Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 292 (всего у книги 359 страниц)

– Нет, – рассмеялся Неттесгейм. – Я вестфалец из Кельна, и нрав саксонцев, наших северных соседей, знаю лучше других. Прошу вас, продолжайте.

– Хорошо, я продолжаю, – кивнул хозяин дома. – Тюбинген был окружен, запасы съедены, и через месяц-другой о хлебе бедолагам оставалось только мечтать. Зато было много камней – повсюду лежали камни от разбитых имперскими катапультами домов. Камни лежали целыми горами и около городских катапульт, которыми осажденные сами отбивались от нападавших. И вот наступило затишье – выдохлись обе стороны. Но жители Тюбингена изнывали от голода. Неожиданно в городе появился незнакомец. Его схватили, думали: шпион! А он сказал: я пришел спасти вас. Его спросили: как? А он ответил: для начала я накормлю вас. Накормлю досыта. И вновь его спросили: каким образом? Он ответил: наш Господь преумножил хлеба и рыбу на берегах Иордана. Я так не умею – из ничего сделать что-то. Я обращу камни в хлеба. Дождитесь утра. Ему сказали: и ты подожди до утра, там, глядишь, и дождешься своей перекладины. Ночью, как всегда, ходила и перекликалась стража. А утром радостные крики огласили город: хлеб! хлеб! хлеб! Горожане высыпали на улицы и обнаружили, что все камни, в том числе и для катапульт, превратились в румяные буханки хлеба. Незнакомец в одночасье стал героем. Он был не просто выведен из тюрьмы, как мне говорили очевидцы, его вынесли на руках! Для него вытащили из дворца бургомистерский трон и почти силком усадили в него. Что ты хочешь? – спросили у него. Он ответил: для себя – ничего. Только для вас. Я хочу мира. Но он сказал и другое: и если вы сами захотите для себя мира, то еще не зайдет солнце, как вы родитесь заново. И не соврал! Хлеб – это было первое чудо…

– А второе?

– Догадайтесь сами, мастер Неттесгейм.

– Я вспоминаю те дни – император снял осаду, верно?

– Именно! В тот же день осада с Тюбингена была снята, и Максимилиан, да хранит Господь его душу, отвел войска.

– А незнакомец? Кстати, каким именем назвался он?

– Чудотворец-то? – усмехнулся Августин и отхлебнул вина. – Он назвался «другом».

– Как сердечно просто! Так что он?

Старик пожал плечами:

– Он исчез.

– Просто исчез? И ничего не потребовал взамен?

– Почему же так? Потребовал – и получил, – лукаво усмехнулся старик. – На первый раз.

– Но что?

– Так и не догадались? Обожание, почитание, преклонение! Память о себе как о спасителе. О громе небесном. Об ангеле-дарителе.

– Все ясно, – кивнул Неттесгейм. – Он утешил свое честолюбие и тщеславие и уже этим был сыт?

– Именно так. Зачем ему драгоценный металл, когда есть то, ради чего существует само золото. Совершив чудо, он купил души этих людей. О нем пойдет молва, о нем станут слагать легенды, его будут ждать!

– Как мессию.

– Именно. Но прежде чем уйти, он сказал: однажды я еще приду к вам.

– Получить долг? Чтобы обожание превратилось в нечто более материальное? Так, мэтр Августин?

Старик погрозил гостю крючковатым пальцем:

– И будьте в этом уверены: однажды он вернется за своим долгом. Я так в этом не сомневаюсь, мастер Неттесгейм! Если его не остановить. Ни минуты не сомневаюсь!

– И я, пожалуй, тоже. – Гость выдержал многозначительную паузу. – Но вы же не просто так сказали, что это было первое чудо. За первым, стало быть, должно последовать второе?

– Как вы догадливы, мастер Неттесгейм, – усмехнулся Антоний Августин. – Разумеется, так.

– И вы знаете, где и когда оно может случиться?

– Я только предполагаю. У меня есть письмо, подождите, – попросил старик, с юношеской прытью рванул из-за стола к ларцу, стоявшему на комоде, открыл крышку и вытащил письмо-свиток. – Вот оно! Это письмо от Никколо, моего старого итальянского друга. Когда-то он был ослеплен фигурой Цезаря Борджиа, а потом не угодил Медичи и едва не лишился жизни на дыбе. Он умен чрезвычайно, известный итальянский политик, стратег, но все время попадает в ловушки. Вот как сейчас. Послушайте, что он пишет, оказавшись в очередной опале. – Старик развернул свиток. – Это письмо изгнанника. «Когда наступает вечер, я возвращаюсь домой и направляюсь в свой рабочий кабинет. У двери я сбрасываю изношенное крестьянское платье и облачаюсь в царственную тогу. Только таким я иду к своим кумирам – к великим людям античности. Любезно принятый ими, я разделяю с ними трапезу, именно такую, для которой рожден. Я говорю с ними о смысле их деяний, и они благодарно отвечают на мои вопросы. С ними я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, с ними я не боюсь бедности, с ними меня не пугает смерть, только с ними жив мой дух. И поскольку дни моей земной жизни идут на спад, очень скоро, мой друг Антоний, я воссоединюсь со своими кумирами, и тогда наша беседа продлится вечность…»

– Да кто же это?

– Никколо Макиавелли.

– Флорентинец? – прищурил один глаз Неттесгейм. – Я слышал о нем. Он создал регулярную армию республики?

– Именно так.

– Он еще жив?

– Как сообщили мне, он занемог у себя в деревне, в Тоскане, куда его сослали неблагодарные Медичи. Что странного, после таких-то перипетий в жизни! – И вновь крючковатый палец хозяина дома вознесся над столом. – Не так давно он закончил свой великий труд – эта книга называется «Государь». Она отпечатана всего в одном экземпляре – и, как мне донесли, эта книга скоро появится у Медичи, но не просто так.

– Но как именно?

– Как великое чудо, как знак Божий. Как доказательство могущества и силы несокрушимой семьи Медичи.

– А дом Медичи – Флоренция.

– Именно так. Но к чему вы это?

– Тот одержимый, когда я изгнал из него демона и он пришел в себя, вспомнил, что говорила дьяволица Фаусту. А слова были такие: «Ты получил что хотел, не так ли, Иоганн? Ты камни обратил в хлеба. Или заставил поверить всех, что сделал это! Что, теперь, как ты и хотел, Флоренция?..»

– О-о! – протянул шустрый старик с пышной седой шевелюрой. – Вот оно как, значит? Второе чудо может совершиться именно там, во Флоренции?

– А почему бы и нет? Под носом у Медичи.

Антоний Августин допил свой кубок с вином.

– Я поеду с вами, Неттесгейм.

Рыцарь оглядел гостеприимного, но очень немолодого хозяина дома.

– Это честь для меня. Но вы сдюжите дорогу, мэтр?

– А что вам подсказывает ваше чутье?

– Оно говорит, что вам это по плечу.

– И оно право. Сегодня отоспимся, а завтра поедем.

– Но со мной ученик.

Старик пожал плечами:

– Хорошо. Завтра на рассвете прихватим его – и в путь.

– Ох, мэтр! На рассвете я не разбужу его, да и сам вряд ли встану. Мы отбили себе все печенки и седалища в седлах. Два дня пути, да по перевалам. Будьте снисходительны.

– Значит, я дам вам передохнуть сутки.

– Это дело. А на чем передвигаетесь вы, мэтр?

– На осле, на моем верном Апулее.

Неттесгейм рассмеялся:

– Вы назвали осла в честь римского писателя?

– Мой осел так умен, что порой я думаю, что в нем живет очень неглупый, хоть и не самый удачливый человек. Как в «Золотом осле» Апулея. И я, чем могу, помогаю ему. Иногда могу взвалить мешок себе на плечи, а доброго осла пустить порожняком.

Они смеялись уже оба, а хозяин дома наполнял им кубки.

– Еще по доброй кружке, мастер Неттесгейм, и спать! Не дело вам теперь ехать на постоялый двор, хоть он и для важных персон. У меня внизу небольшая комната с крохотным слюдяным оконцем, там и ночуют мои гости. Отличный сундук, укрытый двумя тюфяками, подушка, набитая пером, и одеяло из шерсти; отоспитесь на этой постели, как на небесном облаке! В ноги я вам поставлю ночной горшок, а у изголовья, на столе, кувшин с вином да положу пару яблок и краюху хлеба. Уж спать в раю, так спать в раю!

2

Агриппа Неттесгейм, хоть и был могучим рыцарем и выносливым и стойким путешественником, но проспал и ночь, и следующие полдня до самого обеда, и на обед не встал, а почивал до ночи, разве что отхлебывая вина из кувшина. Хозяин не будил его и слуге наказал стеречь благой сон почетного гостя. И проснулся Неттесгейм только на второй день под утро. Долго соображал, где он и как тут оказался, затем все вспомнил, прочитал молитву, допил вино, встал, расправил плечи и двинулся на голоса в гостиную.

Зимний рассвет только еще наметился за узкими слюдяными оконцами, и потому на столе горел все тот же светильник на три свечи. А так, спал пока мирный Мюнхен и видел предутренние сны. И только кукареканье третьих петухов летело по городу, уже заработали пекарни, где скоро начнут румяниться хлеба, да шустрые молочницы готовились с близкой зарей потянуться по городу с парным коровьим и козьим молоком.

– А вот и вы, мастер, – усмехнулся, завтракая яичницей с грудинкой, хлебом и вином, Антоний Августин. – Как спалось на двух тюфяках? Думаю, неплохо, коли вы решили проспать сутки кряду, а?

– Доброго утречка, – поклонился Неттесгейм хозяину и слуге. – Благодарю вас, спал и впрямь как убитый. Сутки минули, подумать только!

– Эрик, дай умыться нашему гостю и подай ему завтрак. Сейчас потрапезничаем, прихватим вашего школяра и с рассветом двинем из города на юг.

Уже рассвело, когда Агриппа Неттесгейм и Антоний Августин выехали из ворот дома последнего. Смотрелись они на удивление гармонично – рослый рыцарь управлял вороным конем, а бодрый старичок рядом с ним – весьма шустрым рыжим ослом, уши которого были чрезмерно велики, что, несомненно, говорило о природной любознательности животного.

Очень скоро рыцарь выволок из гостиницы заспанного школяра, вновь готового ныть и плакать, и даже брыкаться, и все втроем они покинули утренний шумный Мюнхен, где уже вовсю работали ткацкие цеха и кузни, оружейные дворы, пекарни и мясные лавки. А еще закипали городские рынки и открывали свои двери кабаки и пивные, ведь мюнхенское пиво, славное на всю Европу, можно было пить и днем, и ночью, и вечером, и ранним утром, и шло оно только на пользу трудолюбивым неунывающим горожанам.

Нет чумы и войны, так чего печалиться?

Тройка путешественников миновала мост над широким крепостным рвом и под пение утренних птиц выехала на дорогу за городом. Уверенно топали по снегу кони, и весело торопился вперед осел по кличке Апулей, даже не предполагавший в это утро оказаться в такой породистой компании. По дороге, верно, он размышлял о курьезах и метаморфозах жизни, и даже назойливые удары хозяйскими пятками в бока не могли испортить ему настроения.

Глава вторая
«Опасный профессор»1

Все было именно так, как она и сказала. Ночная гостья! Видение. Призрак. Он проснулся с чувством увиденного яркого фантастического сна. Невероятного, ясного, буквально осязаемого. Он и прежде видел очень реальные сны, разумные, логичные, где проходил по коридорам времени и пространства, все запоминая, но этот превосходил предыдущие. Невероятная женщина в поезде, их долгий разговор, потом возвращение домой – и белый пес на крыльце. И вот уже белый пес превращается в элегантную гостью, одетую в серебристый комбинезон, которая предлагает ему полететь к звездам. Пренебречь привычными законами мироздания, наплевать на законы природы – и пуститься в путешествие.

Что ж, это было круто. Хоть садись за рабочий стол и пиши рассказ. А может, и впрямь взяться за перо? Прочь науку, долой богословие, даешь литературу?

Горецкий достал из холодильника бутылку пива и двинулся в гостиную, где вчера пировал, да еще не один, а с фантомом. Но оцепенел, когда увидел на столе, среди неубранной посуды, черную сверкающую визитку. Плохо понимая, откуда она, он взял ее и взглянул. И тут уже его чуть не парализовало. Там, на фоне звездного сверкающего неба, были только два слова золотом: «Царица Лилит». И самый обыкновенный номер сотового телефона. Все!

Горислав Игоревич опустился на стул.

Все, что он принял за сон, открылось для него в одно мгновение явью. Так человек хватает пулю на вдохе. А потом он услышал ее вчерашние слова: «Когда вы проснетесь, то первым вашим ощущением будет, что вы увидели фантастический сон. Но потом явь станет приходить к вам – и тогда вам станет страшно. Не на шутку страшно. Но вам нужно будет успокоиться, все трезво взвесить, больше не пить, разве что чуть-чуть, для храбрости. И начать действовать». Да, сделать глоток-другой пива и начать действовать.

Но действовать – как? Что именно он должен сделать? Как она сказала ему: «Пожелайте того, чего хотите больше всего на свете. Может быть, чего-то очень простого, человеческого? Близости с кем-то? Того, кого вы желали, вожделели, но не сделали решающего шага для воплощения своей мечты. Подумайте…»

И тотчас к нему вернулся обрывок недавнего разговора в метро. «Вы же где-то за городом живете, да?» – спросила Юленька. «В поселке Воронино, в частном доме», – ответил он. «Пригласите меня в гости, Горислав Игоревич!» – «Вот так вот, сразу в гости?» – «А что? Учителя всегда приглашали своих учеников в гости. Чем мы с вами хуже других? Так хочется посмотреть на ваш дом, на вашу библиотеку! О ней легенды ходят по университету…»

И впрямь показать библиотеку? Ну чем не предлог? И не просто девочке с улицы – студентке. Самой старательной и способной! Лучшего предлога и найти нельзя…

Он взял трубку и нашел вчерашний вызов. Смелым, надо быть смелым, повторял он. Не думать о своем возрасте, о ее годочках. Просто быть мужчиной, которому необходимо увидеть женщину.

«Господи! – покачал он головой. – Как же глупо это звучит! Бравада фанфарона!»

Но вызов все-таки сделал. И уже после второго гудка трубка откликнулась радостным голосочком:

– Горислав Игоревич?

– Он самый. Привет, Юленька.

– Привет. Я ждала, и вы позвонили.

– Ждала?

– Конечно.

– А я решил показать тебе свою библиотеку, а еще прекрасный сад и угостить волшебными яблоками из этого сада…

– Здорово.

– И что-то еще хотел показать…

– Что?

Он задумался.

– Вспомнил! Коллекцию манускриптов, конечно…

– Серьезно?

– Да, еще алхимическую лабораторию, как без нее? – С трубкой он подошел к окну и теперь смотрел на заснеженный сад. – Я же известный маг и волшебник. – Он смотрел на деревья и снег и улыбался своим словам. – Еще философский камень, золотые монеты времен Тринадцатой династии, коллекцию средневекового оружия… Чего же еще я хотел показать тебе? Надо вспомнить.

Она смеялась на том конце сотовой связи – заливалась просто.

– Я вас обожаю! На философский камень я не претендую. Но библиотеку-то правда покажете?

– Конечно, покажу.

– И когда же вы меня ждете?

– Сегодня – идет? Суббота, лучшее время для похода в гости. Если у тебя нет других планов, конечно.

– Нет, конечно! Я приеду.

– А я тебя встречу на станции.

– В обед, Горислав Игоревич?

– Ага, сейчас скажу, какое метро и какая электричка.

– Записываю!

Убрав следы вчерашнего пира, легко отобедав, он набросил полушубок, обмотал шею над поднятым воротником шарфом, вышел из дома и пешком отправился на станцию Воронино – туда было двадцать минут хода. Он пришел за полчаса. В субботу народу тут было немного – все попрятались до понедельника по домам. Он ходил по заснеженному перрону, затем чуть подмерз, выпил жидкий кофе, прошелся туда-сюда по маленькому залу ожидания и наконец услышал вой и свист приближающейся электрички. «Как Соловей-разбойник, – подумал он. – Пора встречать милую девушку. А может, все это сон, и не было вчерашнего дня, не было женщины-демона, не было его звонка, и пришел он сюда просто так, в путах собственных эротических фантазий?»

Но он так думал ровно до тех пор, пока электричка не остановилась у платформы и из третьего вагона не вышла, озираясь по сторонам, Юленька с походной сумкой через плечо. В голубой вязаной шапке, с волосами, перехваченными на затылке резинкой.

А увидев его, почти что побежала к нему, но вовремя остановилась, шагах в пяти, и взволнованно сказала:

– Здрасьте!

– Привет, – ответил он.

И никогда бы он не сделал того, что сделал сейчас, не встреть он накануне своего поводыря. Но вся его жизнь изменилась после этой встречи, все повадки, навыки, приемы, он словно бы стал улучшенной версией самого себя. Был старый рыдван, а стал – новенький кроссовер. И мотор рычал по-другому, и диски сверкали, и даже магнитола пела без хрипов и захлебывания, а четко и бойко, как только что с конвейера.

– Иди сюда, – сказал он и нарочито широко распахнул перед ней объятия. – Ну, я жду.

Кажется, даже она, со своим юношеским напором, не сразу сообразила, что многое изменилось со вчерашней встречи в парке у МГУ и метро. Теперь только стоило идти дальше, не останавливаться на полдороге. Как будто этим звонком он пообещал ей очень многое, и теперь обоим оставалось просто быть смелыми.

Она ветерком подбежала к нему, прыгнула и повисла на его шее. И он обнял ее, одной рукой перехватив за талию, а другой смело и крепко поддержав за ягодицу.

– Ого, – сказал она, – да вы не промах! Но мне нравится.

– Когда женщина бросается ко мне так, как ты, ну, как ветер, надо же ее поддержать.

– Ничего не имею против.

Он поставил ее на перрон. Мимо проходила бабушка с тележкой, как видно, из местных.

– Сразу видно, дедушка внучку встречает, – оптимистично сказала она. – Вот бы все внуки так, почаще-то к своим дедкам да бабкам, а то ведь все иначе бывает…

И протопала мимо. Поскрипывала колесами старая тележка. Старая бабка точно была в этой ситуации лишней.

– Может, мы ее убьем? – спросил Горецкий. – Чтобы не лезла старая карга в чужие дела?

– Да! – блеснув зелеными очами, ответила Юленька. – Бросим под поезд!.. А у вас глаза изменились, – вдруг сказала она, приглядываясь к педагогу.

– Что, за одну ночь?

– Ага. Вы как будто помолодели, Горислав Игоревич. Лет на пять.

– Ну спасибо, – вздохнул он. – Для тебя хотел на десять, а вышло только на пять. Ну что, едем ко мне? Или прогуляемся?

– Прогуляемся, конечно. Покажете мне окрестности?

– Конечно, покажу.

Они оставили платформу и здание станции позади.

– Ну что, готова к экскурсии?

– Готова.

– По дороге слева сейчас будет дом Митрича, он торгует отличным самогоном на тмине. У меня дома полбутыля стоит. Баба Клава, у нее тоже свой домишко, но справа, – кивнул в сторону Горецкий, – подальше, приторговывает разбодяженным спиртом. На вяленых яблоках. Почти кальвадос.

– Хватит меня смешить!

– Да куда там! Тут не до смеха. Считай, через местный супермаркет проезжаем. Семеныч торгует свежим карасем, опять слева; кстати, караси со сметанкой – пальчики оближешь. Зинаида Матвеевна…

– Все, согласна на Семеныча, – заливаясь звонким девичьим смехом, кивнула Юленька. – От дедушки слушала про карасей в сметанке – вот и попробуем. Что?

– Больше ни слова про дедушек, – погрозил он ей пальцем.

– Ну хорошо, хорошо. – Она даже руки подняла. – Только про папиков. – И тут же вцепилась в его руку. – А про папиков можно?

Они перешли автомобильную трассу и теперь топали немного в горку мимо деревянных и каменных домов.

– А вот про сексуальных папиков, кстати, можно, – кивнул он. – Послушаю с удовольствием.

– Они в моде? Сексуальные папики?

– Сексуальные папики в моде всегда, – сказал он и привлек ее за плечо, прижал к себе, все еще хохочущую до слез. – На сексуальных папиках мир держится, как на слонах или черепахах!

– Все, все, согласна, вы – сексуальный папик! – Она уже почти что плакала от смеха. – Только не мучайте меня! По дороге!

– Ах, вот как? По дороге? А дома?

– А дома немного можно.

– У-у! Отлично! Доберемся до дома, и там я буду мучить тебя столько, сколько захочу. Ясно тебе?

Юленька остановилась.

– Горислав Игоревич…

– Что?

Она пыталась отдышаться от собственного смеха, который так неожиданно и так жизнерадостно приступом захватил ее.

– Что с вами приключилось за эту ночь? Вы изменились, правда…

– Надеюсь, не в худшую сторону?

– Нет, – замотала она головой. – В лучшую. Хотя вы всегда были лучшим, но сегодня…

– Ну, говори.

– Вы как будто Везувий.

– Будем считать, что это комплимент, – кивнул он. – Когда мужчину сравнивают с Везувием, он еще жив.

Болтая, они добрели до его двухэтажного дома и большого сада за оградой.

– Жена ваша точно не заявится?

– Точно. Она сейчас со своим инструктором по горнолыжному спорту развлекается, и слава богу.

Он открыл калитку, они прошли по тропинке через сад к дому. Горецкий отпер дверь, и скоро они оказались в тепле.

– У меня есть новые тапочки из магазина. – Он полез в тумбочку. – Как видно, покупал их для тебя. Сейчас сама убедишься. Вот…

– Класс! Эти тапочки точно для меня. И где вы такие купили?

– На рынке у вокзала – понравились, и купил.

Юленька надела рыжие тапочки с лисьими мордочками. И как молодая кошка, которую приносят в новое жилище, ставят на пол и говорят: «Ну, лапа, осматривайся», пошла обходить весь этот дом, везде суя нос, все высматривая и обнюхивая, трогая, и вопросы у нее не кончались.

Конечно, они добрались и до его библиотеки.

– Мы поделили дом на две половины, – следуя за Юленькой, сказал Горецкий. – У жены три комнаты на первом и втором, и у меня три. Только гостиная внизу общая. У нас даже две библиотеки. Пришлось отдать ей русскую и западную классику, только чтобы отвязалась. Моя библиотека – это мой храм, и жрицам других культов тут не место. Не хочу, читая любимые книги, слышать дыхание бывшей за спиной и чувствовать насмешливый взгляд на своем затылке.

– Почему насмешливый?

– Потому. И у меня именно такой, когда я смотрю на ее затылок.

– А пристрелить не пробовали?

– Жену?

– Ну да, – обернулась она к нему.

Он рассмеялся:

– Ты опасна в своих вопросах и суждениях, девочка.

– Я такая.

– Я не шучу.

– И я не шучу. И потом, какая она вам жена?

– Ну ты даешь, – покачал он головой.

– Просто я чувствую людей, мужчин и женщин, что тут поделаешь? Такой родилась.

– Но ты не так далека от истины. Кто-то сказал: брак – это союз двух каннибалов, каждый из которых ждет, когда же другой уснет первым. Чтобы не томиться таким ожиданием, мы и решили поделить пространство. Вначале спальню, потом библиотеку, потом все остальное. Но двух детей и трех внуков, милая, никак не поделишь. И тебе этого в силу возраста и обстоятельств не понять. Так что пришлось заключить перемирие и смотреть друг на друга с усмешкой.

– Ясно, – кивнула она. – А что это за чудо?

На стене между стеллажами книг на специальном крепеже висел мощный арбалет и кожаный колчан стрел рядом.

– Любимое оружие средневековых воинов. Стрелял и деревянными стрелами с наконечниками из металла, и железными болтами, пробивал любую броню.

– А ваш спортивный? – спросила Юлия.

– Нет, – рассмеялся он.

– Что, настоящий? Который пробивает броню?

– Самый настоящий. Это произведение искусства. Когда-то очень давно, в юности, я занимался стрельбой из лука, а потом прочел легенду о Вильгельме Телле, народном герое Швейцарии. Он насолил местному феодалу, и тот назначил ему наказание: приказал сбить стрелой яблоко с головы сына Вильгельма, и с приличного расстояния. Телль исполнил, но сказал, что если бы попал в мальчика, то второй стрелой убил бы аристократа. За дерзость его посадили в каземат, но он сбежал и ушел в горы, подстерег злого аристократа и пристрелил его из своего арбалета.

– Крутой мужчина, – кивнула девушка.

– Так вот, из лука я стрелял отлично, но всегда мечтал обзавестись арбалетом. И один мастер золотые руки сделал мне его. Двадцать лет назад. Лет пять я развлекался, тешил свои фантазии и честолюбие стрелка, знакомые меня даже прозвали в шутку Вильгельмом Теллем, я им все уши про него прожужжал. А потом забросил – повесил его на стену.

– Покажете, как он стреляет?

– Конечно, у меня на моей стороне сада и мишень есть.

– Класс.

– Ну что, принцесса, мой ручки, и к столу? Вино и шампанское к твоим услугам. Коньяк и виски студентке не предлагаю. А также есть треть поросенка, котлеты, которые я недавно пожарил, картошка в мундире, овощи и фрукты.

– А я ведь еще пирожков из дома набрала. Бабушка если готовит, то сразу целый тазик.

– Домашние пирожки? Ах ты, моя Красная Шапочка…

– С яблоками есть и с клубникой.

– Да ты сама как клубничка.

– Какой опасный комплимент, мистер Серый Волк.

– А главное – точный.

– У нас будет поздний обед или ранний ужин? – лукаво спросила она.

– У нас будет долгий поздний ужин, – ответил Горецкий. – Очень долгий и очень поздний.

Он говорил так, что возразить ему было просто нельзя. Его уверенность подчиняла. А всего-то и нужно было – взять ситуацию в свои руки.

– Здорово, – кивнула она. – То есть домой я сегодня не попадаю?

– А это как ты захочешь сама.

– Хорошо, запомню, – глядя ему в глаза, многозначительно и с долей интриги в голосе произнесла она. – Как захочу.

– И ты мне поверила?

– В смысле?

– Никуда я тебя не отпущу, милая. Уверен, в твоем рюкзачке и зубная щетка есть. На всякий пожарный случай.

Юленька принесла из прихожей рюкзак, достала пирожки в бумажном пакете и положила на стол, а потом вынула и зубную щетку в малиновом футляре.

– Вы угадали, Горислав Игоревич, вот она, – Юленька встряхнула футляр, и щетка глухо отозвалась: «Я тут».

Уже скоро они выпили за встречу и наслаждались ужином. Поросенок был прикончен. Какие две разные гостьи лакомились им! Расскажешь – не поверят, посмеются. Две бутылки вина тоже улетели незаметно. Пожилой хозяин много шутил, юная гостья много смеялась. За окном быстро стемнело. Вечер обоим казался идеальным.

– Рубашку дадите? Хочу переодеться, – наконец сказала она.

– Конечно. – Он встал из-за стола и скоро принес ей из спальни одну из своих старых джинсовых рубашек. – Когда-то очень любил ее – теперь она только для дома. Чистая – тебя дожидалась.

– Отлично. – Она перехватила рубашку и приложила ее к лицу. – Кайф! Я на пару минут в ванную.

– Давай.

Она вернулась в его рубашке, уже с распущенными волосами, джинсы сняла, осталась в колготках телесного цвета.

– Как я вам?

– Неотразима, – сказал он.

Затем они еще немного выпили и переместились на диван, и очень быстро и проворно Юленька перебралась к нему на колени, а когда он запустил пальцы в ее пышные рыжеватые волосы, и совсем уже закрыла глаза от удовольствия – так жмурится ласковая кошка, когда ей чешут за ушком. Он целовал ее с жадностью, о которой уже забыл давно, и не сразу понял, в чем тут дело. Эта жадность передавалась всему его организму, окатывая его горячими волнами желания. Вот ведь какое дело! Вчерашняя ночная гостья не только дала ему уверенность в себе, но и вернула те силы, от которых он уже стал понемногу отвыкать.

Горецкий сам расстегнул ее рубашку и впился губами в юную грудь девушки; она ждала от него этого шага, и теперь уже Юленька ласково и нежно мучила его седую шевелюру; потом он сказал ей: «Встань, милая», и она тотчас выполнила; он запустил пальцы под ее колготки и стянул их вместе с тонкой полоской стрингов.

«Будьте смелы, Горислав Игоревич, делайте только то, чего хотите больше всего на свете, здесь и сейчас, и ничего против воли; делайте – и все получите!» Прихватив ее бедра, он потянулся губами к ее животу и ниже…

– Я мечтала об этом, – не отпуская его шевелюры, прошептала над ним Юленька. – Мечтала…

Он целовал ее, и аромат юности и эта близость уже уносили прочь его рассудок, оставляя только то, с чем он совсем недавно готов был попрощаться.

«Делайте только то, что хотите, чего желаете больше всего на свете…» – звучал голос его вчерашней ночной гостьи. – «Делайте – и все получите!..»

Полночи они занимались любовью и спали до полудня. Во сне он летал, чего с ним не было уже лет двадцать. С земли ему махала знакомая женщина, но кто она, Горецкий так и не понял. Зато осознал, что он летит не один. Слева от него, иногда касаясь его рукой, летела другая женщина – и направлялись они по ночному небу ровнехонько к луне. Он помнил, что ему сказали: будь смелым! Щедро рассыпанные по небосводу, им подмигивали звезды, и диск луны становился все крупнее. И все страшнее становилось ему уходить от земли и ее притяжения, все опаснее представлялся открытый ледяной безмолвный космос, страшно было не вернуться назад…

Этот страх и заставил его проснуться. Обрести твердую почву под ногами. А вернее, обнаружить себя лежащим на своей кровати.

На него очень внимательно смотрела Юленька. Она приподнялась на локте и, водя рукой по его седой груди, с превеликим интересом рассматривала лицо педагога.

– Ну что, монстр, проснулся?

Она казалась немного измученной после ночной схватки.

– Кажется…

Он привлек ее к себе и поцеловал.

– Доброе утро, милая.

– Доброе. Не стыдно?

– За что? – не понял он.

– За то, что вытворяли со мной, Горислав Игоревич. Были бы вы моим ровесником, я бы спросила: порнушки пересмотрел? Но у вас это прям изнутри шло. Напугали меня прямо.

– Все дело в тебе – ты меня завела.

– Приятно слышать, – не отпуская улыбки с губ, сказала она. – И все-таки – опасный вы тип.

Он вспоминал все, что было и как было. Воспоминания накатывали как снежный ком. Удовлетворение и легкий стыд боролись в нем. То годами ничего не происходило, и вдруг такое! Но если позапрошлая ночь в компании с языческой богиней, проведенная за долгой беседой, показалась Горецкому фантасмагорией, пока он не увидел на столе визитку с золотой надписью «Царица Лилит», то эта была иной. Эта ночь могла бы показаться долгим видением, эротической грезой, дикой сексуальной фантазией, какие мучают стареющих мужчин, желающих воскресить былое могущество, и юных неопытных студенток, жаждущих поскорее нырнуть в бескрайнее море чувственных соблазнов. Но все было взаправду. И воплощение фантазий, и пробуждение от прикосновений юной любовницы.

– Мне теперь волосы полчаса надо будет расчесывать, – подняв несколько локонов и скосив на них глаза, сказала Юленька.

Он прихватил пальцами ее сосок, нежно сжал его.

– Я тебе помогу – опыт есть.

– Не сомневаюсь. А щетка? Я свою забыла.

– И щетка есть.

Ее глаза, хоть под ними и наметились легкие тени, смотрели весело.

– Это хорошо, профессор. У меня вопрос.

– Да?

– Каким кремом вы пользуетесь, Горислав Игоревич?

– А что случилось?

– Вчера на станции я вам сказала, что вы помолодели лет на пять, помните?

– Как не вспомнить такой комплимент?

– Ну так это что касалось перемены в характере, темперамента. Но сегодня вы и правда выглядите лет на пять моложе. Честное слово, что-что случилось с вашим лицом, с кожей.

– Только с лицом?

– Ну, я не знаю. У нас же первый раз. Может, вы всегда такой прыткий? Но я на себе испытала эту вашу прыть, товарищ учитель.

– Что ты хочешь сказать, болтушка?

Она очень хитро прищурила глаза:

– Признавайтесь, Горислав Игоревич, пили вчера виагру? Тайком от меня, а?

Вот оно в чем дело! Но он и сам не узнавал себя. Она же еще на станции назвала его… «Везувий»!

– Вы были просто вулкан, просто бомба.

– Говорю же: во всем виновата твоя сексуальность. И давай-ка на ты.

– Нет, ты точно вчера напился виагры, – кивнула она. – Хотел меня удивить. И удивил. Главное, чтобы сердце выдержало.