Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 278 (всего у книги 359 страниц)

– Для тебя не секрет. Приоткрыл на самую малость двери в ад. И сказал ему, что он там окажется, если не прекратит свои темные делишки. Прекратил. После этого его как ветром сдуло.

– Круто, пан Варшавски.

– Ну, хватит разговоров, – сказал Кристофер, отставил бокал с остатками виски и встал. – Будем работать. Да?

– Да, – кивнула Анастасия.

Она тоже хотела было встать, но он остановил ее:

– Ты сиди. Я подойду к тебе сзади. Главное, ничего не бойся и не страшись путешествия, которое тебе предстоит сделать.

– Далеко?

– Поверь мне, это будет твое самое увлекательное путешествие. И в ту самую музыкальную страну, о которой ты мечтала уже давно.

– Ты знаешь, о чем я мечтала? Как самонадеянно.

– Представь себе. О чем и о ком. Ты увидишь его уже скоро. Готова расслабиться, пани?

– Доверяюсь и расслабляюсь.

Он встал за ее спиной и поместил руки ей на голову так, что ладони легли на виски.

– Вдохни поглубже, Анастасия. А на выдохе закрой глаза.

Она выполнила.

– Хорошо. Когда почувствуешь теплоту, расслабься еще сильнее, а когда станешь подниматься и окажешься в состоянии полета, не бойся. Ничего не бойся. Просто лети! Ветер странствий сам подхватит тебя.

– Хорошо: ничего не боюсь и готова к полету. Действуй, маг и волшебник!

Все так и было, как он сказал: тепло окутало ее с головы до ног, особенно в трех чакрах, и чакры в груди и животе горели сильнее всего. А потом ее потянуло вверх, она поднялась над собой, и тут ее буквально сорвало с места; набирая скорость кометы, она понеслась вперед. «Это его кабинет в доме аптекаря, его отца, в Кремоне, – услышала она сквозь пелену. – Кабинет никак не похожий на аптекарский… – Она увидела: скрипки и виолончели висели на стенах, виолы, лютни, гитары. – И как иначе, – продолжал голос, – в этом городе родились величайшие мастера: Амати, Гварнери, а позже Страдивари, Бергонци. «Котел гениев!» – так назовут этот город. Они словно сговорились, эти волшебники, чьи сердца и руки создавали шедевры – лучшие музыкальные инструменты мира. И тут родился он – еще один гений. Тут он постигал истины гармонии, законы музыки, тут прислушивался к звукам Вселенной, которые с раннего детства уже касались его слуха и несравненного сердца…»

Молодой человек в черном камзоле с белым отложным воротником что-то воодушевленно писал на листах бумаги. Это были нотные листы! Он записывал скорописью, было видно, что прилив вдохновения гонит его вперед, что музы так и парят над ним, задевая его голову и лицо крыльями, щебечут и шепчут подсказки. Анастасия хорошо знала, кто перед ней – это был двадцатилетний Клаудио Монтеверди, она по многочисленным портретам знала его лицо, и молодое, и зрелое, и старое; сейчас он сочинял новое произведение, возможно, очередной любовный мадригал или мотет для многоголосого исполнения, именно этими композициями он прославился в первый период своей жизни.

«Клаудио!» – не удержалась и позвала она.

И он обернулся на ее голос – и дух перехватило у Анастасии, потому что их глаза встретились, взгляды между вселенными и временами пересеклись. А потом налетел вихрь, захватил кабинет, сорвал инструменты, закружил нотные листы и все унес прочь, но на этом месте она увидела другое. Это уже была не Кремона, а Мантуя, и Монтеверди вдохновенно руководил огромным хором при дворе герцога Винченцо Гонзаги. А поодаль, у колонны, стояла очень красивая молодая женщина в пышном платье, слушала хор, и слезы текли по ее щекам. Анастасия знала, как ее зовут: это была Клаудия Каттанео, придворная певица, солистка Мантуанской оперы. А потом было венчание: к Монтеверди подвели его невесту, Клаудию, перед алтарем им возложили на головы короны и объявили мужем и женой. Как же они были счастливы! И вот уже Клаудия плакала и убивалась от горя, потому что, знала Анастасия, она рожала одного ребеночка великому композитору за другим, но они умирали, не прожив и нескольких лет, и это горе разбило сердце Монтеверди. А потом и убило его прекрасную жену Клаудию, она просто не перенесла смертей своих деток. И после этого постаревший гений раннего оперного искусства, написавший сотни произведений и не нашедший в себе сил оставаться в Мантуе, уехал по приглашению дожа Венеции в республику на островах, на должность капельмейстера собора Сан-Марко. К тому времени он уже принял постриг. Какие оперы вышли из-под его пера – «Возвращение Улисса», «Коронация Поппеи», но целиком без остатка отдаст он свое сердце опере «Ариадна». Он будет сидеть у клавесина, и сочинять эту пронзительную мелодию, и, не умея сдержать слезы горя, плакать, как сейчас его Ариадна, брошенная возлюбленным. Он тоже был брошен, но иначе, он тоже потерял своих родных и близких, его оставили на земле одного, чтобы он и дальше, до самой смерти, ловил эти отзвуки Вселенной и переносил их на нотные листы. Его волосы уже были седы, руки не так верны, как прежде, но он писал карандашом ноты, торопился не успеть, забыть что-то, упустить.

«Клаудио, я плачу вместе с тобой!» – сама со слезами на глазах прошептала Анастасия.

И вновь он оглянулся на нее – и опять взгляды их встретились. Пусть слабо, но он улыбнулся ей. Это было словно напутствие через века. В эти самые мгновения и налетел вихрь, схватил нотные листы и унес их прочь. И только несколько из них остались под рукой композитора на столе. Анастасия уже знала, что это. Ее сокровище! Выстраданное ею, прожитое, ранившее ее когда-то еще юное сердце. Опера «Ариадна» канет в Лету, пропадет для человечества, от нее останется только одна партия – «Плач Ариадны». А потом она услышит колокольный звон – это будут бить колокола на Сан-Марко, провожая в последний путь великого итальянца, прах которого похоронят в венецианской церкви Славы Святой Девы Марии братьев францисканцев.

Когда Анастасия вернулась сознанием в номер гостиницы «Северное сияние», то еще долго сидела молчком, глядя перед собой.

– Спасибо тебе, – прошептала она.

– Все для тебя, милая, – ответил за ее спиной маг и волшебник.

Он с чувством сжал ее плечи, обошел кресло, плеснул себе еще виски, встал через стол от девушки.

– Все для тебя, как и прежде.

– Как и прежде?

– Ты поймешь.

– Когда?

– Скоро. Уже скоро.

– Как ты это делаешь, Кристофер?

– Я же сказал: это магия.

– Это я понимаю – теперь понимаю. И все-таки скажи мне.

– Человечек из яслей не садится же сразу за университетскую парту, верно? Возможно, ты однажды поймешь и мою науку, но не так сразу. И только если ты решишься сама. Это может быть опасно.

– Я захочу, и я терпеливая. Я буду ждать столько, сколько понадобится, – пообещала она.

– Даже не сомневаюсь в этом.

– А теперь плесни и мне.

Он налил ей виски, бросил пару кусочков льда. Подошел, протянул бокал. Анастасия сделала небольшой глоток, зажмурилась.

– Волшебство, – проговорила она, глядя перед собой. – Но самое главное, что я точно знаю: это было не наваждение. Я видела его – своего кумира. Великого композитора. И он улыбнулся мне.

Варшавски сел в свое кресло с бокалом виски.

– Я рад, что смог угодить тебе.

– Угодить? – покачала она головой. – Какая скромность. – Она перехватила его взгляд. – Ты должен быть очень осведомленным, чтобы угодить вот так. И очень скромным, скрывая все тайны, какие хранишь.

– Я не очень скромен, но тайн скрываю много.

– Верю, – кивнула она.

– Теперь отужинаем, Анастасия?

– Несомненно. Я хочу вкусный, сумасшедший, фантастический ужин. После такого сеанса. Что-нибудь очень экзотическое.

– Печень носорога?

Девушка поморщилась:

– Экзотическое, но не настолько.

Он поднял трубку местного телефона.

– Закажу все самое фантастическое, что у них есть, в разумных пределах.

Самым фантастическим в «Северном сиянии» оказались крабы и осетрина. Скромно, но этого вполне хватило. Тем более под белое вино.

Когда ужин подошел к концу и они наговорились, а за окном уже было темно, Кристофер спросил:

– Ну что, вызвать тебе такси?

Анастасия обернулась, отошла от окна.

– Нет, – покачала она головой.

– Нет?

– Ты сказал: «Все для тебя, как и прежде». Я уже понимаю, что это прежде было, но какое оно? Вот бы отгадать! – Она подошла, села на мягкий широкий подлокотник кресла. – Попрощаться с тобой даже до завтра – это по собственной воле отложить ответы на все вопросы. А мне этого не хочется. – С подлокотника она сползла к нему на колени. – Ты все-таки заговорил меня, да?

– Я нашел тебя.

– Ты же не он, не Клаудио Монтеверди, нет? И я не Клаудия Каттанео?

– Нет. – Он с улыбкой покачал головой. – Я – другой. И ты – другая.

– Слава богу, у них была слишком грустная история.

– Даже чересчур. Мы не они.

– Я сейчас пошутила, – пояснила она. – Про них. Это была шутка.

– А я сказал всерьез, милая.

– Значит, все-таки милая?

Он взял ее руки в свои.

– Еще какая. Мы не они, – повторил он, – но тоже очень близкие друг другу люди. Бесконечно близкие.

– И так бывает? Вот такая встреча?

– Еще как бывает.

– И снова я тебе верю. – Анастасия потянулась к нему, поцеловала его в губы. – Нет, ты меня точно заворожил, Кристофер Варшавски…

Если бы они только видели сейчас то, что происходило в длинном зеркале в дальнем углу комнаты, – по нему уже пролетали золотые всполохи…

* * *

Она слышала голоса и подходила сюда осторожно из своего мира. Буквально кралась. Так охотник подбирается к двум неосторожным птицам, которые заняты собой. Они поют и курлычут, даже не подозревая, что роковая опасность уже нависла над ними. По крайней мере, над одной из них – точно. Смертельная опасность.

Перед ней открывалось окно в другое пространство – в реальное, где живут люди, слабые создания, они любят, ненавидят, мучаются и наслаждаются, а потом умирают.

Окно в гостиничный номер предателя…

Последние шаги давались ей с трудом – ее ноги будто вязли в невидимой трясине. Она, хозяйка времени и пространства, ничего не могла понять. Да, ее не пускали! Но она все-таки нашла в себе силы подойти к зеркалу – там открывался едва освещенный гостиничный номер. Девушка сидела на коленях мужчины и целовала его. Ее длинные светлые волосы рассыпались по его плечам, закрывали его лицо. Но он принадлежал ей, стоявшей по эту сторону зеркала, и только ей! Никто больше не имел прав на его душу, а он сейчас отдавал ее всю этой девчонке! Как отдавал и прежде!

Лилит стояла по темную сторону зеркала и гневалась так, что готова была разнести весь мир. Но ее не пускали дальше порога. Она протянула руку к поверхности зеркала, чтобы пройти через него, но ее будто ударило током и едва не отбросило назад. Там, наверху, знали, что она задумала, что сейчас владеет ею, какие чувства, если только это понятие можно применить к богине. Видимо, можно, если она их испытывала. Скорее какие импульсы и желания! Она подарила ему столько возможностей, открыла для него столько дверей и проложила столько дорог, и все для того, чтобы эта девчонка вот так запросто завладела им? Чтобы он нашел ее? Вновь? Нет! Она не сдастся, она найдет ход и лазейку, она добьется своего, как добивалась всегда, во все века и тысячелетия…

Лилит уходила прочь. Потом она обернулась – не смогла не сделать этого. Окно в другой мир становилось все меньше, его заволакивало серебром, но она услышала эти голоса – ненавистные голоса любви. Гостиничный номер сейчас дышал этой любовью, тем, что она, Лилит, никогда не могла понять. Что было чуждо ей. Ничего, она подождет, нужно только набраться терпения…

Анастасия спала на большой гостиничной постели, сжав коленями простынь и обхватив руками подушку. Ягодицы, бедра, спина и плечи золотились в свете луны. Ее светлые волосы, напитанные охрой, расплескались повсюду. Он обошел кровать, любуясь грацией девушки. Лицо было нежным и одухотворенным даже во сне. Особенно во сне! Лицом ангела. Она словно летела сейчас в этой постели по ночному небосводу, через звезды, то ли в прошлое, то ли в будущее. Глядя на нее, он пока еще этого не знал. Но она сейчас именно летела счастливым ангелом через ночь.

Через его ночь, где он был хозяином своей вселенной.

Он набросил халат и вышел на балкон. Кристофер Варшавски вспомнил, как пятнадцатилетним юнцом вернулся из того путешествия длиной в год. Где он хлебнул такого, что уже никак не мог назвать себя простым человеком. Или просто человеком. Аваладор Эсмаэль сказал ему: «Ты успел за год столько, сколько другие едва успевают за десять, а то и за двадцать лет. Но тебе пора – сутки в твоем мире подходят к концу. Наши царицы будут горевать о тебе еще долго, можешь в этом не сомневаться. Завтра в полночь твоя карета будет ждать тебя на своем месте. И вот что. – Он вытащил из складок плаща золотой ключ. – Это универсальный друг и помощник – откроет любые двери. Мне он не нужен – я обрел свой рай и никогда не вернусь обратно. Не потеряй его».

Карета, «небесный лифт», подобрала его и понесла через Вселенную, через пространство и время, назад. Затем лифт остановился, он вышел у старинных двустворчатых дверей; отпер замок ключом Эсмаэля и потянул за старинную золотую ручку, двери открылись перед ним, и он оказался в безымянной дворцовой комнате. Одна из дальних дверей была приоткрыта, и там можно было различить людей в белоснежных париках, о чем-то резко говоривших на немецком языке. Прозвучала фраза: «Мария-Терезия Силезию не получит!» Он узнал этот голос: это был Фридрих Второй, которого позже назовут Великим. Кристофер Варшавски улыбнулся: когда-то они с ним пересекались, Фридрих назвал его «красивым молодым человеком» и предложил офицерский патент в своей армии. Тогда, в другой жизни, он вежливо отказался, чем разозлил императора. Кристофер предусмотрительно решил не соваться в приоткрывшийся ему мир. Напротив же была другая дверь, и вот из ее замочной скважины струился золотистый свет. Он сразу понял: ему сюда. Тихонько прошел, открыл своим ключом эту дверь, перешагнул порог и закрыл дверь за собой. А вот с другой стороны дверь была самой обычной, и он вновь оказался в подсобке, среди швабр и ведер. Почти в такой же, из какой прыгнул в небесное пространство вместе с Лилит. Он вновь нажал на ручку и потянул дверь на себя – ему открылась уборная с табличкой: «Слив не работает. На ремонте».

– Ладно, – сказал он себе и открыл дверь подсобки в коридор. Вышел, осторожно огляделся и направился на шум. И остановился как вкопанный, когда увидел краем глаза себя в отражении в зеркале. В той же рубашке и тех же джинсах, что были на нем и год назад, а по здешнему – вчера. Но это был уже не он – окрепшее не по годам тело, глаза искушенного во всем мудреца. Потому что он и вернулся только наполовину человеком, а наполовину ангелом. Но не лучезарным созданием с белыми перышками – с темными ершистыми крыльями за спиной. Вернулся таким, что не узнал себя, когда взглянул в зеркало супермаркета. Взгляд падшего ангела сверлил его из отражения!

Кристофер смотрел на себя так, как будто видел впервые. У него из груди вырвался буквально стон – изумления, восхищения, страха. Восторга!

– С вами все хорошо, молодой человек? – осторожно спросила его проходившая мимо женщина.

И он в первый момент не понял, на каком языке должен ответить ей – на древнегреческом, на латыни, на персидском, на египетском, староитальянском или старофранцузском. Или на языке бриттов. Или на китайском. Он побывал всюду. Прочел тысячи книг, большинство из которых так и не добрались до двадцатого века, были сожжены или просто канули в Лету. Но там, где он был, они поднимались стопками со столов или стояли, заложенные закладками, на полках.

– Со мной все отлично, пани, – ответил он. – Благодарю вас.

И голос, его голос! Как же он огрубел, стал ниже, словно внутри его, Кристофера Варшавски, отныне звучал дивный потаенный орган.

Но ему еще нужно было попасть домой. Удивить близких. Сразить, и, может быть, наповал.

Бабушка так и не приняла его вот таким. Новым. Она так до конца и не поверила, что через сутки после своего отсутствия к ней вернулся ее внук. И дело было даже не в том, что ее дорогой мальчик изменился внешне. Он иначе думал, говорил, по-другому смотрел на окружающий его мир. Он буквально пронзал этот мир взглядом, сканировал, видел его до молекул и атомов.

В том числе иначе он смотрел и на женщин. Его первыми учительницами в любви были царица Савская и Клеопатра, но за этот год он перепробовал великое множество других женщин – цариц, рабынь, актрис, моделей, певиц. Тем более что ими руководил ненасытный, развращенный Аваладор Эсмаэль, настоящий языческий бог любви. Аполлон, Приап и Вакх в одном лице. Гремучая смесь!

С тех самых пор, вернувшись из мира магии в мир живых людей, Кристофер Варшавски уже мало уделял внимания учебе. Он экстерном окончил университет, он просто знал все науки и мог бы стать первым профессором любого университета мира, а еще в цирковой академии он получил диплом иллюзиониста, прекрасно понимая, в чем будет заключено его будущее. С первым аттракционом он вышел на большую аудиторию в двадцать один год. Тогда на арене цирка резвились золотогривые львы, трубили слоны, тигры рвали свою добычу, под куполом цирка летали на лианах обезьяны, и так низко, что зрители едва уворачивались от их загребущих рук. Впереди, по плану, были Кинг-Конг, Годзилла, доисторические звери парка юрского периода и прочие киношные твари, столь знакомые публике и любимые ею. Оглушительная слава пришла к нему сразу, с первым же выступлением, потом он только наполнял свой мир новыми персонажами. Но в ту же ночь после первого триумфа, когда на него вешались десятки экзальтированных женщин, заочно влюбленных во всех магов мира, он услышал отдаленный зов. Его звали по имени! И он почти тотчас догадался, кто это был. Он не видел ее шесть лет и целую вечность. Зеркало вдруг подернулось серебристой рябью. Она вышла к нему из рамы в свободной золотистой накидке с капюшоном.

– Я пришла провести с тобой ночь, – сказала она.

И сбросила с плеч золотые одежды.

– Как же ты прекрасна, – сказал он. – Еще прекраснее, чем я тебя представлял. А представлял я тебя много раз…

– Знаю, – кивнула она. – Но все лучшее у нас впереди.

Впрочем, ему было не привыкать любить богинь. Незадолго до зари она собралась уходить.

– Да, теперь ты умеешь все, – сказала ему Лилит. – Еще увидимся, милый Кристофер.

– Я буду ждать тебя, буду ждать всегда, – ответил он.

Лилит ушла так же волшебно, как и явилась. Через разделяющее два мира пространство. Но никакое волшебство более не могло удивить его, потому что отныне он сам был чародеем и изменял этот мир так, как хотел. Лилит приходила к нему редко и внезапно, заранее напоминая о себе шепотом, и он готов был к встрече со своей благодетельницей. Своей богиней. Своей неистовой страстью, потому что именно это качество и было второй натурой богини.

Так было все минувшие годы, до этих последних дней. До последней ночи. Все изменилось в одночасье. Хотел ли он теперь, чтобы она вновь внезапно появилась в его жизни? Нет, после этой ночи – нет! Теперь он боялся ее прихода, страшился, что услышит ее зов, ее шепот издалека. И ума не мог приложить, что ей ответит. Более того, предчувствие говорило ему, что, очень может быть, он станет опасным спутником для такого юного невинного создания, как Анастасия.

Кристофер услышал, как открылась балконная дверь. Анастасия подошла сзади и обняла его.

– Ты почему бросил меня? – спросила она. – Почему сбежал?

– Не бросил и не сбежал. Просто любуюсь ночью, как до этого любовался тобой, твоей наготой и твоим лицом, твоим волшебством.

Он повернулся к ней; она стояла перед ним нагишом. Девушка развела его халат и прижалась к нему, и он укрыл ее полами, как двумя темными крылами. Анастасия буквально влилась в него, вросла, у нее голова кружилась от его близости; запертая в кольце его рук, она долго целовала его грудь, сильные плечи, а потом встала на цыпочки и уложила подбородок на плечо Кристофера. Какая волнующая бездна простиралась над ними! Там открывалась ночь с золотистым рисунком Млечного Пути, и одна падающая звезда, о чудо, сейчас торопливо пересекала ночной небосвод. Она словно говорила: загадывайте, загадывайте желание, пока я здесь, над вашими головами! Пока горю, пылаю, живу! Загадывайте, пока не поздно! Ведь я знаю, у каждого из вас есть это сокровенное желание, способное перевернуть всю вашу жизнь, так воспользуйтесь моментом! Анастасия думала недолго: глядя на комету, она быстро загадала желание, но ничего не сказала об этом своему мужчине.

3

Рыжеволосая Манон с короткой стрижкой под мальчика, в джинсовом облегающем костюмчике, встала у нее на пути:

– Стоп! – даже руку вперед вытянула. – Суржанская, стоять!

Анастасия как раз шагала по второму этажу консерватории и проходила балкон. Услышав это и увидев разгневанную подругу, остановилась как вкопанная.

– Что?

– Что?! – воскликнула та. – Если ты, подруженька, не расскажешь мне, где пропадаешь уже неделю и что с тобой творится, я на тебя обижусь на всю оставшуюся жизнь. Ясно? Ты две репетиции пропустила и трубку не берешь. Только от родителей и узнала, что ты еще жива.

Манон играла на гитаре, мандолине и тоже пела. И была секси. От ее бархатного низкого, чуть с хрипотцой голоса мужчины сходили с ума. Как-то, видимо, ее тембр воздействовал на чакру Свадхистана. Пробуждал половое влечение. Взывал к размножению. Хорошая фигурка, симпатичное личико со вздернутым носом и легкий характер только поддерживали пламя в этой самой распутной и жизнеутверждающей чакре у представителей сильного пола.

– Говори, говори, и, может быть, я прощу тебя.

– Что я должна говорить?

– Ты же мужика встретила, вот и говори.

– Почему мужика?

– А что, женщину? – сделала большие глаза Манон.

– Нет, мужчину, конечно, – опустила глаза Анастасия Суржанская.

– Ну вот, есть повод потолковать.

Они отошли к балкону, к широкому мраморному бордюру.

– Тебя пытать надо? – кивнула Манон.

Анастасия едва скрывала улыбку. Лицо залил румянец. Она просто не знала, с чего начать.

– О-о, как все далеко зашло, – покачала головой Манон. – Это уже не первый этап, не захватывающая увертюра – это уже симфония пошла. Первые громовые аккорды.

– А если и так?

– И кто он?

– А вот этого я сказать не могу.

– Нет, можешь.

– Я дала слово.

– На лучших подруг слово, данное мужикам, не распространяется.

– На всех распространяется.

– Не-а. Говори.

Анастасия подумала и вздохнула:

– Он – иностранец.

– Да их у нас в Питере как собак нерезаных. Он что, принц?

– Круче.

– Что может быть круче принца? Миллиардер?

– Мне пофиг на миллиарды. Куда интереснее.

– Да кто он? Шпион?

Анастасия рассмеялась:

– Почти.

– Что это значит?

– Он иллюзионист.

– Ух ты. Фокусник?

– Ага.

– И как зовут фокусника?

Анастасия хитро прищурила глаза:

– А какие афиши расклеены по всему Питеру?

– А какие расклеены? У нас этих гастролеров – прорва.

– А ты подумай. Ну?

– Да кто? Кто? Я тебе щас больно сделаю.

– Думай, думай. Эх! «Серебряный шар. Аттракцион “Лабиринт Минотавра”».

– Да ладно?! – Манон даже схватила подругу за руки. – Этот самый Кристофер Варшавски?

– Ага, «волшебник двадцать первого века».

– Вот не верю.

– А ты поверь. Сама же просила рассказать – я и рассказываю.

– И где ты его встретила?

– Не я его – он меня. Он шел за нами.

– За нами – за кем?

– Мы вышли из консерватории, потащились по городу. Я, Петька, Семка, Элка и другие. Тебя не было. Играли, пели, а он за нами следил.

– И втюрился в тебя?

– Походу, что так.

– А мог бы и в меня, если бы я тогда была с вами?

– Не мог бы.

– Как это так? – возмутилась Манон. – Чем ты лучше меня?

– Ничем, просто он искал именно меня.

– Не понимаю.

– Он услышал по телику в Праге, как я пою Нимфу. Сорвался и приехал в Питер, нашел меня.

– Да ладно? Может, брехня?

– Не может. И не брехня. У нас любовь-морковь, и самая настоящая. Но это еще не все.

– Что еще может быть?

– Даже не знаю, говорить или нет.

– Говори.

– Не знаю.

– Говори, – почти угрожающе повторила Манон.

– Он сказал, что мы с ним не первый раз вместе.

– Как это?

– Что когда-то мы уже были вместе, любили друг друга.

– В смысле, в прошлой жизни?

– Ага.

– Ух ты, какой поворот.

– Вот такой, и я в это верю. Потому что сама чувствую то же самое.

– Может, он тебе это внушил?

– Может быть. Но вряд ли. Я стою того, чтобы разводить такую вот вселенскую канитель? Вот так врать напропалую?

– Ты многого стоишь, подруга.

– Да, разумеется, я красотка и вообще, – самоуверенно и с нарочитым вызовом кивнула Анастасия, – но он бы смог завоевать меня куда проще. Но тут другое. – Она снизила голос почти до шепота: – Потому что было кое-что еще…

– Что было еще?

– Он отправил меня в путешествие во времени, и знаешь к кому?

– Ну?

– К Монтеверди. Я прожила с ним в отрывках всю его жизнь, почувствовала его и поняла. Такое просто так не сделать.

– Это был гипноз?

– Это было именно путешествие. Кристофер не навязал мне эти образы, а отпустил меня погулять по тому миру, где жил Монтеверди. Я даже окликнула его – и он обернулся, когда писал Нимфу, и улыбнулся мне. Такое навязать сознанию невозможно. Я просто побывала там, в его мире, моего волшебника.

– Да, это круто, – кивнула Манон. – Теперь понятно, почему тебя неделю не было видно и слышно. Я бы сама сбежала от этого мира. И что теперь?

– Он готовится к аттракциону «Лабиринт Минотавра», и у меня стало побольше времени. Вот я и вернулась. Только никому.

– Ладно. Скажи последнее, а то я не засну, пока не узнаю.

– Какой он любовник?

– Разумеется.

Анастасия лукаво взглянула на нее:

– Он нежный и ласковый зверь. Вот он какой.

Манон застонала.

– Охренеть, – выдохнула она. – Балдеж.

Девушки помолчали. Анастасия вспоминала, Манон представляла. Наконец Манон ожила:

– Да, вот что, ты мне свой мотоцикл одолжишь? Я с моим Артемкой хочу на одну турбазу сгонять в Комарово. На выходные. Он мне небо в алмазах обещал, кстати. Может, он и не такой волшебник, как твой, но тоже в чем-то неплох.

– Разумеется. Я своего иллюзиониста прокатила с ветерком, кстати. Он обалдел, когда увидел меня в седле.

– Не ожидал.

– Но только поначалу. А потом сказал: именно такой ты и должна была быть. Наездницей в мужском костюме.

– О чем это он?

– Понятия не имею: пока. Он рассказывать не стал, но обещал, что я все узнаю.

– Ясно.

– Заходи сегодня ко мне домой, отдам ключи. Но только на выходные.

– Супер, – кивнула Манон. – Ну так что, идем на репетицию?

– А ради чего я здесь? – вздохнула Анастасия. – Пошли. Сейчас на меня все смотреть будут как на преступницу.

Манон усмехнулась:

– Еще как будут – заслужила. Терпи, подруга.

…Манон положила сумку в багажник, выкатила мотоцикл из гаража, закрыла жестяные двери на замок; оседлала боевого скакуна, надела шлем, крутанула рукоять, и мотоцикл завелся, зарычал и покатил по гравию, а потом вырвался на свободу, на улицы Питера. Скоро она была в Петроградском, у дома своего Артема. Просигналила три раза.

Тот выглянул в окно:

– Сейчас!

Через пять минут она просигналила еще, на этот раз куда более нервно. Артем выглянул вновь.

Манон злилась:

– Сколько тебя еще ждать? Кто у нас дама – я или ты?

– Иду, иду!

Артем был виолончелистом – утонченной душой. Но красив, как античный бог, нежен, чувственен, когда играл, закрывал глаза. Когда целовал ее, тоже. А какие у него были руки! Как он раздевал свою Манон! Она чувствовала себя в его руках как та самая виолончель, на которой по десять часов в день играл ее возлюбленный. Он выбежал с рюкзачком за спиной, заскочил в седло, обнял подругу. Мотоцикл зарычал под девушкой и парнем, Манон газанула, и они понеслись.

Уже скоро небо заволокло тучами и прорвалось ливнем. Артем натянул на голову бейсболку с ушами. Они были уже за городом, неслись по трассе. Справа лес, слева тоже он. А вот и поворот.

– Ты бы ехала потише, – крикнул на ухо подруге Артем.

– А ты держись крепче и положись на меня, – глухо ответила она.

Им навстречу шел огромный грузовик. Из-за стены дождя он вначале показался призраком, но потом стал разрастаться, все яснее читался желтый кузов и серое, дробящееся от ливня стекло. Черный дым пер от него из-за сгорающей солярки. Было в нем что-то страшное и роковое, как будто Змей Горыныч низко летел над землей.

– Осторожнее! – вновь крикнул на ухо подруге виолончелист.

И вот тогда Манон закричала – прямо перед ними, на их полосе, шагах в двадцати по дороге оказалась женщина в длинном черном плаще и кепи. Руки она держала в карманах. В первый момент она показалась Манон призраком, видением, с чего бы какой-то женщине стоять на дороге во время движения и рисковать жизнью? На самоубийцу она никак не походила. Но женщина была реальна – эксцентричная модница. И первым, что сделала Манон, едва ли подчиняясь голосу разума, скорее интуиции, подсказке, она крутанула руль влево. Да так резко, что Артема выбросило из седла и швырнуло в сторону этой самой женщины, а Манон на своем мотоцикле полетела ровнехонько под колеса грузовика.

Так зазевавшийся лягушонок попадает под резиновый сапог рыбака. И то, что осталось от нее и машины, что выбросили задние колеса грузовика, было жалким и страшным…

Прокатившийся кубарем Артем так и не понял, что с ними случилось. Он лежал у ног женщины, потом поднял голову – в глазах его двоилось. Да еще по лицу бил дождь.

– Кто ты? – спросила женщина.

– Артем, – плохо понимая, что с ним случилось, ответил молодой человек. – Артем Васнецов. А где Манон?

Грузовик остановился, открылась дверца, водитель спрыгнул на дорогу под дождь и так и остался стоять, опустив руки, понимая, что случилось страшное несчастье.

– Кто такая Манон?

– Моя подруга…

Женщина в черном плаще устремила зоркий взгляд зеленых глаз в сторону и сразу увидела мокрые короткие рыжеватые волосы сбитой и смятой колесами девушки. Шлем ее сорвало, он откатился далеко вперед по дороге.

– Так это не Анастасия Суржанская? – мрачно проговорила женщина. – Да, я ошиблась…

Артем обхватил руками голову.

– О чем вы? При чем тут Настя? Ах да, это же ее мотоцикл. А что с Манон? Где она?

Он пока еще не посмотрел в сторону и не понял, что в эти минуты произошло на дороге.

– Артем…

– Что? – Он поднял глаза на странную незнакомку.

– Забудь обо мне. Прямо сейчас. – Она даже палец к губам приложила. – Тсс!

И молодая дама в черном плаще и кепи просто развернулась и направилась с дороги в сторону и скоро исчезла в плотной стене мокрого леса.

4

– Итак, что мы имеем, – сидя в гостиничном номере на диване, загибал пальцы Антон Антонович Долгополов. – Иллюзионист бросает свой репертуар и мчится в Петербург, где мгновенно закручивает роман с юной вокалисткой группы «Невский мадригал». Вы только посмотрите, Андрей Петрович, они же друг в друга вцепились как бешеные. Просто любовь с первого взгляда, не разорвать!