Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

На подиуме за своим пюпитром стоял лысеющий дирижер в черном атласном кафтане и вносил карандашом пометки в партитуру. На стуле рядом лежал его парик.

– Кто вы и что вам нужно? – мельком оглядев их, спросил он.

– Простите, синьор, мы в Парме проездом, – ответила Генриетта. – Я девочкой много раз бывала в этом театре и слушала оперу.

– Ясно. Ну что ж, синьора, оглядитесь, вспомните детские годы, я не против.

– Здесь тот же волшебный запах, что и прежде.

– И та же гениальная музыка витает под сводами.

– Можно я возьму один инструмент? – Ее взгляд уже привлекла изящная виолончель, бережно прислоненная к венскому стулу.

– Зачем, позвольте спросить?

– Я училась играть. Можно я попробую?

Красивая пара вызывала скорее чувство расположения и доверия, чем наоборот, и дирижер со снисходительной улыбкой сказал:

– Ну что ж, попробуйте, синьора. Пока владелица инструмента где-то гуляет. Вы не нанесете ущерба инструменту? Не оскорбите мой слух?

– Я постараюсь не оскорбить ваш слух, маэстро, поверьте мне, – ответила она. – И с инструментом будет все в порядке, уверяю вас.

– Тогда прошу вас, – поклонился он.

– Ты полна сюрпризов, – шепнул Джакомо своей спутнице, повторив ее недавнюю фразу.

– О да, это всегда и всем мешало.

Генриетта взяла виолончель и смычок, села на стул, подобрала до колен платье и поставила виолончель между ног, нежно прихватив ее бедрами. Закрыв глаза, она скользнула пальцами по грифу, по струнам: так она словно знакомилась с инструментом. Затем испытала все струны на звук, хорошо ли настроен инструмент.

Тихонько сказала:

– Идеально.

– Что я сейчас услышу? – чувствуя, что присутствует при таинстве, которого он совсем не ожидал, тихо спросил Джакомо. И взглянул на дирижера, кажется, тоже ожидавшего чуда. – Что мы сейчас услышим, милая?

– «Плач нимфы» Монтеверди, – ответила она. – Музыку, уносящую меня к небесам.

Дирижер со знанием дела кивнул: ему был по душе этот выбор. И он был заинтригован не меньше кавалера очаровательной дамы.

Генриетта глубоко вздохнула и только тогда занесла над грифом смычок… И сразу заплакала, зарыдала нимфа, брошенная, оставленная любимым, она взывала к богам, чтобы они помогли излечить ее, избавить от боли… Но никто на всем белом свете не мог исцелить ее, потому что сами боги, подобно людям, страдают от любовных мук и нет им спасения! А виолончель пела вместе с нимфой: «Сделайте так, чтобы мой любимый вернулся ко мне таким же, каким он был, когда я встретила его, чтобы все стало как прежде, когда он дышал мною, или убейте меня здесь и сейчас, потому что нет сил терпеть эту боль!»

Когда последний звук растаял под сводами театра, оба мужчины все еще не смели произнести ни слова. Ни дирижер, ни кавалер прекрасной дамы. Оба смотрели на нее с восхищением. А в ее глазах сверкали слезы и уже текли по ее щекам.

– О боже! – наконец первым воскликнул дирижер. – Кто вы, синьора? Откуда вы явились к нам? Вы же – ангел…

Но она только встала и, счастливая, поклонилась им обоим.

– Хотите, я возьму вас в свою труппу? – предложил дирижер. – Ваш талант должен принадлежать всему миру.

Джакомо коротко взглянул на нее:

– Ну, говори, хочешь?

В душе ему хотелось, чтобы она сказала: «Да!»

– Я бы почла за честь выступать в вашей труппе, маэстро, – ответила Генриетта, смахнув платком навернувшиеся слезы и улыбнувшись, – но у меня другая судьба. Простите.

Через пять минут они выходили из театра Фарнезе.

– Кто вы, синьора? – повторил вопрос дирижера уже на улице Джакомо. – Откройтесь мне…

– Кто я? – нарочито весело спросила она, но глаза ее все еще блестели от слез. – Ты еще не понял? Я та, кого ты любишь, Джакомо, и кто любит тебя. Кого ты будешь любить всегда и кто будет всегда любить тебя. Этого достаточно, милый.

В чешском замке Дукс, не способный и не желавший сдержать слез, глубокой ночью старик неровно напишет гусиным пером:

«Что это за сокровище, – думал я тогда, – владельцем которого я стал так внезапно? Те, кто не верит, что одной женщины довольно, чтобы мужчина был счастлив двадцать четыре часа в сутки, никогда не встречали женщины, подобной Генриетте. Но было и другое чувство, которое пугало меня. Мне казалось невозможным быть счастливым смертным, обладающим ею, потому что рано или поздно с ней надо будет проститься. И что мне делать тогда, без нее? Не было более мучительных мыслей, и я гнал их прочь от себя».

Вскоре был торжественный приезд герцога Пармы Филиппа и герцогини Марии Луизы Елизаветы. Гулянья достигли своего пика и пошли на убыль. Парма становилась тихой упоительной гаванью, где двое влюбленных бросили якорь и просто оказались вне времени и пространства.

Так проходили дни, самые счастливые в их жизни. Они гуляли, потом возвращались в гостиницу, он поспешно раздевал ее, сбрасывал свою одежду, подхватывал желанную любовницу и нес в постель.

И вот, в канделябрах горели свечи. На столе громоздились остатки их недавнего пиршества, стояли початые бутылки с вином. Одежда их мялась где-то в креслах и на полу. Оставаясь одни, они вообще не одевались. Кому нужна одежда в раю? Он лежал перед ней, растянувшись во всю огромную постель, забросив руки за голову и раскинув ноги, она сидела рядом и с восхищением разглядывала его.

– Ты сложен как античный бог, – говорила она, – твое чеканное смуглое лицо, этот нос с горбинкой, – Генриетта проводила ладонью по его щеке, – твой резко очерченный рот, при этом такой чувственный и сладкий для женских губ, властный подбородок, – ее ладонь медленно двигалась от его плеч по груди, – плечи атлета, мощная шея и грудь, поджарый живот, сильные ноги. – Она улыбалась, разглядывая его. – Твой ненасытный орган, которым ты владеешь так, как доблестный рыцарь своим мечом. И если бы мне самой желалось чуть меньше, я бы сказала, что ты измучил меня, но это не так, милый. Когда ты во мне и когда твои руки сгребают меня, все мое тело поет и поет душа. – В ее веселых и немного грустных глазах сияли отблески огоньков свечей. – Как же немного нужно женщине! Сильный зверь, все как и в незапамятные времена. А дворцы, замки, сундуки с золотом – это всего лишь приложение к мужской красоте и силе…

– Ну все, иди уже сюда! – воскликнул он и взял ее в плен, из которого не вырвешься. – Слишком разговорилась, красотка!

Они часто мечтали о том, чтобы жить в золотом веке где-нибудь в Элладе, в счастливой Аркадии…

– Мы бы всегда ходили с тобой нагишом, как сейчас, – лежа рядом и обнимая его, говорила она, – пили бы вино и любили друг друга день и ночь. Мы были бы всегда молоды, возраст не тронул бы нас. И жили бы только одним – неистощимой, бурлящей, как горячий источник, вечной и ненасытной любовью.

– Мне нравится, – шепотом отвечал он.

Влюбленные, счастливые, они не желали говорить только об одном – о самом ближайшем будущем. О дне завтрашнем, о преходящем. Так сильно полюбив, думаешь, что это чувство вечно. Что вся жизнь – и есть этот день. Но иногда время предательски обнаруживало себя. И тогда они оба начинали чувствовать эту дрожь под ногами в своем раю. Дрожь как увертюру к будущему землетрясению. И слышали те грозы, что уже катились где-то за их окнами…

В замке Дукс старый Казанова так передаст тот диалог, что запомнится ему на всю жизнь:

«Я сказал ей: «Милая, я знаю, ты рождена, чтобы сделать меня счастливым. Ты мой крылатый облик любви! Думай только о том, чтобы никогда меня не покинуть, и скажи, могу ли я на это надеяться». – «Я хочу этого, мой самый дорогой. Но кто может быть уверен в будущем? А ты сам точно свободен? Или зависишь от чего-нибудь?» – «Я свободен в полном смысле этого слова, – отвечал я, – и ни от кого не завишу». – «Как же я тебе завидую, – говорила она. – И моя душа радуется за тебя. Никто не может оторвать тебя от меня. Но увы! Ты знаешь, что я не могу сказать того же о себе. Я уверена, что меня ищут, и я знаю, что если меня найдут, то легко отыщут средство мной завладеть. Если они смогут вырвать меня из твоих рук, я буду несчастна до самой смерти». – «А я убью себя, – уверял я ее, – потому что жизнь без тебя потеряет смысл…» Я не лгал, когда говорил об этом моей любимой…»

Очень скоро опасения Генриетты оказались подтверждены. Им стоило уехать раньше, сбежать из Пармы, но они все тянули. Просто Джакомо казалось, что гроза обойдет их стороной. Пока не случилась та роковая встреча.

Они гуляли в садах герцогов Пармских, по одной из аллей, когда увидели идущего навстречу им кавалера при шпаге, цепко смотревшего на Генриетту.

– Каков наглец, – процедил Джакомо. – Он смотрит на тебя так, как будто имеет на то право.

– Это неспроста, – настороженно ответила она. – Сейчас случится что-то плохое. Господи…

Джакомо с намеком положил руку на эфес своей шпаги. А кавалер уже замедлял шаг и снимал шляпу…

– Простите, синьор, простите, синьора, – галантно поклонился он, но смотрел он только Генриетту. – Разрешите представиться: месье де Герон. Я прибыл по поручению вашей семьи, многоуважаемая синьора. Она волнуется о вас.

– И что вам нужно? – холодно спросила Генриетта.

– Передать вам письмо, синьора.

– Хорошо, – кивнула она. – Передавайте.

Он вытащил из нагрудного кармана дорогого камзола письмо, протянул его Генриетте, галантно откланялся, надел шляпу и был таков.

Спутница Джакомо замерла, так и стояла с зажатым в руке посланием. Бледная, собранная, несчастная.

– Ну же, скажи что-нибудь, – то ли потребовал, то ли взмолился Джакомо. – Не молчи!

– Они нашли меня, – не глядя на него, ответила она. – Это случилось: они нашли меня. Больше говорить не о чем.

– Тогда прочитай письмо.

– Мне страшно.

– Хочешь, я прочитаю его? – спросил он.

– Нет, не хочу.

Джакомо понимал: теперь все серьезно, им и впрямь нужно бежать! Не ему – его Генриетте! Он бы тут блаженствовал с ней и дольше. Еще месяц, два, целый год, неважно. Он уже чувствовал на себе этот стремительный колючий ветер, который гнал ее куда-то. Наконец, зачем лгать себе? Этот ветер просто прибил ее к нему, не более того. Самого близкого в мире человека! Случайно или нет, неважно! И этот же ветер грозил подхватить ее и понести дальше.

Письмо она прочитала в гостинице, и, как он ни настаивал, она не передала его содержание. Он так и не узнал никогда, что было в том письме.

Генриетта только сказала:

– Я не имею на это права: в нем затронута честь двух знатных семейств.

– К одному из которых принадлежишь ты?

– Не к одному – к обоим.

– Так кто ты: герцогиня, графиня, принцесса крови?

– Все вместе, дорогой Джакомо, все вместе.

– Теперь ты скажешь, кто такая Жанна дʼАрси?

– Да, скажу, – моя прабабка. Графиня дʼАрси. Одна из моих родовых фамилий.

– Ясно. – Он покачал головой. – Но я не могу отдать им тебя. Что я могу сделать, скажи?

– Ничего. Это правда. Мы можем только оттянуть расставание.

Они долго не могли уснуть. Им даже было не до любви. В их мир вторглись, им помешали, за окнами их рая, где вдруг потемнело, летали черные демоны и заглядывали в их окна. Оставалось только лежать обнаженными в обнимку, тесно сплетясь, словно так оберегая друг друга, и ждать чего-то.

Уже под утро она сказала ему:

– Из этого рая нас выгоняют прочь. Увези меня сегодня куда-нибудь подальше отсюда.

– Куда?

– Куда захочешь, милый.

– В Милан?

– Отлично. Оставим багаж здесь, просто сбежим.

Когда они выехали из Пармы, в экипаже она сказала ему:

– У меня есть муж, Джакомо. Которого я больше не люблю. И есть свекор, могущественный человек, который изначально был против нашего брака и которого я ненавижу. Он прочил другую невесту своему сыну. Свекор хотел обвинить меня во всех грехах и поместить в монастырь; у него были предлоги, и, поверь, у него были возможности. Если бы жив был мой отец, он защитил бы меня. Но я оказалась совсем одна.

– Ты можешь развестись и выйти за меня замуж? – спросил Джакомо.

– Нет, – ответила она. – Поверь мне, этого я бы хотела больше всего на свете, но сделать так я не могу. Пойми и прости меня.

Он только сжал ее холодную руку в тонкой газовой перчатке.

В Милане они провели две счастливые недели и все это время старались не вспоминать, что все в их жизни переменилось. Когда они вернулись в Парму, ее ожидало еще одно письмо, а потом в гостинице появился все тот же галантный кавалер де Герон.

Генриетта говорила с ним с глазу на глаз, а когда вернулась в номер, то сказала:

– Все, милый Джакомо, дело решенное: мне нужно возвращаться домой. Через Женеву…

– Через Женеву? Почему?

– Так решили они. И там будет для меня перевод. А у нас будет еще время побыть вместе. Если ты захочешь…

– Я захочу.

– Тогда едем.

Еще в самом начале пути Казанова не вытерпел и спросил:

– Ты говорила с этим де Героном наедине довольно долго. И не могла не спросить, как он нашел нас.

– Я спросила, и он ответил, что не нашел бы нас, если бы не одна женщина. Он не знал ее. По виду – знатная госпожа. Ее лицо было укрыто вуалью, но он разглядел под шляпой рыжую прядь волос. И увидел янтарно-зеленые глаза через вуаль. Тебе она знакома?

– Нет, – покачал головой Джакомо.

Одна догадка пришла к нему, но она была слишком невероятна, и Казанова отбросил ее. Такого просто не могло быть.

Они преодолели расстояние от Пармы до Женевы быстро. Еще одно его предложение сбежать на границе и пуститься куда глаза глядят она отвергла.

Наедине в Женеве долго им побыть не удалось. Как из-под земли там появился все тот же кавалер де Герон. Он вкрадчиво и галантно требовал заложницу, но было ясно, если Генриетта не поедет с ним, начнется война. И даже если убить этого де Герона, проткнуть шпагой, застрелить на дуэли, задушить в переулке, на его место придет точно такой же кавалер со шпагой и потребует женщину.

Их разговор перед разлукой был короток. Джакомо не верил своим ушам, сердце не желало внимать словам любимой, разум не подчинялся.

– Я выпросила для нас еще одни сутки, – сказала Генриетта. – Но теперь не знаю, правильно ли я сделала. Думаю, что нет. И расстаться лучше сейчас. Прямо здесь и сейчас. Иначе мое сердце не выдержит. Я не смогу просто так задержаться с тобой, любить тебя, вновь заснуть с тобой и проснуться рядом, чтобы оставить тебя навсегда. – Она обняла его. – Не смогу, Джакомо… Давай расстанемся здесь и сейчас, прошу тебя, пока не так больно. Не смертельно больно…

Он понимал, что она права. Но только разумом…

– Но мы же пообедаем вначале? – спросил он.

– Конечно, – улыбнулась она. – Устрой нам прощальный пир.

Во время обеда, когда они выпили вина, она подняла на него глаза и сказала фразу, которая осталась с ним на всю жизнь:

– Я знаю, у тебя было много женщин до меня. И после меня у тебя будет много любовниц. Но в каждой ты будешь искать меня. И не найдешь никогда. Такая у нас судьба. Не я выбирала ее и не ты. Небеса все сделали за нас.

«Но только ли небеса?» – думал он.

За ней приехала карета с четверкой белых лошадей и двумя лакеями в ливреях на запятках.

Джакомо печально улыбнулся, глядя в окно:

– Такие экипажи бывают только у принцесс крови.

– Значит, ты прощаешься со своей принцессой. И еще, из тысячи золотых экю, которые перевели мне, пятьсот я оставила тебе.

– Не стоило.

– Стоило, милый.

Она взяла его лицо в ладони последний раз в жизни, он уже знал это, и поцеловала в губы:

– Вот теперь прощай, Джакомо.

Она сказала это и ушла. Он просто услышал, как закрылась за ней дверь. А потом увидел ее, выходящую из гостиницы. Когда Генриетта садилась в экипаж, она не подняла головы, чтобы увидеть его лицо в окне. Это было уже лишнее – они расставались на всю оставшуюся жизнь. Лучше так, без последнего взгляда. Чтобы раз и навсегда.

Но было кое-что еще – ее письмо. Оно осталось лежать на столе. Генриетта неслышно положила его перед уходом.

Он сохранил его на всю оставшуюся жизнь, и старый Джакомо Казанова, библиотекарь в замке Дукс, иногда доставал и с трепетом и слезами перечитывал его.

Вот этот текст:

«Я должна была тебя покинуть, мой единственный друг. Не растравляй же свою боль, думая о моей. Давай представим, будто нам снился чудный сон, и не будем жаловаться на судьбу, ведь такие сны не длятся долго. Порадуемся тому, что мы сумели быть совершенно счастливыми три месяца подряд. Мало смертных смогут сказать о себе то же. Не забудем же друг друга никогда и станем часто вспоминать о нашей любви, чтобы возродить ее в наших душах, которые, хоть и разлучены, возрадуются ей еще с большей живостью. Не старайся ничего обо мне разузнать. Знай, мой дорогой, что всю оставшуюся жизнь я буду так счастлива, как это возможно без тебя. У меня больше не будет любовников, но я желаю, чтобы ты не думал поступать так же. Я хочу, чтобы ты любил еще и еще, чтобы ты нашел себе другую Генриетту».

Читая эти строки, он рыдал тогда, в Женеве, когда ему было без малого тридцать лет, и также он рыдал стариком в замке Дукс, в дрожавших от волнения руках держа это послание.

Послание из прошлого, из будущего. Послание с облаков, с их с Генриеттой земли обетованной, из рая, который если и дано вкусить грешному человеку, то ненадолго. Послание из Вечности…

А потом увидел и другое – строчку, нацарапанную на стекле ее перстнем. Она написала это, когда он выходил заказывать им прощальный обед.

Слова были такие:

«Ты забудешь и свою Генриетту!»

В каком же нужно было быть отчаянии любящей женщине, чтобы написать такое! Нет, никогда бы он не смог забыть ее, ни при каких обстоятельствах, и, даже умирая, он бы шептал ее имя! Только ее! Как же она могла обидеть его таким недоверием. Нет, тут было другое, очень скоро догадался он. Она хотела оттолкнуть его, смягчить боль разлуки. Подарить хоть какой-то гнев по отношению к себе, ведь гнев побеждает отчаяние. Помочь ему жить вот так, без нее…

Что было, разумеется, немыслимо.

5

…Когда с зарей Кристофер Варшавски открыл глаза, Анастасия, приподнявшись на локте, уже смотрела на него. Она ждала его пробуждения. Трепетно, терпеливо. Как чуда. Чтобы сказать только несколько слов, может быть, самых важных в ее жизни. Ее губы вдруг задрожали, глаза разом наполнились слезами и ни с чем не сравнимым счастьем.

– Да, это была я, – прошептала она. – И теперь я все помню и знаю, милый мой.

Он взял ее руку и с величайшей нежностью и благодарностью поцеловал теплую после сна ладонь.

– А я и не сомневался в этом, любимая.

Она покачала головой:

– Но ведь мы больше никогда не встретились?

– Никогда. Я искал тебя, конечно же, но тебя уводили от меня всякий раз. Может быть, именно поэтому ты так любила арию Нимфы. Самую высокую песнь разлуки и печали.

– Как же мы прожили друг без друга?

– У каждого из нас было воспоминание о чуде. Мы жили им. И была молитва, горькая мольба о встрече. Зов к небесам. И вот чудо произошло, наша встреча состоялась…

Глава шестая
Аттракцион «Лабиринт Минотавра»

1

С волшебниками всегда непросто. У них найдется для тебя сто хитрых уловок, десять тузов в рукаве, тысяча обманных слов и миражей, они обведут тебя вокруг пальца и все равно выйдут победителями, как бы ты ни старался помешать им. Но с одним лишь условием, что ты сам не волшебник, а простой смертный. Иначе можно и побороться, помериться с ними силами.

А то и первому нанести удар – и победить.

Однажды Андрей Крымов и Антон Антонович уже посетили такого вот фокусника, владевшего всем инструментарием обмана, а самое главное – магией, которая источит любую реальность, как вода камень. Потому что мир магии не знает границ сущего, он всегда за пределами обозримого, он безжалостно уничтожит все земные физические законы, не оставив от них камня на камне.

Того мага звали доктор Иоганн Фауст, и он устроил для этого мира страшное представление. Он сыграл в самую опасную игру: хочешь знать, что с тобой будет? На протяжении жизни и в самом ее конце? Чем все закончится? Куда заведут тебя гордыня и страстишки? Чем закончатся твои любови и мечты?

Он предложил молодым ребятам и девушкам, собравшимся в ночном клубе, узнать, где заканчивается их путь. Получить ответы на вопрос, как это случится. При каких обстоятельствах. Никто не смог отказаться – никому не хватило ума возразить: я не имею права знать. Это дело только Господа Бога. И он открыл для этих молодых людей, только что тянувших коктейли и мило болтавших друг с другом, пропасть, бездну, ад. Они узнали, что друзья предадут их, любимые бросят, родители умрут, мечты рассыплются в прах; они увидели последние часы своей жизни. И что страшнее всего – последние мгновения. И тогда в том клубе начался действительно ад. Крымов и Долгополов не могли помешать этому, они едва успели сбежать оттуда, пока их не снесло нарастающим цунами. Потому что там началось смертоубийство.

Люди падали с лесенки, ведущей в небеса, прямехонько в разверстую бездонную пропасть.

И вот теперь Андрей Крымов и Антон Антонович собирались на новое выступление. Чего было ждать от него? Называлось оно ярко и очень знакомо: «Серебряный шар иллюзиониста Кристофера Варшавски: “Лабиринт Минотавра”». Они уже видели, на что способен этот иллюзионист, и предчувствовали грандиозное зрелище. Но чем оно могло закончиться, это зрелище, если самим иллюзионистом управляла самая сильная и страшная демонесса, какая только приходила на землю? Все остальные богини зла были ничтожны в сравнении с этой несравненной, бесконечно опасной, а подчас жестокой и даже безжалостной богиней, имя которой Лилит.

Ни Крымов, ни Долгополов уже не сомневались, кто стоял за иллюзионистом. Тот сам оказался перед выбором: оставаться под крылом всесильной богини, в удобном и выгодном плену, или перечеркнуть прошлое и отправиться в свободное плавание с любимой, долгожданной, вновь обретенной подругой. Но сколько в таком случае протянет его милая девушка, его муза Анастасия Суржанская, прежде чем погибнет в водовороте ненависти и мести языческой богини? И чем обернется для самого Кристофера Варшавски его измена своей покровительнице?

Сколько вопросов – и ни одного ответа…

Летняя питерская ночь была теплой и ветреной. До начала представления в цирке на Фонтанке оставалось менее суток. Крымов курил на балконе свои неизменные «Мальборо». Детективы сняли квартиру в доме у той же Фонтанки недалеко от моста Белинского. Окна и балкон двухкомнатных апартаментов как раз выходили на цирк в отдалении, через канал, помпезно и ярко иллюминированный, с золотой подсветкой. Громада цирка с обширным синим куполом и яркими огнями тонула в ультрамарине канала, отражаясь в рябой воде перевернутым и зыбким сияющим дворцом.

Антон Антонович вышел на балкон в пижаме, зевнул.

– Да-с, – пробормотал он, – что, интересно, ожидает завтра цирк Чинизелли? Бьюсь об заклад, старый итальянец дорого бы отдал, чтобы посмотреть на такое представление.

– Даже не сомневаюсь в этом. Бренди хотите?

– Пожалуй.

Детектив плеснул старому компаньону в пустой бокальчик, а заодно и в свой. Они чокнулись, сделали по глотку.

– Оружие берем? – после затяжки спросил Крымов.

– Дробовичок с серебряными пулями? – усмехнулся Долгополов. – Откуда бы ему только взяться? Да и не станем же мы устраивать разборку с силами тьмы в самом центре Санкт-Петербурга, сами подумайте? Мы ей не помеха, Андрей Петрович, – заключил Долгополов и допил свой коньяк. – Да и лишний раз злить ее какой смысл?

– А может, все обойдется? – предположил Крымов и потушил окурок в пепельнице. – Погоняет он своего Тесея по лабиринту, порычит Минотавр, затем Тесей заколет его и все разойдутся? Что скажете?

– Дай бог, если так, Андрей Петрович, но сдается мне, что питерский цирк завтра увидит нечто. – Он взглянул на часы. – Впрочем, уже сегодня. Утром мне принесут билеты, надеюсь, места будут хорошими.

– Пришлют из Небесной канцелярии?

– Острите? Нет, из земного филиала.

– А-а!

– Ага. Мне нужны глаза не только в облаках, но и в наших земных переулках. Все, иду спать. Доброй ночи.

Но Крымову не спалось. Освещенный цирк так и манил его. Не было сомнений, что великий маг сейчас там – осматривается, внимает пространству, оценивает риски, пути отхода. Все могло случиться уже скоро. Через считаные часы. Впрочем, пора было спать. Беруши он припас самые надежные: если Антон Антонович начнет храпеть, да еще разойдется, необходима будет надежная защита.

2

В половине седьмого вечера следующего дня они стояли у огромной афиши, справа от парадного входа Большого Санкт-Петербургского государственного цирка. Афиша представляла собой мистический триптих. Справа был изображен статный мужчина во фраке, при бабочке, с серебряной указкой в руке. Он только что взмахнул ею, как дирижер палочкой, и от нее в эфире остался серебряный след. Было ясно, что это и есть он самый, Кристофер Варшавски, волшебник двадцать первого века. На центральном полотне афиши наливался серебром гигантский шар диаметром в два человеческих роста; он застыл в самой середине цирковой арены, и в центре него был заточен разъяренный монстр с могучим телом человека и головой быка – Минотавр; лишь набедренная повязка прикрывала его. А в левой части триптиха были изображены молодые люди в греческих туниках: не оставалось сомнений, что это герои мифа Тесей и дочь критского царя Ариадна. Тесей держал в руке короткий меч, Ариадна – спасительный клубок.

– Кошмарная легенда, – пробормотал Антон Антонович.

– Вы о Тесее и Минотавре? Почему?

– Нет, конечно. О Тесее легенда замечательная. Триумф человеческого над звериным. Я о самом Минотавре. Бог морей Посейдон дарит царю Миносу быка, и жена царя Пасифая влюбляется в животное. Она пытается замутить с ним любовь, но бык ее не хочет, что и понятно. И тогда она поручает гениальному инженеру Дедалу, который состряпал для своего сыночка Икара крылья, кстати, а тот от большого ума отправился прямо к солнцу, смастерить ей корову. – Рядом с детективами встали две возрастные дамы в вечерних платьях и уже непроизвольно слушали бодрого эрудита-старичка. – И такую корову, между прочим, дамы, – Долгополов уже переключился на них и говорил это с явным осуждением, – чтобы Пасифая могла в нее забраться и расположиться в ней таким образом, чтобы ее анатомия, так сказать, совпала с анатомией животного. А? Вот где порок-то, развратище! И глупый бык овладел Пасифаей, и от этой противоестественной связи и родился урод Минотавр, между прочим.

– Фу! – воскликнула одна из дам. – Ужас какой! Зачем вы это рассказываете?

– А царь Минос побоялся убивать звероподобного сына Посейдонова быка и своей распутной жены, построил для нелюдя под землей Лабиринт и скармливал Минотавру молодых эллинов обоего полу.

– Извращенец! – вторила ей другая. – А еще старичок!

И обе, поспешно двигая боками, дали деру.

– Да, извращение, как и вся греческая мифология, – вслед им рассмеялся Антон Антонович, чья седая пушистая шевелюра и прозрачные бакенбарды светились розовым на заходящем солнышке. – Дуры набитые.

– Все пугаете людей? – как бы между прочим спросил Крымов.

– А что еще с ними делать? Хоть какая-то развлекуха. И ведь не меняются людишки-то! Сейчас им этот Кристофер Варшавски, – Долгополов кивнул на афишу, – покажет, где раки зимуют. Навставляет им пистонов!

– Что ж, заявка впечатляет, – разглядывая афишу, заметил Крымов. – Особенно если знать, на что способен этот Кристофер Варшавски. И что мы можем увидеть на манеже. Что скажете, Антон Антонович? Встреча с монстром вас не беспокоит?

Бодрый старик в светлом фланелевом костюме кивнул:

– Еще как беспокоит. А когда я беспокоюсь, мне хочется мороженого. Идемте, еще успеем купить в буфете.

– И я не откажусь от пломбира.

Вместе с поспешающими на представление хорошо одетыми людьми они переступили порог цирка. Народ уже вовсю фланировал по коридорам. Крымов оставил Антона Антоновича прогуливаться вместе с другими, а сам быстро отправился в буфет. Когда он вернулся, Долгополов тщательно рассматривал план эвакуации, вывешенный на стене. Андрей протянул ему мороженое в вафельном стаканчике.

– Благодарю, – сказал бодрый старик.

И теперь оба поедали мороженое вместе со стаканчиками.

– Итак, Андрей Петрович, слушайте, – сказал Долгополов. – «Действия при пожаре. Сообщите по телефону адрес вашего местонахождения, этаж и место возгорания, свою фамилию и телефон…» На черта им мой телефон, если цирк уже горит? – грозно спросил Антон Антонович. – И фамилия моя? Они что ее, пробивать будут? Так у них тут вся их конюшня сгорит. Еще бы анкету попросили заполнить.

Крымов только беспечно пожал плечами. Антон Антонович откашлялся.

– Далее: «Примите меры по оповещению людей. Нажмите на кнопку ручного пожарного извещателя, подайте сигнал голосом». Пожар, пожар! – негромко выкрикнул бодрый старик, и на него сразу обернулось человек десять, но и Долгополов не замедлил подозрительно посмотреть на них. – А действует, кстати. А еще я должен, Андрей Петрович, – он прицельно вчитывался в пункты, – принять меры по эвакуации людей, ориентироваться по знакам, найти выход на улицу, взять с собой пострадавших, использовать огнетушитель и пожарный кран, а еще по возможности обесточить помещение. Хе-хе! – Долгополов даже головой покачал. – А заодно и полы успеть протереть, по всей видимости.

– Это в идеале, Антон Антонович, – пояснил ему младший компаньон. – Если бы, к примеру, вы были Суперменом, Железным человеком или Халком.

– Ну да, или Стариком Хоттабычем. А штатный пожарный у них есть? Или вся надежда на сознательных граждан и супергероев?

Ответа он так и не получил. Крымов увлеченно обкусывал мороженое со всех сторон, не давая пломбиру растечься. Время шло к семи.

– Ну что, пора? – спросил Андрей.

– Двинули, – кивнул Антон Антонович.

Скоро они заняли свои места в партере с правой стороны, напротив выхода артистов. Двум сыщикам достался третий ряд, два ближних к проходу места.

– Предусмотрительно, – заметил Крымов. – Все для скорого отхода.

– У хозяина рынка слетела бронь, – пояснил Долгополов. – Что ж, перебьется деляга.

Цирк приятно шумел и наполнялся зрителями. Ни с чем не сравнимые запахи цирка напомнили Крымову о безоблачных радостях детства. О походах с родителями в типовой цирк города Царева, выстроенный на высоченном холме над Волгой и похожий на летающую тарелку.

Слева над ними возвышался белый привилегированный терем – ложа для ВИП-зрителей. Бывшая царская! Все ждали приезда губернатора и его свиты, а также мэра с его присными. Кристофер Варшавски давал только одно представление.

Через манеж напротив музыканты оркестра в ложе над выходом для артистов настраивали инструменты.

Крымов с блаженством потянул воздух носом и даже зажмурился:

– А-а-ах!

– Что, детство золотое вспомнили? – догадался Антон Антонович.

– Представьте себе, да. Мне нравился цирк. Клоуны особенно. И где еще такое унюхаешь?