Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 359 страниц)

Глава 21
Где речь идет о кадровых проблемах и прочих мелочах

В глазах его пылал такой огонь, что она похолодела. Ее плоть раскрылась и сомкнулась вокруг него, словно это был секретный проект.

Совсем не роман ужасов.

– Пропал? В каком смысле, пропал? – директор и единственный владелец коллекторского агентства «Незабудка» Земляной Владислав Викторович, более известный в узких кругах, как Земеля, поглядел на племянника с откровенным удивлением.

– Ну так… пропал. Мы того… встали…

Племянник под взглядом переминался с ноги на ногу и вид имел одновременно растерянный и виноватый. Он загодя готовил речь, но как обычно, пока стоял перед дверью, слова куда-то да повыветрелись.

– Как ты сказал, так и встали. А он пошёл, стало быть.

– Дошёл?

– Ага… ну, Лёнька говорит, что вроде как да.

Владислав Викторович поднял очи к потолку, правда, ненадолго, ибо тот был уныл, сер и выводок трещин, что разбегались по сторонам, тоже не настраивал на долгое созерцание. Агентство переехало в это неказистое с виду здание давно. Помещения отошли ещё на заре возникновения, в счёт погашения долга. Ремонт был сделан также подручными средствами и руками иных должников, а потому качество его могло бы опечалить. Если бы Земелю в принципе печалила подобная ерунда.

– А ты?

– А я чего? Я при машине…

– Опять из себя начальника строишь?

– Ну так это…

Племянник, окончательно потеряв нить мысли, пожал плечами.

– Вёз кто? Ты или вы с Лёнькой? Не врать, – сказано это было тихо, но тон Димку не обманул. Вот когда дядька орёт, тогда ладно, не страшно, тогда он только пар выпускает. Поорёт и успокоится, а потом ещё и деньжат подкинет, чтоб Димка не обижался. Но вот этот тихий вкрадчивый голос говорил, что теперь дядька разозлился по-настоящему.

А что он с должниками делает…

И ведь говорил Димка мамаше, что не хочет к дядьке идти. Что у него своё видение и творческий процесс, который рано или поздно сделает Димку известным стримером.

Или блогером.

Или ещё кем.

А она-то сперва слушала, конечно, первые лет пять после школы, потом же привела дядьку и сказала, мол, владей. Можно сказать, собственными руками родное дитя отдала.

– Мы вместе собирались! Честно от! Вот клянусь мамой… – Димка осёкся.

К чести Земели, как бы ни относился он к людям прочим, но своих всегда выделял. А сестру вовсе любил нежно.

– Да честно собирались! А потом мне Олька позвонила… и я вот… ну там же ж всего дел было, Филина в эту дыру подкинуть!

А Олька – та ещё истеричка. Но красивая. Раньше на Димку такие красивые и не глядели. Она же… лучше б тоже не глядела, ибо уши вспыхнули.

– И чего Олька?

– Так… у неё там… беда… с-случилась. К-кошечка заболела. К ветеринару везти надо. Я и отвёз. А потом сразу к Лёньке. На такси.

Дядя прикрыл лицо рукой.

– Платил наличкой?

– На кой. Карта же ж привязана.

– Карта… привязана. А что я просил там не светиться, это ж ничего?

– Ну так… – Димка замялся.

– Где высадился?

– Там остановка есть, прям перед посёлком.

Дядя тихо застонал.

– На трассе высадится не мог?

Вообще с Лёньки не переломилось бы и самому скататься. Но нет, заныл, типа тоска и платят двоим, и если Димон не желает проблем с дядей, которому Лёнька стуканёт за прогул, то надо, чтоб тоже приезжал.

Димка и припёрся.

Пока ещё машина нашлась, в эту даль согласная отвезти.

– Там от трассы пилить замаешься. А Лёнька упёрся, что подхватить не может, что…

– Идиот, – дядя убрал руку от лица. – В кого ты такой идиот, а?

Вопрос ответа не требовал. И главное, не понять, чего не так. Ну пропал Филин. Подумаешь. Невелика потеря. Его один фиг к делам серьёзным не подпускают. Дядя сразу сказал, что на серьёзные у того характер не тот. Неправильный. Что чистоплюй он и мараться не станет, а то ещё и стуканёт, пусть даже это западло, но тут уж поди-ка подгадай, как оно отбитые мозги перемкнут.

Зато вон рожа подходящая.

И биография.

И бабки опять же нужны… в общем, если покумекать, то в хозяйстве пригодится. А кумекать дядька умел.

– И долго ждали?

– Так… вот только вернулись.

– А приехали?

– К трём где-то…

– Звонить пытались?

– Ага. Сперва ничего. Потом вовсе… может, его того? Грохнули?

– Филина⁈ – это было сказано скептически. Ну да, такого грохнешь. Он же ж здоровый, падла. И постоянно в тренажёрке торчит. И не просто для виду, а внатуре железо тягает. Или вон вокруг груши прыгает, что твой заяц. Смотреть прикольно.

Иные стебались даже, но издали, потому как в силу тупости своей чувством юмора Филин не обладал.

– Ладно. Туда хоть не сунулись?

– Не-а.

– Макаров, – дядька снял трубку. – Определи-ка по номерочку, где наш Филин летает. Ну или где последняя точка была, если пропал…

– Может, того? С другой стороны ушёл? – предположил Димка, шкурой ощутив, что гроза отступает.

– Куда?

– Не знаю… домой?

Земеля подавил вздох и желание высказать всё, что он думает о гениальной идее племянника. Вот… как у в целом разумной женщины могло родиться и вырасти такое?

– А заезжали?

Впрочем, мысль была здравой. Филин, конечно, не семи пядей во лбу, но мог почуять неладное. Или племянничек что-то где-то ляпнул.

Но… тогда зачем сваливать вот так? Внаглую?

Филину бы наоборот, притаиться, сделать работу, как оно надо, и уже после, вечерочком, свалить. Завтра ему выходной полагался, так что день бы точно не хватились.

А теперь?

– Так это… да, – обрадовался Димка.

– И?

– Ну… пусто. В комнату не полезли. Там замки. Но там старуха одна была, страх просто, сказала, что как с утра ушёл, так и не возвращался.

И в офис тоже.

А сегодня Земеля аванс обещался. Да и так, намекал, что вопрос с жильём разрулить поможет, поменять комнатушку на однушку, пусть студию, но свою. И Филин за это предложение уцепился.

Телефон пиликнул. Вот Макаров, в отличие от племянничка, всегда работал ровно. И сейчас отчитался кратко, чётко и по делу:

– Уверен? – услышанное не обрадовало. А вот на уточнение Макаров обиделся. Хренов гений компьютерный. Тоже мне… типа, если говорит, то так оно и есть.

Значит, мобила обрубилась в посёлке.

А мог ли…

Переметнуться? Так-то сам по себе Филин порядочный настолько, насколько можно быть, в дерьмо окунувшись. Но с другой стороны на чужую порядочность надеяться глупо.

И в целом-то…

Но если переметнулся, то к кому?

Землю давно поделили. И, сколь Земеля знал, вполне себе мирно. Да и с расчисткой всё более-менее понятно. И аванс получен… нет, тут просто-напросто некому лезть.

Да и смысл?

Наоборот, тогда б держался до последнего, чтоб было инфу сливать.

Или…

Сердце нехорошо сжалось. Имперцы? Безопасники? Что-то где-то утекло, вот и решили заглянуть в гости. Или с самого начала вся эта игра со стройкою была именно, что игрой? Крючком, на который собирались большую рыбу взять, вменивши не только коррупцию…

От этих мыслей аж в груди заломило. Правда, ненадолго. Тоже не сходится.

Что им Филин сказать может? У него инструкции простые, даже вон на бумажке распечатанные для пущей солидности. И вполне себе вписываются они не то, что во внутренние правила, но и в закон. Филин, после случившегося, к закону очень трепетно относится.

– Дядь, – подал голос Димка. – Так чего теперь?

– Ничего, – Земеля всё же отказался от версии. Имперцы, если и работают, то куда аккуратней. А тут ерунда какая-то. – Всё пойдёт по плану… хотя…

Нет, этих дебилов отправлять нельзя. Кого другого?

Чем больше людей будет в курсе, тем больше шансов, что информация разойдётся куда дальше, чем оно нужно. Стало быть…

– Сейчас подкинешь меня к Филину.

– В деревню?

– Домой, олух. Станешь в соседнем дворе. И подождёшь.

– А долго?

– Что?

– Ну… там… Олька хотела, чтоб я её на шоппинг отвёз. Психовать будет…

– Передай своей Ольке, – Земеля ощутил, как закипает. – Что если она много будет вякать, то пойдёт не шопится, а лечиться. Ясно?

– Так… а чего?

– Того…

Комнату Филина надо было проверить, чтоб не сохранилось вдруг чего лишнего. И посылочку оставить, чтобы, когда следствие началось, не было вопросов. Плохо, что Филин эти деньги в руках не держал, отпечатки лишними не были бы, но… и так сойдёт.

В принципе, Филин не особо и нужен.

Свалил? Пусть прячется себе.

– Что-нибудь необычное заметили? – спросил Земеля больше для порядку.

– Так… – Димка потёр лоб. – Козла!

– Какого?

– Прикольного! Реал. Натуральный кринж. Сам чёрный. Рожищи – во! И с морды – чисто Филин.

Чтоб вас… одни идиоты кругом.

– Тихо, – сказал дядя Женя, выползая из автобусика. Он даже потянулся, огляделся лениво и сумку достал.

– Мозет, на руцках? – молния на сумке разошлась и из дыры высунулся длинный нос с белыми усами. – А то трясёт, силы нет.

– Вот мне только и осталось, что нечисть на руках таскать… – буркнул ведьмак.

– Я могу, – сказал Мелецкий. – А то эта сумища и вправду тяжёлая, неудобная.

– И исцо укацивает, – добавила Эмфизема. – А когда меня укацивает, то меня тошнит.

– Всё как у людей! – восхитилась Ляля.

– Держитесь рядом, – дядя Женя наклонился, мазнул рукой по земле, а потом зачем-то ткнул Ульяне в лоб. И Ляле. Причём они-то как раз к тыканью в лоб отнеслись вполне спокойно, будто так оно и надо. Мелецкий вот попробовал уклониться, но дядя Женя буркнул:

– Не крутись. Это тебе туда надо.

– А… Зачем? – от тычка на лбу Мелецкого остался круглый слегка смазанный след. Он скосил глаза, пытаясь разглядеть его.

– Дядя Женя глаза отведёт.

– Ага, – кивнул тот.

– Игорёк тоже так может, – пояснила Ляля, помогая вытащить морочницу. – Но он послабее. Его только на себя хватает. Или на Никитку ещё… На от. Ну ты и тяжёлая!

– Это кость, – поспешила заверить Физя. – Кость всегда тязёлая. И вообсце, не всем тосцие нравятся!

– Цыц, – дядя Женя оборвал так и не начавшийся спор. – Идём молча. Не отстаём. Не болтаем. И не колдуем.

– Там купол поставлен, – Мелецкий всё же лоб потрогал, точно опасаясь за целостность его.

– И что?

– Он непроницаемый… он специально ставится, чтобы изолировать место. Хотя… наверное, не очень проницаемый, если Никитка как-то… но он маленький. А мы большие. Купол же ж… военные ставили всё-таки.

– Ну… раз так, то снимать не стану, раз военные, – согласился дядя Женя. – Чего людей нервировать. Тихонечко туда, потом обратно…

И поглядел на Ульяну и с сомнением.

– Оставить бы тебя, но ты ж это наморочила, тебе и разбирать.

Знать бы ещё как. Ульяна вот понятия не имела. И вообще не была уверена, нужно ли ей вообще туда соваться. Может, разумнее подождать, пока государственные маги не найдут способ. Или само собою заклятье повыветрится. У всего ж есть срок годности, в том числе и заклятья.

– А…

– Идём, – Мелецкий дёрнул за руку. – Тараканова, отомри. Мне от твоего взгляда страшно становится.

Ульяна хотела ответить, но Мелецкий прижал палец к губам, показав взглядом на хмурого дядю Женю.

А тот водил руками в воздухе. Смотрелось бы это смешно – скрюченные пальцы оставляли в этом воздухе глубокие следы, причём и воздух, и следы были прозрачными, но Ульяна их всё равно видела.

Как-то вот.

Следы сложились узором, а тот пыхнул и рассыпался этаким облачком муки. Она же осела на плечах и волосах.

– Теперь быстро. Никого не задеваем. Рты закрыты. И в целом не отставайте.

Дядя Женя бодрым шагом двинулся к улице, прямо туда, где их патруль остановил. И Мелецкий двинулся за ним, причем, Ульянину ладонь не выпустил. А во второй руке, точнее под рукой, держал Физю. Та повисла пухлою тушкой, только хвост покачивался вправо-влево, влево-вправо.

Вот и место, где их остановили. И заборчик тот же. И боец при нём. Сердце застучало.

Сейчас увидит и…

Словно почуяв такие мысли, боец лениво повернулся, мазнул по Ульяне взглядом и отвернулся.

Выходит, их и вправду не увидели? Но как?

– Успокоилась, – рявкнул дядя Женя шёпотом. – А то сейчас морок слетит. И бегом.

И побежал. Рысью. Но как-то так бодро побежал, что и Ульяне пришлось. Точнее сперва Мелецкому, который правильно решил не отставать, а там и Ульяне. А бегать и бояться одновременно оказалось сложно. Она вообще едва не упала. И главное, бежали-то к стоянке, а не главному входу. Может, и правильно, но дольше. А Ульяна никогда спортивностью особой не отличалась. Она даже подумала, что ещё немного и упадёт. Или начнёт задыхаться, как обычно бывало на физкультуре. Или ещё какая пакость приключится.

Но…

Нет.

Только и успела, что выдохнуть, а вот уже Мелецкий руку отпускает, чтобы дверь толкнуть

– Прошу, – говорит, и сам вперёд лезет почему-то. – Пока стоит. В смысле, центр стоит. Не рухнул.

Внутри было необычно пусто. А ведь место популярное. Даже в будние дни людей в центре хватало. А теперь вот такое… Такое… Непонятное.

Ульяна остановилась и, выдохнув, огляделась.

– Пускай, цто ли, – произнесла Физя с сомнением. И нос её длинный задёргался, зашевелился. – Ух! Сколько их тутоцки!

Сбоку раздался хруст. И Ульяна вздрогнула.

– Спокойно, – Данила вышел вперёд. – Я тебя защитю. Защищу.

Первая мышь сидела на островке, где продавали домашний зефир. Вкусный. Ульяну как-то угостили. Теперь, правда, витрины были пусты, разве что пара плетеных корзинок осталась. Одну и занимала мышь. Она свернулась крубочком, выставив чешуйчатую, отливающую золотом, спинку. Длинный чешуйчатый же хвост прижимался к стеклу.

– Да пусти узе, – Физя вывернулась из рук Мелецкого и, плюхнувшись о пол, распрямилась. К островку она подходила неспешно, важною походкой. И шерсть распушила, сделавшись больше раза в полтора.

– Эй, мышь! – Физя пнула витрину, и как ни странно, мышь то ли пинок ощутила, то ли услышала. – Слушай меня, мышь…

Корзинка покачнулась, а из неё выбралась. Выбралось…

– Уль, а ты уверена, что мышей желала? – робко поинтересовалась Ляля.

А откуда-то из глубин центра донёсся глухой переливчатый рык.

Глава 22
Говорится о том, что козлы бывают разные

Она уже чувствовала какое-то чувство, но до настоящей любви еще было плыть и плыть мелким шагом.

Роман о сложностях любви

Филин вернулся к дому.

Его никто не стал прогонять, наоборот, калитка была не только приоткрыта, но и камушком придавлена, будто нарочно, чтоб затруднений не вышло. Стоило просунуться, как она скрипнула. И на этот скрип во двор выглянула женщина в жёлтом тюрбане.

– А… явился.

А потом снова в доме спряталась.

Филину же что делать?

Была мысль в полицию пойти. Но он только представил, как является и пытается рассказать, что его в козла обратили. В лучшем случае просто ролик снимут. Как Лёнька. В худшем… ещё решат, что бешеный.

К Земеле?

Не хватало.

И главное, ясно, что давно чего-то затевалось. Не Филина это направление, его дело – мелкие кредиты, займы и прочая ерунда, которая серьёзной работы с клиентом не предполагает. Но вот сдёрнули, услали. Земеля самолично просил. С какого перепугу? И пел, что у Филина получается работать, будто позабывши, что пару месяцев тому орал, что или Филин перестаёт чистоплюйствовать, или пусть другую контору ищет. А то, мол, словами он горазд, а вот как действовать…

Губы сами потянулись к веточке.

Чтоб… хотя, не так и плохо, если подумать. Точно не хуже переваренных пельменей. Казалось бы, дело нехитрое, кинул в воду и готово. Только почему-то через раз то переварятся, то внутри ледышки, то вовсе слипнутся одним комом.

С травой проще.

Хотя грязная… а если рвать и мыть? Где? Нет, козлы в природе вроде не моют и живые. А если и подохнет, то невелика беда. Плакать о Филине точно некому.

Но сказать…

Кому и чего?

– Эй, – Филин крутанул башкой и едва устоял. Треклятые рога весили немало, и голову под их тяжестью клонило то влево, то вправо. – Федька! Или как там тебя… ты где?

– Тут, – кусты затрещали и меж ветвей просунулась чёрная морда. – Но прошу заметить, что я не давал вам повода фамильярничать.

На шерсти проблескивала седина.

– Выкать, стало быть? Козлу?

– А сами вы, простите, кем будете?

Филин вздохнул.

– То-то и оно. Животное обличье – это ещё не повод уподобляться. Я вижу, что вы пребываете в смятении и не до конца осознали произошедшее, но уже стремитесь…

– Заткнись, а…

– Это весьма грубо.

– А я такой и есть. Грубый… слушай, а ты траву моешь перед тем, как есть?

– Нет.

– Она ж пыльная.

– Как-то вот и не думал, – козёл выбрался из кустов и сел. – Действительно… это негигиенично. С другой стороны, поверьте, коллега, немытая, но свежая трава куда приятнее сена.

– Сена?

– А то… в наших широтах круглосуточная зелень – роскошь, недоступная простому козлу. Порой приходится довольствоваться малым.

И вздохнул.

Филин тоже вздохнул.

– Ты… вы… это… звиняйте. Я и вправду… манерам не обученный. И вообще уголовник.

Козёл чуть склонил голову:

– А я профессор. Филологии. Лингвист. Философ. Книгу вот пишу… писал. Раньше. О философском переосмыслении прожитой жизни на склоне лет и о том, как приобретенный жизненный опыт влияет на личность, изменяя её…

– И много написал? – Филин впечатлился. Учёные люди пугали его, причём он и сам не знал причин этого страха.

– Вступление.

– А козлом как стал? Вступление не понравилось?

– Это личное. Впрочем… это как раз наглядный пример того, сколь приобретенный жизненный опыт влияет на переосмысление. Коллега, не соблаговолите ли вы прогуляться? Здесь недалеко пруд имеется, а у воды трава обычно имеет совсем иной вкус. Она сочнее и порой появляются в ней лёгкие ореховые ноты молодых одуванчиков. Некоторая пряность или даже острота…

Филин понял, что идти надо к пруду.

– Соб… саб… пошли, – выдал он, подумавши, что и вправду, почему бы к пруду не сходить.

Что он теряет, в конце-то концов?

Может, Профессор чего и подскажет разумного. Но вряд ли.

– А история моя… – Профессор обрадовался. – Весьма и весьма показательна. Наглядна, я бы даже сказал. Видите ли, когда-то давно я был молод и полон надежд…

Шёл он довольно быстро, и Филину пришлось поспешить.

– … когда встретил её. Она была тоже молода и прекрасна, как может быть прекрасна возлюбленная в глазах мужчины.

– Это да.

Женушка тоже выглядела так, что Филин прям в ступор впал, когда в первый раз увидел.

– Вижу, вы и вправду понимаете… о, тогда наша любовь представлялась мне чем-то огромным и великим, незыблемым, как горы. Она была бездонней океана…

Вот почему все учёные так любят трындеть? Или это просто от излишка науки? В мозгах не удерживается и выливается трындежом.

– Я представлял себе, как мы будем идти вместе по жизни, держась за руки, преодолевая все невзгоды…

– Не вышло?

– Отчего же. Вполне себе. Мы поженились. И жили. В целом даже неплохо, пусть и несколько обыденно. Я занимался наукой. И карьера моя, пусть и не стремительно, но всё же шла в гору. Моя жена работала, поскольку, как выяснилось, людей науки не ценят так, как должно… но речь не о том. Шли годы. И вот уже я защитил кандидатскую. Потом и докторскую создал. Выпустил монографию. Меня узнали в узких кругах действительно серьёзных людей. Мои работы вызывали немалый резонанс… также я преподавал. Тогда мне казалось, что я занимаюсь действительно важным делом. Несу свет знаний. Зажигаю в юных сердцах искры… не даю пламени познания, что вырвало человечество из глубин веков, погаснуть.

– Вляпался? – вставил фразу Филин.

– Увы… верно подметили. С годами мы с супругой сильно отдалились друг от друга. Она стала такою… знаете, приземлённою. Её заботили, как мне виделось, совершенно пустые вещи, тогда как о душе и саморазвитии она совершенно забыла. А тут Люсенька. Вся такая… воздушная и чудесная.

– Студентка?

– Помилуйте, – Профессор искренне возмутился. – За кого вы меня принимаете! Аспирантка! Ах, как она умела слушать. Ах, как смотрела на меня! Я понял, что вот оно, угасшее было чувство, что вернулось…

К бывшей тоже, выходит, вернулось.

Филин ради интереса как-то заглянул к ней на страничку, почему-то надеясь, что она одна и что, может, получится чего-нибудь. А там свадьба.

Колечки.

Голубочки…

Счастье, в общем. Чужое и недоступное.

– И я поддался. А как? Человек слаб. И в душе каждого из нас живёт желание быть счастливым. Разве так много для этого надо? Погодите, тут забочик, надо рогом вот так подхватить досточку и в сторону. Всякий раз, совершая побег, ощущаю себя по меньшей мере графом Монте-Кристо.

– Да вроде никто не держит, – Филин оглянулся, убеждаясь, что погони за ними нет. – Можно вообще через калитку было.

– Безусловно, – согласился Профессор. – Но разве в вашей душе не кипит жажда приключений? Разве не хочется вам вновь испытать вкус опасности…

– Сбегая из дому? Я уже как-то… вырос с этого, что ли, – впрочем, в дыру Филин кое-как протиснулся, только бока чутка ободрал. – Значит, завалил студентку?

– Аспирантку! – поправился Профессор с обидой в голосе. – Попрошу вас… заводить романы со студентками – аморально!

– Ага. Аспирантки – другое дело.

– Мне кажется, что вы осуждаете мой поступок.

Не кажется. Но тут бы лучше помолчать. И лист, который сам перед мордою возник, очень даже неплохой повод. Оно и человеком, когда жуешь, то как-то вот помалкивается. А козлом и вовсе милое дело.

– И это был не роман! Это было чистое светлое чувство! Единение сердец, душ…

– И тел.

– И тел, – согласился Профессор. – Знаете, вы как-то вот неуловимо напоминаете мне мою супругу.

– Не оценила единения?

– Увы… наш брак давно исчерпал себя, а тут ещё моя Люсенька оказалась в положении. И счастье моё стало полным. Я ощутил в себе готовность быть отцом.

– А что, с женой детишек не было?

– Не было. Как-то вот… всё не до них… то мы оба нищие студенты, то потом у меня учёба, у неё работа. Диссертация одна, другая… потом мы оба поняли, что уже возраст не тот, куда детишек.

– А тут Люсенька.

– Да, да… это неприятно. Я понимаю, что моя супруга… бывшая супруга ощутила себя обманутой. Аккуратней, тут кочки. Но оцените, до чего сочная трава. Какой насыщенный у неё вкус, какой волшебный аромат. Главное, когда срываете, пробуйте чередовать. Обратите внимание, что ромашка придаёт лёгкость и медовые оттенки, в то время как пижма…

Профессор общипывал белые цветочки, умудряясь действовать аккуратно. А вот у Филина не вышло. Стебель не перекусывался, а стоило головой тряхнуть, и цветок вовсе выдрался, повис с морды.

– Вы копытом, копытом придерживайте… так вот, когда я сообщил супруге о разводе, она удивилась. Казалось бы, с чего? Мы два взрослых человека… да, понимаю, что ей казалось, что старость мы проведем вместе. Но я-то не чувствовал себя старым! Я открыл в себе бездну новых сил. Зачем же мне хоронить себя в браке с этой утомлённою жизнью женщиной? И вон там щавелёк растёт. Для кислоты.

– Ругалась?

Со щавелем получилось лучше. Точно кисленький. Щавель Филин с детства любил. Но в козлином обличье вкусы изменились. И да, и однозначно трава вкуснее пельменей.

– Скандал устроила. Совершенно безобразный. Обвинять начала. Кричать, мол, что я виноват, что из-за меня у неё жизнь не сложилась… я ей клялся, обещал. Клялся, конечно, и обещал. Но это было раньше, когда мой жизненный опыт не позволял в полной мере оценить последствия неосторожно произнесённых слов…

– Так это она тебя?

– Нет… – Профессор копнул копытом и, наклонившись, вытащил что-то из земли. – Кшта-ти, ошень рекомендую корешки… острота, пряность и удивительное сочетание вкусов.

И сглотнул.

– Мы разводились долго. Точнее развелись быстро, но был дележ имущества. Я ей предложил уйти. У неё имелась квартира от родителей, довольно неплохая. А та, в которой мы жили, была построена с участием института, за мои заслуги. В конце концов, там был мой кабинет, работы. Она заявила, что полжизни угробила, чтоб я выучился и эти работы написал… ремонты помянула. Мелочной, в общем, женщиной оказалась.

– Не то, что Людочка?

– Люсенька, – поправил профессор. – Да… пришлось нелегко. На нас ополчились буквально все. Мои вчерашние коллеги позволили себе высказываться. Некоторые откровенно смеялись. Но мы преодолели всё!

Судя по тому, что бегал Профессор в козлиной шкуре, то далеко не всё.

– Мы поженились. Я летал на крыльях любви. В срок Люсенька родила девочку… лучше бы мальчика, конечно. Девочки, согласитесь, это совершенно не то, что нужно мужчине для продолжения рода.

Филин подавил вздох.

Он бы не отказался ни от девочки, ни от мальчика. Он ведь тоже думал, ну, до того, как всё случилось, что будет у них сын там или дочка. И дочку бы на руках носил.

На шее.

Бантики бы покупал. Такие, розовенькие. Или ещё какие. И никогда б не позволил, чтоб какая-нибудь падла эту дочку обидела. Только хрена… не будет у него дочки. Бывшая вон жизнь свою устроила, а Филин… кому он на хрен нужен со своей комнатой в коммуналке, кривою рожей и уголовно-спортивным прошлым? Ни одна нормальная баба такого близко к себе не подпустит.

– Однако вынужден признать, что не всё ладилось. Люсенька оказалась совершенно негодна к исполнению женских своих обязанностей.

– Давать перестала?

– Нет, что вы… речь не о сексуальности, хотя да, она сильно изменилась. Я про остальное. Готовка там. Уборка. Она почему-то решила, что это я должен убираться. Начались какие-то мелочные придирки. И деньги. Ей постоянно нужны были деньги. Причём сколько ни дай, всегда было мало. Какие-то ногти, брови, ресницы, гели, крема. Подружки, кафе… она начала заявлять, что это я должен сидеть с ребенком, представляете⁈

– Нет, – честно сказал Филин, потому как Профессору, несмотря на все научные звания, он бы точно ребенка не доверил.

– Наши отношения дали трещину. Ссоры случались всё чаще. На этом фоне у меня начался разлад на работе… и денег действительно не хватало. Это моя бывшая супруга как-то распоряжалась ими.

А ещё, небось, и подзарабатывала.

Может, попросить телефон? Хотя зачем приличной женщине козёл? У неё уже был один.

– Я начал понимать, какую ошибку совершил. Переосмыслять опыт… и скажу более, подумывать о разводе. В конечном итоге, в отличие от бывшей жены нас с Люсенькой ничего не связывало.

Кроме ребенка. Но, может, для профессора это и не повод.

– Я ей сказал. И она образумилась. А затем вовсе вызвала матушку. Прежде мы не были знакомы, да… как-то я даже полагал, что Люсенька сирота, но нет. Эта женщина прибыла помогать и в доме наконец-то воцарился порядок. Янина Владимировна занялась хозяйством, а заодно провела воспитательную работу с дочерью, указав той на недостойное её поведение. На то, что матери семейства и жене никак невозможно покидать дом на всю ночь и возвращаться под утро в нетрезвом состоянии.

В голосе Профессора до сих пор слышалось возмущение.

– Люсенька полностью сменила образ. Она почти стала прежней моей Люсенькой. Я, признаться, воспрял духом, решив, что кризис нашего супружества преодолён. Тут ещё предложение поступило о цикле лекций за границей. Обещали весьма неплохие деньги, но главное – перспектива. Если бы я сумел показать себя, мне предложили бы остаться… м-ме…

Звук этот, полный почти человеческой тоски, вырвался из груди Профессора.

– Я сказал Люсеньке. Но она огорчилась. Она не хотела, чтобы я уезжал без неё. Но помилуйте, дорогу и проживание оплачивали лишь мне, а куда бы я её взял? Тем более ребенок, хозяйство… мы снова поругались. Она почему-то уверилась, что в поездке я найду ей замену…

И вот честно говоря, Филин Люсеньку понимал.

– Да, полгода – это длительный срок, но за эти полгода я подыскал бы квартиру, организовал бы переезд семьи. И в гости она бы могла приезжать. Она же снова кричала, обвинив меня в измене. Якобы я не один еду, а с Никоренко… это моя…

– Студентка?

– Аспирантка. Очень милая разумная девочка. Она получила грант на исследования, а я лишь немного помог, направил мнение совета в нужное русло, потому что сами понимаете, если не сделать, то выберут какую-нибудь бездарь с хорошими знакомыми. И в том, что мы ехали вдвоём, ничего удивительного. Точка отбытия одна. Назначения тоже. А фантазии Люсеньки – это лишь от нервов. Я напомнил ей, что она сама решила оставить науку… да, не без моей просьбы. Ну поймите, невозможна семья, в которой сразу двое строят из себя учёных! Это постоянные ссоры, конфликты, бытовая неустроенность…

И белье стирать некому. Филин понимал.

– Та ссора была совершенно безобразною. Мне даже пришлось напомнить Люсеньке, кто в доме хозяин. И повысить голос. Более того, признаю, что опустился до угроз… некрасиво, да, но нас помирила Янина Владимировна. Чудом, не иначе… она казалась мне такой разумной взрослой женщиной. Она понимала, что у мужчин есть свои потребности, что роды сказываются на женщине не лучшим образом. И порой ради мира в семье следует переступить через своё самолюбие… вот. Мы помирились. Но… да, я уже понимал, что это начало конца. И подумывал, что отъезд – вполне себе возможность снова…

– Переосмыслить жизнь?

Если со щавелем прихватить ромашку, то вкус выйдет странноватый. Хотя интересный.

– Именно. Весь человеческий опыт, и отдельной личности, и цивилизации базируется на постоянном переосмыслении…

Про человеческий Филин не знал. Но вот ту задницу, в которой он оказался, нет, не сейчас, а предыдущую, он переосмысливал не единожды. Правда, ни к чему не приходил.

Ну не смог бы он пройти мимо.

Да и пацана того не бил. Толкнул чутка… а всё, что потом, это ведь уже не от него зависело.

– Янина Владимировна взяла дело в свои руки. Она отправила нас с Люсенькой в ресторан. Она достала билеты в театр, верно, надеясь скрепить брак. Я так думал. Она снова и снова делала так, чтобы мы оказывались на людях. И очень просила меня не нервировать Люсеньку. Подыграть. Чтобы та смогла свыкнуться, смириться… я не увидел в этом ничего дурного. Кроме того это было полезно моей репутации. Там, куда я собирался, ценили семейных людей. Традиционные ценности и всё такое. И я подумал, что, возможно, этот вариант отношений будет выгоден обеим сторонам… вот… а незадолго до отъезда Янина Владимировна организовала семейный ужин. И угостила своей настойкой. Я выпил… и вот…

– Вот?

– Очнулся уже в этом теле. Вы не представляете, какой шок я испытал. Уснуть человеком, а проснуться козлом!

Отчего же. Филин даже вон не спал. Он этот шок в процессе превращения пережил.

– И тут моя дражайшая тёща рядом. Говорит, мол, доигрался, козёл… и объяснила, что не позволит доченьку выставить. Что раз я своего счастья не разумею, то и… выразилась некрасиво.

Филин эту, незнакомую женщину, весьма даже понял. Он бы тоже выразился некрасиво.

– Ох, пожалуй только вы способны сполна понять весь спектр эмоций, меня захлестнувших, всю бездну отчаяния, которую я пережил. Но мало того, мне было позволено взглянуть на моё тело! Это вы, так сказать, обратились полностью. Я же… эта ведьма каким-то одной ей известным способом вытащила душу из моего тела, чтобы поместить в это вот! И наоборот, соответственно. Ах, какой позор испытал я… вы представить себе не можете, что было…

И головой покачал с укоризною.