Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

– Прощай, Лилит! – сказал он.

И нажал на спуск трижды. Первый выстрел резко остановил ее, два вторых отбросили назад. Он подошел и встал над ней. Все три серебряные горошины угодили ей в сердце. Она смотрела на него широко открытыми глазами. В них плыли ярко-зеленые отражения облаков. Губы дрогнули, она что-то прошептала, но что – он не разобрал.

– Передавай привет куратору, – сказал Крымов.

Ее пальцы судорожно сжали пожухлую листву, а потом застыли крепко сжатыми в кулак.

Через полчаса он стоял в ста шагах от этого места, у свежевырытой могилы. Ее приготовили заранее. На дне могилы косо лежали два трупа – Зорро внизу и женщина-обманщица, демон ада, сверху. Лиза, Лика, Лилит, кто теперь разберет?

Крымов набрал номер телефона, дождался незнакомого голоса, сухо бросил:

– Дело сделано.

Еще раз бросил взгляд на дно могилы и пошел в сторону костра – следовало убрать следы недавнего счастливого пикника. Все остальные действия были за волшебным старичком Антоном Антоновичем Долгополовым и его многочисленными, если ему верить на слово, подручными.

3

По заброшенной линии метро торопливо шли двое с чемоданами и спортивными сумками через плечо. Шли так, словно убегали от кого-то. Фонариками они освещали себе дорогу. За их спиной, оглушительно нарастая, по основной линии проносились поезда метро. Свет быстро врывался в темную нору, по которой все дальше поспешно уходили они, и так же быстро исчезал. И пропадал за спиной нервный пугающий грохот.

– Ты не сбился со счета? – спросил тот, кто шел позади.

Тот, кто шел впереди, резко остановился.

– Нет, тысяча и один шаг. Но если будешь каркать мне в спину – я собьюсь. Восемьсот семьдесят шесть! – торжественно произнес он и двинулся дальше.

– Ладно, топай, – разрешил второй. – Счетовод.

За спиной промчался с грохотом и мелькающим светом очередной поезд.

– Разъездились! – проворчал второй. – Хоть бы авария какая случилась, – заметил он. – Где террористы? Где пьяные стрелочники? Где растяпы и головотяпы вожатые? Хоть какая бы, да веселуха!

– Стоп, – через пять минут сказал первый. – Пришли. Вот она. – Он выхватил лучом фонаря узкую железную дверь.

Второй обошел его. Жадно приложил руку к старому ржавому металлу.

– Заветная дверца. Запасной выход для беглецов.

На ржавой двери были отпечатаны по трафарету череп и кости. Надпись гласила: «Не заходи – убьет током».

– Интересно, ты пролезешь или нет? – усмехнулся первый. – А, Болтун?

– Я похудел за эти дни на два килограмма, между прочим. На нервной почве. А вот ты Злыдень и есть.

– Таким мама родила.

– О, наша мама! – вспомнил уже бывший директор фирмы «Эскулап». – Одним взглядом человечков убивала! А какой у нее был хвост! Говорят, при родах мешал. Так и прятала его всю жизнь под юбками и платьями. Нарвалась, бедняжка, на Михаила и Гавриила, и те испепелили ее. Убийцы.

– Открывай дверь, – кивнул на брата-близнеца Злыдень. – Разболтался.

Болтун поставил сумку на землю, пошарил в одном кармане куртки, потом в другом, в джинсах, растерянно посмотрел на брата. В панике засуетился, стал хлопать по куртке. Лицо его в свете фонаря изображало неподдельный ужас.

– Потерял?! – воскликнул Злыдень. – Ключ потерял?!

Неожиданно Болтуна затрясло от смеха.

– Что?..

– Попался, дурачина! Купился!

– Идиот, – прорычал Злыдень. – Открывай дверь.

Болтун торжественно вытащил ключ из нагрудного кармана, показал брату-близнецу, глаза которого злобно сверкали, воткнул ключ в замочную скважину и провернул три раза. А затем толкнул дверь внутрь – и она поползла с зубовным скрежетом, царапая пол. Из черной дыры тотчас пахнуло могильной сыростью и холодом. Братья ударили лучами фонарей в темноту – от крошечной площадки вниз уходила крутая лестница с перилами под правую руку.

– Прямо до дома, – заметил Болтун. – До люльки, можно сказать. Самый короткий путь.

Злыдень мрачно выдохнул:

– Пошли!

– Как туда не хочется, – посетовал Болтун, затем обернулся в сторону проходившего далеко за ними метро и погрозил пальцем: – Но мы еще вернемся! У нас целая вечность впереди! А у вас? Сволочи.

Подхватил сумку и двинулся за братом. Поставил сумку по ту сторону, зло и с тем же зубовным скрежетом протащил и захлопнул дверь. И тихо, как мышь шуршит в стене, провернул в замке ключ.

4

Этим утром выпал первый снег. Он неровно укрыл жухлые листья сада за чудесным двухэтажным домиком с яркими наличниками. Дым поднимался из короткого широкого бака, стоявшего на кирпичах. Иногда из него вырывались языки пламени, жадно облизывая все новые листы картона, и быстро пожирали бумагу. Сгорали документы, совсем недавно переставшие быть нужными, в том числе и самые скандальные. Крымов увидел, как в предсмертной агонии распахнулась одна из папок, и там стали сворачиваться в неровные трубочки фотографии – на них можно было разглядеть, как рыжеволосая женщина и пожилой мужчина занимаются любовью. Спина обнаженной женщины, выполнявшей роль наездницы, была сплошь покрыта уникальными рисунками тату – в огне корежился и бил клешнями живой скорпион, извивалась в агонии змея. Но не все фотографии предавались праху – иные, с уникальными формулами, остались в архиве. В том числе и те, что делал Крымов тогда, в ванне, когда лукаво предложил Лизе позировать ему.

– Что вы сделали с «Амброзией», Антон Антонович? – спросил Андрей Крымов. – Или это закрытая информация?

– Для вас – нет, – глядя на языки пламени, ответил Долгополов, кутаясь в короткую дубленку. – Вся партия была уничтожена. Золотого напитка больше нет! За небольшим исключением. Самым небольшим, – утвердительно кивнул он.

– И что будет с этим бесценным исключением?

– А вот это закрытая информация, Андрей Петрович, – как ни в чем не бывало ответил старичок. – Даже для вас, – хитро улыбнулся он.

– Ясно, – кивнул детектив. – Ну а что случится с теми, кто уже хлебнул напитка? Их – тысячи.

– Пока что не знаю, – мотнул головой Долгополов. – Я не получил на этот счет никаких инструкций. Возможно, им придется так или иначе принять антидот, чтобы превратиться обратно в нормальных людей. Его нужно еще разработать – наши фармацевты уже взялись за дело. Но есть и другие методы – куда более изощренные. И они далеко не в моей епархии.

– И что это за методы? Или это вновь закрытая информация?

Долгополов усмехнулся:

– И да и нет. Но на пальцах могу объяснить. Для этого существует перемена кармы: случайная авария, инфаркт, удар током. Кирпич падает на голову, который, как известно, просто так никогда и никому не падает. Приемов – сотни! Придется работать, и работать много. К счастью, ангелы не спят. Могу сказать наверняка одно: в небесной канцелярии сейчас большая суета!

– Значит, эпидемия как-то предотвращена? И мир будет вертеться как и прежде? Не налетит на небесную ось? И люди, как и раньше, будут болеть и умирать в страданиях? И грезить о царствии небесном? И о спасении души?

– Слышу скепсис в вашем тоне, уважаемый Андрей Петрович.

– Что ж, я поучаствовал в слишком великом предприятии. Имею право. Или нет? И тут по рукам ударите?

– Имеете, имеете. Не прибедняйтесь. Да, все будет так, как и прежде. Как решил Бог.

– Ясно. А фармацевты – братья Беспаловы? – вспомнил Крымов. – И вся их челядь? Вы их ловите?

– Многие изловлены, но братьям-близнецам удалось пока ускользнуть. Представьте себе, хитрые бестии! Ангелы с ног сбились, охотясь за ними. Крылья поистрепали. Ушли, мерзавцы. Ушли…

Крымов достал из кармана теплой куртки пачку «Мальборо» и зажигалку.

– Вы это серьезно? – удивился Долгополов. – Опять?

Сыщик кивнул:

– Думал, что бросил, но не могу удержаться. Пока не могу.

Он выбил сигарету из пачки, зацепил губами, щелкнул зажигалкой. Крепко и с великим удовольствием затянулся. Дым выпускал тонкой струей. И поплыл дымок, рассыпаясь и смешиваясь с черным дымом из бака к синим ноябрьским небесам.

Крымов должен был задать этот вопрос.

– Где она сейчас?

– В долине смертной тени. Где ей и положено быть. Если бы вы подпустили ее к себе еще на пару шагов, она бы убила вас, – уверенно произнес Долгополов. – Даже не сомневайтесь. Демоны не прощают измены – особенно людям. И сейчас вы были бы уже мертвы. А она бы, Андрей Петрович, правила бал.

– Даже не сомневаюсь, – выдохнув сигаретный дым, кивнул детектив. – И не жалею о том, что сделал. И все-таки я любил ее, очень любил…

Эпилог

Спальня пропахла горько-сладкими духами Лизы – это было нелегко вынести. Поначалу изводили подушки, он поменял их. Крымов и проветривал спальню, и опрыскивал ее дезодорантом с разными ароматами, но терпкий запах был неистребим. Он словно въелся в сукно, шерсть и кожу. В мебель и обои. Разве такое бывает? Но было.

Поэтому в ту ночь Крымов забрал постель и пошел спать в гостиную. И все равно не мог заснуть долго: иные сцены, ранящие душу, остаются на годы, а иные – на всю жизнь. И сердце бьется колоколом, когда нахлынут воспоминания, и долго и мучительно ноет потом. Еще одна издержка его профессии.

В ту ночь он читал книги, смотрел телевизор и только после стакана теплого молока – старый прием, снотворное для неспокойных детей, – вдруг расслабился и уснул.

Он очнулся стоящим у края пропасти, из которой поднимался туман. За обрывками этого тумана был виден противоположный край обрыва. Было зябко, сыро, неуютно. А он все стоял и смотрел на ту сторону, напряженно ожидая чего-то. И дождался. Даже отступил, когда увидел светлую тень на той стороне. К нему выходила она – его Лиза. Или это была другая женщина? Лика? Ни та и ни другая. Это была рыжеволосая незнакомка в белом саване. И она остро смотрела на него светящимися зелеными глазами. Почему незнакомка? Он знал ее! Крымов видел ее на фотографии – и на том могильном памятнике, поставленном еще в далекие пятидесятые годы, и в альбоме кукольника. Это она была с ним все это время, независимо от внешности. Это ее он любил и ненавидел. И в конце концов предал ради благого дела. Предал, но себя не простил. Губы молодой женщины оживленно шевелились – она что-то говорила ему. Но звуков не было или они вязли в тумане. Но хватало ее глаз, говорящего взгляда – это были недобрые слова. И странно – случись иначе. Что он тут забыл? Пора покидать это кладбище, уносить отсюда ноги. Еще один взгляд на ту сторону узкой пропасти, еще раз увидеть ее. Дай бог – последний раз. И вдруг она исчезла за клубами рваного тумана – он всматривался что есть силы, но ее не было.

Тут он и услышал за спиной:

– Оглянись, Андрей!

Крымов стремительно обернулся. За ним стояла она.

– Ты?! – спросил он. – Лилит?!

Но она только зло усмехнулась – зеленые глаза, горящие ярким огнем изнутри, так и жалили его.

– Прощай, Крымов! – Она шагнула к нему и пружинисто толкнула его обеими ладонями в пропасть. – Будь ты проклят!

Беспомощно взмахнув руками, он сделал шаг назад – и тот пришелся на пустоту. Он летел вниз с диким криком, глядя на ее склонившееся над пропастью лицо, не веря в происходящее…

Крымов очнулся на диване в гостиной в поту, сердце его выпрыгивало из груди. Он долго приходил в себя. Что ж, удивляться нечему: каковы явь и дела, таковы и сны. Андрей сбросил ноги с дивана и отправился на кухню. Было четыре утра. Сон как рукой сняло. Он нажал на клавишу чайника, тот медленно загудел, взял со стола пачку сигарет «Мальборо», зажигалку, но не прикурил. Он смотрел в темную зимнюю ночь, на снег, на бледные фонари. До рассвета оставалось еще часов пять, не меньше…

Артур Гедеон
Лилит
Огненная душа куклы

© Гедеон А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Пролог

Купец из Дамаска, много повидавший в жизни, вел караван через землю Египта. Ужасом переполнялись сердца его погонщиков, вырывались несчастные животные, даже охрана, готовая встретить на пути любую опасность, то и дело цепенела; и сам он чувствовал, как стынет его опытное сердце и земля уходит из-под ног. Понимал сирийский купец, что в недобрую годину решил он совершить это путешествие. Великий Египет – землю фараонов, посланников богов, – в те дни лихорадило от невиданных прежде бедствий. Вначале реки наполнились кровью, и не было возможности пить эту воду, рыба сдохла и всплыла, и смрадом наполнился эфир нильской долины. Затем изо всех водоемов выползли жабы, и шагу нельзя было ступить, чтобы не раздавить десяток сразу, прыгали они на головы и лица несчастных людей. Затем на землю хлынула мошкара, и темным стало от нее небо, жалила она людей и скот, забивалась в рот и глаза, и казалось, не будет этому наказанию конца. За мошкарой, оглушительно жужжа, на все живое набросились злые слепни, но эти кусали еще больнее, распухали тела и лица несчастных египтян и всех, кто оказался в те дни на этой земле. Сирийцы из каравана горячо молились своим богам, но те будто бы и не слышали их. А потом пал скот по всему Египту, и пали лошади и верблюды купца из Дамаска, и превратился в кладбище его караван. Вот когда пришло отчаяние ко всем его спутникам, и жались они друг к другу, как перепуганные овцы, окруженные голодными волками. Но воздух так обильно был пропитан заразой, что скоро все покрылись зудящими язвами, но смерть не забирала никого, и день за днем продолжались нестерпимые муки. Тогда пришел новый день, и с неба, разверстого громами и молниями, посыпался огненный град. Тысячи пылающих комет взрывали землю. И тут уже сирийцы, поклонявшиеся рычащему божеству Хаддаду, мрачному Ваалу и властной Астарте, поняли: иной Бог управляет этой карой, близка их смерть. Самые малодушные взмолились о том, чтобы она как можно скорее погубила их и прекратила страдания. Но и тут выжили все.

А за огненным дождем на сгорающую землю нахлынули полчища саранчи…

Но вот что странно – каждая напасть заканчивалась так же быстро, как и одолевала. Всякий раз будто бы чудо спасало всех. Кровавые реки вновь наполнялись водой, пропадали мошкара и слепни, словно и не было их, сходили с больных тел зудящие язвы. Что нужно было от людей хозяевам небес, чего ждали они? Ведь очередная напасть уходила только для того, чтобы новая казнь являлась по души и тела испуганных людей – терзать их адовой мукой.

И вот, став девятой казнью, с грозного неба на землю спустилась тьма. Все точно ослепли. Не было не видно ни зги. Человек не мог разглядеть собственной руки, поднесенной к глазам. Но это была непростая тьма – она сгущала эфир, обретала плоть, ее можно было резать ножом, в ней можно было завязнуть, как в патоке. Дышать становилось все труднее. Во тьме вязли голоса, рычание зверей, крики домашних и вьючных животных. И нельзя было разжечь огонь – тьма немедленно умертвляла его. Время остановилось для людей и всего живого мира. Лучше погибнуть сразу, чем минуту за минутой и час за часом испытывать такое. Ад мог оказаться лучше, чем такая явь. Страх парализовал всех – от верховных египетских жрецов до последнего раба. Изголодавшиеся лесные звери вышли на запахи и, тяжело раздвигая пространство, двинулись к людским селениям, но даже они с трудом пробирались через плотную тьму. Крокодилы выползли из Нила и его притоков и наугад медленно потянулись к жилищам египтян, чтобы насытиться.

Ничего страшнее еще не приходило на эту землю…

Никто не знал одного: в эти дни происходил поединок Моисея и фараона. Вождь иудеев просил египетского владыку отпустить его народ восвояси, но фараон не желал идти на поводу у взбунтовавшегося слуги, и одна напасть следовала за другой. Особенно обидно и страшно было узнать, что только народ Моисея минули роковые казни – не было ни язв на теле, слепни облетали их стороной и светильники горели в их домах.

Фараон, страшась небесных казней, слыша повсюду вой и мольбы, всякий раз отступал, обещал свободу своим рабам, но в последний момент не мог сдержать данного слова – не желал этого делать! Мешала гордыня. Как это так – он, богоравный владетель Египта, должен уступить презренному рабу-иудею?! Фараон находил предлоги: то иудеи должны были оставить в Египте своих женщин, то свое имущество и скот. Моисей не шел ни на одну уступку: только безоговорочная свобода для его племени. Когда тяжелая мгла стала отступать и Моисей пришел к фараону за обещанным, сидевший на троне богоравный египтянин сказал ему: «Я больше не потерплю ни одной твоей угрозы и ни одного условия – прикажу убить тебя». Но фараон боялся совершить последнее злодеяние. Он боялся, что внезапная молния поразит его самого на месте. И не спасет его ни верховный бог Амон Ра, ни великий Осирис, ни страшный Сет. Фараон будто чувствовал, чей Бог сильнее. Знал уже наверняка. «Господь свидетель, – сказал ему Моисей, – если ты вновь обманешь меня и не дашь нам свободу, последняя кара разобьет твое сердце и ты сам будешь виноват в этом». Он ушел. А переполненный ненавистью и страхом фараон смотрел ему вслед и решал: пытать и казнить наглеца или выполнить его требование.

Те трое суток, пока длилась беспросветная свинцовая ночь, всему Египту показались вечностью. Казалось, теперь так будет всегда. Но вдруг новый рассвет озарил землю. Но кто знал в Египте, что это Моисей в очередной раз получил разрешение покинуть со своим народом долину Нила?

Юный сын дамасского купца, как и прислуга, выполз из палатки и прищурился на восходящее солнце. Не было еще чуда прекраснее на земле, чем это возрождение жизни. Надежда и счастье пронзили в эти минуты каждого, кто увидел рассвет. Сам купец занемог, и все это время сын держал его за руку. Но вот он вышел из палатки и двинулся по песку навстречу первым лучам, разрывающим тьму. Все остались позади. Он поднялся на холм и увидел гигантский сгусток тьмы внизу, который рвал утренний свет. Но что-то было не так в обрывке кромешной тьмы. И тут по спине юноши пробежал холодок, а за ним колючая ледяная змея обожгла его. Юноша оцепенел, глядя вперед. Темный силуэт! Женщина! Тьма рассыпалась, но оставляла женский силуэт, который обретал объем и плоть. Скоро утренний свет и порывы ветра унесли последний зыбкий сумрак, и теперь на песке стояла обнаженная, смуглая, удивительной красоты, с черными, сияющими, как жемчуг, волосами до самых бедер. Она воплотилась из этой тьмы – и тоже посмотрела на обомлевшего юношу. Глаза в глаза.

– Подойди, – наконец повелительно сказала она.

Он не осмелился ослушаться ее и спустился с песчаного холма. Да, она была обнажена, оттого казалась еще более естественной и прекрасной. Линия бедер, живота, высокой, косо расходившейся в стороны груди – все манило взгляд юноши, так и тянулось к нему.

Она улыбнулась:

– Ты боишься меня?

– Немного, – ответил он и осторожно добавил: – Я видел: ты вышла из тьмы.

– Это не страшно, милый. Все люди выходят из тьмы – из чрева своих матерей. И ты вышел когда-то. Разве не так?

– Пожалуй…

– Как зовут тебя, прекрасный юноша?

– Бальтазар, – ответил он.

– Кто ты и откуда? Какого племени?

– Я из Дамаска. Мой отец – сириец, мать – египтянка, неподалеку наш караван, – кивнул он назад. – Мой отец занемог, уже сутки он не приходит в себя, тьма едва не сгубила его.

Он глаз не мог оторвать от ее налитой и желанной груди.

– Дай мне руку, – мягко повелела она. – Не бойся.

Он протянул руку, и она взяла ее – как же горячи были ее ладонь и пальцы! Будто раскаленная на солнце горсть песка. Молодая женщина положила его руку на упругую грудь.

– Она хороша?

– О да!..

– Теперь положи руки на мои бедра… Клади же.

Он, трепеща, послушался. Как и руки, и грудь, ее тугие бедра горели огнем.

– Как же давно я не ощущала таких прикосновений, – закрыв глаза, проговорила она, – целую вечность! – Но сказала это, скорее, самой себе, чем юноше. – Запертая во мгле…

– О чем ты? – тихо спросил он.

Но она не услышала его.

– Скажи, ты хочешь меня, Бальтазар? Говори, не стыдись.

– Я не смею…

– Я разрешаю тебе. Так хочешь?

– Да, о боги, – пролепетал он. – Да!

– Что ты желаешь сейчас? В эти мгновения?

– Поцелуя.

– Так сделай это – поцелуй меня.

– Мне страшно.

– Целуй же.

Держа ее за талию, юноша нерешительно потянулся к ней губами. Но она первой взяла его лицо в ладони, властно, и жадно прикоснулась к его губам, впилась в них, как в сочный плод. Упоительное удовольствие от прикосновения опьянило юношу, а за ним и острое желание пронзило его.

– О, этот нектар жизни! – отведя его лицо, прошептала она. – Как же я стосковалась по нему! Мой первый поцелуй после долгих странствий, – мечтательно проговорила нагая женщина. – Спасибо тебе, Бальтазар.

А юноша думал только о том, что уже никогда не будет у него покоя, пропало его сердце, не сможет он жить без этой незнакомки. Готов он ради близости с ней убить, предать, расстаться с жизнью. Все равно! Лишь бы чувствовать ее прикосновения!..

– Сколько у твоего отца детей?

– Трое – я и две мои младшие сестры, они остались дома, в Дамаске.

– Так ты первенец?

– Да, – сказал он.

Она цепко смотрела ему в глаза.

– Опасно быть первенцем в эти дни в Египте. Тем более что твоя мать египтянка.

– Почему?

– Открою тебе тайну: Бог приготовил для вас еще одну казнь.

– Какую? – опешил юноша.

– Последнюю, десятую. И вряд ли он помилует тебя. Даже несмотря на твое имя: «защищаемый Богом». Но я помогу. Я спасу тебя от гибели, прекрасный Бальтазар. – Она выделила «я». – Но ты должен пообещать мне, что станешь моим. Навсегда.

– Я уже твой, – в ответ прошептал он.

– Хорошо, да будет так. Ты будешь спасен. А теперь мне пора.

– Не уходи… Я принесу тебе одежду и представлю отцу как свою невесту… жену.

Вновь она улыбнулась – отчасти снисходительно, как покровительница.

– Мне пора, Бальтазар. Но мы еще увидимся – обязательно. Ведь теперь ты мой.

– Когда?

– Когда придет срок. Прощай, Бальтазар. Нет, до свидания. Помни обо мне.

И сказав это, она двинулась по песку навстречу восходящему за песчаными холмами солнцу.

– Как зовут тебя? – полный отчаяния, крикнул он вслед. – Кто ты?!

– Богиня ночи, освободившаяся от оков! – обернувшись, громко ответила она. – Спасибо жадному фараону, да смилостивятся над ним его боги! Он приоткрыл мне дверь! Помни обо мне, Бальтазар!

– Буду помнить, буду! – шагнув за ней, крикнул он вслед.

А потом она взмахнула рукой, и когда опустила ее, то оказалась в сверкающем серебристом хитоне, ослепительно блестевшем и переливавшемся в утренних лучах солнца. «Она и впрямь была богиней!» – теперь уже наверняка осознал юноша. Богиня подарила ему поцелуй! Но как звали ее? И почему она выбрала именно его?…

А затем поднялся ветер и буквально подхватил незнакомку, снес ее – она рассыпалась и сама стала ветром на глазах у юноши. Сердце, которое выпрыгивало из груди, и дыхание перехватило так, что хоть падай замертво.

Его привели в чувство крики за спиной и сверху, с песчаного холма, на котором он только что стоял сам:

– Бальтазар! Бальтазар! Твой отец, наш хозяин, пришел в себя и зовет тебя! Слышишь, Бальтазар?

Обернувшись, юноша махнул рукой: он услышал своего слугу. И вновь устремил взгляд туда, где только что с песчаным ветром исчезла прекрасная незнакомка. Его богиня ночи…

И только тогда побрел вверх по холму. С поющим и одновременно разбитым сердцем. С душой, обожженной любовью…

…От судьбы не уйдешь, и все предначертано заранее. В этот злополучный день фараон вновь изменил свое решение – уже в десятый раз. Никто из египтян не знал, что их ждет. Какое великое горе! Приближалась самая страшная казнь египетская – ДЕСЯТАЯ. И почти каждый дом в Египте уже скоро должен был огласиться скорбным плачем и воплями отчаяния…