Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 327 (всего у книги 359 страниц)

– Слушай внимательно, – громко сказал Крымов. – Максимилиан Лаврентьевич Растопчин, папаша, был учителем у Павла Самозванцева в бобылевском педагогическом. Поэтому ученик и вышел с больничного, решил встретить учителя. Понимаешь? Уважить, так сказать. Растопчины сюда и не совались эти два дня – при заме-то его. Сегодня вечером или ночью папаша и сын напоят этого Самозванцева, если только он у них не в доле, и сделают подкоп. – Крымов даже привстал с деревца. – Егор Кузьмич, понимаешь ты или нет?

– А мы их опередим! – уже пустив струю в графское озеро, вовсю журча, также вальяжно бросил Егор Кузьмич. – Мы им яйца-то накрутим, в петелечку их!.. – Вдруг пошатнулся и, возопив: «Андрюша, спасай!» – рухнул вниз. Раздался тяжелый всплеск воды.

Крымов бросился к берегу. Когда он с обрывчика уставился в озеро, решая, прыгать сразу или сбросить одежду, то увидел внизу стоящего по пояс в воде Добродумова.

– Слился с водицей-то графской? – захохотал Крымов.

– Грех смеяться над страдальцем, – ответил Егор Кузьмич. – Обойди бережок и руку подай – водица-то простыла давно. Зябко!

Через минуту Крымов вытаскивал промокшего и дрожащего Добродумова из черной воды.

– Ты как, Егор Кузьмич?

– Как, как. Каком кверху! – ответил тот, дрожа от осенней влаги. – Самогон у нас остался? А то как же! – первым вспомнил он. – Еще бутыль!

– Тебе переодеться надо, страдалец, – сказал Крымов.

– Так нет у меня сменной одежи, – посетовал Егор Кузьмич. И тотчас вспомнил: – У меня ж халат есть!

– Какой еще халат? – удивился Крымов.

– Как какой? – распрямился краевед. – Кафтан графский! Забыл, что ли? Купил же я его!

– А-а, – протянул Крымов, – точно. Ты в нем будешь выглядеть на все сто. Собаки местные сдохнут, и суслики повесятся, если они тут есть.

– Да хоть божьи коровки, – сбрасывая с себя одну намокшую тряпку за другой и постукивая зубами от холода, ответил Егор Кузьмич. – Подай же кафтан, Андрей! В сумке он, графский мой наряд…

На голое, еще крепкое тело Егора Кузьмича скоро был наброшен кафтан – смотрелся наряд жалко, но дешевое тряпье облагораживал сам хозяин одежи.

– Спасибо деткам из приюта, – приглаживая намокшие волосы, сказал Добродумов. – Выручили они меня. Спасли-таки от смерти лютой, от окоченения. – Он допил остатки из второй бутылки. – И бутыль еще есть. Слава тебе, Господи! – Он даже широко перекрестился на густой алый закат, особо живописно смотрясь в этом кафтане. – Эн-зэ! Волшебная была бабка: сама третий предложила!

К музею-усадьбе они продвигались, едва стало быстро смеркаться. Со стороны зрелище было интригующее: поеживающийся граф, довольно потрепанный, как видно, подался в народ, да отчего-то ночью. В руке граф держал пузырь с мутной жидкостью и, время от времени останавливаясь, прикладывался к нему. Затем по-звериному крякал, изрыгал: «Хорошо, Андрей! Глядишь, и выживу» – и шел дальше. Его сопровождал крепкий слуга с сумками на плечах. Через час, слушая перелай собак из близкой деревни, кое-где замечая огоньки, они добрались до нужного столба. По ту сторону забора играла музыка, и кому-то, видно, не спалось. Крымов отсчитал три шага влево – в сторону восьмого столба и, шепотом бросив Добродумову: «Ни слова, Егор Кузьмич!» – воткнул лопату в землю.

Копал он быстро, ловко и почти бесшумно. Крымов пыхтел и углублялся все ниже – по щиколотки, по колени, по пояс. Стена упрямо шла вниз. Он то и дело освещал фонариком кирпичи, но серебристого камня все не было. «Неужели окрасился за это время? – думал Крымов. – Потерял цвет? Как его тут теперь отыщешь?!» А еще он прислушивался к нарастающим звукам из-за стены. А там что-то происходило – и догадаться было несложно что. Там тоже копали! И тоже старались все делать бесшумно, боясь привлечь к себе внимание. И скоро он услышал голоса – приглушенную перебранку. А главное, оба голоса показались ему знакомыми.

– Егор Кузьмич! – вынырнул Крымов из своей траншеи. – Помогай! – Добродумов в этот момент пил самогон из горла, глухо булькая и пыхтя. – Егор Кузьмич!

– Аюшки? – оторвался тот от горлышка.

– Помогай, говорю! Нас обходят!

– Потерпи, Андрей, – сказал Добродумов, опрокинул пузырь до конца и вытряс последние капли себе на язык. Бросив бутылку в сторону, он грузно полез в яму под стену. – Кто обходит-то?

– Догадайся!

– Ну да?!

– Быстрее, утопленник!

– А не обвалится? – спросил Добродумов, уже отгребая руками землю. – А, Андрей?

– Тише!

На той стороне явно заволновались – голоса повысились, и громче стала взрываться земля, тоже, как видно, под лопатой.

Детектив проворно снимал один пласт земли за другим. В очередной раз Крымов выстрелил светом фонаря и глазам не поверил – перед ним был нужный камень! Белый с серебряными прожилками. Он стал аккуратно обкалывать его со всех сторон и, к великой своей радости, обнаружил, что камень закреплен не раствором – воском! Крымов вырезал белый камень и вырвал его лопаткой из стены. В квадратном проеме, двести лет назад специально оставленном здесь, лежал металлический тубус. Рука детектива ухватила находку и рванула на себя, но точно магнит не отпускал его. И тогда Крымов понял: с той стороны тоже тянут тубус – и с не меньшей силой. Тужились, рычали, но отпускать и не думали! Так они и тянули его каждый на себя, пока не разорвали, и темный свиток, выпавший из тубуса, не остался лежать на белом камне, в проеме. Крымов проворно ухватил свиток, но и рука с той стороны тоже ухватила его. Но это была уже не железяка. Свиток они разорвали в мгновение ока – на две равные части.

– Отдай! Отдай половину! – исступленно зарычал по ту сторону забора знакомый голос Лаврентия Растопчина. – Отдай свиток, Крымов!

– Хрен тебе, а не свиток, – бросил Егор Кузьмич с этой стороны. – Девицу нам вернешь, будет тебе карта, не вернешь – дулю получишь. А еще придем и харю начистим!

– Уходим! – подтолкнул его Крымов. А когда выбросил наверх лопату и вытолкнул из ямы Егора Кузьмича, то бросил назад, в проем стены:

– Ждем вас завтра, в полдень, для обмена на развилке двух дорог: одна идет к усадьбе Бестужевых, другая – на село и птицеферму. Тьфу! – плюнул он уже инстинктивно, выбираясь наружу. – Уроды, мать вашу. Царапину на Маше Бестужевой найду – убью обоих.

Едва они оказались с добычей наверху, как услышали страшные ругательства, которые изрыгал Максимилиан Лаврентьевич Растопчин по ту сторону забора. Видно, он не мог поверить, что держит в руках только половину долгожданной карты. Крымов еще различил слова: «Где лестница, олух?» – это он обращался к сыну. «Говорил, оружие надо взять!» – отвечал тот. «Голову надо было брать! – ярился отец. – Упустил карту, гаденыш!»

– Оба хороши, – кивнул Крымов. – Отцы и дети.

– Эй! – в ту же секунду опасливо окликнули их сзади. – Э-эй!

Они обернулись одновременно. Шагах в десяти от копателей, на фоне ночного неба, над черным осенним полем стоял человечек с ружьем. Кажется, пожилой. Несомненно, это был местный ночной сторож, обходивший музей-усадьбу.

– Вы чего тут?!

– А чего мы тут? – спросил Добродумов.

– Вот и я говорю: чего? – протянул сторож.

Крымов и Добродумов переглянулись.

– Гуляем мы, – бросил Егор Кузьмич. – А что, нельзя?

– А чего у музея-то гуляете? У забора-то? У меня ружжо!..

– А у меня браунинг, – отозвался Добродумов.

– Молчи! – оборвал старшего товарища Крымов.

– А чего он грозится-то? Человек с ружьем!

– Чегой у тебя? – из темноты вопросил сторож. – Ты не шути так, милок! – проблеял он. – У меня полномочия!

– Этого еще недоставало, полномочий его, – прошептал детектив. – Откуда он взялся?

– Так сейчас полночь, – так же тихо ответил Егор Кузьмич. – Третья стража! – и с вызовом крикнул сторожу: – А у меня мандат от товарища Крупского!

– От когой? – вопросил тот.

Но Егор Кузьмич уже двинулся к сторожу.

– Куда? Спятил? – окрикнул его Крымов. – Ружье у него – подстрелит!

– Не подстрелит, – ответил Добродумов. – Хозяина-то.

– Какого еще хозяина?!

– Такого! А ты подыграй, Андрюша…

За каменным забором продолжали бесноваться Растопчины. Впрочем, оба знали, что с Крымовым им просто так не справиться. А по эту сторону забора сторож уже выставил ружье вперед.

– Не подходи! – тоненько и хрипловато выкрикнул он. – Пальну ведь! Пальну, говорю!

Добродумов остановился шагах в трех от него и осанисто подбоченился.

– В кого пальнешь?

– Да в тебя!

– В кого в кого?!

Он стоял весь в земле и очень злой. И на кого-то страшно похожий! Ствол ружья стал медленно опускаться…

– Ты кто?! – благоговейно и с ужасом спросил ночной сторож.

– Не узнаешь, сучий сын?! – вдруг преобразившись, отрясая с себя землю, грозно ответил вопросом на вопрос Егор Кузьмич. – А, холопья морда?!

Луна что есть силы посеребрила его лопатообразную бороду и пуговицы на бордовом кафтане. Земля застряла в седой шевелюре старого человека и в бороде, налипла на графскую одежку. Сзади раздался глухой голос: «Могилку будем зарывать, ваше сиятельство? – и тень зашевелилась у каменного забора. Даже отсюда можно было различить черную яму и человека, только что из нее вылезшего. – Или так оставим? А?»

– Зачем же зарывать, Митрофанушка? – не оборачиваясь, проговорил Егор Кузьмич. – Нам есть кого в эту могилку положить, слуга мой любезный. Передо мной он стоит – нехристь! Идем, – махнул он рукой охраннику, – я тебе могилку свою покажу. Глубока она, холодна, сыра. – И вдруг голос его посуровел: – Мне с тобой там веселее будет, сторож, век свой вековать.

– Да кто же ты?! – шепотом уже переспросил человек с ружьем; губы его дрожали, язык немел. – К-кто?!

– Почто тыкаешь графу?! – завопил Егор Кузьмич страшным голосом и стал наступать на попятившегося от него сторожа. – Какой я тебе «ты»?! Холоп, рабская душа, твою мать!

Тут ружье и «пальнуло». У Крымова, стоявшего позади них, заныло в животе. Он хотел было броситься к Егору Кузьмичу, но не успел.

– Да как же ты посмел? – еще не зная, жив или нет, взревел Добродумов. Половину его хмеля как рукой сняло. – В графа стрелять? Пугачевец, бунтарь, революционер! Душегуб! А вот как я тебя сейчас проучу! – потряс он кулаком перед физиономией сторожа. – Вот как я тебе сейчас по мордасам-то холопским, черным, немытым! У-у!! – Он уже замахнулся, но сторож, выронив ружье, рванул что есть силы – и не куда-нибудь, а прямиком в поле, дико крича, захлебываясь:

– Граф! Граф вернулся! Господи, чур меня, чур! Угодники святые! Ожил граф! Ожил!!

Его щуплая стариковская фигурка очень быстро уменьшилась и наконец исчезла где-то в черном пространстве бескрайнего ночного поля.

– Жив, что ли? – спросил за спиной Егора Кузьмича «слуга Митрофанушка».

– Кажись, да. Фу, – выдохнул Добродумов. – А ведь пальнул, черт, со страху-то. Хорошо, в землю.

– Ладно, спектакль окончен, – подходя с двумя сумками, Крымов хлопнул Егора Кузьмича по крепкому графскому плечу. – Пора!

– Ноги до сих пор ватные, – покачал головой краевед; он все еще приходил в себя. – Поднеси-ка мне стакан, Митрофанушка…

– Так выдули вы все, ваше сиятельство, – ответил слуга.

– Как же так?

– А вот так.

– Это несправедливо, – вздохнул Егор Кузьмич.

– Да ну?

– Горько и несправедливо. В такие вот минуты, Андрей, понимаешь всю несправедливость этого мира.

– А-а, вон ты куда! И в воде вы не тонете, ваше сиятельство, и в огне не горите. И земля вас не принимает, – кивнул он через плечо, – и пуля не берет. А теперь уходим. – Крымов настойчиво потянул его за рукав. – Уходим-уходим! – поторопил он его. – Сейчас усадьба проснется, можете мне поверить на слово. Пусть Растопчины со своим Самозванцевым и расхлебывают кашу. Смотри, Егор Кузьмич: окна!

Добродумов обернулся за товарищем – и впрямь, уже горела пара окошек в огромном доме Бестужевых. Возможно, там сейчас кто-то набирал номер телефона местной полиции.

Они отошли как можно дальше – уселись на бревнышко под черным звездным небом.

– Давай тут, – сказал Крымов.

Егор Кузьмич светил фонариком, пока Крымов осторожно разворачивал на коленях обрывок документа.

– И что это за точки? – спросил Добродумов.

– Созвездия, – пробормотал Крымов. – Да, они. Тут все написано. Только при таком свете глаза поломаешь. Вот эти три я знаю, – под лучом фонаря он провел пальцем по бумаге. – Пояс Ориона. Надписи: Альнитак, Альнилам, Минтака. – Он щурился. – И еще из Ориона… так-так, – палец детектива пошел наверх, – Бетельгейзе и Беллатрикс сверху от Пояса и, – ушел вниз, – Саиф и Ригель снизу от него.

Егор Кузьмич поднял голову.

– А вон они, звезды-то эти, – зевнул, глядя на ночное небо, он. – Три – лесенкой, Пояс Ориона-то, и другие четыре – сверху и снизу по две.

Туда же посмотрел и Крымов. Действительно, ясное осеннее небо открывало весь ночной небосвод, и на нем легко можно было прочесть Пояс Ориона, а вместе с ним, немного поискав, обнаружить и другие указанные на бумаге Бестужевых планеты.

– А вот вторая половина карты, с отпечатком руки, у Растопчиных осталась, – посетовал. – Жаль!

– Это ты, Андрей, виноват, – заметил Егор Кузьмич.

– Как так?

– Недостаточно быстро рыл землю, вот как.

– А-а!

– Ага. И четвертую бутыль не дал мне прикупить у волшебной старухи, – заключил Добродумов.

– Об этом больше ни слова, – погрозил ему пальцем Крымов. – Давай о деле. Мы знаем только то, что якобы существует Небесная карта, куда надо вставить семь драгоценных камней и вложить в отпечаток руку, – сказал Крымов, он вновь поглядел на карту. – Отпечаток этой самой руки остался у наших недругов. Смотри, Егор Кузьмич, тут даже контур есть – начало пальцев. И надписи, надписи, на обороте особенно, на каком-то восточном языке… – Но, как бы он ни приглядывался, ни крутил перед собой документ, различить с фонариком все линии, пунктиры и буквы было просто невозможно. – Нам стоит о ночлеге подумать, – отчаявшись что-либо еще разобрать при луче фонаря, сказал детектив. – Околеем мы тут с тобой.

– Вот когда и пятая, и десятая пригодилась бы, – вновь вспомнив ошибку товарища, горячо сказал Добродумов. – Не буду больше тебя слушать, Андрей, хоть убей, не буду. Легкомысленный ты, недальновидный. Надо было всю корзинку у бабки той брать. Волшебная ведь была бабка! Полземли обойди – не найдешь такую.

Спали они в чистом поле. Вернее, в стоге сена. Закопавшись, оказались в уютном и даже теплом гнезде. Благо не было дождя. «Граф», выпив изрядно и даже более того, захрапел сразу. Крымов долго ворочался – завтрашний день представлялся ему неясным и очень сложным. Ночью детективу снилась Мария Бестужева – она звала его за собой. В белом платье, с распущенными волосами. Это настораживало. Он шел к ней, но расстояние между ними только увеличивалось. Как будто два островка земли, на которых оказались они, все сильнее разносило злым ветром.

Крымов пробудился ровно в восемь. Проснулся оттого, что кто-то рядом хрипло пробасил:

– Андрей, мне приснилось, что самогон у нас закончился. Что выпил я его весь. Утешь друга, скажи, что напиток остался, а?

Детектив протер глаза. Уже рассвело. Запах утра и мокрого сена одурманивал. Крымов, щурясь, посмотрел на часы. До сигнала будильника в его телефоне оставался час.

– А, Крымов?

– Сон твой в руку, – ответил его спутник. – Выпил ты весь самогон.

– Правда, что ль? – разочарованно всхлипнул Добродумов. – А-а, вспомнил! Но как заходило сладко…

Краевед тихонько застонал. Крымов был рад, что память частично оставила Егора Кузьмича, и о пресловутой «пятой» и «десятой» он, может быть, теперь и не вспомнит.

Крымов поднялся, размял плечи, стал отряхиваться.

– До развилки нам идти часа полтора, а то и побольше, – рассуждал он, пока вслед за ним, кряхтя, поднимался Добродумов. – Никто нас в свою машину не посадит – судя по твоему виду, – продолжал он. – Подумают: бесы вышли. Так что вот так. Ноги-то ходят?

Егор Кузьмич натужно потянулся:

– Кое-как. Неужто и впрямь все выпили?

– Да не выпили – выпил! – усмехнулся Андрей Петрович.

– Отчего же у меня затаенное чувство, что ты в чем-то виноват передо мной, а? – нахмурился Добродумов.

– Хватит сочинять, – сказал Крымов.

– И одежка на мне странная, – не переставал удивляться реальности Егор Кузьмич.

– А вот одежка твоя вчера нас и спасла, – усмехнулся Крымов, разминая плечи. – Иначе сторож не в землю пальнул бы, а тебе в пузо. Когда ты полез-то на него.

– Там еще сторож был? – искренне удивился Добродумов. – А моя-то одежда где? Костюмчик-то мой хиповский?

– Твою джинсу я на стог бросил – сушиться, – объяснил Крымов. – Может, еще там.

Одежда и впрямь укрывала стог. Она была влажной, но графский кафтан все равно стоило поменять, дабы не привлекать внимания.

– Сейчас солнышко выйдет – подсушит ее, – разумно рассудил Добродумов. – Вот только где мы?

– Километрах в пяти от усадьбы, – ответил Крымов, доставая припрятанный с вечера обрывок карты. – Мы «руку» потеряли, Растопчины – звезды. – Крымов достал телефон: – Надо щелкнуть на память с разных ракурсов. А то скоро отдавать придется. Слышь, Егор Кузьмич? – Он завертел головой. – Ваше сиятельство!

Добродумов не откликался. Стало быть, отошел по делу, решил Крымов. Да не далековато ли? Андрей Петрович аккуратно расстелил обрывок карты и сфотографировал его. Прошло минут пять… Где-то недалеко послышался женский визг. А за визгом раскатисто заухал филином Егор Кузьмич. Женский крик так и летел по полю. «А ведь кто-то увидел его, – подумал Крымов. – Неужто опять за графа приняли?» Он решил отсидеться за стогом. Пусть Егор Кузьмич сам объясняется с поселянами и поселянками. Но скоро уже восторженно и громко кричал Добродумов, точно радовался жизни и новому дню, и голос его приближался… «Не вышло бы чего лишнего с этими Растопчиными», – думал Андрей Петрович. Они – точно два ядовитых гриба – и дотронуться-то опасно. Машенька, Машенька, ничего, скоро он ее выручит. Не дай им только бог причинить ей хоть малейший вред. Он смотрел в утреннее небо, улыбался. В порошок сотрет обоих…

Ликующий голос Добродумова взорвал утро совсем рядом. В измятом и грязном графском кафтане Егор Кузьмич вылетел из-за стога неожиданно. В руках он держал корзинку. С таким восторгом ребенок держит коробку – подарок от Деда Мороза, – отыскав ее под елкой утром после новогодней ночи.

– Аллилуйя! – пропел бодрый старик. – Ангелы, радуйтесь! Есть Господь на белом свете, есть! И накормит Он хлебами и рыбами всех, кто голоден, и напоит всех, кто алчет правды!

– Ты откуда корзинку-то взял? – спросил Крымов.

Поставив корзинку к ногам, Добродумов пригладил бороду.

– А ты догадайся, Андрей, – пропел Егор Кузьмич.

– Постой-постой…

Великим счастьем светилось лицо краеведа.

– Ага, понял теперь? Вместе с корзинкой отдала, – пояснил он. – Я ж говорю – бабка-то волшебная. Из сказки. Опять она к музею шагала. Дорога эта рядом оказалась. Бабка наша от меня как шарахнулась, как рванула, по полю бежит, а я ей кричу: «Стой, бабуля, не граф я! Не Лев Константинович!» Не Бестужев, мол. «Я – вчерашний ваш знакомый, добрый молодец, самогон у вас покупал, блины да пироги! Егор Кузьмич я!» А она: «Помогите! – мол, – убивают!» А я ей: «Еще парочку пузырьков хочу, первачка вашего! И закуски!» Догнал-таки, а бабка так на поле и рухнула, корзинкой прикрылась. – Добродумов усмехнулся, а Крымов уже катался в стоге сена и смеялся с надрывом, потому что иначе и сил не было. – Хорошо, я кошель в кафтан переложил. А пироги у нее с чем, думаешь, на этот раз? С рыбкой в том числе. Пришлось двойную цену отдать – за моральный ущерб, – объяснил Егор Кузьмич. – Так не жалко – все ж для пользы дела.

И самогон, и пироги с блинами пришлись кстати. Мужчины взбодрились. Разве что Крымов выпил полстаканчика, а Добродумов почти всю бутылку – первую из трех.

– Смотри, – когда голод был утолен, сказал детектив. Он приложил к обрывку карты руку с растопыренными пальцами. – Я про эту линию. Место для руки. В документе из дома Малышева говорится именно о ней – это и есть Звездная карта царя Саула. Ее копия. А вот что я увидел на обороте, – он перевернул карту. – То, что вчера мы так и не разглядели. Это надпись на одном из восточных языков…

– Ну-ка, дай… Ага… Турчанский это, – разглядывая обрывок, кивнул Добродумов. – Я его знаю. Я ж с отцом и матерью четыре года жил в Турчании – отец там служил. Я даже в школе тамошней учился.

– Да ну? – удивился Крымов.

– Ноги гну, – парировал Егор Кузьмич. – Так-так, – задумчиво протянул он, разглядывая обрывок. – Аа-га-а… Слушай меня, невежа: «В княжестве Халай-Махалай…» – Добродумов вытянул указательный палец вверх: – Понял, Андрюша? «Халай-Махалай». Красиво!

– Еще как!

– А ты не смейся. «…на границе с Хорасаном, на берегу Каспия, на дне моря у скалы Зуб Дракона найдешь то, что ищешь, а потомки князя Махалая подскажут тебе…» Так вот!

– А ты не издеваешься надо мной? – с сомнением взглянул на него Крымов. – Егор Кузьмич, господин Добродумов?

– В мыслях не имел, – ответил тот, потянулся за бутылкой и вылил остатки в свой стаканчик. – Я, брат, эрудит, – выпил, сунул в рот полблина. – Царевский энциклопедист я! Ну так что, пойдем принцессу твою выручать, что ли? Только вот наряд я поменяю – не хочу больше народ пугать. Подсохла моя шкурка-то?

В десять утра, приведя себя в порядок, они двинулись в сторону означенной развилки. Во время перехода через поля и леса поселка Воздвиженск Егором Кузьмичом была ополовинена вторая бутылка и съедена обоими путешественниками бо́льшая часть припасов.

К развилке они подошли за четверть часа до полудня сытыми и веселыми. И немного злыми, особенно что касалось Андрея Петровича Крымова. Он раздумывал, что ему сделать с Растопчиными. Бить или ограничиться предупреждением. А едва они подошли к месту встречи, как увидели вдалеке машину – она неслась именно сюда, прямо на них. Мгновенно став ближе, машина превратилась, как они и ожидали, в черный «Мерседес».

– Они нас не раздавят? – поинтересовался Егор Кузьмич. – Давай-ка, Андрей, к столбу тому прижмемся. Эти скупердяи машину-то пожалеют.

– Мысль здравая, но, думаю, они не заинтересованы вступать со мной в битву. Им нужна бумага, нам – девушка. Это все. Хотя я бы не отказался взглянуть краем глаза на вторую половину свитка. Больно интересно увидеть всю руку на небосклоне.

Крымов запрокинул голову. Пронзительно-синее небо, какое бывает только ранней осенью, открывалось над их головами. Несколько облачков торопились проплыть над полем. И вновь взглянул на уже близкого неприятеля…

«Мерседес» остановился на шоссе шагах в двадцати пяти от пары путешественников. Из машины с двух сторон вышли отец и сын Растопчины. Лицо старшего было сурово и непроницаемо, младшего – издергано до истерии.

– По грибы собрались, Андрей Петрович? – глядя на корзину, спросил Максимилиан Лаврентьевич.

– Мария Федоровна с вами? – ответил вопросом на вопрос Крымов.

– А документ?

– Спрашиваю, Бестужева Мария Федоровна в машине?

– Да, в машине. Покажите документ.

Крымов достал из-за пазухи обрывок свитка.

– Вы не нанесли ему вреда? – поинтересовался Растопчин.

– А вы не нанесли вреда даме? – вновь ответил вопросом на вопрос Крымов.

– Мы – джентльмены, – вмешался в разговор Лаврентий Максимилианович.

– Ну да, видели! – отозвался Крымов.

– А кто это с вами? – спросил Растопчин-старший, кивнув на Добродумова. – Он мне кого-то напоминает…

– Я в этих краях всем кого-то напоминаю, – сам отрекомендовался Егор Кузьмич. – Давайте-ка совершим обмен и разбежимся. Идет?

– Идет, – кивнул Растопчин-старший. – Лаврентий!

Сын обернулся, махнул рукой. Из машины выбрался здоровяк в черном костюме, в руке он держал пистолет. Крымов тотчас собрался, осторожно переглянулся с Добродумовым. Здоровяк открыл дверцу, подал руку. Но женская рука не легла на его ладонь – Бестужева выбралась сама.

– Здравствуйте, Андрей Петрович! – громко сказала она.

– Здравствуйте, Мария Федоровна, – поздоровался он. – Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, Андрей Петрович, за меня не беспокойтесь!

– Они не сделали вам ничего плохого?

– Нет, ничего, кроме насильного похищения и принудительного содержания на одной даче. – Она с ненавистью улыбнулась Лаврентию Растопчину, зло глядевшему на нее. – Но это, слава богу, все.

– Воистину, слава богу, – подтвердил Крымов. – Для них в первую очередь, – кивнул он на похитителей. – Егор Кузьмич, – обратился он к товарищу, – возьми свиток и передай его господину Растопчину. А вы, Максимилиан Лаврентьевич, – передавая Добродумову обрывок, продолжал он, – как только его получите, отпустите девушку.

– С удовольствием, – кивнул Растопчин-старший.

– Мария, идите ко мне, – скомандовал Крымов, когда Добродумов двинулся к неприятелю. – Идите и не бойтесь.

Бестужева обошла машину и направилась к Крымову, Егор Кузьмич передал из рук в руки обрывок свитка Растопчину. Тот с одного взгляда определил, что ему отдали обещанное. Через минуту сделка была завершена.

– Вы вмешались в тайну, которая вам не принадлежит, господин Крымов, – свернув свиток, высокопарно вымолвил Растопчин-старший. – И как всегда, все случилось по вине женщины. Вот почему они не должны касаться никаких тайн этого мира! Но вы еще пожалеете об этом, Андрей Петрович, помяните мое слово.

– Поживем – увидим, – ответил детектив.

– Да она у тебя красавица, – заметил Егор Кузьмич.

– Почему у меня? – стушевался Крымов. – Мария Федоровна сама по себе, я – сам по себе. – Он все еще смотрел в сторону Растопчиных и особенно их телохранителя. Сын спросил у отца: «Уезжаем?» – «Да», – сухо ответил тот, тоже все еще глядя на конкурентов, точно не доверяя им, желая дознаться чего-то. – Просто жизни пересеклись.

– А так всегда и бывает – берут жизни да пересекаются, – кивнул Егор Кузьмич.

Мария Федоровна с любопытством смотрела на колоритного спутника Крымова.

– Егор Кузьмич Добродумов – просто великий человек, – представил его Крымов. – Он тоже приложил руку к вашему освобождению.

Растопчины направились к машине.

– Спасибо вам, Андрей Петрович, – взяв его за руку, благодарно улыбнулась Бестужева. – Вы – мой герой. Который уже раз спасаете меня. И вам спасибо, Егор Кузьмич. Вы – мои защитники.

Уже у самой машины Растопчины обернулись – их телохранитель указывал рукой куда-то вперед – за спины Крымова, Бестужевой и Добродумова. Андрей Петрович обернулся первым – к ним по шоссе на огромной скорости ехал серебристый внедорожник – разогнавшимся танком летел на них.

– Это мстители! – услышал Крымов взвизг Растопчина-младшего. – Это они, отец!

– Гарик! – рявкнул Растопчин-старший. – На дорогу!

Телохранитель повиновался мгновенно: отбежав от машины, он выкинул руки с пистолетом вперед и выпустил прицельно всю обойму – патрон за патроном – в сторону стремительно приближавшегося джипа. Это был серебристый «Хаммер», целый броневик! Эхо выстрелов гулко полетело над полем. Бестужева застыла, Егор Кузьмич оторопел, Крымов в эти секунды пытался уловить всю панораму разворачивающихся на шоссе действий. В тот момент, когда телохранитель уже принял стойку и открыл огонь, пробкой взлетела крышка люка внедорожника, и над крышей стремительно показался белобрысый мужчина с коротким автоматом. Его очередь и отбросила телохранителя Растопчиных назад – заставила навзничь растянуться на асфальте. Но колесо джипа оказалось прострелено, и автомобиль едва не перевернулся. Он криво врос в землю метрах в пятидесяти от Крымова, Бестужевой и Егора Кузьмича. «Мерседес» Растопчиных уже выворачивал на трассу – и скоро, полетев в сторону Бобылева, стал превращаться в черную точку. Где-то далеко, почуяв опасность, съехала с шоссе «Нива». С другой стороны развернулась и понеслась назад иномарка.

У шоссе остались Крымов, Маша и Добродумов с одной стороны, и трое человек – с другой. Из подбитого джипа ловко выбрался белобрысый молодой мужчина с бородкой, за ним лысый крепыш в кепке со шрамом через всю щеку и… долговязый человек в плаще и шляпе. Когда он распрямился, то превратился в высокого старика с лицом, иссеченным страшными морщинами.

– Тот самый! – с ужасом прошептал Егор Кузьмич.

– Да, – откликнулся Крымов. – Он…

В этот самый момент Андрей Петрович успел вытащить телефон и выбросить его из-за спины – как можно дальше в сторону.

– Они убьют нас? – шепотом спросила Бестужева.

Крымов не ответил – и это еще сильнее напугало ее. Высокий старик цепким взглядом окинул незнакомцев, стоящих невдалеке в рядок, и, омерзительно улыбаясь, направился к тройке; за ним последовали и двое других. Четвертый, как видно шофер, наспех менял колесо, время от времени поглядывая в их сторону.

– Чего делать-то будем, Андрей? – понимая, что все очень плохо, с грустью спросил Добродумов.

– Не знаю, – честно признался Крымов. – Это – профессионалы, Егор Кузьмич. Киллеры. Убийцы.

– Я узнала его – белобрысого, – вновь прошептала Бестужева. – Он тоже ходил за мной в Цареве. Это они убили моего отца!

Старик остановился напротив них – от его лица, будто коряво высеченного из камня, веяло холодом и смертью. Белобрысый встал рядом, крепыш в кепке обошел Крымова.

– Обыщи его, Фома, – сказал старик.

– У меня только нож, – сказал Крымов.

Крепыш, отмеченный шрамом, со знанием дела обшлепал Крымова со всех сторон.

– Горячего нет. Только нож, – он снял с пояса крымовский тесак и отбросил его в сторону.

– Кто вы? – спросил старик. – Хотя, – приглядевшись к Бестужевой, кивнул. – Мария Федоровна. Узнаю по фотографиям. Люгер, это ведь она? – обратился вожак к белобрысому.

– Да, хозяин.

Люгер был страшен по-своему – у него оказались белесые, водянистые и безразличные глаза. Как у рыбы. Только хищной. И взгляд – пронзительный, точно ты – уже его добыча.

– У кого свиток? – ледяно спросил высокий старик.

– У Растопчиных, – ответил Крымов.

– Мы найдем их, – кивнул старику Люгер.

– Так кто же вы, господа? – спросил его хозяин.

Неожиданно Добродумов сделал шаг вперед и упал на колени в желтую траву.

– Сироты мы, – хрипло и навзрыд проговорил он. Широко перекрестился. – Сиротинушки мы! Пожалейте! – И он зарыдал в голос. – Пожалейте сироток!

Опешил не только высокий старик со страшным лицом, но и Крымов, и Бестужева. Только Люгер остался равнодушен к мнимому душевнобольному.

– Что это за клоун? – спросил старик.

– Куражится он, – позади Крымова ответил за других крепыш в кепке. – Знает – подыхать скоро.

– Не торопись, Фома, – спокойно осек его старик. – Так кто вы? – Он указал пальцем на Крымова и на Добродумова.

Фома! Только сейчас Крымов понял, что лицо бандита ему знакомо. Это его брату три дня назад он сломал шею и выбросил из поезда на полном ходу. Туда ему и дорога.

– Я – Андрей Крымов, телохранитель госпожи Бестужевой, а это краевед Добродумов – мой товарищ, педагог истории и… просто алкоголик. – Страх в Егоре Кузьмиче был велик. Но это не помешало ему приподнять голову и, нахмурив одну бровь, гневно взглянуть на товарища, – Марию Бестужеву похитили Растопчины, отец и сын, и я знаю почему: они решили, что она сделала ксерокопию письма. Она и впрямь ее сделала – на память. Писали все таки предки, двести лет назад. Мария – историк. Как такое можно упустить? Одна из ксерокопий была отдана мне. И когда они увели ее прямо у меня из-под носа, мы решили с Егором Кузьмичом первыми добраться до вашего свитка и взять его, чтобы обменять на Марию. Это мы и сделали перед вашим появлением.