Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 359 страниц)

Глава 30
Где события идут своим чередом

Глава 30 Где события идут своим чередом

Жизнь королевы вампиров резко изменилась после несчастного случая с дневным светом. Получив тяжелые травмы и левую ногу она долго страдает, хотя никто не ожидал, что она вообще выживет.

Об особенностях анатомии вампиров, которым очень тяжело мирно ужиться с левой ногой.

– И вот я подумала, а и вправду, чего мне там сидеть-то? – Лялин голосок звенел и заполнял пространство небольшого кафетерия. – Может, она, конечно, и спровадить хочет, куда подальше, но и я же ж тоже замуж хочу. Вообще утомилась, честно говоря. Нет, дядя хороший, особенно, когда трезвый, но сегодня точно напьётся…

Здесь пахло сандалом и чёрной смородиной.

С потолка свисали серебряные птички. В белом фарфоре отражались фигурки фарфоровых же балерин, расставленных на столиках заменой живым цветам.

– У меня так-то кроме него никогошеньки. И он вот тоже один-одинёшенек. Пока ещё, – Ляля ткнула вилкой в горку чего-то дрожащего. – Не люблю желе…

– Это панна-котта.

– Да? А с виду – чисто желе.

Её собеседница едва заметно поморщилась и уточнила.

– Значит, вы сегодня приехали?

– Прилетели. У дяди самолёт. В машине его укачивает, а поездом если, так вообще сдохнуть можно… – Ляля понюхала кофе. – Какой-то странный.

– Это лавандовый раф, – произнесла её новая подруга снисходительно.

– Да? Ну ладно… я-то обычно по простому. Дядька изысков не особо, так что я просто в кружку сыплю и кипяточком сверху. Главное, сахару куска четыре кинуть, тогда вовсе славно. Ну или самогону. Хотя… самогон он кофиём не портит.

– И надолго сюда?

– Так-то не знаю, – Ляля вздохнула. – Как пойдёт-то с переговорами. Вообще я ещё в том году ехать хотела. Думала сперва поступать, а дядя говорит, что наука бабе лишняя. Вон, в школе отучилась, читать умею, цифры на ценниках тоже опознаю, а большего и не надо. Для большего бухгалтера есть. Пусть они и считают.

Блондинка нервно засмеялась.

– Так он меня замуж спровадить собрался, но тут тоже пока не ясно, получится али нет. Дядька, ну когда к нам взад переехал, жизнь переосмысливать, так со всеми старыми приятелями и разобщался. Сейчас пойдёт звонить, искать… – второй вздох был тяжелее первого. – Говорит, обязательно найдётся кто холостой, чтоб солидный человек и за мною приглядывал.

– А ты замуж хочешь?

– Ну… – Ляля призадумалась и призналась. – Так-то даже очень, но вот… он же ж кого сыщет? Там, небось, будут дядькины приятели. А они старые все…

– Так заяви, что за старого не хочешь.

– Говорила. Не слушает… говорит, приданое положит нормальное, ну, чтоб на всякую еруднень хватило, – Ляля щёлкнула по сумочке. – А чего я там говорю, ему мало интересно. Я ж баба. Моё дело замуж и детишек рожать.

– Ужас какой! Это же насилие. Абьюз и сплошной газлайтинг!

– Не, дядька не такой… он просто вот завёрнутый, что мужик – это мужик. А баба – это баба. Хотя, конечно, раньше он вроде и так, но и не так. Я думаю, что это его Шурка настрополила.

– Кто?

– Ай, появилась у нас там одна. Приехала. Типа, в деревню её душа зовёт и всё такое. Ну и давай вокруг дядьки кругами хаживать. То пирогов ему принесёт, то борща. Будто я варить не умею.

– А ты умеешь?

– А то. Это ж борщ. Любая баба умеет варить борщ… – удивляться не пришлось.

– Я вот не умею, – задумчиво произнесла Элеонора, поглядев почему-то на Василия. – Прямо как-то даже себя неполноценной почувствовала.

– Брось, я тоже не умею готовить борщ, – Ульяна тайком покосилась на часы. Вот где Данила бродит-то? А вдруг случилось чего? Вдруг да этот его, братец, явился и… и, допустим, сделает что-то такое…

Нехорошее.

– Зря, – а вот у Никитки было своё собственное мнение. – Борщ – это сила…

– … и вот она теперь каждый день захаживает. Я дядьке так и сказала. Ну на кой ему на старости лет эта дура? Он же ж со мной живёт. А всякому понятно, что в доме не может быть двух хозяек! Вот и до Шурки, небось, допёрло. Она и начала вроде как обо мне беспокоится, мол, годы идут, красота девичья вянет, а значится, надо меня поскорей пристраивать. А то если не пристроить…

Ляля сделала паузу. И новая её подруженька прям вперёд подалась.

– Что тогда?

– Тогда? А… тогда и буду одна-одинёшенька куковать, непристроенною бобылихою…

И слезу смахнула, до того жалко стало себя.

– Бедная… ты же такая красивая! – новая подружка сказала это вроде бы успокаивая, но всё одно с завистью, которую нельзя было не услышать. – У кого волосы делала?

– В смысле?

– Наращивала у кого. Такие… прям как настоящие!

– Они и есть настоящие.

– И не крашеные?

– Не… дядька не любит. Не одобряет. Говорит, что малевать рожу – это от лукавого. И что баба должна быть природною красотою красивая. Вот как я!

– Ага, – сказано это было презадумчиво. А новая знакомая склонилась над телефончиком. – Погоди… твой дядя, получается, Переплутов? Евгений Переплутов? Тот самый?

– Переплутов – это точно, а тот самый или нет – без понятия, – Ляля пожала плечами и, наклонившись, коснулась руки девушки.

С женщинами всегда сложнее было. И дело даже не в том, что очарование на них действовало куда слабее, чем на мужчин. Просто вот… сложнее. Слишком уж они переменчивые.

Прям как вода.

Эта ощущалась болотною. Ляле даже пришлось удержать себя, чтобы не одёрнуть руку. Нет, можно было бы и дальше болтать. Но утомительно ведь.

Да и разговорами кружить пришлось бы долго. А в неё ещё одна желеха не влезеть, не говоря уже об этом кофею, на кофей совершенно непохожем. Так оно всяко быстрее.

Блондинка моргнула.

– Тот самый Переплутов… – она развернула телефон, на экране которого застыла мрачная физия дяди Жени, глядевшего на мир тяжело и устало. Игорёк вчера снимок сделал, ночью уже, оттого и загадочный сумрак скрывал то, что находилось на заднем плане.

Статейку, значит, тоже разместить успел.

– И ты его единственная племянница?

– Ага, – Ляля держала новую подругу за кончики пальцев, не позволяя руку убрать. Хотя та и не пыталась.

– И единственная наследница?

Вода, пусть и болотная, всё же откликнулась.

– Ну, пока-то единственная. А вот женится на Шурке и настрогает своих с десяток, – откликнулась Ляля, чуть щурясь. – Тогда-то и всё…

– Это ужасно! – сказала блондиночка, чуть щурясь.

– Да не… оно и так-то… дядька ж крепкий. Он, хоть и пьёт, как не в себя, но кто ж не пьёт. Он же ещё своё, это… как его… экологически чистый самогон! Во! От него вреда немного… так что и без Шурки ещё лет тридцать протянет. Или вон сорок даже. А там что?

– Что?

– А там уже и мне шестьдесят. Небось, на кой мне в шестьдесят наследство? То-то и оно…

– А… – отклик стал яснее, и теперь можно было немного подтолкнуть, чтоб мысли свернули на нужное. – А ты…

– Ляля.

– Ляля, а не хотела бы стать наследницей сейчас? Погоди… – блондинка подняла сумочку и вытряхнула. – Ага… где тут… я сферу поставлю. Чтоб нас не подслушали…

Магия была колючей, и Ляля с трудом удержалась, чтобы не почесаться.

– В общем, кому другому я бы в жизни, – говорила девица всё одно шёпотом. – Но тебе…

– Подруге, – подсказала Ляля правильное, сжимая бледные пальцы. – Давней подруге…

– Точно… мы ж с тобой вместе… модельная школа!

– Именно.

– А потом ты куда подевалась?

– Так мамы не стало. Дядя вон забрал. Увёз…

– В глушь, – подхватила девица. – И держал в чёрном теле. Ничего, я тебе помогу. Точнее не я, но есть у меня один знакомый. Конечно, станет недёшево, но ты понимаешь, что иногда лучше вовремя поделиться и жить спокойно, чем…

– Надеюсь, Игорёк это пишет, – пробормотала Элька.

– А то, – Никита задрал майку и почесал бок, который даже в человеческом обличье отливал рыжиной. То ли из-за веснушек, то ли собственный Никиты естественный окрас был таким.

– Господи, – пусть связь была односторонней, Элька говорила шёпотом. И Ульяна вполне её понимала, потому что сама и дышать боялась, чтобы не спугнуть. – Она ведь как менталист…

– Не, она русалка. Они так, чуть приморочить могут. Ну мужиков больше, баб – меньше. Пока она рядом, то морок будет держаться…

– А как отойдёт, то всё?

– Может, и не всё… тут видишь, если эта деваха уверится, что и вправду с Лялькой дружила, то уже сама не повернёт взад. Даже если засомневается, то не такая ж дура, чтоб своему этому говорить. Но по ходу, всё получается… вон, щебечет. Надо дяде Жене звякнуть, чтоб готовился.

– Вот, – девица вытащила из сумочки пакетик. – Подсыпешь куда… что он там пьёт? Чай? Кофе?

– Самогон.

– А… кроме?

– Настойки. Виски может, хотя говорит, что у них там самогон неправильный. Коньяк ещё жалует, хотя тоже не всякий, – принялась перечислять Ляля. – Чачу так себе. Вино не любит, говорит, что от него никакой радости и только в туалет бегаешь, градус сливать, а шампанское…

– Ладно, – блондинка перебила. – Самогон тоже пойдёт. В общем, насыпаешь в самогон и звонишь по телефону… я предупрежу. И лучше бы побыстрей.

– Сейчас?

На Лялю уставился пустой взгляд. Кажется, она несколько переборщила с воздействием.

– Д-да… сейчас… конечно…

– А то вечером Шурка приедет, – добавила Ляля.

– Шурка? Нет, Шурка нам не нужна…

– Тогда звони.

– Кому?

– Своему другу. Скажи, что я заплачу за помощь. Очень хорошо заплачу… и сумочку подарю. Хочешь?

Если слова о деньгах отклика не нашли, то взгляд женщины впился в сумочку. И руки сами к ней потянулись.

– Звони, – Ляля сумочку отодвинула. – Сперва дядю устроим, а потом сумочка…

– Не, – Лёшка, выслушав рассказ, затряс головой. – Не… ну ты… она, конечно, с прибабахом, но не настолько же!

Правда сказал это не слишком уверенно.

– Проверить несложно. Если хочешь, – Данила заглянул в пустой стакан, прикинув, что третий в него точно не влезет. От кофе остался не столько горьковатый привкус собственно кофе, сколько назойливая сладость сиропа, которого, кажется, бахнули от души.

– А надо?

– Не знаю.

– Что изменится? – Лёха почесал затылок.

– Ну, как минимум, будешь знать. Может, я сочиняю и вообще это часть коварного плана…

– Извини, Мелецкий, коварные планы – это не про тебя.

– От Мелецкого и слышу.

Лёшка хохотнул, но тоже как-то нервно. Потом нахмурился и сгорбился, так и сидел, казалось, долго-долго. Потом тряхнул головой.

– Проверить надо. Чисто, чтобы правду знать. Но… даже если так, то… ты меня всё равно бесишь.

– А я-то чего⁈

– И отец у меня есть.

– Не претендую совершенно.

– Нет… к тому… ну… не знаю. Вот если вдруг и так, то как ему сказать?

– Ты у меня спрашиваешь?

А ведь они с Лёшкой похожи. Почему-то раньше Данила об этом сходстве вот совсем не задумывался. Наоборот даже, скажи кто, что они похожи, точно бы в нос дал. А вот сейчас чувство, что он, Данила, в зеркало смотрится, только отражение застыло старое.

Он ведь тоже бунтовал.

В классе этак девятом. И волосы покрасил, правда, в ярко-синий. И ещё так, выбрил по вискам полосы, для большей крутости.

Майки.

Джинсы драные и мечта о мотоцикле. Отец почему-то не злился, а наоборот, смеялся… ну, до тех пор, пока они со Стасом уши не пробили. Хотя, казалось бы, какая разница? Волосы, уши. А он вот…

– Я вот тоже сижу и не знаю, как маме сказать. И чего… и… ладно, если так, то это часть проблемы. Другая… в общем, я кофею больше не хочу, а рассказывать долго. И не перебивай, потому что звучит это бредом, но вот реально не бред… в общем, твоя матушка, она, как бы… выразиться… у неё есть план.

– Не удивил. У неё всегда есть план. Даже раскладки носков в шкафу, не говоря уже о большем. Она вообще на планах чутка повёрнутая.

– Не перебивай, просил же. Вот… это не про носки. Это про то, что меня в больничку отправить, а тебя – на моё место. С отцом не знаю, но… смотри, если вдруг его не станет, а ты его сын, она вполне может подать иск об установлении отцовства и на этом основании заявить тебя наследником.

– Может, – согласился Лёшка, тряхнув башкой. – Только… не она. Я могу. Я уже совершеннолетний. А установить родство без согласия на то можно лишь в отношении несовершеннолетних. Я же, Дань, не претендую. Я ж говорю, у меня есть отец. И вообще… я не хочу!

– Вот честное слово, не заставляю… но… скажи, а год назад, если так-то… ты бы пошёл в суд? Скажем, если бы мама попросила?

– Год назад… – Лёха задумался и так крепко. И судя по тому, насколько помрачнел, ответ был однозначным. – А ты прав. Год назад… год назад я не мог ей отказать. Даже не так. Мне бы и в голову не пришла мысль ей отказывать.

И что из этого следует?

А то, что как минимум надо с отцом встретиться. И посмотреть, что за коньяк ему поднесли. И сказать, чтоб не пил… и тогда надо бы сказать сразу, а потом уже всё остальное. Потому что если начать с остального, то до коньяка разговор может и не дойти.

– Вот вы где, – додумать помешал Никита. – Сидите? Пьёте?

Нос его дёрнулся и Никитка этот нос почесал, а потом чихнул и, вытерши рукавом, прогундосил:

– Там это… дядь Женю грузят. Пойдёте смотреть?

– Эм… – Лёха поглядел на Никиту с сомнением.

И удивлением.

И даже с ревностью какою-то, будто рыжая масть Никиты бросала вызов пока не покрашенным Лёшкиным космам.

– Это Лёшка, – сказал Данила. – А это Никита… Ульянин двоюродный брат. Или троюродный…

– Эт детали, – Никита протянул руку. – Прикольный прикид. А ты с нами?

– Я…

– Пока да, – ответил за Лёху Данила и, поднявшись, сказал. – Идём.

– Во, Игорёк тоже просил проконтролировать, а то он ухо дал, а другой камеры нет. Ну а без камеры… блин, слушай, Дань, а тут аптека есть?

Грузили дядю Женю на стоянке, благо, в этом торговом центре стоянка располагалась под землёй, в силу чего была обширна и в должной мере зловеща. Здешние лампы источали слабый и какой-то выбеленный свет, в котором всё-то вокруг казалось ненастоящим.

Небольшая игрушечного вида машинка.

Две блондинки и одно тело, которое они пытались в эту машинку запихнуть. Дядя Женя то ли играл беспамятного, то ли и вправду был таковым, но не запихивался.

– А они нас не увидят? – уточнил Лёха шёпотом.

– Нет. Я держу полог, – Василий держал не только полог, но и свой безразмерный портфель. – Однако, по моему мнению, им следовало бы выбрать иной транспорт. Не уверен, что объема данного будет достаточно, чтобы уместить тело целиком.

– А расчленённое бы влезло? – зачем-то уточнил Никита.

– Если правильно сложить, то да.

Голова дяди Жени застряла, а вот ноги остались на асфальте, и блондинка, подняв одну, попыталась впихнуть. И у неё даже вышло, вот только вторая нога осталась лежать.

– Нет… так не получится, – сказала Ляля, отбрасывая волосы. – Может, такси возьмём?

– Нельзя. Отследят, – блондинка выдохнула. – Что он у тебя такой… невпихуемый? Ладно, погоди, сейчас позвоним…

И телефончик достала. Посмотрела на экран, помахала.

– Зая… мне срочно нужна машина! Клиент! Что? Зая… я не… нет, это ты послушай! – тон её резко переменился. – Если я говорю, что нужно, значит нужно! Срочный вопрос! Срочнейший! И нет, не получится отложить… если всё выйдет, то… можно будет и сворачиваться, как ты хотел. Там до конца жизни… я понимаю, что без предупреждения, но случай… раз в жизни такое случается! Я потом объясню. Не злись, ладно? Ты же знаешь, я бы не стала беспокоить, но… да… вот… я на стоянке… и… пожалуйста не повышай на меня голос! По-моему, мы договаривались, что я нахожу клиентов, а ты…

– Слушай, Дань, это, конечно, дело твоё, – Лёшка дёрнул за рукав, привлекая внимание. – Но это нормально, что мы стоим и смотрим, как похищают человека?

– Ну… да… надо бы отойти, – Данила поглядел на блондинку, которая ледяным тоном командовала любовником. Кажется, они поспешили назначить главным Вахрякова. – А то когда приедут, могут и засечь.

– Щит – вряд ли, но вот остаточные эманации моей силы – вполне, – Василий переложил портфель под другую руку.

– Нет, я о том, что… надо бы полицию вызвать. Или вмешаться…

– Не надо. Это дядя Женя.

– То есть, ты его знаешь?

– Это дядя Ульяны.

– И поэтому вы решили от него избавиться?

– От него не избавляются, – Ульяна посматривала на Лёшку искоса, с некоторым сомнением. – Его внедряют. Его должны похитить и доставить в «Синюю птицу».

Лёшка промолчал.

Только посмотрел так, превыразительно.

– Потом, – пообещал Данила. – Я тебе всё расскажу… объясню… ну, что сам понимаю.

Вот только понимал он не так, чтобы много.

Глава 31
Встречаются родственные души, а еще раскрывается роль харизмы в жизни мужчины

Глава 31 В которой встречаются родственные души, а ещё раскрывается роль харизмы в жизни мужчины

Передо мной стоял страшно красивый парень, у него были ярко красные глаза, тонкие черты лица, длинная коса, которая доходила до пояса и плащ.

Суровая правда о мужской красоте

– Согласитесь, коллега, утро ныне чудесное. За вычетом некоторых мелочей, – Профессор дёрнул ухом, отгоняя особо назойливого слепня. Следовало признать, что козлиное обличье имело ряд преимуществ. То же комарьё оказалось не способно пробить толстый покров шерсти, а на звон их Филин вскоре вовсе перестал обращать внимание.

Да и в целом жизнь не то, чтобы налаживалась, скорее уж успокаивалась?

Или как сказать, чтоб правильно?

Лужок.

Ромашки.

Цветочки. Ночь прошла спокойно, спалось на свежем воздухе так, что Филин прямо и забыл, когда в последний раз отдыхал, чтоб без задних ног и дурных мыслей. И главное, отступило это вот чувство непонятное, которое мучило его с самого суда – безысходности.

– Ага…

– Кстати, вы не ощутили вчера чудесного веяния силы?

– Нет.

– Ах да… вы уже отошли ко сну. Режим, понимаю. Даже козлам, если подумать, нужен режим… – Профессор замедлил шаг, чтобы сорвать пару алых ягодок. – Волчеягодник спеет. Стало быть, ведьма набирает силу… а вот там, видите, проклёвывается? Крайне рекомендую…

Филин наклонился и сорвал пару полупрозрачных листочков, которые сперва растеклись сладостью, а потом обожгли, что язык, что нёбо.

– Вех бледноватый, – пояснил Профессор и потянулся к таким же листочкам слева. – Весьма редкое растение. В десять раз опаснее собрата. Хотя вех ядовитый тоже должен быть, но это скорее к воде надобно…

Он выдохнул облачко тьмы.

– Я… всё? – уточнил Филин, прислушиваясь к себе.

Ощущение, что перец чили пережевал. А вот чтоб спазмы там, конвульсии или чего положено при отравлениях, так нет.

И значит, он не помирает?

– А вот там поганочки молоденькие. Надо будет сказать. Очень хороши в свежих салатах…

– Жабьей слизью заправленных?

– Стереотипы, дорогой мой друг, обыкновенные стереотипы, – поганки Профессор поедал с явным удовольствием. Это он и вправду какой-то козёл апокалипсиса. И главное, самому Филину тоже захотелось. Он осторожно принюхался. Пахли поганки грибами.

Вкусно пахли.

– Природа откликается на силу ведьмы, – даже с набитым ртом Профессор не умолкал. – Этот рост растений противоестетсвенен с точки зрения классической науки. При этом они не просто ядовиты, они содержат в себе силу…

Второе облачко было плотнее и темнее первого.

Филин наклонился и губы сами потянулись к хрупким каким-то будто стеклянным шляпкам. Профессор ладно. Если он древний тёмный артефакт сожрал и ничего, то что ему с поганок сделается? А Филин? Вдруг он не настолько ещё замагичен? Или настолько? Он же тоже артефакты жрал.

Пусть и не древние, но ядрёные.

Треск в кустах отвлёк от мыслей. Филин обернулся, успев, правда, заглотить поганку. На вкус та была солоноватой и хрустящей. Точно. На огурцы малосольные похожа.

– Козлики, – ветку приподняла девица в длинной чёрной юбке, в которой, может, где-то там в городе и нормально ходить, но всяко не по лесу. – Какие милые козлики!

Девица была юна, но явно старалась казаться старше.

Помимо юбки на ней была майка, тоже, что характерно, чёрная. И помада тоже чёрная.

– Какие милые козлики… цыпа-цыпа… – девица приближалась потихоньку, явно с опаскою. И остановилась шагах в трёх. – Идите ко мне, козлики…

– Мне она не нравится, – произнёс Филин.

– Почему?

А вот Профессор разглядывал гостью с интересом, причём отнюдь не лицо, ибо, несмотря на года, девица была вполне себе развита, а тонкая майка степень развития не скрывала, но скорее даже подчёркивала.

– А хлебушка хотите? – она сунула руку в торбу, которую держала на плече. – Свежий… солёненький…

И вытащила пакет с резаным хлебом.

– Идите сюда… вот так… какой ты хороший, мягонький… – ладонь девицы легла на высокий лоб Профессора. – А шёрстка прям шелковая…

Тот аккуратно взял ломоть хлеба с ладони и голову наклонил.

– Никогда такой не видела… а красивый какой…

– Видишь, главное, не обличье, – произнёс Профессор предовольно. – Главное – харизма. Врождённую харизму никакая магия не перешибёт.

– И борода длиннючая…

– А женщины её чуют! Сами ко мне тянутся…

– А ты чего такой скромный? Стесняшка… ой, какие вы… смешные…

И Профессора за ухом почесала. А тот, прикрыв глаза, пробормотал:

– Отличное утро… просто таки замечательное…

Филин приблизился к девице бочком. Шаг. И ещё. От хлеба умопомрачительно пахло хлебом. И запах этот манил, напоминая, что он, Филин, всё-таки не до конца окозлячился.

Или окозлился?

Как правильно-то?

Хотя… у Профессора спросит. Потом. Позже. Профессор, зажмурившись, ткнулся мордой в женский живот и лишь уши его печально подрагивали.

– Лапочка… просто лапочка…

Филин хмыкнул и, наклонившись, слегка боднул Профессора в бок, чтоб не забывался тут.

– Отстань от девчонки…

А получилось протяжное:

– Бу-е-е-е…

– Ну что вы, – Профессор ничуть не обиделся. – Когда ещё представиться возможность приблизиться к существую столь юному и совершенному…

– Она ж ребенок.

– А я козёл. И между нами пропасть.

К счастью.

– Но это же не значит, что я не могу воспользоваться ситуацией и получить толику ласки… – Профессор наклонил голову, позволяя почесать себя за ухом. – В конце концов, в этом нет ничего дурного и тем паче двусмысленного. Да, мифология некоторых народов содержит упоминания, сугубо поэтизированные, о связях юных дев с существами…

– А в рыло?

Пусть у Филина копыта, но это же не значит, что он должен слушать этот бред. А ещё ученый человек. Прав был тренер. От избытка учёности одни проблемы.

– Грубо… кстати, это касается не только греков с их фавнами и в целом страстью к зооморфным формам, но даже и славян. Вспомните легенды о медведях, коих миновали хозяевами леса. Некоторые мои коллеги вполне искренне полагали, что во времена тёмные существовали весьма специфические обычаи жертвоприношений…

– Ну, чего тут? – на тропу вывалился парень в чёрных широких штанах. Слишком уж широких для его тощей фигуры.

– Они милые…

– Я ж говорил, к тебе пойдут…

– Этот вообще ручной. А тот диковатый, вон, смотри, прям с тебя глаз не сводит. И ко второму ревнует, но ко мне не идёт…

– … я тогда ещё спорил, доказывая, что не следует воспринимать всё буквально. Что вероятно имеет место образность, метафоричность. Или на худой конец игра. Скажем, шаман или жрец, облачённый в медвежью шкуру…

– Как он мило блеет, будто говорит. Слушай… а может… ну его?

– Нет, – парень перехватил девушку за руку. – Мы не должны отступать. Покормила?

– Ага… – девушка вздохнула. – А когда?

– Завтра всё решится, вот и… Утром ещё заглянем. Завтра. Надо продолжать прикормку, чтоб привыкали.

– Вот, козлик, завтра мы придём, – она опять провела ладонью по покатому лбу профессора, а потом, наклонившись, и вовсе его поцеловала. – Жди меня тут. Часам к девяти. Ладно?

– М-ме… – сказал Профессор и сел.

На задницу.

Ага, вот вам и метафора с образностью. Но козёл же. Истинный козёл.

Наум Егорович снова уснул.

В принципе, можно было бы выбраться. Ремни, которые его удерживали, это не преграда. Замок тоже. Но… смысл? Незаметно распутаться не выйдет. Если всё так, как он услышал, то охрана на нервах.

К чему тревожить?

И доктор никуда не ушёл. Капельничку прикрутил да сам остался в уголочке, бдить. Ну а что бдение это перемежалось короткими мощными всхрапываниями, так оно бывает.

Наум Егорович почесал ступнёй ступню и тоже глаза закрыл. Засыпал он легко и быстро. Организм, дрессированный годами службы, прекрасно умел пользоваться короткими периодами отдыха. Вот только сон при этом оставался чутким.

Потому шорох Наума Егоровича и разбудил.

Тихий такой шорох.

Осторожный даже.

Наум Егорович повернул голову и поморщился. Рассвело. И судя по всему давненько. Свет пробивался в широкое давно немытое окно, шторы на котором проектом не были предусмотрены. И смотреть на свет было больно.

Поначалу.

Но постепенно глаза привыкли. Наум Егорович повернул голову в другую сторону.

Запрокинул.

Комната.

Явно медицинского назначения. Четыре кровати и, судя по ремням, аккуратно уложенным поверх одеял, пациенты не всегда с пониманием относились к необходимости госпитализации. Стол. Узенькая кушетка рядом. Шкаф со стеклянными дверцами. В глазах чуть мерцает, стало быть, под магической защитой. А ремни, похоже, тоже непростые.

Доктор вытянулся на кушетке, сунув руки под щёку. Ноги его свисали, а губы чуть шевелились. На коротких щегольских усиках поблескивала слюна. И в целом вид у человека был мирный, умилительный даже.

Впрочем, шелест раздавался с другой стороны. Наум Егорович поёрзал, пытаясь чуть ослабить ремни. Разрывать их не хотелось, это вызвало бы вопросы, но шелест не давал лежать спокойно.

Шелестела мышь, которая забралась на стол.

Вроде бы, конечно, ничего удивительного, но… мышь была чешуйчатой. Да и можно ли называть мышью существо, вдвое превосходящее размером среднюю крысу? А ещё облачённое в шлем и панцирь. Причём и то, и другое сияли медью, а заодно уж навевали на определенные ассоциации.

Бред?

Антидот всё-таки не справился?

Мышь поднялась на задние лапы и взгляд её пересёкся со взглядом Наума Егоровича.

Или демон?

Там, в центре, был демон… или менталист? Или демон-менталист? Если такие до сих пор не встречались, то это же не значит, что их нет? В общем, кто там был, не ясно, но мыши ведь наличествовали. Их Наум Егорович сам видел. Правда, в центре обретались не древнеримские, но обыкновенные… ну, в том плане, что обыкновенные потусторонние твари, с земной историей незнакомые. Хотя, может статься, с той поры что-то да поменялось.

Вон у Наума Егоровича поменялось многое. А мыши, если подумать, чем хуже?

Мыш осмотрелся и тонко пискнул. На голос его выглянул другой, который спешно потрусил вдоль стены. Главное, бежал на трёх лапах, четвёртой придерживая сползающий шлем. И первый мышь явно нахмурился. Вот главное, Наум Егорович его прекрасно понимал: его тоже всегда раздражало раздолбайство подчинённых.

Говоришь им. Объясняешь.

Требуешь.

Следишь. А в нужный момент у кого-то то шлем сползает, то сапоги натирают, потому как не по размеру выбраны.

Мыш что-то коротко пискнул.

– Вот-вот, – поддержал его Наум Егорович. – И нарядов пару вне очереди. В следующий раз будет ремешок завязывать.

Сказал и смутился. Потому что выходило, что он вот лежит и с мышами разговаривает. А главное, этот, чешуйчатый, ответил. Пискнул чего-то в ответ и поглядел с интересом.

– Вы это… тут только не буяньте, – сказал Наум Егорович, покосившись на доктора, который продолжал спать крепким сном. И вот совесть же не мучит. – А то у меня задание.

– Пик, – мыш опустился на четыре лапы, потом примерилась и, оттолкнувшись, одним прыжком перемахнула со стола на кушетку.

И снова.

И до Наума Егоровича он добрался довольно быстро.

Вблизи мыш выглядел ещё более странно. Морда вот короткая, типично мышиная, была покрыта мелкими золотистыми чешуйками, которые дальше становились чуть больше и форму обретали четырёхугольную. Чешуйки наслаивались друг на друга, создавая прочную, но при том гибкую броню.

Зачем при такой нагрудник, Наум Егорович не понимал.

Но, может, униформа такая.

С униформой всякое случается.

А вот шлем с короткой красной щёткой был красив. И главное, толково. Издалека видать, кто тут начальство.

– Доброго, – сказал Наум Егорович. – Утра…

– Пик, – мыш прошёлся по краю носилок, остановившись у ремней. А вот зубы у него выдающиеся, и тоже металлом поблёскивают.

– Нет, не стоит. Говорю ж, задание. Внедряюсь… – сказал Наум Егорович, у которого и сомнений не возникло, что стальные зубы с ремнями справятся легко. – А у тебя своё, небось.

– Пи, – мыш кивнул.

– Понимаю. Как служивый служивого… в другой раз бы посидели.

При всей абсурдности мысль не вызывала отторжения.

– Может, и посидим ещё… ты это. Выполняй. А то ж не ровен час, проснётся… – Наум Егорович махнул на доктора. – Оно вам надо?

– Пи-и, – протянул мыш шёпотом.

– Во-во… и это… если вдруг… передай тому, который за вами… менталист он или кто, пусть свяжется. Вот хотя бы через тебя. Есть люди, которые готовы переговорить. Предложить работу. И бояться ему особо нечего.

Мышь склонил голову на бок. Слушает, стало быть.

– Ущербу вы, конечно, нанесли, но это всё решаемо. А вот люди не пострадали. Ну… так-то не сильно. И это хорошо.

Почему-то не отпускала мысль, что Фёдор Фёдорович не откажется расширить штат менталистом… про мышей, конечно, сложно что-то сказать, но, авось, и им при институте найдётся место.

Тем более при кадровом-то голоде.

– Пи, – коротко ответил мыш и, развернувшись, спустился на пол, где, нервно переминаясь с лапы на лапу, его уже ждал подчинённый.

Мгновенье, и оба исчезли.

Даже как-то жаль. Всё компания. Наум Егорович поёрзал. Пробудившееся ото сна тело затекло, ко всему намекало, что у него имеются свои естественные потребности, и что ещё немного, и Наум Егорович рискует опозориться.

Он снова поёрзал.

Вывернул голову, убедившись, что шевеления его остались незамеченными. Так, надо что-то делать, а то ж и вправду нехорошо получится.

И что делать?

Освобождаться нельзя. А что бы сделал Крапивин? Ладно, другой нормальный человек, который бы слышал голоса, обещавшие сожрать его мозг?

Или тот, кто слышал такие голоса, уже не был в полной мере нормальным?

– Помогите! – крикнул Наум Егорович, откашлявшись. – Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь…

Он надеялся, что крик его звучит в достаточной мере жалобно.

– Да, да, – доктор встрепенулся и едва не рухнул на пол. – Уже очнулись? Как вы себя чувствуете?

– Я? – Наум Егорович моргнул и состроил жалобное выражение лица. – Я себя… я… плохо! Где я? Кто я?

Второе, похоже, было лишним. Вон, физия доктора вытянулась.

– Вы, простите, не помните, кто вы?

– Я?

– Вы.

Дурацкий разговор.

– Я в туалет хочу, – проныл Наум Егорович, но получилось отчего-то басом. – И кушать.

– Да, да… конечно… сейчас. Я вас освобожу, Николай Леопольдович…

– Я?

– Вы, именно вы. Николай Леопольдович Крапивин… – доктор дёрнул один ремень, потом второй. Ага, затянули их на совесть. – Сейчас… один момент.

И вышел.

Твою же ж… и главное, этот момент затянулся. И затягивался, заставляя пожалеть, что Наум Егорович отказался от мышиной помощи. Впрочем, когда он уже почти решил попробовать ремни на прочность, доктор вернулся и не один.