Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 359 страниц)

Глава 26
О личной ответственности, ведьмовской силе и делах тайных

Отелло рассвирипело и задушило Дездемону.

О детском восприятии классики

– Уль, а Уль, ты чего опять? – Ляля кружила у островка с разною мелочёвкой. И, не выдержав, вытащила ободок с кошачьими ушками. Ушки и сам ободок были густо усыпаны стразами и переливались. – Всё ж выходит…

– В том и дело.

– Не понимаю.

– Если выходит, значит… значит, это и вправду я виновата.

– И?

– Ты хоть представляешь, какие тут убытки? Центр закрыт. Даже если мы мышей выведем, то его не откроют ни завтра, ни послезавтра. Военных видела? Это оцепление неспроста. Будут изучать. А чем дольше закрыт, тем больше убытков…

– Ну… – о чужих убытках Ляля как-то вот не думала. Она примерила ободок и наклонилась, пытаясь разглядеть себя в зеркале. – А ба как-то целый город прокляла. Небольшой правда. Дороги так запутала, что ни войти, ни выйти. Пару месяцев маялись, пока не смилостивилась.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Лиловый или бирюзовый? Розовый я как-то не очень? – Ляля мерила ободки. – Бирюзовый в цвет чешуи получится…

– Она у тебя телесного оттенка.

– Да? Ну ладно… в цвет глаз тогда. А лиловый просто нравится.

– Бери оба. Мелецкий прав. Тут всё или сожгут на всякий случай, или спишут, а потом сожгут. Но это же неправильно!

– Конечно, неправильно. Вещи-то хорошие. Можно перебрать. Что погрызть успели, то ладно, пусть сжигают. А вот остальное-то зачем?

– Розовенький я возьму, – чуть смущаясь, произнесла Физя. И на Ульяну поглядела презадумчиво. – Вообсце-то в подвале пустоватенько. А у меня народ. Я долзна о народе беспокоиться. И о Вильгельмушке… он такой… воинственный, а вот в хозяйских делах не оцень сообразает. Так цто мне нузно заняться делом. Подданные мои!

Тонкий голос заставил мышей, до того стоящих в почтительном отдалении, встрепенуться.

– Нам предстоят великие свершения…

– Это всё категорически неправильно, – Ульяна потрясла головой.

– Оба – значит, оба.

– Ты меня не слышишь!

– Уль, я тебя слышу, – Ляля нацепила два ободка, а третий повесила на шею. – А здесь где-нибудь сумки продают? Лучше, чтоб чемоданы, а то чувствую, не хватит. А что до остального, то изменить прошлое ни одна, самая могучая ведьма не в состоянии. Страдать же по тому, что сделала… ну, скажем так, оно, конечно, неприятно. И да, многим досталось ни за что…

Тем, кто не виноват ни в Ульяниной нелепой жизни, ни в том, что у неё вдруг ведьмин дар проснулся.

– Но точно так же они могли пострадать от пожара, наводнения… и твой жених…

– Когда ты так говоришь, мне хочется придушить его.

– Видишь, значит, не равнодушна… так вот, он сказал, что есть страховка.

– Скорее всего. Но вряд ли у всех. И ещё вопрос, попадает ли нашествие мутировавших мышей…

Мыши чешуйчатой рекой потянулись куда-то вперёд. Наверняка, тоже за сумками.

– … в число страховых случаев. И да, на владельце центра тоже лежат обязательства, он должен будет выплатить компенсацию. Но компенсация очень часто только по минимуму убытки покрывает. А тут… тут ведь… люди работали. Многие кредиты вложили.

– Уль, вот чем больше ты себя винишь, тем хуже будет.

– Кому?

– Всем. Так-то… ну, с ведьмами вообще сложно. Сила у них обычно просыпается, когда девочка в женский возраст входит. И тоже по-разному. У кого-то слабо, так что из всего ущерба – молоко прокисшее. А кто-то по полной чудит. Причём это всех касается. Даже те, кто вроде как благоразумный, тоже голову теряют. Бабушка говорит, что это как переходный возраст. И чем до того благоразумней, тем оно… веселее.

– То есть, у меня ведьмин переходный возраст?

– Ага.

– И что делать? Молчать?

Мелькнула мысль, что можно набрать в рот камней. С камнями точно не сильно поболтаешь. Так и ходить, задумчиво и загадочно.

– Не, не поможет, – покачала головой Ляля, остановившись у другого островка. На витрине выстроилась шеренга разноцветных лаков для ногтей. – Слова – это так, это… скажем, выражение мыслей. И даже если ты перестанешь говорить, думать-то не перестанешь. Понимаешь, это раньше считали, что если ведьме рот заткнуть, то и всё, считай, обезвредили. А так-то… бабушке вон говорить не надо. Она силою мысли так проклянёт… или благословит. Не известно, что хуже.

– Ведьмы и благословить могут?

– Почему нет?

– Не знаю, – Ульяна задумалась. А и вправду, почему нет?

– Смотри, вот ты им ущерб причинила и совесть гложет, так? – Улька подёргала дверцу, которая вела на островок. – Слушай, а лаки тоже сожгут? Ну их ведь мыши не то, что не погрызли, не облизали даже.

– Если карантин, то всё тут – подкарантинная зона. Будут обрабатывать, а эту обработку мало что, кроме стен, выдержать способно. Так что ты про ущерб говорила?

– А, точно. Вот… смотри, назад всё повернуть не в твоих силах. Зато потом ты можешь заклясть… ну, на хорошую торговлю. На здоровье. На удачу. Кому что надо. Там несложно амулеты делать. У вас вообще форма особого значения не имеет. Главное, чтобы сила и ты с нею управлялась. Вот подаришь им амулет, и торговля пойдёт. Или удача в делах. Всё и окупится. Розовый или лиловый?

– Бери все.

– Все не унесу…

– Девчонки, – Никита вынырнул из ближайшего отдела. – Вы бы поторопились, а то Вильгельм говорит, что у центра какая-то суета. Ещё военных подвезли. Машины какие-то. И магией от них несёт… о, вроде как штуку какую-то выгрузили. На паука похожую. Только железную. Вильгельм спрашивает, можно её сожрать?

– Пусть ест, – милостиво дозволила Ляля.

– Это скорее всего проходчик. Или сапёр-разведчик. Защищённый. С камерами. Будет передавать, что тут происходит.

– Тогда тем более сожрать надо. Вильгельм, ты слышал? Только не толпой, впустите его на территорию, а там в засаду…

– Никитос, не увлекайся!

– То есть, пока я не приму силу, пока не научусь с нею справляться, это всё… это не закончится? – Ульяна вдруг ясно представила, как там, внизу, суетятся военные. И учёные. Как выгружают из машин сложную технику, которую наверняка могли бы использовать где-то с большею пользой.

– Именно, – Ляля ловко выхватила с десяток пузырьков.

– А там ещё дроны! – обрадовал Никита. – Висят. Но до них добраться не выйдет… с другой стороны, внутрь они не залезут. Надо не катапульты строить, это средневековье какое-то, а мы пойдём другим путём… Игорька попросим, и он твоей гвардии такое вооружение забабахает…

Ульяна сдавила голову, представив армию вооруженных чешуйчатых мышей.

Так, успокоиться.

Сила… сила есть. И её, Ульяны. И значит, на ней лежит ответственность за всё. И хорошо, если действительно получится как-то потом компенсировать. А она очень постарается, чтобы получилось.

– А… эту силу… её нельзя отдать?

– Что? – Ляля даже уронила тюбик с лаком.

– Не знаю… бабушке там. Или ещё кому… есть ведь способ?

– Есть, конечно, – Ляля присела и подняла упавший лак. – Только… Уль, это чёрная волшба. Запретная. И силу, если отдашь, то только вместе с душой. Понимаешь?

Не очень.

– Так, об этом ты лучше с ба поговори. Она объяснит. Я же всё-таки не ведьма, а… пошли и вправду дядю Женю поищем? Соберемся быстренько и домой. Ты просто устала. Переволновалась. Вот и говоришь глупости.

– Конечно, – вымученно улыбнулась Ульяна. – Мелецкого тоже найти следует.

А ещё придумать, как незаметно вывести пару сотен мутировавших чешуйчатых мышей, их императора и Эмфизему…

Бутылки обнаружились в сейфе.

Три.

Нет, четвертая тоже нашлась, но уже в столе. Причём на первый взгляд она ничем не отличалась от предыдущих, но дядя Женя, подняв бутылку двумя пальцами за горлышко, поцокал языком.

– Это кто ж такой умный-то? – спросил он и явно не у Данилы.

В свою очередь Данила задумчиво глядел на сейф, в котором помимо бутылок обнаружились пачки рублёвых купюр, заботливо перетянутые резиночками.

Откуда?

Наличка должна быть в кассах.

Личные? Но зачем хранить личные сбережения в рабочем сейфе?

Ещё документы какие-то. Документы Данила вытащил. Мелькнула мыслишка прибрать, но тотчас стало стыдно. Может, он и не в лучшем положении, но это ещё не повод опускаться до воровства. А вот бумаги – дело другое.

У задней стенки и телефон лежал. Старая трубка, примитивная совсем.

Данила взял её в руки, а она, будто только этого и ждала. Звонок у этой модели оказался резким и нервным. Чтоб…

– Да? – Данила ответил на вызов.

– Что там у тебя творится?

– Мыши, – он, спохватившись, что по чужому телефону разговаривать не вежливо, зажал нос, и голос прозвучал сипло.

– Какие, на хрен, мыши…

– Саблезубые. Карантин.

Дядя Женя щелчком пальцев отправил горлышко бутылки в угол и, поднеся содержимое к носу, поморщился.

– Вот… никому нельзя верить, – пробурчал он и сунул в бутылку палец. Тварь на дне вяло шелохнулась.

– Товар вынес?

– Н-не успел.

– Ты хоть понимаешь, придурок, что если его найдут…

Данила понимал, что найдут.

– … копать…

Сигнал в трубке порой пропадал, но в целом суть сказанного не сильно терялась.

– … ты, Егорка, первым в расход пойдёшь.

Стало быть, Егор Макарович, степенный и уважаемый человек связался… с кем? Или с чем? И может, тогда фантазии братца про лабораторию – не такие уж и фантазии? Может…

– Я приберусь, – пообещал Данила.

– Куда ж ты денешься, – на том конце трубки хохотнули. – И не думай, Егорка, что просто так соскочишь. Ты теперь за всю партию должен. И меня не…

Связь оборвалась.

– Дерьмо, – сказал Данила презадумчиво.

– Ещё какое, видишь, – дядя Женя сунул бутылку под нос. – Уморили животинку своею палёнкой.

– Что?

– Что-что. Умельцы хреновы. Пробочку сняли, нормальный мескаль вылили, а внутрь какой-то херни плеснули.

Твою же ж…

И тут тоже.

Чего ещё Данила о своём торговом центре не знает? Или… в том и дело, что ничего не знает?

– И главное, ладно бы просто самогонки. Так-то разница невелика. Но нет, какая-то такая отрава, что даже нежить не выдюжила, – дядя Женя перевернул бутылку и отступил, чтоб потом придавить зашевелившуюся многоножку. – А у тебя чего?

– А у меня… у меня, получается, что здесь какие-то дела велись… помимо меня.

– Эка невидаль.

– Может, и не невидаль, но теперь, если найдут что, то…

Кого сделают виноватым?

Егорушка открестится. Сделает вид, что знать ничего не знал, а если и догадывался, то помалкивал, из верности роду и в принципе не положено человеку маленькому вперед начальства думать. Деньги? Вручили, он и хранил.

Берег для дорогого директора, как собственные.

Твою же ж…

И как теперь?

– Покажи, – дядя Женя протянул руку, в которую Данила вложил пачку купюр. Их ведьмак поднёс к носу, вдохнул аромат и прикрыл глаза. – Эк… знаешь, вот… лет триста тому тебя б за такое прямиком на костёр отправили бы.

– А теперь?

– А теперь разве что на каторгу.

С одной стороны, пожалуй, стоило бы порадоваться прогрессу общегуманистической мысли, а с другой на каторгу не хотелось.

– Наркотики, да?

– Не знаю. Чего? Я тебе что, овчарка? Может, и наркотики. Но если так, то ядрёные, мертвечиною сдобренные… так, это дерьмо тут оставлять неможно. Давай.

– Что?

– Деньги давай.

Совесть, подав было голос, что брать чужое нехорошо, тотчас одумалась и замолкла. Потому как если Данила за эти деньги сесть может, то они его. А то как-то за чужие и на каторгу совсем не весело.

– Всё?

– Телефон ещё. И бумаги…

– Тоже бери. Почитаешь. Глядишь, чего умного и прочтёшь… бутылочки прихвати.

Какие именно, уточнять нужды не было. Данила обнял бутылки.

– И давай… вон, тележку не забудь. А то мама расстроится, если совсем пустыми вернёмся… и не разбей!

– Вы это пить будете?

– Пить? – дядя Женя обернулся и явно призадумался. – Не… пока, пожалуй, воздержусь. Слушай, а сколько градусов в этой дряни было?

– В мескале?

– Не тупи, мальчик.

Данила хотел ответить, что он давно уже не мальчик, но сказал почему-то:

– Обычно до сорока, но это, говорю ж, авторская… семейный рецепт. Там пятьдесят пять где-то.

– Пятьдесят пять и некротика… это… в общем, ты, главное, про тележку не забудь, когда меня накроет. Чтоб… думал, времени у нас чутка поболе. Ну да ладно, управимся. Бутылки не потеряй! И не разбей!

На голос дяди Жени твари, до того притворявшиеся мёртвыми, вдруг зашевелились, заёрзали, словно разом испытав преогромное желание выбраться.

– Эй, эй… они… выползти хотят.

– Хрен им… ты иди, давай. А я тут пока… почарую. Эх, пятьдесят пять… надо было смотреть на этикеточку… на этикеточку всегда смотреть надо. Ну что, погань некромантическая, давай, яви себя…

Последнее, что Данила увидел, это как дядя Женя подносит к губам купюры, а потом, сделавши глубокий вдох, выдыхает на них то ли пыль, то ли туман. И туман этот обвивает стопки денег, а потом собирается клубочком.

И клубочек этот падает на пол.

И катится…

Катится… Данила едва успел в сторону отскочить. Главное, бутылки звякнули и задрожали, едва не выскользнув из рук.

– Крепче держи! – рявкнул дядя Женя. – И тележку не забудь!

– А вы…

– А я пойду вон… подобное к подобному, тьма к тьме… и ты это, бутылки не урони, слышишь⁈

Данила успел метнуться к тележке, в которую бутылки и сунул. Так… а дальше куда? Он собирался одежды подыскать, даже заглянул в пару бутиков, где обнаружил, что одежды не сказать, чтоб много осталось. То ли магмодифицированный хлопок особо привлекал мышей, то ли было у них некоторое предубеждение против моды, но всё, что удалось найти – полдюжины футболок и джинсы в количестве трёх пар. И то не факт, что подойдут…

Так, ладно.

Одежда – это ерунда. Надо ведьмака найти…

– Данила! – донеслось откуда-то со стороны касс. – Дядя Женя! Ау!

– Ау! – заорал Данила с каким-то непонятным облегчением. – Ту я…

Глава 27
События получают логическое продолжение

Жители Обломовки бегают и веселятся то на днях рождения, то на похоронах.

Бессмертная классика глазами потомков.

– Да ерунда, – Физечка заглянула в тележку. – Я прикажу своим подданным, и они всё вынесут! Донесут!

– Главное, чтоб не пожевали по дороге, – заметила Ляля. – И если так, то пусть несут побольше. Там вон в магазине ещё много всего осталось.

Ульяна прикусила губу, чтобы не сказать, что это всё ну очень на мародёрство смахивает. А это неправильно. Категорически.

Или…

– Это да, это тоцно… надо только направление указать, – Физечка нахмурилась. – А то ведь не туда направишь, исци потом свою колбасу по всему городу.

– Нам самим бы отсюда убраться. Пока военные не опомнились. И лучше бы незаметно, а то не хватало, чтоб эти броневики к дому подкатили, – Ульяна обняла себя руками, пытаясь хоть как-то успокоиться. Её слегка потрясывало. И злость, которую она вызвала, чтобы приказать мышам, никуда-то не делась. То ли злости было много, то ли колдовство это, принцип которого упорно ускользал от понимания, взяло меньше, чем надо, главное, злость эта осталась. Там, внутри. И шевелилась. И нашёптывала, что она, Ульяна, всегда-то была честным человеком, а теперь соучаствует фактически в ограблении магазина. И кто в этом виноват, спрашивается?

Мелецкий.

Стоит вот с глупым видом, такой прямо бесячий весь. Особенно уши. И главное, умом Ульяна понимает, что виновата она не меньше, а то и больше, но реально же бесят.

Уши.

И не смотреть на них не получается.

– Дядю Женю надо найти, – Ляля тоже поглядела на Мелецкого. – Значит, он колобка сделал?

– Я как-то колобка иначе себе представлял, – сказал тот и за ухо себя дёрнул. Может, потому они и оттопыренные? Из-за этой привычки дёргать?

– Ай… в сказках вообще всё врут… Уль, постарайся почувствовать дядю Женю.

Пока Ульяна чувствовала лишь раздражение, которое не думало развеиваться, и ещё стыд – мимо ног чешуйчатой рекой текли мыши. Точнее двумя реками. Одна уходила вглубь магазина, другая возвращалась оттуда, уже гружёная. И на мышиных спинах, покачиваясь, аки на волнах, плыли жёлтые круги сыра, вакуумные пачки с ветчиной и колбасами. Мелкими рыбёшками, поблескивая металлом боков, проскальзывали банки с икрой и паштетами.

Так.

Это проклятье. Не надо его слушать. И еду совершенно точно спишут. А Ульяна икру сто лет не ела. Но надо не про икру думать, а про дядю Женю.

– Как? – спросила Ульяна. – Я не понимаю.

– Просто почувствуй.

Ага. Просто живи легко и радостно, и не живи тяжело и грустно. Отличный совет.

– Тараканова, с тобой всё в порядке? – Мелецкий перестал терзать уши. – По-моему, у неё такое выражение лица, что…

Ещё и к выражению лица придираются.

Так.

Сосредоточиться. Она же умеет сосредотачиваться? Её всегда хвалили за старательность. Просто больше не за что было, а вот старательности в Ульяне с избытком. Только сейчас она куда-то взяла и подевалась. Ничего. Ульяна справится.

Всю жизнь справлялась и теперь сумеет.

Мышиная река вздыбилась и с горба свалилась огромная упаковка бумажных полотенец. Чтоб… так. Вдох и выдох.

– Тараканова, если не получается…

У неё никогда и ничего не получалось с первого раза. Вот у Мелецкого – другое дело! Может, с точными науками он и не очень ладил, но вот практика. Дюбое заклятье, любое плетение выходило почти сразу. И он всегда воспринимал это, как должное.

И все вокруг тоже.

И за эту лёгкость прощали Мелецкому, что характер его, что прогулы, что… нечестно! Она тоже хочет, чтобы легко, играючи.

И получится!

У Ульяны получится. Почувствовать дядю Женю? Дядю… да она ещё не привыкла к мысли, что у неё есть дядя. И кузены с кузинами, и вообще родни куча. Только где эта куча была…

Так.

Проклятье.

Сила колыхалась, колобродила, не даваясь в руки. Дыхание. Ульяна, когда ещё надеялась, что станет магом, пусть не слишком сильным, средненьким даже – она никогда не обманывалась насчёт способностей –училась медитации. И дыхательным упражнениям, которые должны были помочь развитию внутреннего энергетического ядра. Тогда ядро упорно не развивалось, а вот сейчас знания пригодились.

– Уль, ты… – Ляля вдруг поплыла, превращаясь в дрожащее сине-зеленое пятно.

А вот Мелецкий огнём вспыхнул. В этом виде он, пожалуй, даже нравится. Сугубо умозрительно. И ушей не видать.

Так, надо не про уши Мелецкого думать, а дядю Женю…

И сила, точно только и ждала этой подсказки, крутанулась и устремилась куда-то вперёд. Ну и Ульяна за ней тоже устремилась. Мелецкий – за Ульяной. И Ляля…

– И куда вы все попёрлися, – возмутилась Эмфизема. Она-то воспринималась пятнышком мрака, но таким, не раздражающим, а вполне себе домашним.

Никитка… да, его Ульяна тоже видела. Причём огромным, размером даже не с волка – с молодого медведя, которого почему-то смяли и вылепили шпица.

Концентрированный, стало быть.

А сила тянула.

Влекла.

И Ульяна, кажется, перешла на бег, потому что рядом с дядей Женей – он представлялся крупным таким облаком серо-бурой энергии – возникла другая сила. Чёрная-чёрная.

Гадкая.

– О, – этот голос развеял видение и всё-то погасло, а сила развеялась и с нею ощущение собственной, Ульяны, власти. Ну и злость тоже ушла, что хорошо. – Племяшка. Осваиваешься? Глянь, чего нашёл.

Дядя Женя, склонившийся над витриной – на этом островке торговали вейпами – разогнулся. В одной руке он держал синенькую коробочку. В другой – красную.

От обеих несло тьмой. И главное, именно сейчас Ульяна не столько видела, сколько ощущала эту вот чуждую, выводящую из равновесия силу. Её отвратность. Её глубокую неправильность.

– Тихо, детонька, не спеши. Уничтожить это мы завсегда успеем, – дядя Женя покрутил обе коробки, а потом синюю сунул в карман. Штаны от веса чуть съехали, но дядя Женя благоразумно придержал их. – А пока давай поглянем, чего тут удумали.

И крышечку откинул, продемонстрировав горсточку карамелек.

– Это же… это у Стаса такие были! – Мелецкий – вот куда без него-то? – вытянул шею и заглянул в коробку. – Это дрянь редкостная!

– А то! – довольно произнёс дядя Женя, вытащив карамельку, которую поднял и поднёс к глазам. – Ещё какая…

И прежде чем Ульяна успела хоть слово сказать, да ладно, сказать, прежде чем она успела вообще сообразить, что он собирается делать, дядя Женя карамельку проглотил.

Прямо с фантиком.

– Э… – тихо выдал Мелецкий. – Это же… это…

– Ох и погань, – дядю Женю передёрнуло. – Ядрёная…

– Дядя Женя! – возопила Ляля и голос её был полон отчаяния. – Что вы творите!

– Я ничего, – дядя Женя поднялся и потянулся. – Эх, хорошо… а я ещё ехать не хотел! Думал, что мне там, в этом вашем городе. А оно вон как! И нежить, и нечисть! И выпить есть, и некроманты шалят… прям не жизнь, а праздник какой-то!

У Ульяны было собственное мнение о праздниках, но она смутно догадывалась, что высказывать его пока не стоит.

– Так, это напотом, – конфетки с коробочкой дядя Женя сунул во второй карман. И штаны съехали ещё ниже. Того и гляди, свалятся. Но дядя Женя благоразумно придержал их. – А вы чего стали? И рожи, главное, печальные.

– Тут военные зашевелились. Возможно, на штурм собираются. Или просто пройти. Нам бы выйти. Потихонечку, – сказала Ляля робко и почему-то отступила. – Дядь Жень… реально бы… потихонечку… а то сам знаешь, ба расстроится, если внимание привлечём.

– Это да… это верно, – ведьмак окинул опустевший центр взглядом, и Ульяна ощутила, как в худом этом теле закипает сила. – Только… тихонечко туда, тихонечко сюда. Всю жизнь тихонечко.

– Вот, – Ляля подхватила Ульяну под руку. – Началось.

– Что?

– Проблема дяди Жени не в том, что он пьёт. В конце концов, ведьмака спиртом не отравить. Но… он просто… понимаешь, он, когда слишком уж выпьет, ему веселья охота.

– Точно! – нужное слово дядя Женя выхватил. И из Лялькиной груди донёсся обречённый вздох. – Веселье! Нужно веселье! Эй вы там…

Он замолчал, прислушиваясь к чему-то.

– Эй вы там, наверху…

– Дядь Женя! Нас же заметят!

– А я, может, хочу, чтобы меня заметили! Может, я устал прозябать в безызвестности. Так, ты… как там тебя?

– Данила.

– Тут магазин где-то видел, музыкальных инструментов. Не примерещилось?

– На третьем этаже, – Мелецкий сориентировался сразу. – А вам баян принести?

– Дайте в руки мне баян… нет, лучше барабан. Эй, мыши. Тащите! Повелеваю! Оставлять диспозицию нужно грамотно, чтоб противник запомнил на всю жизнь!

И сила полыхнула во все стороны. Она прошла сквозь Ульяну, вызвав престранное чувство и раздражения, и родства. И ещё понимания. Мелецкий застыл с приоткрытым ртом.

А Ляля, стащив с головы ободок, сказала:

– Кабздец…

Мышиная же река, которая виднелась там, вдали, остановила движение. А потом выплюнула из себя пару мышей.

– Оркестр будет! – радостно произнёс дядя Женя. – Ты… ты с барабаном. А вы с дудками. Марш играть умеете?

– Это мыши. Они в целом не умеют играть, – Ульяна не знала, стоит ли вмешиваться.

– Зря ты, племяшка, недооцениваешь божьих тварей. Вот посмотришь… не умеют, научим. Не хотят – заставим. Итак, мыши, внемлите…

И главное, внимали. Превнимательно внимали.

– Ляль, – Ульяна посмотрела вслед ведьмаку, который что-то радостно рассказывал мышам. – А что теперь будет? Мы… мы ведь не выйдем, как вошли? Чтоб тихо там… скрытно.

– Теперь тихо не будет.

– А если его как-то… Мелецкий!

– Чего? Я его не рискну «как-то». Я после той конфетки клуб едва не спалил. Чудом без жертв обошлось… а он вон…

– Так ведьмак же ж… – сказала Ляля, озираясь. – Для ведьмака некротика, что для детей конфетки. А её так-то дома немного. А тут, значится, то одно, то другое.

– И ваш ребенок сорвался с жёсткой диеты.

– Примерно так…

– Значит, нас арестуют, посадят… Мелецкий, у тебя есть знакомый адвокат?

– Есть. Но папин. И десяти тысяч ему будет маловато. Может, ты их того… в козлов превратишь?

Нет, мысль не то, чтобы здравая… безумная мысль, но ведь следует признаться, что и Ульяне она пришла в голову. Вот только она её поспешно отодвинула. Потому что не дело это посторонних невиновных людей в козлов превращать.

Да и куда их девать в таком количестве?

Обороноспособность страны опять же пострадает. А это уже совсем другая статья.

– Не, поймать вряд ли поймают, – успокоила Ляля. – Ну так, сначала. Дядя Женя, он сильный, его только прабабушка и способная остановить. А вот если на камеры заснимут и по ним найдут, тогда сложно сказать что-то. Тут консультироваться надо. С адвокатом.

– Мне на камеры нельзя! – Мелецкий даже подпрыгнул. – Я ещё от тех клубных не отошёл… в смысле, не везде про них забыли. И если сейчас тут снова. А в карманах эта дрянь… точно не… твою же ж… Тараканова… скажи что-нибудь разумное! Вдохновляющее! Ты же на курсе самой умной была.

Слышать это было приятно, а ещё неловко, потому что ничего-то в голову не приходило. Ровно до тех пор, пока Ульянин взгляд не остановился на Никитке, который сидел на Лялиных ручках тихо и равнодушно. Вот ему бояться камер было нечего.

Его ни одна камера не опознает.

– Нам… – мысль, которая пришла в голову, была весьма даже логична. – Нам надо замаскироваться!

И тут же вспомнилось.

– Там, на втором этаже был магазин с карнавальными костюмами. И маски есть, и грим, если что…