Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

– А вы, Лилит, – он первый раз назвал ее по имени, – можете мне предложить все это? Смахнуть с лица старость? Позволить прокатиться вокруг луны? Прочесть навсегда утерянные человечеством книги? Вам это под силу?

Она усмехнулась:

– А сами вы как думаете? Или боитесь дать ответ на этот вопрос?

Горецкий думал недолго:

– Боюсь.

– Понимаю. Потому что, получив ответ положительный, придется согласиться сделать первый шаг.

– Так как же?

– Я потому и здесь, что могу предложить все перечисленное вами и много большее. Так что бы вы хотели получить? Огласите весь список, уважаемый Горислав Игоревич.

Все решилось в мгновение. Дикая волна, от которой он бежал прежде, боялся, прятался от нее, настигла и захлестнула его сердце, сотрясла все его нутро. Так пробивает электрический разряд, от макушки до пят, и человек падает замертво наземь.

– Хочу, Лилит! Я хочу молодость и силы, я хочу весь мир с его тайнами. Я хочу, страшно сказать, повелевать чувствами тех людей, которые мне особенно интересны. И хочу самую прекрасную женщину на земле в придачу. – Теперь усмехнулся Горецкий: – Царицу Елену Троянскую. Хотя бы на одну ночь. Слабо?

Брови ночной гостьи снисходительно поднялись вверх:

– Отчего же слабо? Мне дано все.

– Смеетесь надо мной?

– Нисколько. Я здесь не для того, чтобы смеяться над вами. Но вы получите не все сразу. И не задаром. Какой мне резон одаривать вас такими богатствами за просто так?

– Я понимаю. И какова же цена? Как всегда в таком случае – душа жадного гордеца? Моя душа?

– Да бросьте вы, что за средневековые выдумки? И что мне делать с вашей душой? Но поступки вам совершать придется.

– Если вы предложите мне есть маленьких детей, я откажусь.

– А взрослых детей? Не откажетесь?

Горецкий усмехнулся:

– Все равно откажусь.

– Да о чем вы, Горислав Игоревич? – вздохнула ночная гостья. – И я не ем маленьких детей, хотя молва веками мне приписывала разные гадости, и вам бы не посоветовала. Мы с вами едим отличного поросенка, вами же приготовленного, зачем нам маленькие дети? Речь идет о другом. Вы должны перестать быть тем желе, каким были до сих пор, да-да, уж простите меня за откровенность, и начать действовать. Совершать поступки, которые вы хотели совершить прежде, но не решались или боялись это сделать. Вот и все. Стать самим собой, но не старым и больным профессором, которому ни до чего нет дела, а героем своего же романа. Понимаете – своего! Стать тем, кем вы мечтали стать. И начните это прямо сегодня – полночь уже за спиной, а значит, наступил новый день.

Слушая гостью, он заразительно кивал. Какую игру она предлагала ему! Виртуозную, опасную игру! Если он не спал, конечно. И не в горячечном бреду выдумал себе эту гостью. Потому что следовать своим желаниям – это была и его вечная мечта, дикая, упоительная и сладострастная, и вечный страх.

– И никаких договоров? – спросил он. – Кровью?

– Опять средневековые причуды? Ну хотите, можем составить такой договор. Ваш поступок – моя награда. Распишем по пунктам. Но я знаю, миром правит импровизация. Ведь вам, человечкам, дана свобода воли.

– Нет, – покачал он головой, – не будем заниматься бюрократией.

– Другой разговор. Так вот, – очень рассудительно продолжала она, – я сейчас пойду, а вам надо как следует выспаться. Когда вы проснетесь, то первым вашим ощущением будет то, что вы увидели сон. Фантастический сон. Но потом явь станет приходить к вам – и тогда вам станет страшно. Не на шутку страшно. Но вам нужно будет успокоиться, все трезво взвесить, больше не пить, разве что чуть-чуть, для храбрости. И начать действовать. А я загляну к вам на днях. И скорее раньше, чем позже. Идет?

– Идет, – кивнул он.

– Хорошо дéржитесь, Горислав Игоревич.

Минут через пять, все еще на ватных ногах, он провожал ее в коридоре.

– Там холодно, а вы в одном комбинезоне.

– Кто вам это сказал? – спросил она и направилась к вешалке.

Там висели тот самый белый полушубок, что был на ней в электричке, и шапка с помпоном и длинными ушами, на полу стояли сапожки с меховой оторочкой.

Она быстро и ловко оделась.

– Видите, как все привычно? Не хочу вас больше шокировать. На сегодня с вас достаточно.

Они вышли на веранду. Шел снег.

– Ну что, до встречи, Горислав Игоревич?

– До встречи. – Он был растерян и до предела взволнован и оттого плохо соображал. – А как вы? На чем? Надо же было вызвать такси?

– Отвернитесь, – попросила она.

– Просто отвернуться?

– Да, да. Ну что вы как маленький? Прошу вас.

– Хорошо.

Он послушно отвернулся. Только легкое дуновение ветра чуть окатило его сзади. Спиной к саду Горецкий стоял недолго.

– И что теперь? – осторожно спросил он.

Но ему никто не ответил. Он обернулся. На веранде никого не было. Ни женщины, ни собаки. Только тишина и снег – пока они сидели дома, огромные хлопья повалили с неба.

Часть вторая
Первые чудеса

В холодном январском поднебесье одиноко и ярко завис острый серп луны. Мерцали на небосклоне звезды. Город спал. Черные башни с островерхими крышами, укрытыми снегом, смотрелись великанами на фоне ночного ультрамарина. Редко где теплился зыбкий свет в узких окошках-бойницах. Там горели факелы и бодрствовала стража. Но войны в империи на время приостановились, мирная жизнь потушила пожары вечных распрей на германской земле, успокоила сердца людей, и старинный Мюнхен, столица грозной и непокорной Баварии, оплот Виттельсбахов, мог вздохнуть спокойно.

Они подъехали к башне моста и первым воротам. За ними в широком черном обводном канале, по краям укрытом льдом и снегом, отражался серп луны.

– Представляю, сколько в этом рве загублено душ, – кивнул на аспидно-черную воду Агриппа Неттесгейм. – Ты знал, мой ученик, что Мюнхен был основан на месте монашеского скита во имя апостола Петра тысячу лет назад? А в дни жизни Спасителя тут обитали дикие кельты, носившие звериные шкуры, пока их не выбили римляне и не основали здесь свой лагерь?

– Я с ног валюсь, учитель, – жалобно пробормотал слуга и ученик рыцаря. – И продрог, и есть хочу. Ягненка бы проглотил! – Он едва не плакал. – Или козленка. И горячего вина хочу тоже!

– Потерпи, поешь и отоспишься в гостинице, – сказал Неттесгейм. – Согреешь у большого камина руки, тебе поднесут чарку глинтвейна, отрежут кусок копченого окорока с горбушкой хлеба. – Он разом переменился: – Кто тебе сказал, что наша работа легка? Сам выбрал такую.

– Я хотел работать в монастырской библиотеке, учитель. Мечтал слушать ваши лекции по демонологии. А бродяжничать я и не думал.

– Демоны не живут в монастырских библиотеках – они, подобно крысам, обитают среди людей, где есть чем поживиться. Оставлю тебя, а сам поеду искать нужного мне человека. – Он приложил ладонь ко рту и зычно крикнул спавшей страже: – Именем императора, открывайте ворота, сони!

Если кричали такое, то на многое имели право. Так попросту шутить никто не будет. В башне моста, в узком окне второго этажа, отворились деревянные створки.

– Вы говорите серьезно, учитель? – изумился ученик. – Поедете теперь, ночью? Даже не отоспитесь?

– Дело серьезное – и я буду предельно серьезен. Тем более что в гости я сам не набивался – меня позвали. И позвал не простой человек. Антоний Августин – легенда!

А вскоре лязгнул и громыхнул гигантский засов внизу. Ворота открылись, вышли два стражника. Один держал в руке фонарь. Второй, разглядывая полуночников, сказал:

– Предъявите охранную грамоту, господин.

Агриппа Неттесгейм вытащил из теплого кафтана бумагу:

– Вот грамота, с печатью императора.

– Посвети, – сказал один стражник другому, и тот поднес к бумаге масляный фонарь. – Да ближе поднеси! Тут что-то написано…

На охранной грамоте красовалась самая важная печать в империи – двуглавый орел, с пышным хвостом и гигантскими когтистыми лапами. Еще имелись убористый текст, выведенный писцом из императорской канцелярии, и размашистая подпись.

– Тут написано: «Подателю сего документа открывать все ворота империи беспрепятственно», – наизусть процитировал документ рыцарь. – Печать и подпись императора.

– Пропустить! – рявкнул второй стражник и шагнул в сторону. – Прошу нас простить, господин, такая у нас служба.

– Отлично, – бросил Неттесгейм. – Гостеприимный дом губернатора для чиновников империи встретит тебя как родное лоно, Герберт. Вперед, мой ученик!

Они проехали по мосту над сверкающим ночным каналом, им открыли вторые ворота, и два путешественника въехали в спящий Мюнхен. Стучали копыта двух коней по мощеным улицам, склизким от мокрого снега и помоев, которые стекали тут отовсюду, образуя гигантские лужи. Свежий воздух лесов и полей счастливой Баварии мигом испарился – и приторное зловоние ударило в нос двум путешественникам, но они были к тому привычные, ведь все города империи походили друг на друга, как близнецы. Разве что менялся говор, и южный баварец мог совсем не понять северного саксонца, а житель западной Швабии – обитателя восточной Тюрингии.

Первым делом они добрались до гостиного двора, где останавливались только государственные чиновники, измерявшие территории империи на быстрых конях, если это были гонцы, или в крытых деревянных повозках, похожих на неуклюжие домики на колесах, если являлись епископами, судьями и другими важными лицами. Рессор еще не придумали, поэтому внутри такие первобытные кареты были щедро обложены одеялами и подушками, чтобы сеньоры по дороге не отбили себе бока и зады и по прибытии не превратились в сочные котлеты.

Все узнав про улицу Оружейников и кое-что прикупив у хозяина гостиницы, долго кланявшегося важному гостю, Неттесгейм сказал:

– Не передумал? Можешь поехать со мной, но я не настаиваю.

Герберт и впрямь еле держался на ногах.

– Прошу меня извинить, учитель, но я хочу в постель. Иначе я просто умру. А зачем я вам нужен мертвый?

– Как скажешь, мой ученик. Добрых снов.

Неттесгейм отпустил школяра ужинать и почивать, а сам направил коня по нужному адресу и скоро остановился у двухэтажного каменного дома с черепичной крышей. Он бодро спрыгнул с коня, отстегнул от седла раздутую сумку, поднялся по ступеням и громко, но сдержанно ударил кулаком в дверь три раза, затем еще три, и еще. Как и было указано в письме.

И уже скоро услышал из-за двери сухой голос:

– Кто там?

– Доброй вам ночи! Я – мастер Агриппа Неттесгейм, – ответил гость Мюнхена. – Прибыл по просьбе мэтра Антония Августина Баденского.

Ему открыл пожилой долговязый слуга с длинными седыми волосами, в сильно заношенном камзоле и изрядно стоптанных сапогах. Как видно, в этом доме жили небогато и духовную пищу предпочитали прочей.

– Доброй ночи, господин, – сказал пожилой слуга. – Хозяин ждал вас со дня на день. Сейчас я открою ворота, и вы заведете коня во двор. Прошу вас.

Через пару минут открылись ворота, и рыцарь завел коня в небольшой дворик. Слуга запер ворота, бросив широкую просмоленную доску на два крюка, перехватил у гостя узду и повел коня в сарай.

– Я накормлю его сеном, – сказал он.

– Так мэтр не спит?

– Мэтр жжет свечи, – коротко ответил слуга. – Все как обычно.

Уже скоро они вошли в дом с черного входа. Гостиная была поделена на две части широкими деревянными балками, они же проходили и по потолку. Тут стоял широкий длинный стол с шестью стульями, и был камин, выложенный грубым камнем. В нем сейчас призывно горел огонь. Как и любой гость, тем более в зимнюю пору, да еще после долгого путешествия, Неттесгейм направился именно к огню. Сонные языки пламени медленно пожирали дрова, жадно ползали по ним, зная, что добыча никуда не уйдет и можно наслаждаться ею сколько угодно. Пылали угли внизу, каждый походил на чье-то медленно сгорающее сердце, многие укрывал седой налет. Они уже свое отгорели. Все как у людей, думал гость: яркий всполох жизни – и мертвая седина в конце.

Согрев руки и растерев кулаки, Неттесгейм распрямился и заглянул на вторую половину залы. Там открывалась кухонная сторона, и она была переполнена всякой всячиной. Стояла изразцовая печь. Висели на крюках корзины с луком и чесноком, сетки с травами и прочей сушеной мелочью, стояли по полкам кувшины, большие и малые, глиняные тарелки и миски, кастрюли, висели деревянные сита, медные половники, разделочные доски и прочая кухонная утварь, что может понадобиться при готовке. Все было скромно и приспособлено для дела.

– Вас угостить вином, мастер Неттесгейм? – спросил слуга.

– О нет, это я угощу вином вашего хозяина. Не привык приходить в гости с пустыми руками, особенно когда меня зовут. А вот кубки и тарелки нам понадобятся. Надеюсь, ваш хозяин не против доброй чарки?

– О нет! – улыбнулся слуга. – Мой хозяин совсем не против доброй чарки, а то и двух. Я сейчас. Только скажу о вас.

И он ушел по скрипучей лестнице наверх. Неттесгейм решил, что рассиживаться не станет, оставит это для застольной беседы. Он обошел гостиную и остановился у одной гравюры в простенке между двух деревянных балок. Кажется, она была частью книги. Да, именно, – это был титул. И какой книги! «Молот ведьм» Генриха Крамера. Книга была написана всего тридцать лет назад, ее полное имя звучало так: «Молот ведьм, уничтожающий Ведьм и их ереси, подобно сильнейшему мечу». Внизу листа был изображен летящий Меркурий с книгой и посохом в руках, символизирующий стремительное распространение бесценного издания. Был оставлен и автограф чернилами, сделанный в правом углу листа: «Неугомонному Антонию Августину из Бадена, защитнику ведьм и прочей нечисти. Мы еще сочтемся, еретик!» Но более всего поражала подпись: «Генрикус Инститор, меч святой церкви, инквизитор». Именно так по латыни подписывался автор уже знаменитого на всю Европу издания.

Призывно скрипнула лестница. Как видно, спускался слуга.

– Он провалил свое обвинение в суде в 1485 году в Инсбруке, – услышал Неттесгейм и тотчас обернулся на хрипловатый бодрый голос. На лестнице, в полумраке, стоял маленький крепкий старичок в расстегнутом на груди камзоле, с пышной копной седых волос, причесанных на две стороны. Кажется, хозяин дома самодовольно улыбался. – Несчастные женщины, обвиненные Генрикусом Инститором, были отпущены – это я, как адвокат, убедил суд инквизиции в их невиновности. Они и впрямь были оклеветаны злыми и завистливыми соседями. А ведь их уже решили утопить живьем! После этого поражения Генрих и взялся за книгу, чтобы уже никогда не промахнуться, и прислал мне титул. Это было ровно тридцать лет назад. Доброй ночи, мастер Агриппа Неттесгейм! Рад вашему прибытию!

– И вам доброй ночи, – ответил гость. – Бесконечно рад нашему знакомству. Столько слышал о вас! А где ж ваша лаборатория, мэтр, вы же знаменитый алхимик? И как говорят, вам удалось немало.

– За это немало можно угодить и на костер по нынешним временам, мастер Неттесгейм. Каждый хочет заполучить глоток эликсира жизни, но святая церковь против. Лаборатория в подвале. А нам с вами в мой кабинет – к облакам. Идемте же наверх, – кивнул старик. – Мой слуга Эрик как раз разбирает для нас мой рабочий стол. Он завален книгами, как коридоры Александрийской библиотеки после разграбления ее вандалами. Идемте, будем говорить!

Придерживая сумку, Неттесгейм поднялся по скрипучей лестнице. Тут его и поджидал хозяин дома – старик с хитрой улыбкой и глазами мудреца. Камзол его и рубаха были расстегнуты на груди, открывая седую волосатую грудь. Но хоть и был он стар, что-то юное сквозило во всем его естестве. И в первую очередь – в сияющих по-мальчишески глазах и улыбке.

– У меня было предчувствие, мастер Неттесгейм, что вы появитесь именно в эту ночь! – Антоний Августин даже погрозил пальцем. – В эту самую ночь! Хотя ничего странного, чувство предвидения меня преследует с детства – с раннего-раннего детства. Порой это великое счастье, но порой и нестерпимая мука.

– Я освободил стол, мэтр, сейчас принесу посуду, – сказал, выходя из кабинета, слуга.

– Отлично, Эрик, отлично! – кивнул бодрый старичок. – Идемте же, мастер Неттесгейм! Входите! Вот она, моя обитель! – Придерживая одной рукой меч, другой – сумку, Неттесгейм переступил за ним порог кабинета. – Тут я работаю, живу, думаю и мечтаю. Тут, листая книги, брожу по временам. И обретаю истину, как золотоискатель находит самородки в тоннах руды. Но уж если найдут такой самородок, то он будет с добрый кулак!

Агриппа Неттесгейм забрался обеими руками в широкую кожаную сумку, походный седельный мешок, и вытащил две полные закупоренные бутыли:

– Рейнское белое или рейнское красное? – спросил он в спину хозяина дома.

Тот живо обернулся.

– Хо-хо! – коротко рассмеялся бодрый старик. – Добрый гостинец! Остановимся на обеих дамах!

Рассмеялся его фривольному ответу и Неттесгейм и вытащил из той же сумки еще две бутыли и огромный копченый свиной окорок. Все это было выставлено на стол.

– Вас выгодно приглашать в гости, мастер Неттесгейм, – довольный, кивнул хозяин. – Сейчас Эрик принесет хлеба и овощей, и мы начнем пир. И только после первого кубка я задам вам этот вопрос, который терзает мое сердце и так и рвется с моих стариковских губ.

– Какой вопрос? – не вытерпел гость. – Ведь я из-за него тут, не так ли?

– Именно так! Но подождите, подождите, только после первого кубка!

Пришел слуга, принес овощи и хлеб, маслины, сушеный виноград, яблоки и сливы.

– Самое то, – сказал Антоний Августин. – Да возблагодарит Господь нашу трапезу!

Они сели за стол и начали пир. Гость откупорил обе бутылки, хозяин сам разлил вино по кубкам. На первый раз – красное.

– Оно подобно крови, причастимся же таинствам, которыми полнится этот мир и которые нам придется и суждено разгадать! – пафосно, но очень убедительно произнес старик.

Они подняли кубки и выпили.

– А теперь скажите мне, мастер Неттесгейм, кого вы ищете год за годом, не зная усталости и сна?

– Постойте, но откуда…

– Вы ищете злого духа? Черную тень? Она нынче тут, дразнится, корчит рожи, а завтра уже за горами и долами? Она, эта тень, проходит мимо в толпе, задевая вас плечом, но вы не замечаете этого?

– Как вы?..

Бодрый старик усмехнулся:

– Вы ищете демона в человеческом обличье, который с каждым годом своего существования на земле становится все сильнее и неуловимее? И страшнее для всех окружающих, которые даже не задумываются о том, с кем их столкнула судьба?

– Откуда вы все это знаете? – изумился гость.

– Так мне было нашептано, наговорено, открыто, – усмехнулся старик. – Если да – вы попали по адресу, рыцарь.

– Да, я ищу именно его – я гоняюсь за ним уже годы, но мало что о нем знаю. Его следы я не спутаю ни с одним другим демоном. Иногда он приоткрывается мне одной своей стороной, и мне кажется, что я уже знаю его, понимаю, но потом он закрывается от меня другим вороным крылом и вновь исчезает тенью. – Неттесгейм почти сокрушенно покачал головой: – Я не успеваю за ним. А ведь я довольно ловок. Но если в чем и преуспел, то лишь в одном: я узнаю его почерк! С недавних пор узнаю наверняка. Выпьем еще?

– Разумеется! – откликнулся старик. – И вновь будет красное!

Гость наполнил кубки, и они выпили.

– Ваша охота – естественное дело, – молвил Антоний Августин, закусывая сушеным виноградом. – Иногда охотник днями напролет выслеживает медведя, а то и неделями; зверь обманывает его, путает следы, но всякий раз охотник узнает о своем противнике все больше и больше, и однажды он отыщет и его берлогу, и его самого. И тут главное, мастер Неттесгейм, чтобы рогатина не подвела, чтобы сердце оставалось таким же стойким и руки такими же твердыми. Чтобы хватило духу встретиться глазами, укол в укол, и не сойти с тропы – но победить. Для этого я и позвал вас к себе.

– Но для чего именно?

– Помочь вам.

– Но как? Распознать еще один след?

– Нет! – рассмеялся старик. – Нет… – Он отрицательно покачал головой. – Совсем для другого. Куда большего. Все дело в том, что тот, кого вы ищете, мой ученик.

– Что?! – даже подался вперед гость.

– То, что слышали, мастер Неттесгейм. У вас каменный кулак – не помните мой кубок, – весело кивнул старик на руки гостя. – Все так. Его зовут Иоганн Фауст. Магистр теологии. Ему всегда и всего было мало. Я хорошо помню тот день, когда он пришел ко мне домой.

– Сюда?! Он был тут?

– Не просто был – он ходил сюда день за днем и постигал те науки, которые ему не могли преподать в университете. Алхимию в том числе. Скажу вам, он все схватывал на лету. Он был не просто способным – чрезвычайно талантливым учеником. И повторяю – жаден до всего нового. Но еще более – до тайн вселенной!

– Именно таким я и представлял его себе, – кивнул Неттесгейм.

– Он бросил университет и совершил долгое путешествие на восток, по следам крестоносцев. Каббала, индийские и вавилонские тексты, неразгаданные египетские иероглифы, мертвые книги других народов – его интересовало все, что приоткрывало врата из одного мира в другой, он говорил, что уже чувствовал этот холодок – отверстого черного космоса, и тот пробирал его до дрожи, до костей, но открыть эту дверь и войти в нее он был не в силах. Герметические науки только раздразнили его воображение, но оставались недостижимыми для него. Фауст взрослел, а потом стал стареть, как и все люди. Если говорить честно, мастер Неттесгейм, я мог отчасти помочь ему – и я помог. Одну форточку во вселенную, в ее тайны я приоткрыл ему и раскаялся. Он потребовал большего! Фауст буквально схватил меня за горло. Он возненавидел меня за эту подачку. Вот тогда он и сказал мне, что продал бы душу дьяволу, только бы узнать и завладеть всеми сокровищами мира. Пусть только на время, отпущенное смертному. И с таким азартом он говорил это, что мне стало страшно. Я отступил: прогнал взашей своего зарвавшегося ученика! Уже совсем немолодого безумца. Да-а… Выпьем.

– Выпьем, мэтр.

Неттесгейм уже наполнил кубки – они махом выпили то же красное рейнское.

– Дальше, мэтр, прошу вас.

– Я прогнал его, но спустя неделю раскаялся в своем поступке, долго сетовал, что был жесток с ним. Я решил простить его и вернуть, и сам хотел просить прощения у своего ученика за то, что так обидел его. Я же назвал его недостойным тайн вселенной корыстолюбцем.

– Но вы же попали в точку?

– Да, я попал в точку. Это я понял позже, в ту же ночь. Сердце мое тревожно билось, когда я отправился к нему домой – помню ту беспросветно черную ночь. Жил-то он неподалеку.

– Фауст жил здесь?

– Не всегда, конечно. Снимал этаж у одной бедной женщины на улице Пекарей. Две комнаты. Я там бывал, и не раз. Помню, как в ту ночь я подходил к его дому. И как же неспокойно было у меня на душе, будто самые худшие предположения уже сбывались… В окне второго этажа тревожно горели свечи. Я увидел знакомую тень. А потом увидел и вторую: та тень проплыла мимо окна гигантской тучей. Рядом завывала соседская собака так, как будто ее резали живьем. И все-таки я решил войти. Дверь была открыта! Я вошел – в гостиной не было никого. Я двинулся по лестнице наверх. И чем выше я поднимался, тем страшнее становилось мне. Будто я должен был увидеть и услышать то, – потряс пальцем старик, – что мне не позволено было ни слышать, ни видеть! Кто-то бубнил голосом монотонным и настойчивым, каким долбит ливень в жестяную трубу. Но слов было не разобрать. Я поднялся на марш и остановился. И тогда я услышал первые слова. Страшные слова! Это человек приносил клятву! Но не священнику на исповеди, не своему сюзерену, не отцу, что уходит в мир иной, не любимой… Такие слова могли быть обращены только к одному существу, – почти прошептал старик. – Только к одному!

– Какие слова? Какие, мэтр?!

Августин отрицательно покачал головой и даже закрыл глаза при этом, как бы подтверждая торжественность минуты:

– Я поклялся перед Господом никогда не произносить их, мастер Неттесгейм! Никогда – и забрать их в положенный срок в могилу. Потому что они богохульны по сути своей! Великий грех даже проговаривать их про себя. И всякий день и всякую ночь я молил Господа, чтобы он помог мне забыть их, но не получил желаемого. – Хозяин опустошил кубок с вином одним махом. – Даже под пыткой не скажу, – живо кивнул он. – Даже на костре!

– Я уважаю это, – кивнул рыцарь и тоже сделал глоток, но смотрел собеседнику в глаза. – И вы дали слово не разглашать суть дела даже в общих чертах?

– Отчего же? – встрепенулся Августин. – Налейте нам, – кивнул на кувшин старик. – В горле пересыхает – надо промочить.

– Красным или белым?

– Красным – только красным!

Рыцарь наполнил кубки.

– Я слышал, как мой ученик Фауст давал клятву демону тьмы – он продавал свою душу. Но еще была подпись…

– Подпись – какая?

– А вы догадайтесь, мастер. «Кровь… мне нужна твоя кровь…», – услышал я женский голос, от которого у меня мурашки побежали по спине. Вот такие мурашки. – Антоний Августин срезал большим пальцем последнюю фалангу указательного перед самым носом у гостя. – Клянусь вам, мастер Неттесгейм. Как же мне было страшно!

– Я верю вам, мэтр.

– «Мне нужна твоя кровь в конце документа… Вот нож, вот перо… Ставь подпись…»

– И что же Фауст?

– А что Фауст? Он получил то, что просил, – и поставил свою подпись под документом, написанным под диктовку дьявола.

– Но что он потребовал за свою душу? Какую награду?

– О-о! Фауст дорого продавал свою душу!

– Что это значит? Золото, алмазы?

– Не-ет! – рассмеялся Августин. – Это лишь сопутствующие блага! Он требовал того, что не смог получить у меня. Он хотел стать кудесником – великим кудесником, чтобы завоевывать сердца и души людей. Повелевать! Вот чего хотел Фауст! Вспомните, мастер Неттесгейм, что предлагал лукавый Иисусу.

– Умение вершить чудеса, не так ли?

– Именно так.

– Чего люди боятся больше всего? Смерти. Земной смерти. Голод – ее вечный и жестокий помощник. Дьявол говорит Иисусу: обрати камни в хлеба – и станешь героем среди людей.

Рыцарь кивнул:

– Иисус отвечает: не хлебом единым жив человек.

– Все так. Затем дьявол говорит Сыну Божьему: хочешь доказать, что Ты – Мессия? Бросься пред всеми с горы вниз головой – и останься жив, и Тебя на руках внесут во дворец и посадят на царский трон.

– Сын Божий отвечает: не следует искушать Господа твоего.

– Верно, – азартно рассмеялся старик. – Неровен час – бросишься в гордыне и глупом тщеславии – и разобьешься в лепешку. А потом сын тьмы предлагает Иисусу: дам Тебе власть над всеми царствами и славу их, ведь они поклоняются мне, и все будет Твое. Только поклонись мне ты! Земное царство предлагает он, преходящее, тлен предлагает!

Рыцарь сжал в кулаке рукоять кубка.

– Отойди от меня, отвечает ему Иисус. Написано: Господу своему поклоняйся только и Ему одному служи.

– Да! Все так, мастер Неттесгейм. Все верно! Так вот, моему ученику Фаусту были нужны как раз эти чудеса. Он желал камни превращать в хлеба, он жаждал подняться на самую высокую гору и броситься с нее вниз – и не разбиться. И тогда бы ему сказали: царь! царь! Бери нас в рабы свои! И третье – конечно, третье. Оно вытекает из первых двух чудес. Принять дьявола хозяином своим и получить земное царство здесь и сейчас. Пусть на время. – Старик даже забарабанил крючковатым пальцем по столу. – Но здесь и сейчас! Немедленно!

Агриппа Неттесгейм нахмурился:

– Но что дано Господу, не может дьявол. Мир создан Господом, и только он способен творить настоящие чудеса. Воздвигать горы и разливать моря. Вдыхать в глину живой дух и создавать людей. Дьявол может заставить поверить, что камень – это хлеб, но обратить его в камень проклятый не в силах. Это не в его власти. Его царство – ложь, обман, искушение, погубление души и более ничего.

– Вы правы, мастер Неттесгейм. Все именно так. Но не умаляйте сил его. Все-таки и огонь дьявол способен низвергать с небес, как говорит нам книга Иова, и проходить через пространства, и как-то воздействовать на материю. Наконец, он – падший ангел и обладает некоей мощью, данной ему самим Господом в начале всех начал. Только всякая его сила направлена на одно, как вы и сказали: на погубление человеческой души. Но в чем он непревзойден, так это в обмане! Тут ему равных нет. И вот этот талант и хотел получить Иоганн Фауст – и, в чем я уверен, получил его.

– С таким талантом он уйдет от любого преследователя, – мрачно заметил Неттесгейм. – Не так ли?

– От земного – увы, да, – согласился старик. – Еще Фауст пожелал вновь стать молодым, но это и понятно. Быть старым дряхлым кудесником – кому это надо? Обладать силой – воздействовать на мир. Я услышал и еще одно желание Фауста – непреложное, без которого он не желал расставаться со своей душой. Без воплощения которого он не желал ставить свою подпись кровью под документом. Он пожелал обладать самой прекрасной женщиной, когда-либо жившей на земле.

– И кто же она?

Старик отхлебнул вина.

– Елена Троянская!

– Та, что жила тысячи лет назад? – изумленно пробормотал Неттесгейм.

– Да, все так. Она, Елена Троянская! Из-за нее умирали герои былых времен, из-за нее погибали армии и целые народы, из-за нее перебранились и вцепились друг другу в глотки олимпийские боги. Это она своей изменой перевернула весь Древний мир. О ней мечтали поэты всех времен. В ее честь слагали гимны. Во имя пленительной и разрушающей красоты. Вдохновительницы и убийцы. Все это она, Елена Прекрасная!

– И что же дьявол? Или та, кто его представляла?

– Она пообещала выполнить просьбу Фауста.

– Каким образом?

Старик вновь легко рассмеялся:

– Понятия не имею! Посадит к себе на спину и понесет через времена, а как еще?

Недолго соображая, рассмеялся и Агриппа Неттесгейм. Разом допил свой кубок, утер губы, бороду и усы рукавом.

– А Елена – она-то будет не против? Как вы думаете, учитель?

– Говорю же: понятия не имею. Но посмотреть бы хотелось – ой как хотелось бы! Наливайте…

Гость разливал вино по кубкам. Рейнское тешило обоих – и еще моложавого рыцаря, и старого алхимика. Согревало утробу и душу. Исцеляло сердце. Скольким же людям рейнвейн стал лучшим лекарем на земле! Особенно в землях Германии! И старые зудящие раны, и новые, еще кровоточащие, все готово было исцелить крепкое рейнское красное, а нежное белое рейнское справлялось с мелкими кровоточинами, делая сердца молодыми и отважными, готовыми к подвигам и любви. И пусть такое исцеление происходило ненадолго, на дни или часы, но оно случалось, и уже за это одно можно было славить Господа и чудесные виноградники Рейна.

– Но мы ушли в богословие и развеселились, мастер Неттесгейм, а тем временем ничто не стоит на месте, и события, подобно стреле, летят вперед, не предупреждая нас… Так вот. – Старик вдруг стал очень серьезен. – Первое чудо уже было.

– Какое? С хлебами?

– Да! С камнями и хлебами.

– Но когда же?

– В ходе прошлой затяжной войны, измучившей империю, в городе Тюбингене начался повальный голод. Это когда бывший император сильно вознегодовал на несчастных за то, что им захотелось больше вольностей, а то и полной свободы от его величества; он собрал швабцев, баварцев, франконцев, даже притащил злобных саксонцев и двинул на Тюбинген войска… Вы не саксонец, случайно, и я не обидел ли вас?