Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 359 страниц)

Глава 33
Где вновь встает вопрос отцов, детей и демонов

Его мысли ворочались в его голове, соединяясь в звенья и разъединяясь, как трусы в сушилке без антистатика.

В целом обычные человеческие будни.

– Жень, ну вот что ты с этим делать собираешься? – поинтересовалась Антонина Васильевна, выставив на стол огромную сковороду. В сковороде кипел жир, и в жиру плавали огромные острова яичницы. Рядом в миске, на горе из свежесваренного картофеля плавилось масло, пуская по этой горе золотистые ручейки. И литровая банка с мягкими огурчиками смотрелась совсем уж в тему.

Главное, не обращать внимания на шляпки грибов, которые мелькали меж огурчиков. Что-то было в них смутно знакомое, и Данька пригляделся.

Потом моргнул и отвернулся.

Мухоморы.

Вот чего ещё от ведьм ждать-то?

Впрочем, вертеться ему не дали, сунув в руки головку сыра и нож.

– Так пока не решил. Ишь, какие смешные, – дядя Женя первым делом проверил целостность бутылок и теперь выставил их на кухне рядком, что, кажется, весьма не понравилось и Антонине Васильевне, и нежити.

Антонина Васильевна глядела мрачно, а нежить суетливо шевелила лапками и норовила куда-нибудь спрятаться.

– Погань.

– Ага… я вот чего подумал… оно-то изничтожить легко, но может, и вправду?

– Что «и вправду»? – с подозрением поинтересовалась Антонина Васильевна.

А Данила попытался отрезать сыр.

Чтоб. Сыр ведь мягкий. И нож сперва рухнул в головку, а потом взял и застрял, потому как помимо мягкости сыр обладал вязкостью.

– Что ты права. Надобно мне отходить от стереотипов. Поэтому себе оставлю. Пусть живут.

За спиной что-то звякнуло.

Данила резко дёрнул нож и от головки откололся кусок. Сырный. Ну… если чуть подровнять…

– А что? Топлякам можно, а моим лапочкам нет? Они, между прочим, маленькие. Я их растить буду. Воспитывать. Одомашнивать, если на то пошло!

– Женька!

– Чего? – дядя Женя поднял взгляд, полный светлой печали. – Может, оттого и жизнь моя тоски полна, что я один-одинёшенек…

– Вообще-то не один, – сказала Антонина Васильевна. – А это… это ж твари.

– Да какие твари. Так, тварюшечки. Видишь. Только бутылку побольше надо, а то им тесновато. Если ещё подрастут, то вовсе будет тяжко. Пусть и неживые, но это ж ещё не значит, что можно от так бесчеловечно.

– Жень, убери их!

– Куда?

– Куда-нибудь! С глаз долой, пока я… – Антонина Васильевна глянула на Данилу. – В подвал вон.

– Не, в подвал нельзя. В подвале теперь империя. Суверенное государство, считай.

Тихо застонала Ульяна. Кажется, перспектива обзавестись в подвале суверенным мышиным государством её не вдохновила.

– Всё одно. Убери. Давайте ужинать, – Антонина Васильевна отобрала нож и сыр. – Ты… вон, тарелки лучше принеси. Из буфета.

– А…

– Я покажу, – Ульяна встала. – И принесу. А то он всё расколотит.

И неправда! В тот раз, в столовой, вообще случайно вышло. Он же не настолько идиот, чтобы специально под руку толкать. Просто вот не разминулся. А у неё поднос.

Гружёный.

И не удержала. И тарелки – было дело – раскололись. Но тогда Данила ущерб возместил. Столовой. Хотел и Таракановой, но она зашипела, что с неё хватит.

И удалилась.

Горделиво.

И гречка, налипшая на свитер с брюками, нисколько горделивости не убавила.

– Уль, а Уль…

– Данила, я попытаюсь проклятье снять, – она вздохнула и обняла себя. – С мышами вышло. И с тобой, глядишь, получится.

– Это бы хорошо, да особо не торопись.

Буфет стоял в гостиной. Такой массивный, на толстых ножках, украшенных розетками, с резными дверцами и тёмными стеклами, сквозь которые белый фарфор казался особенно белым.

– Почему? Не веришь, что получится?

– Ну… хотя… может, конечно, и получится. А может, и не получится. Сейчас во всяком случае сила есть. Рядом с тобой вообще норм работает.

– Не веришь.

– Уль?

– Знаешь, мама с детства говорила мне, что я неудачница. Отец никого и ничего кроме мамы не видел. Хотя, когда она уезжала… правда, всегда ненадолго, точно опасалась оставлять нас вот просто вдвоём, но тогда, когда всё-таки уезжала, я становилась принцессой.

Она улыбнулась, только улыбка была грустной донельзя. И захотелось обнять. Так сильно захотелось, что Данила убрал руки за спину.

Чисто на всякий случай.

– А потом она возвращалась. И прямо с порога взгляд этот… разочарование в нём.

– Ты можешь не идти на встречу. Не обязательно ведь.

– Не обязательно, – согласилась Тараканова и обняла сама себя. – Наверное. Не знаю. Я ничего не знаю. Я, когда она рядом, совсем теряюсь. И решить что-то сложно. И слушаю… её тяжело не слушать. А ещё она не врёт. Я теперь умею чувствовать, когда врут. А она не врала. Она сказала, что если я не справлюсь с силой, то сойду с ума.

– И?

– Тебя не пугает?

– Ну… так-то… – Данила почесал затылок. – Тараканова, очнись. Это ж азы. Или маг справляется с силой, или каюк. Потому и ограничители детям ставят. Я ж вон тоже могу сказать, что если не справлюсь с силой, то помру. Вру?

– Нет, – произнесла она с удивлением.

– Правда – это такая штука, которой тоже при умении пользоваться можно. Отец вот старается не врать. Но иногда и правду так подаст, что… в общем, хочешь, я с тобой пойду?

– Хочу, – неожиданно ответила она. – И… извини. Ты вовсе не такой придурок, каким казался.

От этих слов стало радостно.

– А ты не зануда.

– Но и не принцесса.

– Почему?

– Да посмотри на меня, – она повернулась к буфету, уставившись в мутноватое отражение в его дверцах. – Я ведь… Ляля красивая.

– Ага, только тоже собой недовольна. Вот скажи, Тараканова, почему девицы вечно что-то хотят в себе поменять? Одни волосы накручивают, другие распрямляют. Блондинки красятся в чёрный. Брюнетки высветляются. Рыжие притворяются шатенками. Кто-то худеет. Кто-то толстеет. Какой в этом смысл?

Она повернулась и поглядела так, растерянно:

– Н-не знаю.

– Ну и тогда чего париться? Ты красивая.

– Не такая, как твоя Альбина.

И почудилось, что сказано это было с немалым раздражением.

– Ревнуешь?

– Ещё чего! – и руки на груди сложила. – Ты тарелки бери. Только постарайся не расколотить.

– Фамильный сервиз?

– Да нет. Обычный из хозмага. Просто посуды немного.

– Надо было сказать, в центре была, прихватили б.

– Мелецкий!

– Чего? Ну если немного, а нас вон тут…

– А тебя ничего не смущает?

– Ты смущаешь.

– Я?

– Твоё настроение скачет. То ты в печали, то злишься.

– Проклятье, наверное.

– Или всё достало?

– Тоже может быть. Вот те, на верхней полке… там вроде целые. Но разные.

Данила вытащил указанные тарелки.

– Вряд ли тут кого смутит разный рисунок.

– Ты им веришь?

– Кому?

– Моей родне. Они такие… такие… не знаю… Ляля. И Никита… дядя Женя. Свои. Но мама… впрочем, от неё я как раз никогда не видела ни любви, ни… а теперь вот что мне делать?

– Ну, – Данила вытащил ещё одну стопку. – Для начала предлагаю поужинать. Потом проверим, как дела в независимой мышиной империи. А там, глядишь, чего-то и образуется.

– А если нет?

– Если нет? Тогда образуем. Кстати, для начала переговори с бабушкой. Может, я не слишком-то отца радовал успехами, но не скажу, что совсем вся его наука мимо прошла. Так вот, он говорил, что никогда нельзя полагаться на один источник информации. Даже если он очень надёжный. А твой, как понимаю, таким не назовёшь.

– Наверное…

– Так что бери вон стаканы или чего там ещё надо и пошли. Сначала ужин. Потом всё остальное.

– А ты не слишком раскомандовался?

– В самый раз. Привыкай.

– Что?

– В семье должен быть один лидер!

– Мелецкий…

– У меня посуда. Обратишь в козла – побьётся.

И она улыбнулась. Уже совсем даже не грустно.

Почти отпустило.

Вот интересно, сам по себе подростковый возраст у Ульяны прошёл тихо и незаметно. Возможно, потому что замечать её метания и общее недовольство жизнью было просто-напросто некому. Мама была увлечена собой. Отец – мамой.

Ульяне оставалось лишь не мешать.

– Никита, ты чего такой мрачный? – Ляля крутила в пальцах огурец.

А Никита, на сей раз в человеческой ипостаси, вздохнул и признался:

– Что-то живот крутит…

– Чур мне в тапки не блевать! – спохватился Игорёк, который выглядел чуть менее бледным, чем обычно.

– И за столом тоже не надо, – дядя Женя наклонился и погладил бутылку, что стояла рядом. – Вы мне лучше подскажите, как их назвать.

– Ну… продолжая традицию. Эмфизема есть. А будут ещё Зараза и Холера? – предложил Мелецкий, кажется, вполне себе освоившийся в окружающем дурдоме. Он и наклонился, благо, сидел недалеко. – Вот та, которая справа, чисто Зараза!

– А слева Холера? – Ляля тоже наклонилась. – Холечка. И Зарочка.

Антонина Васильевна лишь головой покачала.

Ульяна хотела было спросить. Нет, не про маму. И не про предстоящую встречу. И не про дар. Всё-таки на такие темы лучше разговаривать наедине и не за ужином. Просто… что-нибудь.

А оказалось, что и спрашивать нечего.

– Я документы посмотрел, – Игорёк ел очень мало. Даже не столько ел, сколько ковырялся в тарелке, размалывая вареную картошку в пюре. – Извини, что без спроса, но вы уехали, а заняться больше нечем. Там, когда лежишь, скучно. Я подумал, что если сумма не так велика, то у дедушки возьму.

– Кредиты… – Ульяна совершенно про них забыла.

То есть, как-то она вроде помнила и про документы, и про долги, но получается, что забыла.

– Деньги есть, – Мелецкий разогнулся, правда, как-то неудачно, бахнувшись головой о столешницу.

– Осторожно!

– Волнуешься?

– А то. Последние мозги отобьёшь.

Ляля хихикнула.

– Ну, – он потер макушку. – Теперь ты хотя бы признаёшь, что они у меня в принципе имеются. Уже прогресс.

– Какая любовь… – Ляля сложила ладошки и зажмурилась. – Я тоже так хочу…

– Башкой об стол? – поинтересовался Никита и икнул. – Чтоб… не надо было… извините.

– Бестолочь. И ничего-то он в любви не понимает.

– Ба, у тебя настой от желудка тут? Кажется, мне опять…

– А я говорил, что нельзя собаке ветчину жрать! Тем более в таких количествах! – Мелецкий крикнул это вслед Никите. – Питаться надо правильно…

И повернулся к столу.

– Мы там взяли денег…

– Всё-таки мародёрствовали? – захотелось заплакать, беспричинно и горько, чтобы все вокруг забегали и начали утешать. Обычно-то на Ульянины слёзы внимания обращали не больше, чем на саму Ульяну, но тут ведь по-другому.

Вдруг да забегают?

И Мелецкий волноваться станет.

Или нет? Или скажет какую гадость?

– Это не мародёрство. Это честная военная добыча! Дядь Женя, скажите…

– Скажу. Зараза и Холера… а третьего как? Чума? Не, ему не идёт, – дядя Женя вытащил из-под стола бутылку. – Вы только гляньте, какая у него рожа хитрая… прямо-таки извращённо. Точно! Будешь Извращенец!

– Длинно, – Ляля тряхнула светлою гривой.

– Тогда Изверг! Чума, Холера и Изверг.

Антонина Васильевна посмотрела в потолок, а Игорёк тихонько кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Так вот, изначальная сумма долга была не так и велика. По первому договору.

– А сколько их там?

– Девять.

– Девять⁈ – Ульяна даже вскочила, с трудом сдерживая желание что-то сотворить, что-то такое… нехорошее. – Я подписывала только один! Мама…

За столом стало тихо.

– Она попросила… сказала, что ей нужно. На обследование. Что её муж, он… не верит, что она больна. И запрещает обследоваться. Она… теперь я понимаю, что это всё ерунда. Бред даже. Она через месяц куда-то летает отдыхать. Покупает, что хочет. Постоянно и рестораны-кафе, и салоны красоты. Она нашла бы деньги, но она так… так плакала. И просила…

– Тише, – тёплая ладонь бабушки легла на плечо.

– И я взяла. Заключила договор. Там всего триста тысяч. А у меня как раз работа. Первая ещё. И я подумала, что даже если у неё не получится отдать, то сама смогу. И отдавала. Платила. Как могла. Но больше – нет. Больше я не подписывала договоров! Какая там сумма по итогу?

– Пять миллионов, – Игорёк понюхал картошку и, скривившись, сунул в рот.

– Пять…

– Надо пересчитать добычу, – Мелецкий вот, кажется, не слишком впечатлился. – Если что, машину продам. Отец, конечно, забрал, но с юридической точки зрения она – моя.

– Ты… и вправду готов? Машину?

Не то, чтобы Мелецкий как-то по особенному относился к своим машинам, но вот так… это… это… слов нет.

– Готов. Хотя не уверен, что дадут много. С другой стороны, если через знакомых… я ж переделывал её чутка. Там, мотор и в целом апгрейдил. У одной фирмы заказал, маленькой, но знают. И работу ценят. Так что, если обратиться, думаю, можно будет взять. Ну или через них же, они порой сводят за малый процент.

– Я…

– Можешь меня поцеловать, – он ткнул пальцем в щёку. – Ну, потом. Сперва её вернуть надо. И продать.

– Боюсь, это не поможет, – сказал Игорёк. – Во-первых, по остальным восьми договорам были изначальные платежи, один или два, но после этого – тишина. Во-вторых, проценты увеличивают сумму втрое. В-третьих, штрафные санкции делают её ещё больше.

Стало тихо-тихо.

– А в-четвертых, я не уверен, что, даже если мы проплатим всё, то это действительно всё. Так-то я могу обратиться к деду, конечно, но…

Игорёк развёл руками.

– Есть такое чувство, что это не поможет.

Ничто не поможет.

Кажется.

– Вдох сделай. Медленный, – мягкий бабушкин голос донёсся извне, издалека, словно пробившись сквозь слой ваты, который взял и окружил Ульяну. Но это не вата. Это сила. Такая тёмная-тёмная.

Душная.

И много её.

И надо что-то сделать, чтобы эта сила не задушила саму Ульяну. Использовать. Как? Проклясть? Её ведь прокляли. И папу. И маме ничего за это не было.

Никому из них ничего за проклятья не бывает.

Хочешь – человека.

Хочешь – центр торговый. Хочешь вовсе этот город. Или другой какой. Или… ведьмы в сказках совсем недобрые. Так почему бы и нет? Может, если соответствовать…

– Дыши.

Ульяна сделала вдох, и сила потекла внутрь.

– А теперь попытайся использовать…

– Как?

Пожелать? Только пожелания в душе совсем-совсем нехорошие. И Ульяна одновременно боится, и страстно хочет сделать всем плохо.

Больно.

Или…

– Для начала давай закроем пути.

– Какие?

Перед глазами тоже туман. Клубится этакою чёрной мошкарой. В тумане та пляшет, мечется. И сквозь него видны люди-огоньки.

– А вот те, что к посёлку ведут. Тут ведь людей немного?

– Немного.

Если отвечать, туман успокаивается. И дышать. Да. Медитация и дыхание. Глубокое носом. Пауза. И медленный выдох. И снова пауза. Мошки, попадая внутрь Ульяны, гудят недовольно, но пускай. Там, внутри, гудение не страшно. И её, кажется, отпускает.

– Возьми меня за руку, – бабушка протянула пальцы. – И пойдём… вот так, тихонечко. На улице всегда проще. А тут твоя земля. И никто не в праве её отнять.

Да.

Но отнимут. Даже пять миллионов – это неподъёмно. А пятнадцать? Или сколько там со штрафными санкциями вместе?

Так. Не думать. Иначе сила сорвётся и она, Ульяна, тоже. А дышать. Медленный вдох.

– Умница…

Бабушкины руки тёплые и тепло это одновременно злит и манит.

– А теперь давай, повторяй за мной. Старая луна по небу плывет, а незваный гость в дом идет…

– Старая луна…

Получалось нараспев. И главное, мелкие мошки прекратили суету, застыли, будто вслушиваясь в заговор.

– Старая луна на небе висит, в самое сердце гостя глядит.

Облако медленно начало движение, ровное, без суеты.

– Доброго гостя к порогу приведёт, дурной гость дороги не найдёт…

Оно разделилось на тончайшие нити, которые ненадолго зависли в воздухе.

– Все дороги хранит, пути сторожит. Сорок сороков отворит…

Мир менялся.

Ульяна вдруг задохнулась от ужаса и восторга, потому что тишина, глухая и тягучая, разбиваемая лишь голосом бабушки, вдруг исчезла. Её стёр многоголосый хор жаб и звон комариных стай. Где-то далеко ухнула сова. И главное, Ульяна видела её.

А ещё видела землю.

Траву.

Деревья, корни которых уходили в неведомые глубины. Видела бабочек, что кружили над фонарём. И пару нетопырей, облюбовавших чердак. Ласточек, что дремали в гнезде. И дорогу, ту самую, над которой нависло облако. А потом рассыпалось и под мерное бормотание, опало то ли росой, то ли пылью.

– … двери не увидит, порога не найдёт…

Она теперь видела, как слова собирают силу и меняют её, заставляя подчиниться. И удивлялась, что получается. И боялась, что это ненадолго, что…

Но повторяла.

Спешно и в то же время заставляя себя проговаривать каждое слово.

– … как на небе луна на исход идёт, так в мой дом незван никто не войдёт…

И собственный голос тоже звучал в тишине:

– Закрываю свой дом на сорок ключей, от сорока незваных гостей…

– Да будет так.

– Да будет так, – эхом отозвалась Ульяна, выдыхая.

Сила ушла.

Желание проклясть всех – с нею. Не факт, что надолго, но тоже ушло. Зато осталась лёгкая слабость в коленях, и дрожащие руки, и тающее ощущение мира, частью которого она, Ульяна, была.

– Кажется, я весьма вовремя, – раздался голос, развеивая остатки очарования. – Доброго вечера.

У калитки обнаружился парень.

Напрочь незнакомый парень.

Точно незнакомый.

Ульяна бы запомнила: невысокий, кажется, даже ниже её. Беловолосый. Причём волосы эти заплетены спереди в две косицы. Бледный. И красноглазый.

– Здравствуйте, – сказала она вежливо и посмотрела на бабушку. Может, ещё какой родственник прибыл?

– Демон, – бабушка родственника не признала, но как-то даже подобралась.

– Ведьмы, – ответил тот.

Одет был демон в белоснежный деловой костюм, который почти сливался по цвету с рубашкой, а та – с кожей. И в целом создавалось некоторое ощущение потустороннести. Даже захотелось пальцем ткнуть, вдруг да демон призрачный?

В руках он держал портфель.

Тоже белый.

Как-то Ульяна иначе себе демонов представляла. Тот под взглядом смутился и произнёс.

– Полагаю, следует представиться. Прошу простить меня, однако в силу ряда врождённых особенностей межличностная коммуникация вызывает у меня некоторые трудности.

– Чего? – спросил Мелецкий и как-то громко.

– Меня зовут Василий. И я демон.

– Здравствуй, Василий, – ответили ему и почему-то хором, отчего демон отступил на шаг и поглядел как-то… очень странно. Но откашлялся и заставил себя шагнуть вперёд.

– Согласно договору взаимодействия, заключённому между донором силы, в дальнейшем моим отцом, Верховным демоном Третьего круга Ах-Хота пятой ветви миров Демонической коалиции, и реципиентом, в дальнейшем ведьмой…

– Я понял! – перебил демона Мелецкий. – Ты демон бюрократии!

– Скорее юриспруденции, – демон склонил голову. – Согласно подписанному соглашению ведьма получала силу, которую могла использовать по собственному усмотрению, однако не нарушая дополнительные…

– Василий… – мурлыкнула Ляля, чуть подвинув Мелецкого. – Какое имя красивое… Вася… Васенька…

Демон запнулся.

– Васятка… и беленький, прям как я. Вась, а тебе какие женщины нравятся?

– Никакие! – несколько нервно ответил демон. – Согласно…

– А давай вкратце, – перебил его Мелецкий. – А то если перечислять будешь, то мы до утра не справимся. Так что к сути, если можно.

– К сути? – демон чуть насупился, кажется, обидевшись. – Если перейти к сути, то я пришёл взыскать супружеский долг.

Где-то вдали что-то громыхнуло, потом сверкнуло, заставив всех повернуться.

– Гроза, наверное, идёт… – произнёс Игорёк презадумчиво.

– Да не, не чувствую, – дядя Женя передёрнул плечами. – У меня на грозу всегда колено ноет. Дождь-то будет, тут как пить дать, но без грозы. Это дети, небось, петардами балуются. А ты, рогатый, излагай. Только один нюанс. Супружеский долг исполняют, а не взыскивают.

– Исполнить тоже придётся, – как-то не слишком радостно произнёс демон, приподнимая портфель, будто заслоняясь им от остальных. – Но с юридической точки зрения я говорю о задолженности, которая возникла с момента достижения субъектом брачного возраста, согласно установленному законодательству данного мира с поправкой на среднестатистическую половую активность особей в браке.

– Чего? – переспросил Мелецкий.

– В браке надо активность проявлять. Половую, – дядя Женя поглядел на демона. – Или не проявлять? Что там по статистике?

– Так, стоп! – Ульяна поняла, что если сейчас начнут обсуждать статистику и половую жизнь в браке, это затянется надолго. – Долг? С меня?

Она ткнула пальцем себе в грудь.

И демон кивнул.

Снова вздохнул и робко произнёс:

– Однако поскольку данная задолженность образовалась отчасти и по моей вине, я бы предложил рассмотреть возможность заключения мирового соглашения с тем, чтобы добиться погашения задолженности в разумные сроки и без… перенапряжения.

– Чего? – в очередной раз переспросил Мелецкий. А Ульяна мысленно присоединилась к вопросу.

– Рассрочку хочет, – перевёл дядя Женя. – Чтоб не сдохнуть в процессе взыскания долга. А то, если так-то, за столько лет его прилично поднакопилось.

– Чего⁈

Тон Мелецкого изменился.

– Какой, на хрен, супружеский долг… или ты замужем? Тараканова⁈

Ну зачем так орать.

– Нет, – Ульяна перевела взгляд с демона на Мелецкого. – Я не замужем. Во всяком случае, не помню, чтобы выходила.

– Юридически с точки зрения локального законодательства данного мира брак заключён не был, – демон склонил голову. – Это оставляет некоторые возможности для манёвра. И при заключении мирового соглашения мы можем учесть данное обстоятельство, как ликвидирующее или частично погашающее задолженность. Спасибо.

– Что-то он не горит желанием, – заметил дядя Женя. – Долг исполнять.

– Можно, я ему в морду дам? – Мелецкий даже шагнул было к демону. – Иди ты, Василий, со своей задолженностью, знаешь, куда?

– Нет. Но мои когнитивные функции достаточно развиты, чтобы уловить скрытую агрессию, которая зачастую обретает семантическое воплощение в обсценной лексике.

Тут даже Мелецкий растерялся.

– Позволю себе заметить, что не считаю физическое насилие методом решения проблем.

– Демон-пацифист, – сказал Игорёк.

– Кроме того, спешу заверить, что не испытываю ни малейшего желания заключать брак…

– Почему? – Ульяне стало обидно.

Иррационально.

И наверное, демон что-то такое ощутил, если портфель свой поднял ещё выше.

– Извините. Я ни в коем случае не хочу задеть вашу гордость. Более того, уверен, что с точки зрения среднестатистической мужской особи вы весьма привлекательны. Во всяком случае, вы обладаете здоровым видом и развитыми выпуклостями…

И на выпуклости покосился.

А потом отвернулся и покраснел.

– Но… я не хочу жениться! Не подумайте плохо, просто… просто… я не готов общаться с кем-то настолько близко. Дело в том, что мои коммуникативные навыки… несколько… несовершенны. Кроме того, я как подумаю, что жена будет трогать… – его передёрнуло. – Мои вещи… переставлять их. Сдвигать.

– И не только вещи, – сказал Мелецкий, разом теряя запал. – Жены, они такие. Только чуть расслабишься, а они тут, то потрогать хотят, то посдвигать.

– Вот! – обрадовался демон. – Поэтому я и затягивал вопрос, но отец… он больше не желает ничего слушать. Так и заявил. Мол, отправляйся, чтоб глаза мои тебя не видели…

– Бедненький, – Ляля прижала руки к груди.

– … и не смей возвращаться без жены. У нас есть некоторые… проблемы взаимопонимания.

– И у демонов, выходит, тоже, – произнёс Мелецкий.

– Именно. Видите ли, он демон старой закалки и глубоко консервативных убеждений. А я полагаю, что все эти Легионы Ада и Твари Хаоса морально устарели. Да, на Пустошах, где низшие демоны обретаются, они ещё нужны, но уже давно никто и никого не завоёвывает! Есть ведь другие пути! Экономический, юридический… и мы должны не собирать мне армию вторжения, но обратить внимание на изменение имиджа, что…

Небо вздохнуло и выплюнуло горсть капель, заставив демона поёжиться и посмотреть на небеса с некоторою опаской.

Дождь весело затарабанил по крыше.

– Так, – Антонина Васильевна посторонилась. – Думаю, о проблемах имиджа демонов лучше поговорить в доме.

– Спасибо, – демон неловко улыбнулся. – Признаться, не ожидал… у меня имеются некоторые проблемы… с социализацией.

– Демон-пацифист с проблемами социализации, – шепнул Мелецкий на ухо. – Тараканова, тебе не кажется, что ты как-то не так на мироздание воздействуешь?

Прежде чем Ульяна нашлась с ответом, где-то снова громыхнуло. А потом темноту прорезал огненный столб.

– Точно дети балуются, – дядя Женя покачал головой. – Демон, ты чай будешь?

– Буду, – ответил Василий, смущённо розовея. – У меня и варенье есть. Из огнеягоды.

– Никогда не пробовал. А у меня мескаль с некротикой. О, слушай, ты ж подкормить их можешь? Демоническою силой?

Может, Ульяна всё-таки бредит?

Где-то на краю посёлка догорало пламя. Шелестел дождь. Воздух пах сыростью и садом. Звенели комары. А Мелецкий взял да обнял:

– Демон там или ещё кто, но я тебя не отдам, – сказал он уже на другое ухо. – Слышишь?

– Слышу.

Возражать не хотелось.

Совершенно.