силе тесно в мужском теле. Вот она и толкает их на… разные глупости. Или не глупости… в прежние времена они хотя бы с нежитью воевали. А теперь? С кем теперь воевать? Вот он и начал колобродить, считай, с юных лет. То в одно вляпается, то в другое. И учиться не желал. И меня не слушал. Тогда, пожалуй, мой идеальный мир впервые дал трещину. Хотя я быстро нашла объяснение.

– Какое?

– Твоя матушка. Она ведь болела. Я всё внимание уделяла ей, вот Женька и отбился от рук. Я чувствовала свою вину. И чувствуя, пыталась решить проблему по-своему.

– Это как?

– Мне казалось, что если я буду всецело его контролировать, то мы переживём это неудобное время. Я и принялась следить за каждым его шагом. Требовать. Давить. Порой и шантажировать своим здоровьем или тем, что изгоню…

Бабушка тяжко вздохнула и, поймав длинный тонкий стебелек, на котором покачивался тяжёлый колос, сорвала его.

– Это лунный лисохвост, – сказала она. – Возьми. Коль высушить и растереть, а потом смешать с болотною водой, то зелье сокрытия выйдет. Тот, кто его выпьет, где бы ни прошёл, следов не оставит. Никаких.

– Какое-то… криминальное зелье.

– Ты вон Феденьке предложи. Оценит. Тогда мне казалось, что я смогу. Удержать. Исправить. Что нужно просто пережить этот неудобный момент взросления, и сила уляжется. Только с каждым годом становилось всё хуже. Мне бы дозволить ему на службу пойти. Но…

– Ты не дозволила?

– Боялась. Слишком уж Женька был неспокойным. Он и у нас-то вечно во что-то вляпывался. Теперь-то я понимаю, что большей частью из-за моего контроля. Я лишила его свободы и ждала, что он примет это со смирением, забыв, что наша сила сама по себе не терпит принуждения. Конечно, это было исключительно для его же блага… ну а служба… тут я действительно испугалась. Они ж со всяким дело имеют. И как знать, как бы это «всякое» на Женьке б отразилось. Ведьмак, как и некромант, по краю ходит. Не было у меня веры, что он на этом краю удержится. Скорее я верила, что без меня он точно не удержится. И тогда… кем бы он стал? И как бы это на семье отозвалось. Да и политика опять же…

– При чём тут политика?

– Совет. И разногласия в нём. У нас, конечно, понимают, что мир меняется, но всё одно находятся те, кто не рад переменам. Кто полагает, что жить надобно по прежним заветам и своим разумением. Не поверишь, сколько мне пришлось повоевать, чтобы к нам нормальные дороги проложили, чтобы больницу реорганизовали. Школы, сады детские, государственная почта. Даже сотовая связь многим казалась излишеством. Что до Института, то им, конечно, было дозволено находиться, но…

– Их терпели.

– Именно.

– А если бы твой сын пошёл к ним работать, то все бы решили, что и ты стала на них работать?

– Не все, но многие. Это стало бы весьма удобным поводом выставить меня… скажем так, человеком, который выступает от имени Государя. И ведет город к тому, чтобы тот стал, как и прочие.

– А разве он не как и прочие?

– Именно, что не как все. У нас имеются свои привилегии. И права. И Договор, пусть и признаёт нас его… вассалами? Слуги – некрасивое слово, слишком уж… такое… – бабушка покачала рукой. – Хуже только холопы. А холопами нас не раз и не два пытались сделать.

– Когда это было-то!

– У нас помнят. Да и, Уль, думаешь, что-то сильно поменялось? Исчезли наместники, зато возникли корпорации, которые так и норовят влезть, прикрываясь какими-то своими нуждами, законами и юристами. Нет, мы тоже меняемся, но это требует времени. И понимания. А слишком быстрые перемены вызывают отторжение у многих. И потому…

– Женьку ты не пустила.

– О чём не раз после жалела… хотя… осознание пришло уже после того, как мы схлестнулись с твоей матушкой. Знаешь, самое смешное, что из всех моих дочерей именно она унаследовала моё честолюбие. Прочие… у меня чудесные дочери. Действительно, умные, красивые и сильные. Но вся эта политика, власть, возрождение рода им не интересны. Одна занялась зельями, травы, косметика и прочее… мне это казалось вполне приличным занятием для ведьмы, но не более того. Я надеялась, что её увлекут более серьёзные дела.

– Не увлекли?

– Нет. Она мне прямо заявила, что не собирается тратить время на грызню в Совете. И что она с малых лет выслушивает мои наставления по тому, как себя вести, жить и что делать. И ей надоело. Другая твоя тётка в науке и сырах. Вовсе заявила, что если мне политика нравится – это моё дело, а её вмешивать не надо. Женька… сама видела. Да ведьмаку в городском Совете делать нечего. Даже если он дело говорит, его не станут слушать. А вот Роза… Роза была честолюбива. Знаешь, это как насмешка, что ли? Дать силу, но не честолюбие. И честолюбие, но не силу. Там… у нас сила означает многое. И я Розе это говорила. Не один раз и не два. На свою беду. Боюсь, я и внушила ей мысль, что её слабосилие – это недостаток, с которым ей там, у нас, места не найти. Точнее такого места, которое устроило бы саму Розу. Потом эта история с женихом… и наконец, свадьба.

– И отец.

– Да… там, когда я увидела всё, я не сдержалась. Я высказала всё, что накипело… что она меня разочаровала, что она только и способна, неприятности создавать. Что о её проделке узнают. И мне придётся оставить место в Совете, поскольку многие сочтут такой приворот нарушением правил. Что из-за неё моя карьера, которую я так долго и старательно строила, рухнет. Что на носу выборы, я надеялась стать Главой Совета, но…

Бабушка продолжала срывать какие-то травы, собирая их в развалистый то ли веник, то ли всё-таки букет.

– А она в ответ говорила, что я только о карьере и думаю, о себе, о том, как и что о нас подумают, как мы будем выглядеть. На детей же своих мне плевать, особенно, если они такие уроды, которые карьере не способствуют. И это меня настолько разозлило, что… возьми. Чёрный тмин. Хорош в самых разных зельях, а уж эти семена и вовсе силой налиты.

Надо будет справочник приобрести какой.

Ботанический.

Или снова в университет пойти? Чтобы Ульяну научили отличать крапиву от сныти. Ладно, крапиву она найдёт, та колючая, но вот из всего веника в бабушкиных руках Ульяна узнавала лишь некоторые травки.

Кажется, беленькие – это ромашки.

А синие – васильки?

Чёрный тмин почему-то походил на морковку-переростка. Или это так кажется.

– Я в ответ кричала, что они никогда не ценили того, что я для них делаю. Что я старалась ради них. Ради своей семьи. Вернуть ей величие, власть, чтобы они гордились… а Роза в ответ – что как гордится, если я их стыжусь. Что в моих глазах они все недостаточно хороши. Что лучше бы ей вовсе не рождаться на свет, тогда бы и проблем у меня, глядишь, не возникло бы, – бабушка повернула букет боком. – А я и ляпнула, что так оно и есть. Просто… просто от обиды и злости, а они дурные советчики. И тут же раскаялась. Это ведь неправда. Я ведь делала это ради них, ради семьи. Только вышло, что семье это не нужно. И Роза тоже вспыхнула. Её сила обрушилась на меня. А моя… моя ответила. И так сплелись, что мир затрещал. Многие беды могли бы с того приключиться, но…

– Явилась моя прапрабабушка.

– Именно. Тропой пришла. И с крапивой. Как хлестанёт обеих… и от всей души. Сила мигом рассыпалась. А она и мне высказала, какая я дура, и что язык – помело. И Розе, что она тоже дура и меня не лучше. Но и она разом успокоилась. А она так глянула и продолжила. Мол, что раз нам так тяжко друг с другом, то теперь мы станем жить наособицу. Пока не поумнеем. И у каждой своя дорога будет. И что дороги эти сойдутся, но как и когда – то уж от нас зависит.

– И запретила тебе вмешиваться в мамину жизнь?

– Да. Не только мне. Всей семье. Точнее это был не совсем запрет. Она… она сильна. Говорят, что она некогда сроднилась с источником и потому живёт уж не одну сотню лет. И власть имеет немалую. И властью этой стёрла память о Розе. И о тебе…

– То есть они просто забыли? Мамины подруги. Сёстры… дядя Женя?

– Именно. Точнее это не совсем забвение, скорее уж они знали, что она есть, но где-то там, очень далеко. И что ушла. И всё. О ней не хотели вспоминать. Никто.

Это ж сколько силы потребовалось? Ульяна и близко не представляла.

– А ей было сказано, что за всё сотворённое платить надо. И когда она это поймёт, когда будет готова, тогда пусть и позовёт меня. Сама.

И в тот час заклятье разрушится.

Сказка, выходит.

Страшная.

Но сказки изначально не отличались добротой.

– А я? Значит, я… это… моя судьба…

– Будущее состоит из многих нитей, которые начинаются в прошлом. И не каждому дано видеть, во что они сплетутся.

Наверное.

Прабабушка видела? И как-то сумела вот… устроила? Что? Смерть отца? Связь эту? Ульянину жизнь? А если бы не получилось? Если бы Ульяна не справилась с жизнью? С источником? С остальным вот? Если бы…

А с другой стороны, Ульяна ведь справилась.

– Она всё-таки позвонила, – тихо произнесла бабушка.

– И заклятье рухнуло.

– Можно сказать, что и так… на самом деле всё, думаю, сложнее. Многие нити на вас завязались, многие и развязались. Или вот ещё развяжутся. Но если думаешь, что отныне твоя матушка изменится…

– Не думаю.

– И правильно. Чёрную ведьму в белую масть не перекрасить. На сей счёт мнения расходятся. Одни полагают, что сила влияет на характер. А другие, что всё аккурат наоборот, что характер и определяет, какой ведьма будет.

– То есть, добрые становятся светлыми, а злые – тёмными?

– Верно.

– А ты как думаешь?

Бабушка сорвала очередную траву, на сей раз тонюсенькие бледные стебелечки с полупрозрачными колокольчиками цветов.

– Я думаю, что когда-то, когда люди были проще, им хотелось чётко разделять добро и зло. Так, как разделены день и ночь. Вот и сочинили себе объяснение. С тех пор и повелось… так что, характер твоей матушки не изменится. И коль привыкла она гадости говорить, то не отвыкнет уж. Может, ещё повзрослеет… как я вот. Я теперь вижу, что во многом была не права, но… прошлого не переменить.

Ульяна прислушалась. Сила источника не то, чтобы вовсе улеглась, скорее уж разлилась по окрестностям, уже перекраивая привычный мир. И теперь Ульяне был он слышен, весь, от старого дуба, что рос далеко-далеко за пределами посёлка, до молоденьких березок, что трепетали, но тянулись к этой новой силе…

– Я ей позвоню, – пообещала бабушка. – И возможно, встретимся… снова поговорим. Не буду обещать, что договоримся, но…

Обещать невозможное и вправду не стоит.

– Демоны! – со стороны палаток донёсся крик. – Демоны…

– Чтоб вас… – бабушка добавила пару слов, которые от почтенной дамы совершенно точно не ожидаешь. – И эти тут…

Глава 55
Где речь идёт о жизненном кризисе и немного – о демонах

Утром Аня была салатом, а рядом храпел рэпер.

Одно типичное утро первого января.

Филин наблюдал за суетой отстранённо. Нет, он ощущал, что что-то происходило и весьма важное, возможно, жизнеопределяющее даже, но вмешиваться не хотелось.

Он устроился за крайней палаткой, мысленно прикидывая программу. А то ведь скоро явятся и надо будет изображать чего-нибудь этакого. Хуже всего, что с детишками Филин прежде и не работал. Так, пару раз помогал тренеру, но когда это было. И потому не отпускали сомнения.

Получится ли?

И вообще… как?

С чего начинать, чтоб… с разминки – это понятно. Но как её показывать-то? В козлином обличье? Словами-то можно объяснить, но это и долго, и не всегда слова найдёшь.

Кросс?

Бег – дело хорошее, но одним бегом жив не будешь. А чему посерьезней если учить, то тут уж точно словами не обойдёшься.

Там и стойку надо равнять, и движения править поначалу. Дышать учить. Двигаться. Или стойку правильную, это если бить. А на кой им бить-то? Бокс – штука хорошая, конечно, но не для всех. Там и характер нужен, и выдержка, и так-то… девчонка снова же ж. Куда ей в бокс? Нет, Филин знал, что есть женский и ныне все равны, но мысль о том, чтобы бить девицу и по лицу была неприятна.

Да и не по лицу тоже.

Нельзя бить девиц. А девчонок и подавно.

– Чувствуете запах перемен? – Профессор успел пробежаться по лагерю и вернуться. Он был не просто полон – буквально переполнен энергией и желанием эту самую энергию выплеснуть.

– Нет.

– Как же! Сила! Вы прислушайтесь, воздух звенит от силы… Источник открылся!

– И что? – Филин отвлёкся от мыслей.

– И то, что это даёт возможности… идёмте!

– Куда?

– К ведьме! Пока она в силе, надо пользоваться.

– Как?

Идти не хотелось.

– Снять с вас заклятье!

– С меня?

– Моё, боюсь, будет несколько… сложновато. Да и в целом-то… признаться, я как-то привык… и опять же временной фактор. Допустим, мне вернут прежнее обличье, но что будет с прожитыми годами? Не получится ли так, что, обернувшись человеком, я тотчас состарюсь? И умру?

– Может, и не умрёте…

– Может. Но знаете, это не тот случай, когда на эксперименты тянет. Тем паче девушка молодая, неопытная… и как-то… как бы вам сказать… – он обернулся, точно опасаясь, что их кто-то подслушивает. – Козлом я вечен!

– Что?

– Я не старюсь! Я не сразу осознал это, но… козлы столько не живут. Даже люди столько не живут! А век козла и вовсе краток. Я же не ощущаю не то, что приближения кончины, но даже усталости от бытия. И как знать, сохранится ли это свойство…

– То есть, ты боишься или помереть, или постареть, а потом помереть?

– Именно. И если раньше оставались сомнения, то теперь, когда я обрёл последователей… да что там последователей. Можно сказать, я обрёл сам смысл бытия! – при этих словах он даже на дыбы приподнялся. А гриву окутала тьма. – Я осознал, для чего живу! Чтобы нести светоч знания! Чтобы зажигать умы…

– Там, чуется, будет тяжко что-то зажечь, – произнёс Филин с некоторым сомнением. – Сдаётся мне, они как-то… не особо готовы.

– Подготовим. Это не важно! Главное, что я обрёл именно то, чего был лишён долгие годы! Тех, кто меня понимает! Кто слышит! Кто…

– Короче, ты в человека не хочешь.

– Нет.

– А с чего решил, что я хочу?

Так-то, наверное, стоило бы. Шанс ведь. И девчонка не выглядела злою. Напротив. Не выгнала вон. И остальные тоже относились слишком уж по-человечески. Сам бы Филин точно не стал терпеть близ дома постороннего козла.

Тем паче такого, который, будучи человеком, угрожал.

А ведь он угрожал.

– А разве ты не хочешь? – удивился Профессор и, присев, поинтересовался. – Мне думалось, что нынешняя ситуация тебя тяготит.

Глаза у него были жёлтыми, выпуклыми и на удивление внимательными.

– Да… как тут… – Филин замялся. – Понимаешь, пока я козёл, я хоть тут нужен… как-то… вот, хожу вдоль забора. Охраняю…

Правда, сейчас охраны и без него хватало, причём куда более серьёзной.

– Траву вот жую. Зимой, глядишь, сеном подкормят. Выделят какой уголок в сарае. Мне ж многого и не надо. И так-то… глядишь, и не выгонят. Приспособят для нужд хозяйственных.

– Это да. Это точно… им только волю дай, мигом для нужд хозяйственных приспособят. Но, став человеком, ты вернёшь себе свободу.

– Какую? – тоскливо поинтересовался Филин. – К Земеле вернуться? Сесть за чужие грехи? Хотя и свои имеются. Может, не на новый срок… хотя с моим-то прошлым, скорее всего, вкатают. Чисто порядку ради. А даже если нет. Что тогда?

Он отвернулся, не зная, как рассказать. Просто представил, что он вот разгибается, возвращаясь в прежнее человеческое обличье.

И идёт со двора.

А потом на электричку. В город. И там в коммуналку, где наверняка уж соседи, воспользовавшись отсутствием, дверь вынесли. А потом в принципе всё, что можно было вынести.

Если и нет, то…

Старая мебель. Запах затхлости и плесени.

– Работу искать? Кому я на хрен нужен. Грузчиком разве что… или вон, в Сибирь, на вахту. Но там тоже таким не особо рады. Но что-нибудь отыщу. Буду снова пахать, чисто, чтоб домой не идти. А по вечерам пельменями давиться, потому что…

И ладно, пельмени.

Так-то Филин неприхотливый. Он и пельмени сожрёт, и траву, и артефакт какой. Но… он ведь опять останется один. И осознание этого сводило с ума.

– Ясно. Имеем серьёзный кризис личности… точнее самоопределения данной личности. То есть, ты полагаешь, что козлом сможешь остаться здесь? И тебя это устраивает? Чем планируешь заняться?

– Тем же, чем и ты. Буду вон сатанистов воспитывать, чтоб гордое звание не позорили.

Смех у Профессора был блеющим. Хотя как ещё козлу смеяться.

– А человеком тебе что помешает заниматься тем же?

– Ну… смотри… сейчас я огнём могу пыхнуть. И в целом так-то… тварюга солидная. А человек что? Рожа битая, разбойная. И никакого огня. Опять же, козлу паспорт не нужен. Прописка там и прочая мутотень. А человеком сразу найдутся, кто стуканёт, что бывший зек детишек не тому учит.

– Думаешь, козлом лучше? Козёл будет учить тому?

– А кто поверит, что козёл и вправду учить может? – возразил Филин. – Да и…

Он хотел добавить, что смысл в жизни не одному Профессору нужен, но не успел. Он услышал натужный такой хруст, который издаёт растянутая до предела ткань за мгновенье до того, как треснуть. И обернулся.

Запахло огнём.

И дымом.

Воздух задрожал, раскаляясь сам собою.

– Что это?

– Это? – Профессор поднялся на дыбы и опустил голову. – Это, друг мой, не что, а кто… демоны!

И тут же, чуть в стороне, но раздался крик:

– Демоны!

– Демоны – это плохо, – Филин никогда, честно говоря, демонов и не встречал, разве что тот беленький мальчонка, но он на демона походил не больше, чем сам Филин.

– Демоны, это очень и очень плохо… идём!

– Куда?

– Скорее откуда. Прорыв только наметился, поэтому есть все шансы успеть…

– Успеть что?

– Убраться подальше. Демоны, они ведь существа большей частью интеллектуально не развитые, не способные…

– Ты собрался бежать? – Филин склонил голову.

– Совершить стратегическое отступление!

– Здесь люди.

– Вот именно. Здесь люди. Много. И у них есть оружие, если ты заметил. Много людей и много оружия. Как-нибудь справятся!

– Но там демоны!

– Верно. Демоны. Огромные, чешуйчатые, с рогами, когтями и намерениями, полагаю, весьма далёкими от мирных.

– Поэтому мы должны остаться.

– Что?

– Остаться, – Филин решительно развернулся. – Помочь людям.

– Чем⁈ Чем может помочь им один-единственный маленький козлик⁈

– Два. И немаленьких. Кроме того, у меня есть сила. И у тебя есть сила.

– Я её не для того копил, чтобы на демонов тратить. И вообще, я личность исключительно миролюбивая, а потому…

– А потому готовая трусливо бежать?

– Скорее проявить разумную осторожность. В конце концов, посмотри…

Военные и вправду быстро скоординировались, оцепив участок. Цепь была жидковатой, но всё же… ага, и мальчишка тут, который демон, и второй с ним, точнее прочие… детишек как раз стоило бы вывести. Может, они и постарше тех бестолочей, что их с Профессором украли, но не настолько, чтоб с демонами воевать.

Даже если магам.

И старшая ведьма подошла со внучкой. Совсем уж непорядок…

– … и как можно рисковать? Подумай сам. Если я погибну, то… то это не принесёт пользы человечеству! Тогда как мой уникальный жизненный опыт, мои наработки, мои мысли…

– Идёшь? – Филин тряхнул головой и бодрой рысью двинулся к людям.

– Это глупость! – возмутился Профессор.

– Ты детишек ведь учить собрался, так? – Филин обернулся. Ткань мира пусть и трещала, но пока худо-бедно держалась.

– При чём здесь это!

Профессор колебался, один глаз его косил куда-то в сторону, явно оценивая путь к побегу, а другой наблюдал за Филином.

– При том. Чему ты их научишь? Врать? Притворяться? Говорить одно и красиво, делать другое совсем? Бросать тех, кто тебе верит? Пойми, Профессор, так нельзя. Одно дело, когда ты внешне козёл. Это с людьми случается, а другое – когда по состоянию души.

– Знаешь, твоя философия убойно примитивна…

– Не знаю, – Филин мотнул башкой. – Я не сильно умный, не как ты. И с учёбой у меня не всё ладно было. Да и жизнь, не буду врать, что правильно прожил. А к чему оно привело – сам видишь. Дальше я так не хочу. Как мне потом детишкам в глаза-то смотреть?

– Излишний идеализм…

– Идёшь?

– С другой стороны…

Бубнёж Профессора доносился сзади. И как-то уже не имел значения, что ли. Главное, что сам Профессор не отставал.

– Вот попомни мои слова, в жизни каждый должен знать своё место. И моё – средь мудрецов, а не… да куда ты так торопишься⁉ Эти, если пришли, так просто не уберутся…

К порталу Данька успел, пусть и не первым, то всё-таки успел. Даже обрадовался, потому что демоны – это зло известное, а главное, весьма своевременное. Лёшка вон отвлечётся от тягостных мыслей. Глядишь, и поймёт, что не всё-то так и плохо. Дальше Данила додумать не успел, потому что воздух вспыхнул, точно изнутри кто-то взял да полоснул его огненным мечом. Или ножом. Пламя поползли по ткани мира, расширяя прореху.

– Отец, – вздохнул Василий, одёргивая пиджак. – Переживать не стоит. Он за мной.

– То есть, – уточнил Федор Федорович, глядя на то, как медленно расширяется окно портала, – войска поднимать не стоит?

– Отец будет, безусловно, рад, если вы почтите его подобным образом. Однако мне кажется, что сражение – это не совсем то, что будет способствовать установлению мирных взаимоотношений. А появление войск однозначно будет расценено, как приглашение к битве.

Из портала показалась нога.

Женская.

В алом ботфорте с отворотом. И сетчатом чулочке. Данила моргнул, слегка растерявшись.

– Эм… – Лешка повернулся к Василию. – Извини, но… Мне как-то демоны представлялись более брутальными, что ли.

– Это не он… – выдавил Василий.

– Значит, войска поднимать? – деловито уточнил Фёдор Фёдорович.

– Василий! – голос демона был низким и мурлычущим. От этого вот голоса у Данилы по спине побежали мурашки. Сперва от затылка к пояснице, а потом обратно. Причём строем.

Следом за ногой показался хвост, тонкий и отчего-то полосатый. Полосочки были ярко-красными, с золотистыми блёстками, а кончик хвоста украшала кисточка. Аккуратненькая такая. Завитая. И уложенная, что характерно, завиток к завитку.

Ну а дальше и хозяйка хвоста явилась. Всецело так сказать. Портал как раз треснул и раздался, пропуская этакое великолепие.

– Вась? – Данила, как обрёл способность говорить, толкнул демона в бок. – А это кто?

– Это… Это бухгалтерия, – выдал Василий как-то очень нервно.

– Знаешь, а батя ведь говорил, что в каждом бухгалтере есть что-то этакое… Демоническое. Я не верил. Зря, выходит?

– Интересно было бы на вашу налоговую глянуть… – протянул Лёшка, взгляд которого просто-таки прикипел то ли к ногам, то ли к рогам, то ли к демонице целиком.

– Васенька! – возопила та, раскрывая объятья. И приветливо колыхнулся внушительных размеров бюст, который сдерживала, кажется, какая-то особая наверняка запретная демоническая магия, потому что кожаный корсет вряд ли был способен справиться сам по себе. – Васенька, милый, скажи, что ты возвращаешься!

– Не знаю, – сказал Василий и слегка попятился.

– Почему?

– Как-то… Возникли некоторые затруднения… Ввиду вновь открывшихся обстоятельств.

– Слушай, – прошептала Ульяна, которая тоже как-то оказалась тут и теперь нехорошо щурилась, глядя почему-то не на демоницу, а на Данилу. – А они там все такие? Ну… Наглядные?

Наглядности демонице было не отнять. Корсет был укороченным и заканчивался под грудью, а кожаные шортики, украшенная блестящими монетками, наоборот, начинались где-то… Где-то очень на грани приличий, рискуя при резком движении эту грань пересечь.