Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Глава третья
Два лика несравненной Лукреции

1

Он родился в Венеции на Пасху 2 апреля 1725 года в районе Сан-Марко на улице Комедии в семье двух актеров. Его отец, Гаэтано Казанова, довольно рано ушел из жизни, матушка, Дзанетта Фарузи, танцовщица и певица, обольстительная красавица, жила только сценой и бо́льшую часть времени проводила на гастролях, разъезжая по Европе, поэтому старшего сыночка Джакомо воспитывала ее мать, заботливая бабушка Марция.

Джакомо рос молчаливым брошенным ребенком. В восемь с половиной лет он заболел – у него носом пошла кровь. Кровотечения были такими частыми и обильными, а врачи не помогали, что бабушке посоветовали отправиться на остров Мурано, где жила самая настоящая колдунья. Сказали: только она и сможет спасти твоего внука.

Колдунья, страшная видом старуха, вокруг которой ходили черные кошки, прочитала заклинания и засунула малыша в сундук. Но предварительно предупредила его, чтобы он ничего не боялся. Измученный недугом Джакомо был готов на все. Он просто устал жить в мучениях, и ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Там, в сундуке, закрытый ведьмой, свернувшись калачиком, он и услышал тот ужасный гвалт, который поднялся снаружи. Одна ведьма такого устроить не могла даже при помощи кошек. Там словно разгулялись сто демонов одновременно! Старуха вызвала конец света! Но и на это ему было наплевать, так он устал и ослаб. Только бабушку Марцию было жалко. А потом все стихло, и сундук открылся. На него хитро смотрела старая ведьма. «Теперь ты здоров, малыш», – сказала она.

Уже скоро, натертый мазями и угощенный сладкими пилюлями, Джакомо плыл с бабушкой обратно в Венецию. Лечение обошлось Марции Фарузи в один серебряный дукат. На прощание ведьма ему сказала, что этой ночью к нему придет Прекрасная Дама и вот она-то, великая хозяйка, и решит его судьбу. «Если ты понравишься ей, то вся жизнь твоя изменится», – сказала старуха. Но говорить ни о лечении, ни о ночной гостье он не должен никому, она погрозила у самого его носа крючковатым пальцем, иначе болезнь вернется и он умрет.

Скоро они были дома. Потом пришел вечер. Его позвали ужинать. Но аппетита не было, и он отказался, только попил молока. Мать пела в театре, младшие дети галдели и плакали.

Потом все стало затихать.

Джакомо все чаще подходил к окну – расцветающая луна была именно на этой стороне. Ночь, скоро ночь, только туда летели его мысли! По городу и над каналами певучей разноголосицей стали перекликаться песни лодочников и крики и смех ночных гуляк. Но как же манило его ночное светило, будто обещало ему столь многое! С яркой луной, осветившей Венецию за окном, сейчас было его детское сердечко, которое всего за один день неожиданно повзрослело.

«Если ты понравишься ей, то вся жизнь твоя изменится», – звучали в голове Джакомо слова колдуньи.

Надо ждать, надо! И верить тоже надо – должна прийти!..

Джакомо с таким трепетом ожидал ночную гостью, так переволновался, что ближе к полуночи его просто оставили силы и он уснул. А когда пробудился, то понял, это и было то самое мгновение, о котором говорила старуха-ведьма с Мурано…

От каминной трубы к нему спустилась по воздуху ослепительная Дама. Это было чудо, о котором его предупреждали! Да, она вышла из камина, где еще тлели угли, и направилась к нему. Покачивая платьем-колоколом на панье, поднимавшимся от бедер волной и нисходившим до пят, в седом высоком парике, она подошла к нему, села на краешек его кровати. Пальцы ее точеных алебастровых рук, обнаженных почти по локоть и там охваченных кружевами, были унизаны перстнями.

Она взяла его мальчишескую ручку и нежно и призывно сжала:

– Ну, здравствуй, Джакомо.

– Здравствуй, – едва пролепетал он в ответ.

– Ты ждал меня?

– Очень ждал.

Она глаз не могла оторвать от него – так ему казалось. Но и он не мог оторвать от нее глаз! И сразу назвал ее про себя: «Прекрасная Дама».

– Какой ты милый, таким я тебя и представляла. Немного растерянный, но это пройдет очень скоро.

Ее грудь открывало широкое декольте, тут не было ничего необычного, такие платья носила и мать Джакомо, но вот украшение гостьи было очень странным и привлекающим внимание – золотой ключ, по которому сползала змея.

– Кто ты? – спросил Джакомо.

– А сам как думаешь?

– Я не знаю.

– Что подсказывает тебе сердце?

Джакомо задумался.

– Ты – фея?

Она улыбнулась ему.

– Какой же ты милый, – вместо ответа повторила она.

– Я угадал?

– Да, я твоя фея. Твоя госпожа. Твоя королева. Отныне и до последней твоей минуты.

Как же он был счастлив услышать этот ответ!

– А как зовут тебя? – спросил он.

– Однажды я открою тебе свое имя, но не теперь. Наберись терпения, Джакомо. А сейчас будет посвящение, – сказала она. – Приготовься.

Из складок платья она вытащила хитрую коробочку, открыла ее и зачерпнула оттуда сверкающую алмазно-золотую пыль. Аккуратно посыпала ею его голову, закрыла коробочку и вновь спрятала ее.

– А чем ты посыпала мне голову?

– Это звездная пыль, – сказала Прекрасная Дама.

– Звездная? С самого неба?

– Разумеется. Золотая пыль времен, небесных светил, вечного света…

Он должен был это сказать – слова рвались сами собой.

– Ты не простая фея и королева, – вдруг выпалил он. – Ты – богиня. Самая главная!..

– Вот теперь ты угадал, – просто ответила она. – И я пришла помочь тебе, потому что ты приглянулся мне. А я прихожу только к тем, в ком вижу толк. Только к тем, кому стоит помочь. Все считают тебя недотепой, но я-то знаю, какой огонь уже зародился в твоем сердце! И уже скоро ты изменишься.

– Изменюсь – как?

Она сжала его пальцы и потянулась к нему.

– Это называется преображением. – В ее изумрудно-зеленых глазах вспыхивали золотые искры. – Из куколки вылетает роскошная бабочка. Из гадкого утенка вырастает прекрасный лебедь. Из яйца, спрятанного в глубокой пещере, рождается грозный дракон. Так было и так будет. Из маленького мальчика, если я подержу его за руку вот так, как держу тебя сейчас, вырастет удивительный кавалер, страстный сердцеед, который предпочтет всем богатствам мира только одно – земную любовь. А я и есть хозяйка этой любви! Земной любви! Она подчиняется мне, и только мне. Бог за эту любовь изгнал человека из своего дома, но я приняла его. И ты, Джакомо, будешь одним из первых кавалеров этой любви. Мой вечный любовник и паж…

Он слушал ее и хмурился. Просто он не мог всего этого понять. Наконец Прекрасная Дама отпустила его руку и совсем по-матерински легонько похлопала по груди.

– Как жаль, что когда ты проснешься завтра, то не вспомнишь ни одного моего слова. Они будут приходить к тебе отголосками эха. Но меня ты уже не забудешь никогда. – Она приложила ладонь к его горящей щеке. – Я не прощаюсь с тобой надолго, Джакомо. Но, заглядывая в глаза женщин, ты всегда будешь видеть меня – свою богиню…

Ключи к ее словам он будет подбирать всю жизнь, поначалу не догадываясь, что каждый его шаг и станет поворотом ключа в этом хитром замке, что ему открывать – и для себя, и для целых поколений, которые последуют за ним.

Что же было дальше? Чем закончилась эта встреча?

Она склонилась к нему, нежно поцеловала и исчезла тем же путем, каким и явилась, – через каминную трубу.

«Но разве ходят в гости через каминные трубы? – спрашивал себя Джакомо, а голову его уже клонило к подушке. – Да в таких красивых платьях? Да с такими коробочками и золотой пылью в них? Так бывает только в сказке, только во сне…»

2

Хворь больше не вернулась к нему. Джакомо рос крепким и здоровым мальчишкой, сильным, храбрым, самоуверенным, в котором сразу можно было отличить хорошую мужскую природу. В девять лет его отдали на воспитание к падуанскому священнику и педагогу доктору Гоцци, в сестру которого мальчишка влюбился без памяти. Беттина была старше его на четыре года, и это она пробудила в нем первые порывы чувственности. Годы, которые они провели под одной крышей, стали для него незабываемыми.

В двенадцать лет Джакомо Казанову отправили учиться в знаменитый Падуанский университет, а еще через четыре года, в полных шестнадцать лет, он окончил его со степенью доктора права по двум направлениям – религиозному и светскому. Попутно он научился драться, ведь падуанские студенты были отчаянными забияками, сражаться на шпагах, стрелять, красноречиво говорить, сочинять стихи и целые поэмы, ухлестывать за девицами, изучил греческий и латынь, довольно прилично французский, познал историю, философию и космологию, обладая абсолютным слухом, как и его мать, обучился великолепно играть на скрипке, не зная ни одной ноты, а еще, как и прочие студенты, он сутками напролет в кабаках играл в карты, напивался и часто проигрывался до нитки. Освоил шулерство, ведь карточные мошенники и учили его. И одно не мешало другому. Он совмещал в себе все стороны жизни. Более того, он смело влезал в страшные долги, что не так уж и трудно для молодого повесы, а потому научился хитрить и лукавить, врать напропалую, изворачиваться ужом, только бы уйти от ответственности. Все это у него отлично получалось, как-никак, а сын двух лицедеев! А еще он обучился азам медицины, потому что находил время посещать лекции в анатомическом театре Падуи, где преподавали лучшие по тем временам профессора. Правда, вся медицина того времени сводилась в первую очередь к кровопусканиям и слабительным порошкам, даже знахаркам доверяли больше, чем медикам; и тем не менее насколько Джакомо ненавидел юриспруденцию, потому что ненавидел любые правила, писаные и неписаные, настолько влюбился в медицину. Управлять здоровьем другого человека, подобно Богу, что может быть грандиознее? По сути, он оказался гением во всем, за что ни брался, на десять голов выше всех своих сверстников, и все ему давалось фантастически легко, но именно такие молодые люди, не желающие сконцентрироваться на чем-то одном, увы, быстро идут вразнос, отпускают поводья и катятся под горку, а то и просто стремительно летят вниз.

Сгореть такому гению – пара пустяков!

Чтоб не потерять внука, бабушка Марция сама приплыла за ним в Падую, оплатила все его карточные и кабацкие долги и забрала обратно в Венецию. На семейном совете, где присутствовали знатные патриции и благотворители Гримани, опекавшие семью Казановы, было вынесено общее строгое решение: юноша начнет благочестивую жизнь и станет аббатом[3]3
  Аббат – самая младшая ступень в иерархии католической церкви, которая не требовала исполнения целибата, то есть безбрачия, но и не давала прав полноценного священника: права исповеди, отпущения грехов, венчания.


[Закрыть]. Или очень скоро превратится в отброс общества и никому не будет нужен. Джакомо решил, что стоит схватиться за брошенный ему якорь и остепениться, и уже через полгода стал аббатом. Патриарх Венеции собственноручно выстриг ему на голове тонзуру. Попутно Джакомо начал легкомысленную жизнь соблазнителя, и первое до поры до времени никак не мешало второму.

В доме у настоятеля церкви Сан-Самуэле он познакомился с двумя сверстницами, сестрами Нанеттой и Мартон, и они стали его первой юношеской любовью. Они легко делили постель на троих и учились взрослой жизни, не обременяя себя ревностью и ссорами. Встречались у тетки сестер по ночам – для этого девушки заказали Джакомо запасной ключ, и он проникал к ним с черного входа, когда ему вздумается. На чердаке дома стояла огромная старая кровать, когда-то брачное ложе, которую жалели выбросить, ее трое молодых людей и превратили в свою райскую поляну. Тетка сюда все равно никогда не забредала. Они же сбрасывали одежды, задували свечи и сплетались так, что иногда казались друг другу одним целым.

Однажды ночью, когда девушки спали, Джакомо обратил внимание на старое зеркало в углу – ему показалось, что по его поверхности пробегает рябь. Что бы это могло быть? Он перебрался через мирно посапывающую Мартон, встал с кровати и подошел к большому вертикальному зеркалу, отставленному в угол за ненадобностью. Оно где-то треснуло, покрылось налетом, но было живым. Так ему показалось. И в этом зеркале сейчас что-то происходило.

Он потянулся к нему и увидел то, отчего разом отступил: в зеркале стояла во весь рост молодая женщина в серебристом платье на широком панье, в высоком седом парике, и она, сложив руки под грудью и сцепив пальцы в перстнях, также внимательно смотрела из зазеркалья на него. Джакомо в испуге оглянулся, но за его спиной никого не было. Там, на широком ложе, сбросив одеяло и во сне переплетясь ногами, спали ангельским сном Нанетта и Мартон. Он вновь посмотрел в зеркало – женщина все еще была там, во мраке зазеркалья, шагах в пяти от разделявшей их преграды. Но теперь она улыбалась ему – заговорщицки, как старый друг. Словно она знала его куда лучше, чем он сам. Но как же знакома она была ему! Где он видел ее? В каком театре? На каком приеме? И вдруг словно молния поразила его! Только теперь он увидел, что на ее голове корона со сверкающими камнями! Это была та самая Прекрасная Дама, что спасла его когда-то, мальчишкой, от тяжелой хвори и напророчила ему будущее.

О которой теперь он вспоминал все реже…

– Ты, – только и прошептал он. – Вы…

Вдруг она зачерпнула из складок платья что-то сверкающее, золотое и бросила в его сторону. Это была золотая пыль! Та самая звездная пыль, которой когда-то она посыпала ему голову! Но вот что интересно, некоторые горящие золотые и рдяные звездочки пролетели через незримую преграду и легкими искрами, подобно огонькам из-за каминной решетки, подкатились к его ногам. Он даже отступил, боясь обжечься. Они вспыхнули и растаяли без следа. А Прекрасная Дама в седом парике приложила руку с перстнями к губам и отправила ему воздушный поцелуй. Несомненно, так она посылала привет и прощалась, но лишь на время! А затем она величаво повернулась и стала уходить, и он провожал ее ошеломленным взглядом до тех пор, пока она не скрылась во тьме зеркала, а само оно не потухло, став просто старым потрескавшимся и пожелтевшим стеклом.

Когда он проснулся утром в объятиях девушек, двух любимых, то недавнее ночное видение – то ли явленное во сне, то ли наяву – показалось ему просто волшебной грезой, не более того.

Но тревожной, загадочной, волнующей грезой…

Джакомо старался вести примерную жизнь, но получалось плохо. Он то и дело срывался. Старый сенатор Малипьеро сделал его своим протеже, ввел в высший свет Венеции и был ему во всем порукой. Через него Джакомо стал завсегдатаем светских вечеров и даже долгих многодневных выездов на чью-нибудь роскошную виллу. Во время одной такой поездки он очень рисковал. Впрочем, как и некая молодая замужняя дама. Она подозревала мужа в измене и позволила молодому аббату соблазнить себя прямо в экипаже во время загородной поездки. Это придало немалой уверенности взрослеющему юнцу, он двинулся дальше и зашел слишком далеко. Легкомысленный Джакомо наставил старику Малипьеро рога, соблазнив его юную воспитанницу, которую безумно вожделел сам сенатор. Из высшего света его выгнали с треском. А тут еще он явился в церковь читать проповедь под мухой. Молодого аббата осмеяли, да так громогласно, что он свалился без сознания от волнения и стыда прямо у кафедры. Падуанская студенческая школа разгильдяйства, граничившего с хулиганством, давала о себе знать.

Тогда его матушка Дзанетта Фарузи, к тому времени солистка Дрезденской оперы, у которой были огромные связи, попросила знакомого иерарха церкви отца Бернардиса взять сына к себе. Путешествие в Калабрию, на самый юг Италии, вышло полным самых ужасных приключений, во время которых Джакомо в очередной раз проигрался до нитки. Его спасло только то, что по дороге он продал «секрет превращения ртути в золото» одному жадному греческому купцу, которому очень хотелось быстро разбогатеть. Это позволило Джакомо добраться до места назначения, в бедный и угрюмый край, откуда он сбежал уже через несколько дней, посоветовав монсеньору Бернардису сделать то же самое.

В Неаполе, куда он прибыл с рекомендательными письмами от отца Бернардиса, который был бесконечно рад избавиться от прыткого непоседы, Джакомо Казанова познакомился с молодым знатным синьором, который носил ту же фамилию. Обрадованный богатый однофамилец спросил: а знаменитый полководец Теодоро Казанова, десять лет назад отличившийся при Лепанто, не общий ли их предок? И тотчас получил ответ: конечно! После этого высший свет Неаполя принял Джакомо с распростертыми объятиями, наградил подарками и деньгами и со слезами на глазах, так не хотелось расставаться с очаровательным молодым человеком, эрудитом, умницей, стихотворцем, отправил с новыми рекомендательными письмами в Рим.

У него было все: молодость, смелость, привлекательность, сила и знания, сонм талантов и туго набитый кошелек, рекомендательные письма. Хотелось одного: закрутить роман с прекрасной незнакомкой, которая ошеломила и пленила бы его красотой и умом. И магнетическим, божественным притяжением.

Он мечтал об этом, садясь в большой пассажирский экипаж на четверых, который должен был с несколькими остановками доставить путешественников в Рим.

И вот он сидел напротив той самой, о которой мечтал. Справа от Джакомо разместился крупный мужчина лет пятидесяти, в дорогом камзоле, а напротив – две элегантные дамы, постарше и помладше. Первая из них, едва Джакомо разглядел ее, как раз и явилась доказательством того, что его молитвы услышаны. Словно сверкнула молния, прогремел гром, и велением свыше она оказалась напротив, чтобы смущать его взгляд и волновать воображение.

Все были неаполитанцами, мужчина и младшая из дам говорили почти непрерывно и очень музыкально. Их можно было слушать как веселую тарантеллу. Мужчина, синьор де Валатти, оказавшийся адвокатом, время от времени удачно шутил и смеялся, младшая из дам, юная девица, заливалась хохотом и закрывала при этом лицо ладонями. Мужчина был супругом красавицы постарше, ее звали Лукреция де Валатти, а юная дама, Анджелика, приходилась той младшей сестрой. Все они направлялись в Рим, и у каждого была своя забота. Они проехали уже изрядно, прежде чем Лукреция, едва заметно улыбавшаяся шуткам мужа, стала изредка поглядывать в сторону молодого спутника.

Во время первой ночевки в Капуе им предложили на постоялом дворе одну комнату и две кровати на всю компанию.

– Что ж, – развел руками мужчина, – мне выпала честь спать с господином аббатом. Да будет так!

И впрямь не могли же супруги подложить в постель к аббату юную сестренку! Во время ужина компания вела светскую беседу, но Джакомо если и поддерживал разговор, то скромно, как и положено аббату, младшему слуге церкви. Оказывается, сам адвокат ехал улаживать важное церковное дело, его супруга Лукреция собралась навестить мать, которую не видела два года, а юную Анджелику ждал в Риме жених-банкир. В постели Джакомо оказался первым, лег к стене и отвернулся, чтобы дамы могли раздеться, ничего не стесняясь. Они лишний раз оценили его галантность.

Утром во время завтрака Джакомо настойчиво ловил на себе испытующий взгляд Лукреции. Затем они продолжили путь.

Гарильяно, Веллетри, Марино…

Джакомо все чаще вступал в разговор, рассуждал о значимых вещах, он готов был нырнуть в область философии и естествознания, в любую науку, в искусство и литературу, он мог говорить обо всем; семейство адвоката просто не поспевало за ним. Прекрасная Лукреция, кажется, была восхищена своим юным спутником. Но особенно тем, с каким жаром он читал стихи! И как славно он их читал, будто искусство декламации было его второй профессией. Что ж, врожденный артистизм не промотаешь даже в падуанских забегаловках! А может, и напротив, приобретешь что-то новое.

Джакомо становился своим в этой семейной компании. А когда он рассказал о своей «неаполитанской одиссее», как нашел с аристократом-однофамильцем общего родственника из пятнадцатого века, флотоводца Теодоро Казанову, то поднял свои ставки до небес. Ну а когда он предложил «фамильную» перламутровую табакерку в качестве подарка синьоре Лукреции (жаль было презента неаполитанской герцогини Маталона, но чего не сделаешь ради любви!), чтобы спутница никогда не забывала о его компании, тут уже все семейство растаяло. Адвокат даже поблагодарил Бога за то, что Тот послал им такого интересного и щедрого собеседника и, возможно, истинного друга. Двое суток пути бесконечно сблизили путешественников.

Но если поначалу юный галантный спутник просто пришелся по вкусу синьоре Лукреции, то потом все стало меняться на глазах. Между ними будто образовалась тончайшая невидимая связь, разорвать которую уже никто бы не смог. Джакомо понял, что он желанен. Оставалось только проверить его догадку.

Во время очередной ночевки случилась смешная нелепость. На улице бранились солдаты, стучали в двери гостиницы, адвокат вышел в коридор, чтобы посмотреть, чего им ждать, и попросил Джакомо успокоить женщин. Джакомо с радостью выполнил поручение, присел к дамам на кровать, в темноте ища руки Лукреции. Правда, поначалу он нащупал руки Анджелики, и та вскрикнула и вырвалась. Но мудрая Лукреция все поняла. А потом случилось так, что дверь за адвокатом захлопнулась, и основательно, и попасть в комнату тому оказалось затруднительно. Теперь уже он барабанил в дверь. Все трое в темноте столпились у дверей, пытаясь ее открыть, и тут рука Джакомо нашла то, что искала, – легла на талию Лукреции, одетой в ночную рубашку, и легла чересчур нежно, а затем и ниже и со всем жаром юности, и она не убрала ее. Обоим стало ясно: это сигнал к действию. Нужно было только найти время и место…

И вот наконец они в Риме. Семейство адвоката оставляет Джакомо адрес, где они остановились, и они прощаются.

Рекомендательные письма сделали свое дело: Казанову благословил сам папа римский, а могущественный кардинал Аквавиве взял его к себе на службу секретарем с отличной зарплатой. Жить и столоваться он должен был во дворце у кардинала. Еще одно небо в алмазах для прыткого молодого человека!

Но все это было ничто в сравнении с Лукрецией! Долго ждать встречи с предметом любви и страсти терпения в себе он не нашел. Такова юность! И в один из вечеров Джакомо ветерком понесся в дом к Лукреции де Валатти. За ужином адвокат пошутил, что юный аббат влюбился в его жену. Отчего-то эта мысль вызвала у весельчака смех. И напрасно. Джакомо пообещал, что посвятит его супруге оду, адвокат сказал: будем ждать! Всю ночь Джакомо корпел над произведением и утром отослал его семейству. А скоро получил приглашение съездить с ними за город, прокатиться по живописным окрестностям Рима. В Тестаччо их дожидались жених Анджелики и его семья. Но зачем им понадобился в компании юный аббат? По дороге адвокат опять забавлялся, сказав Джакомо с глазу на глаз, что жена выучила его оду наизусть. Для юного пиита это была отличная новость! Она только приближала его к цели.

Много раз они пересаживались из одной кареты в другую, меняясь местами, пока совершенно случайно, а может быть, и не только, аббат оказался вместе с Лукрецией.

– Я ждал этого, ждал с первой нашей встречи, – горячо проговорил Джакомо. – Вы – мой идеал…

– Я сделала все, чтобы привезти вас сюда, милый мой, и наконец остаться наедине с вами. Идите же ко мне…

Казанова десятилетия спустя вспомнит эти счастливые и горькие минуты в экипаже.

Да, они не тратили слов! Но дорога вместе была такой короткой! Пылкие объятия, готовность женщины отдаться ему даже несмотря на то, что кругом – за границами этого крохотного мирка на колесах, сосредоточенного в темной карете с задернутыми шторами, – ее муж и родня. Но получить то, чего они так страстно желали оба, они не успели. В самый важный для любовников момент послышались крики, и караванчик карет стал замедлять ход.

Только Джакомо не был готов остановиться – его благоразумие просто испарилось, – это сделала она. Лукреция все горячее шептала ему на ухо:

– Хватит, хватит же! – А потом гневно оттолкнула его: – Перестаньте, Джакомо!

Он, в сущности еще мальчишка, свободный в своем выборе, готовый кинуться в первый накативший любовный шторм, кому не от кого было бежать и прятаться, разве что от разгневанных рогатых мужей, сразу не понял ее. Молодой соблазнитель все еще был в плену своего желания.

Лукреция с отчаянием посмотрела ему в глаза:

– Вы сошли с ума!

– Да, сошел, – честно признался он возлюбленной.

Только тут он опомнился и отстранился от нее, сердце его бешено колотилось.

– Боже, как мы несчастны! – горячо прошептала она.

Это был крик ее души – замужней женщины, влюбившейся в другого и готовой изменить мужу.

– Приведите себя в порядок, Джакомо, немедленно, – оправляя платье, торопливо сказала она. – Мы приехали…

Они сидели друг против друга, сжавшись, как нашкодившие подростки, когда карета остановилась и слуга почтительно открыл перед ними дверцу и замер в легком поклоне.

Дома Джакомо бросился в постель и застонал, сжимая в кулаках подушку, утопив в ней лицо. Слишком коротким было расстояние между Тестаччо и Римом! Неутоленная страсть разрывала его на части. Мысли о Лукреции сжигали его живьем. Так шли часы. А потом он забылся сном…

Джакомо проснулся в середине ночи и ясно почувствовал, что он в комнате не один. Он огляделся – никого. Громко цокали часы на стене. И тогда неясное предчувствие заставило его взглянуть на зеркало в дальнем углу. Нечто живое и манящее было там! Он сбросил ноги с постели и осторожно подошел к нему. И тотчас оцепенел. Перед ним стояла Лукреция – там, в отражении! Но стояла обнаженной, какой он представлял ее каждый день и час. Какой вожделел ежесекундно…

– Откуда ты здесь? – задал он вопрос, уже понимая, что спрашивает глупость.

Ее не могло быть ни здесь, ни в этом зеркале. Он просто спал – это был сон! Очень явственный сон, где можно все потрогать, почувствовать запахи и услышать звуки.

– Ты же такой хотел увидеть меня?

– Да! – горячо ответил он.

Она улыбнулась его искренности.

– Ты не узнаешь меня, Джакомо?

– О чем ты?

– Вот о чем…

Ее изображение дрогнуло и стало меняться. И вот уже это была не Лукреция, а та самая Прекрасная Дама, что однажды спасла его и уже являлась ему. Конечно же, она могла приобретать любые черты, какие захочет. Она взяла образ той, что была ему сейчас нужнее всех остальных.

– Узнаю, – ответил он. – Но зачем вы здесь?

Он спрашивал это, а сам жадно оглядывал ее с головы до ног – она была самим совершенством. Ее рыжие волосы были убраны в тугой греческий узел на темени, завитки шли от ушей. На тонкой золотой цепи между острыми торчащими грудями сверкало все то же украшение – золотой ключ со змеей. Браслеты, кольца, тонкая золотая нить через живот чуть выше пупка. Все в ней было вызывающе обольстительно!

– Когда-то я не успела рассказать мальчугану, у которого шла носом кровь, все, что хотела. Да и какой был смысл делиться с ребенком? Но ты уже расправил крылья, Джакомо. Ты уже стал понимать, что нет ничего важнее в этой жизни, чем притяжение между мужчиной и женщиной. Это притяжение дало жизнь земному миру. – Она приблизилась к незримой преграде и неотрывно смотрела ему в глаза. Как же он был очарован этим взглядом! А еще ее близостью!.. – Когда-то меня оскорбили! Да, посчитали недостойной стать первой матерью в этом мире, я была слишком чрезмерной, на их взгляд, и меня отвергли, выставили за дверь, предпочли мне другую; но я – именно я! – подарила миру иное – не первое дитя, но страсть и боль, разочарование, все муки ада, через которые проходят влюбленные. – Ее глаза светились ярким изумрудно-золотистым светом, и все сильнее. – И без чего жизнь человека стала бы скучна. Этой школы не проходят те, кто обручаются юными в церкви, живут долго и счастливо и умирают в один день, – усмехнулась она. – Большинству уготованы сладострастие и мука, рев души и скорбь плоти! О, этот зов плоти! От которого смертные сходят с ума. И все это в полной мере я уже подарила тебе. Остается только взять.

Джакомо вдруг стало страшно. Его словно приглашали зайти в темную бездонную пещеру. Заманивали в нее. Но когда он перешагнет порог, не захлопнется ли за его спиной дверь?

– А если я не захочу? – спросил он.

Обнаженная зеленоглазая дама усмехнулась:

– Еще как захочешь! Ты уже отведал первый кусочек. Уже отравил себя. И без этого яда ты теперь не сможешь жить!

Глядя в зеркало, всматриваясь в ее глаза и улыбку, он все четче вспоминал тот прошлый разговор из детства. Когда он ждал ту, которая вот-вот должна была спуститься с луны.

– И в каждой женщине, которую ты полюбишь или будешь просто вожделеть и принимать на день или час, буду жить я! Но этого – мало. Ты встретишь тех женщин, которые украдут твое сердце. И когда появятся они в твоей жизни, знай, что половина их души – моя! А может быть, и больше половины. Они сами могут не догадываться об этом, но так будет, потому что так было положено от начала времен. – В ее голосе зазвучали повелительные и даже гневные нотки. – Где уже была я и правила бал! Без этого притяжения существование на земле трудно было бы назвать жизнью.

Она говорила с ним из зазеркалья, но от самого порога, только протяни к ней руку – и коснешься ее.

– Теперь ты мне скажешь, как звать тебя? – спросил он.

– Теперь скажу. Меня зовут Лилит.

– Первая жена Адама?!

– Видишь, как много ты знаешь. Но не повторяй мое имя слишком часто – оно опасно. Особенно для смертных.

– У тебя был хвост змеи. Так говорят.

– И я была покрыта изумрудной чешуей, – усмехнулась она. – Что еще говорят обо мне? Это слухи и наговоры. – Ее изображение вдруг стало зыбким. – Мне пора, Джакомо. Я ухожу, но мы еще увидимся, и не один раз.

– Когда?

– Возможно, скорее, чем ты думаешь. – Ее голос теперь как будто разносился эхом, слова аукались друг с другом и пропадали где-то там, в ее запредельном мире. – Жди меня, милый, я скоро приду к тебе наяву.

– Когда же? Когда?..

– Потерпи.

– Я сейчас сплю? – задал он наконец тот вопрос, который все время срывался с его языка.

– Конечно, спишь, – улыбнулась она. – Я – твой прекрасный и самый волнующий сон, Джакомо!

А потом она повернулась и стала удаляться по едва заметной светлой тропинке к далеким, открытым где-то впереди высоким дверям.

Проснувшись ближе к полудню, слушая милую баркаролу, что неслась где-то совсем рядом, за окном, он еще долго смотрел в потолок и вспоминал свой удивительный сон.

Но сон ли?

3

Только на пятый день он приехал в дом адвоката, на свой страх и риск без предупреждения. К счастью, Лукреция была дома одна. Мятущийся взгляд, неловкие движения. На нее жалко было смотреть – она страдала.

– Неужели ты раньше не мог найти время, чтобы повидаться со мной? – Это был ее вопрос, заданный напрямую.

Она требовала ответа немедленно. Джакомо счастливо вспыхнул. Какой восторг: он был причиной ее горя! Вернее, его четырехдневное отсутствие. Джакомо сказал, чтобы она не сердилась на него. Он не знал, как вести себя после их интимного свидания в карете. Но сказал со всей страстью, что страдал каждую минуту. И не сошел с ума только потому, что кардинал Аквавиве завалил его делами, что было чистой правдой. И в ее глазах уже затеплилась жизнь.