Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Но ассистентка Лола успела что-то почувствовать и оглянулась – и увидела на парадном крыльце клуба старичка в пуховике и Крымова в теплом кожаном пальто. Она усмехнулась, поцеловала ладонь в перчатке и чувственно сдунула поцелуй в сторону двух преследователей. Крымов даже не сомневался, что этот поцелуй она послала ему, старому доброму знакомому по давним приключениям.

– И где ваш револьвер с серебряными пулями? – спросил Долгополов. – Чтобы пальнуть по врагу?

– Там же, где и ваш, – ответил детектив. – В гостинице.

– Вот и я о том же, Андрей Петрович. Мы опять на шаг позади. А могли бы устроить недурную перестрелку прямо на Комсомольском проспекте в центре Москвы. Увы, не вышло. Едем в гостиницу, вызвоним Кирюшу Разумовского и переформируем наши полки. Нам нужен новый план!

Герцог Карл III де Бурбон пил вино в походном шатре у южного подножия Альпийских гор и смотрел на открывавшуюся перед ним в утренней весенней дымке бескрайнюю Северную Италию, поделенную на десятки враждующих государств.

Карл де Бурбон переживал не лучшие времена в своей жизни. Вельможа королевских кровей, принц, коннетабль Франции, удачливый полководец, политик, рыцарь, кондотьер, авантюрист, заговорщик – как его ни назови, все попадешь в точку! Он сделал отличную карьеру при французских королях Людовике Двенадцатом и Франциске Первом, но пока он воевал во имя их интересов за пределами государства, враги оклеветали его при дворе и решили лишить законных прав на земли в самом государстве. Карл де Бурбон оказался против. Он организовал заговор против короля, но был раскрыт и бежал за границу. Тогда он пошел на службу к испанскому императору Карлу V Габсбургу и повел его войска уже против французов. Завоевал ряд южных городов, объявил себя графом Прованским, решив пополнить армию, продал фамильные драгоценности и нанял немецких головорезов-ландскнехтов. В недавней битве при Павии с помощью мушкетного огня испанцы императора разбили французов и взяли в плен их короля Франциска. Теперь союзная армия решала, куда ей двинуть стопы дальше. Бурбон так и совсем извелся – каждый новый день простоя разорял его.

Нужна была хорошая драка, как воздух нужна!

Два года назад переменчивый папа Климент VII Медичи переметнулся на сторону Франции и Венеции и теперь стал врагом испанского императора Габсбурга.

И теперь наказать папу мечтали многие!

В эти весенние дни 1527 года Северная Италия бурлила, как похлебка из потрохов на самом большом огне. И что получится из этого варева, что за суп? Поваров было несколько, и он, Карл III де Бурбон, стоял одним из первых на чертовой итальянской кухне. Может быть, даже первым, наиболее знаменитым и самым непредсказуемым поваром.

Он чувствовал, что готов совершить что-то грандиозное. Самое грандиозное в своей жизни. Но никак не решался сделать этого шага. После всех потерь и побед он почувствовал ступор. Ему нужен был толчок. Вино, яства, две прекрасные юные итальянки, приведенные к нему на ночь и сейчас спавшие под одеялами на его ложе, только расслабляли Карла. Грезы о золоте, которым полнились итальянские города, будоражили воображение, но этого было мало. Хотелось большего! И когда это желание стало таким страстным, что он готов был взвыть волком, у его шатра появился адъютант.

– Ваша светлость, к вам посетитель.

– Кому еще не спится, кроме меня, в такую рань?

– Граф Джованни де Фаустино, – сказал адъютант.

– Не знаю такого. Что ему нужно?

– Он сказал, что откроет этот секрет только вам.

– Секрет? Забери у него оружие и впусти.

И почти тотчас перед шатром появился изящный сеньор в черном кафтане и черном берете. Шпаги и кинжала у него не было – их временно забрали.

– Боитесь наемных убийц, ваша светлость? Правильно делаете. Граф Джованни де Фаустино к вашим услугам, – поклонился он. – Из Мантуанского рода.

– Что вам угодно? – спросил Карл де Бурбон.

– Ваше прекрасное войско стоит без дела уже две недели, насколько я знаю. А каждому наемнику нужно платить каждый божий день.

– А вам-то какое дело до этого, граф?

– Причина того, что вы стоите без дела, мне хорошо известна. Вы лично надеялись на счастливую войну, а получили несчастливый мир. Разбитая Франция пошла на попятную, ее короля выкупили из испанского плена, император получил в награду Бургундию, Фландрию и Артуа. Но французы тотчас сколотили Коньякскую лигу и объединили Венецию, Милан, Флоренцию, Англию и даже Геную под своим флагом. Но кто стал их верховным духовным вождем? Папа Климент VII из рода Медичи. Рим принял сторону Франции и союзников. А знаете, ваша светлость, что сказал недавно император Карл V Габсбург, которому мы все имеем честь служить, про папу? Находясь в походе, возможно, вы этого не слышали, но…

– Что он сказал про него? – перебил герцог своего гостя.

– Он сказал при всех, цитирую дословно: «Наш папа не пастух – он волк в овечьей шкуре! А теперь уже и шкуру сбросил! Клянусь, если у нас будут такие папы, я перейду в лютеранство!»

Карл де Бурбон уже смеялся в голос. Его громкий смех разбудил двух девушек на ложе под одеялами, они подняли головы, но, увидев чужака, нырнули обратно под одеяла.

– Так и сказал?

– Ушей было немало, кто слышал его величество.

– Но что он хотел сказать этой фразой?

– Выйдите из шатра, ваша светлость, прошу вас, – попросил гость.

Полководец поставил кубок на столик, поднялся с походного стула и вышел из шатра. Его гость обвел рукой землю, лежавшую перед ними.

– Италия, она прекрасна, не так ли? Весенняя Италия!

– Это так, да…

– У вас лучшее войско в Европе. Вы сможете в три перехода оказаться у стен Вечного города, ваша светлость. И если кто-то осмелится преградить вам путь, вы сметете этих недоносков одним махом. Но никто не успеет собрать армию, поэтому вы летящей стрелой, выпущенной из тугого арбалета, прошьете это пространство. А там как выйдет. Пусть папа откупится – и те деньги, которые он отдаст вам, пойдут на благо императора и вашей армии. А не в пользу Коньякской лиги. А средства, которые хранятся в Риме, почти безграничны.

– Какой опасный совет, – пробормотал Карл де Бурбон, но было видно, что тема уже увлекла его.

Он вдруг разом увидел цель этого похода. Вот почему он шел сюда, занимая североитальянские города. Вот почему он остановился в этих предгорьях Альп, вот почему каждый божий день так жадно смотрел на юг – там была его цель! Просто ему самому не хватало духу озвучить ее. Потому что такого полководцы не делали уже долгие столетия. Поход на Рим!

– Только собраться нужно прямо сегодня, а выступить завтра на заре, пока никто не ожидает, – молвил граф Джованни де Фаустино. – Мы спустимся с предгорий и войдем в Северную Италию, а через три дня будем у стен Рима.

– А если папа нам откажет в контрибуции?

– Тогда пусть наш понтифик пеняет на себя, ваша светлость, – поклонился знаменитому полководцу граф и неожиданно рассмеялся: – И да поможет ему Бог!

6 мая 1527 года объединенная армия под командованием герцога Карла де Бурбона стояла под стенами Рима. Немецких ландскнехтов возглавлял Георг фон Фрундсберг, итальянских пехотинцев – Ферранте Гонзага, конницу – принц Оранский. Папа Климент отказался платить выкуп, надеясь на стены Вечного города и скорую подмогу.

Но в эти часы в стан де Бурбона пришли две весточки, и обе принес его новый друг и соратник – находчивый граф Джованни де Фаустино.

– Ваша светлость, мои люди держат нос по ветру. Первая весточка из Флоренции – там началось восстание против Медичи. Понтифик послал в родной город на подмогу своей родне большую часть защитников Рима. Вторая весточка из самого Рима – там осталось всего пять тысяч солдат, готовых держать оружие во славу понтифика, плюс его швейцарская гвардия, несколько сот человек. Промедление погубит нас и спасет Климента.

– Мы не дадим ему этого шанса, – злорадно ответил Карл де Бурбон.

Он повелел действовать молниеносно, и немедленно был объявлен штурм. Пушки обстреляли городские стены и сам Рим, а потом испанцы, итальянцы и немцы пошли на вражеские позиции.

– Я не упущу такого момента! – в пылу битвы сказал Карл де Бурбон. – Не стану смотреть издалека в подзорную трубу! И когда внуки меня спросят, где ты был, дедушка, в этот день, я скажу: «В этот день я брал Рим! Но я опережу и вас, де Фаустино!»

Они влезли на крепостную стену вместе, только герцог был первым. И когда он поднялся с мечом по лестнице и оказался над бойницей, совсем рядом прогремела пушка. Граф Джованни де Фаустино только и увидел, как ядро снесло голову де Бурбону, как из шеи того фонтаном ударила кровь, а безжизненное тело покачнулось и полетело вниз – в крепостной ров. Граф едва успел увернуться, а то обезглавленный Бурбон и его бы снес туда же.

Его смерть и поразила штурмующих, и укрепила в желании отомстить и беспощадно разграбить город. Командование принял принц Оранский, в тот же день Рим был взят. На ступенях собора Святого Петра под огнем пушек, мушкетов и арбалетных болтов погибла почти вся швейцарская гвардия. Трупы в несколько слоев укрывали паперть и ступени. Сам папа римский Климент VII бежал по подземным коридорам и заперся в замке Святого Ангела. А в самом Риме тем временем началась вечная вакханалия победителей. Солдатня врывалась в дома, грабила, убивала мужчин, насиловала женщин, особенно отличались испанцы и еще более жестокие немцы. Разграблялись дворцы знати и богатейшие соборы Вечного города.

Три дня свирепствовали победители, и никто из командиров не мог и не посмел бы их унять. Они брали свое по праву. По закону войны. Полководцы только издалека наблюдали за этим небольшим концом света в отдельно взятом городе и слушали крики погибающих и страдальцев. Такова суть любой войны: не хочешь подобного конца – стань победителем или будь покорным рабом. Третье – ад на земле.

Из седел боевых коней, в сверкающих доспехах, за смертоубийством наблюдали двое – принц Оранский и граф Джованни де Фаустино.

– Как вы думаете, граф, Бог нам простит этот день? – спросил принц. – Католики убивают католиков.

– А простит ли он папе Клименту Седьмому, что тот довел бедную Италию до такого состояния, что в ней каждый готов перерезать другому глотку? – задал встречный вопрос де Фаустино. – Что он так ослабил Рим, вверенный понтификам самим святым Петром, что Вечный город пал от рук наемников, да к тому же разбойников немцев? Если католики оказались способны убивать католиков, и не только на поле боя, но в домашних постелях, и не только мужчин, но детей и женщин, все ли верно в нашей церкви?

– Вы еретик, граф?

– Я прагматик и сужу о мире по тем реальным поступкам людей, которые вижу. – Граф нарочито тяжко вздохнул. – Я не знаю, ваше высочество, кого Господь простит, а кого нет, но знаю точно другое: теперь Он найдет на земле куда более достойных слуг, чем предыдущие.

– Да вы философ, граф, и настоящий ритор, – усмехнулся принц. – Теперь не удивляюсь, что наш несчастный Бурбон послушал вас. Как бы там ни было, все мы теперь стали намного богаче и могущественнее, чем были еще вчера.

– Аминь, – заключил граф Джованни де Фаустино.

Как незаметно этот граф появился в войске Карла де Бурбона, так же незаметно он и покинул его. И не попросил ни одного серебряного дуката в награду. Впрочем, награда для него была другой. Рим и римская церковь рухнули с той высоты, на которую уже никогда не смогут подняться. Папа откупился бешеными деньгами – четыреста тысяч золотых дукатов за свою персону. Рим был ограблен с таким же остервенением, с каким менее века назад был растерзан крестоносцами византийский Константинополь. Вечный город отказывался от Пармы и многих других городов. Авторитет Рима пал так низко, что через несколько лет от римско-католической церкви отпадет англиканская церковь, а потом друг за другом в Европе станут появляться молодые национальные церкви. И Рим, Вечный город, молодые реформаторы назовут «Вавилонской блудницей», открывая широкую арену для религиозных войн. В то же время Рим покинут художники и скульпторы, гении своего века, и другие светочи культуры. В достопамятном 1527 году в Европе закончится славная эпоха Возрождения.

Когда граф выехал за пределы Рима, у него уже была спутница – амазонка в черном костюме и берете, при мече и кинжале. И здоровенный бородатый слуга, одеждой, оружием и повадками похожий на средиземноморского пирата.

– Ты сделал все, что хотел, мой дорогой Иоганн, – сказала красавица по дороге своему спутнику. – Пленил, купил, запугал, обольстил, покорил. Все твои желания выполнены. Теперь остается Елена Прекрасная – ты выразил желание заполучить ее в жены.

– Может быть, но не теперь, – ответил тот, кого итальянцы в недавнем военном походе запомнили как графа Джованни де Фаустино. – Я очень устал, моя Лилит, и у меня пока нет никаких сил соблазнять самую прекрасную женщину на земле. Я хочу перевести дух на маленькой вилле на берегу Средиземного моря. И с одним непременным условием, чтобы меня никто не беспокоил. Это ведь нормальное желание для такого старателя, как я, не так ли?

– Ты же не пытаешься обмануть меня? – не сразу спросила она. – Обвести вокруг пальца?

– Обмануть тебя? – покачиваясь в седле, изумился он. – Да разве такое возможно? Сама подумай…

– Как такое может быть? – спросил Антон Антонович, глядя на экран телевизора. – Крымов, скажите на милость?

А на экране говорили: «Сегодня в собственном доме на Рублевке был убит уникальный иллюзионист, которого широкая публика знала как Хана Барбакана. Недавно его представление „Больше чем Бог!“ вызвало фантастический скандал в столичном клубе „Меркурий-холл“ на Комсомольском проспекте. Возможно, убийство совершили мстители, оказавшиеся жертвами жестокого выступления черного мага, как он сам себя называл. Его обнаружили привязанным к стулу, точнее, то, что от него осталось после тотального пожара. Дело в том, что Хан Барбакан тщательно скрывал свое место жительства, возможно, опасаясь мести. Дом иллюзиониста, записанный на его дальнюю родственницу, проживающую за границей, был изнутри облит бензином и подожжен вместе со связанным хозяином. Многие утверждают, что Хан Барбакан получил по заслугам за свои дьявольские проделки. По делу ведется следствие».

– Что это за ерунда, Крымов? Мы только-только узнали его адрес и собирались наведаться к нему. И вдруг – убийство?

– Почему ерунда, Антон Антонович? Скажу вам как бывший капитан убойного отдела – очень возможная ситуация. Вы сами видели, что случилось в том клубе. Были ведь жертвы. Уверен, многие хотели отомстить нашему иллюзионисту.

– Чертовщина какая-то. Едем туда немедленно.

– Немедленно? Сейчас десять вечера. Что вы там будете делать в потемках? Еще под снег провалитесь. Поедем утром.

– Ну хорошо, – согласился Долгополов. – Утром так утром.

– Она могла убить его? Лилит?

– Лилит может все. Но зачем ей это? Она отправила его постигать науки мага в «Проклятую библиотеку». Если только он нарушил договор с князем тьмы? Как в первый раз. Но я в этом не уверен. Он же ценный кадр для адского царства. Это нам его нужно было пристрелить и поставить точку в его злодействах.

– Но зачем он нам теперь, Антон Антонович? Канул и канул. И черт бы с ним. Кажется, мы должны быть только рады, если он окажется в аду? Или я что-то упускаю?

– Кого я не могу устранить, того я должен держать в перекрестье своего прицела, – многозначительно ответил Долгополов. – Я не могу отпустить такого демона, как Горецкий, не зная, что с ним и куда он делся. Если он и впрямь сгорел в огне, ладно. Но есть одно правило в нашем деле. – Он погрозил Крымову пальцем. – Важное правило.

– И какое же? О чем вы меня еще не предупредили?

– Доверяй, но проверяй, вот какое. Сейчас я все разузнаю, напрягу всех моих многочисленных знакомых в разных ведомствах. Я не усну, пока не получу ответы.

Ответы он получил за полночь. Крымов как раз в мрачном настроении попивал коньяк.

– Плесните и мне, – попросил Долгополов.

Детектив поставил второй бокальчик и налил коллеге коньяка. Долгополов сделал пару глотков.

– Итак, судмедэкспертиза подтвердила, что останки принадлежат артисту Хану Барбакану, в том числе и слепок зубов покойного. Но как он, такой могущественный маг, великий гипнотизер, мог позволить кому-то убить себя? Да ему бы хватило одного прикосновения к человеку, чтобы остановить его. Или даже убить. Ладно, поспим – и утром на Рублевку.

В этот же утренний час туда подъехал и Кирилл Кириллович Разумовский. Долгополов показал корочки полицейскому, тот деловито кивнул, старик бросил: «Это с мной – эксперты-криминалисты», и они втроем вошли во двор.

– Что за корки? – спросил Крымов.

– Депутата Государственной думы.

– Серьезно?

– Серьезно. А что, не похож?

– А мы, значит, эксперты? Миленько.

– Чем вы недовольны, Крымов? Прошли – и хорошо.

Дом представлял собой одну сплошную руину – выгоревший насквозь кирпичный остов. Долго на это скорбное зрелище смотреть не стоило. Когда они вышли на улочку, то увидели на другой стороне дороги большой черный автомобиль. Заднее темное окно поехало вниз. На заднем сиденье, непроницаемо мрачная, сидела Лилит. Она сухо улыбнулась им, как будто говоря: «И вы тут, господа? Какая неожиданность». Окно закрылось, и машина рванула с места.

– Демонесса улетела, – сказал Долгополов. – И опять у вас не было револьвера с серебряными пулями. Да, Крымов?

– Как и у вас, Антон Антонович.

– Верно, как и у меня. А у тебя, Кирюша, был револьвер?

– Все шутишь, Антоша.

– Без шутки жизнь скучна. Особенно когда долго живешь. Короче, если она здесь, это говорит только об одном.

– Я знаю, о чем вы, – кивнул Крымов. – Для нее это такая же неожиданность.

– Но верим ли мы? – проговорил Долгополов. – И верит ли она? Вот вопрос. Горецкий уже великий Маг – мы видели это в клубе. Теперь он способен обмануть всех. Даже ее – Лилит. О себе, старом перечнике, я и не говорю. Меня может и Крымов обвести вокруг пальца.

– Вот спасибочки на добром слове, – усмехнулся детектив.

– Может, у Кирюши есть какие-то соображения?

– Я в замешательстве, – честно признался долговязый старик-прозорливец в пальто и лисьей шапке. – Если Горецкий захочет – он сбежит. А если будет осторожен – скроется навсегда.

Человек ехал в поезде на край света. Один-одинешенек. Ехал в теплом купе холодной снежной зимой. Он уже был на краю этого света, как посчитал бы житель Центральной Европы, и, кажется, не стоило торопиться дальше. Но он торопился. Поезд шел где-то за Уралом, покрывая дикие расстояния. Человек пил горячий чай, который ему принесла милая проводница, и смотрел в окно. На густые леса, вставшие непроницаемой стеной вдоль железнодорожного полотна, и бескрайние снежные поля, которые открывались вдруг, поражая своей безысходной тоской. И как же сиротливо смотрелись избушки далеких деревень, рассыпанные по снежным косогорам и холмам! Человек мог бы остановиться именно здесь, залечь тут, на ледяном дне, где нет эпох и веков, где нет и не было цивилизации, и даже отблеск интернета не спасал эти окраины от сказок, легенд и былин, в которых жили чудовища и прочая нечисть. Человек смотрел на белую пустошь за окном купе и улыбался. Найти в этой глуши одинокое сердечко, милую дикарку, стать для нее почти что богом, ходить за колодезной водой, научиться охотиться и бить зверье, возвращаться с добычей, и чтобы ждали дома семеро по лавкам, а суженая угощала тебя горячей кашей из печи. Не для него, не для него…

Человеку нужна была дорога. Ему необходимо было движение вперед, и только оно спасало его.

Потому что такое положение вещей было не прихотью.

Человек убегал. Он убегал от многого! От опасностей, которые с некоторых пор караулили его на каждом шагу, подобно щедро расставленным в лесу капканам, дожидающимся неосмотрительной жертвы. Человек убегал от самого себя, что, как известно, сделать сложнее всего, потому что ты сам – лучший гончий и охотник и самый точный стрелок по движущимся мишеням. Только ты сам сможешь попасть в самую десятку – в свое же сердце. Он убегал от тех, кого любил и кто любил его. Он убегал от тех, кто мог бы его полюбить и, что самое страшное, кого мог бы полюбить он!

Он убегал, потому что искал новую землю обетованную, новый континент, который смог бы стать ему домом, новый очаг, у которого он смог бы согреть руки и сердце. И точно знал, что не найдет ни первого, ни второго, ни третьего. Но кто-то сказал, что истина в движении, и это утверждение пока что было его лучшей защитой.

Поэтому стоило идти, бежать, скрываться…

К счастью, он ехал в пустом купе. Люди входили, здоровались, забирались на полки, ели, пили и храпели, много говорили, а потом сходили на своих станциях – и как их и не было. На вопрос, куда едет он, человек отвечал: «К последнему морю». Часто философские ответы кажутся простым людям обидными или даже оскорбительными, но ему везло с пассажирами. Они были дружелюбны. И только одна пожилая дама так же философски кивнула: «Ясно, увидеть Тихий океан и умереть! Похвально, молодой человек. И очень романтично». Одним словом, в сарказме его даже перещеголяли. А сарказм и едкий взгляд на мир давно стали его защитной реакцией. Потому что этот плохо скроенный мир, все швы которого были для него шиты белым нитками, лежал перед ним как на ладони со всеми ложными мудростями и страстями, и стоило взять бритву и распороть пару ниток, как распухшая требуха лезла наружу.

Человек этого больше не делал. Когда знаешь столь многое, сколько знал он, уже не хочется бегать и размахивать открытой опасной бритвой. Лучше просто уйти в тень.

Поезд свистком оповестил очередную станцию о прибытии. Панорама краешка города, все тише ход. И вот уже поползло назад старинное здание вокзала с арочными окнами, полз заснеженный перрон и скамьи, и замелькали кадрами такие разные люди: одни трепетно ожидали, глядя в окна поездов, считали вагоны, другие везли тележки с поклажей, тащили чемоданы. Лоточницы с пирожками и водой, подобно наглым гадалкам, приставали к отъезжающим и встречающим. А кто-то просто курил, да с такими глазами, как будто сейчас выбросит бычок наугад, скажет: «Хватит!» – и шагнет между вагонов.

Человек сразу выделил ее – это красное расклешенное пальто на фоне белого снега и темных курток и тулупов, на фоне всего невзрачного и некрасивого. Из-под белой шапочки и белого вязаного шарфа волнами наплывали во все стороны сейчас сбившиеся рыжие волосы. Через грудь у нее шел ремень с большой походной сумкой, в руке она держала объемную папку художника. И какой-то юноша тащил за ней связку живописных полотен – отовсюду хорошо проглядывали уголки холстов. С пылающими от мороза щеками, она тоже смотрела на окна и считала вагоны. И явно не встречала кого-то, а хотела забраться в один из них.

– Только бы ко мне, Господи! – прошептал он. – Три свободных места!

Ему даже показалось, что глаза рыжеволосого ангела оживились еще сильнее, когда его вагон прополз мимо, потому что на окне проводницы был выставлен номер.

– Да сжалься же Ты, – уже грозно прорычал он. – Ну что Тебе стоит? Ночного пердежа еще одного старого пенса я не выдержу! Сжалься! Ты же всесилен!

Наконец поезд, лязгнув замками, остановился. И затопали по вагону пассажиры. Кто-то выбегал по-домашнему в трениках, в накинутых на плечи куртках за пирожками и вяленой рыбой, а кто-то уже тяжело, по-слоновьи тащил по вагону чемоданы.

И вот его дверь отъехала в сторону – и на пороге купе возникла она. Запыхавшаяся, сияющая, взволнованная.

– Фу! – выдохнула она, разрумянившаяся, фантастически красивая. – Успела вовремя, кажется, первый раз в жизни! Тимка, поставь картины здесь, – оглянулась она в сторону коридора, – я сама занесу. Поцелуй от меня сестру! Скажи, что я люблю ее!

– Да, тетя Маша, пока, счастливо добраться, – сказал ее оруженосец за дверью и был таков.

Женщина вошла в купе, стащила белую шапочку, тряхнула головой с длинными рыжими волосами и оказалась еще прекраснее. Ее синие глаза искрились – так бывает от переизбытка жизни, от счастливой души, радостного сердца. Она стащила с плеча сумку и бросила ее на нижнюю пустующую полку.

– Здрасьте, – только теперь поздоровалась она с единственным пассажиром, сидевшим напротив.

– Привет, – кивнул он. – В иных обстоятельствах я бы встал, но тут, в теснотище…

– Не стоит. – Она выставила руку вперед. – Все хорошо. Побыть джентльменом вы еще успеете. – И повторила еще раз: – Фу! – и с легким изяществом плюхнулась на пустую кожаную полку.

– Как многое может сказать одна фраза о человеке, – глядя на нее, заметил он, – женщина с картинами – несомненно, художница. Она везет их с выставки домой. Она отлично провела время со своей подругой, с которой, очень возможно, вместе училась в академии художеств где-нибудь в столицах. Она гостила с месяцок, пока шел вернисаж. Им было о чем поговорить! Ей около тридцати лет, ее зовут Мария, она не замужем, потому что влюблена в искусство и не видит жизни без творчества. С мужем еще успеется. И она права. А еще – она счастлива. – Он встал с полки. – Я помогу занести вам картины, Мария.

Обошел ее, выглянул из купе, подхватил упакованные полотна и занес их.

– Положим их пока наверх?

– Как скажете, – улыбнулась она, хотя улыбка и так не сходила с ее губ. – Ну а вас как зовут, товарищ экстрасенс?

У нее были ярко-синие сияющее глаза.

– Родион, – поклонился он, взял ее руку и поцеловал. – Родион Аркадьевич Кондратов. Чаю вам сообразить? С коньяком?

– Ого, быстро вы. Но я только что из-за стола. Такие проводы мне устроили. Хочу отдышаться. Но от чая с коньяком не отказываюсь. Куда вы едете, Родион?

– Всегда мечтал увидеть Тихий океан. – Он сел на нижнюю полку напротив спутницы. – Выйду на самом берегу, поставлю раскладной стул, возьму бинокль и часами буду смотреть на горизонт. Как Наполеон Бонапарт со скалистого берега на острове Святой Елены.

– Класс, – кивнула она. – Идея мне нравится. Экстравагантная чересчур, но со вкусом. А потом домой?

– Это как получится.

– Где вы живете?

– Везде.

– Кто же вы по профессии? – сделав большие глаза, спросила она.

– Странник, – просто ответил он.

– Очень странная профессия.

– Нормальная для духовных людей. Классическая, я бы так сказал. В Средневековье, знаете, когда не было телевизора, интернета и даже газет – какой ужас, а? – люди колесили в седле и пешком по всей Европе. Несмотря на то что в каждой местности их подстерегали злобные феодалы со своими бандами и просто разбойники на дорогах, они брали посох и отправлялись в путешествие. А еще была Святая земля со злыми сарацинами.

– С именем Господа на устах, попрошу заметить, – дополнила она его. Расстегнула пальто, стащила белый вязаный шарф и откинулась назад, на спинку дивана. – Они были истинными верующими людьми и не сомневались, что с ними не случится плохого.

– Это правда, – кивнул он. – Только не все. Ведь еще были потешники – жонглеры и акробаты, шуты и коломбины со своими похабными выступлениями, а еще цыгане с медведями, шарлатаны и прорицательницы всех мастей. С чьим именем они передвигались по городам и весям?

– Ну, куда вы загнули…

– И тем не менее?

– А вы сами знаете?

– Знаю. У Господа своего гонорара они просить не могли – это было бы кощунство. Господу всегда недоставало смирения в человечестве. А смирение это племя презирало. Удача! Они верили в удачу! В это языческое божество, в которое люди верили тысячи лет. Еще тогда, когда рисовали на стенах пещер тех зверей, которых они хотели бы убить во время будущей охоты. Они просили удачи!

– У своих богов?

– Да-да, у страшных языческих богов, – кивнул он. – Любивших человеческие жертвоприношения.

Она глубоко вздохнула, и не без восхищения:

– Ну-у, вы тот еще человек! Человечище. Ну правда, кто вы по профессии? Что-то очень интеллектуальное?

– Именно – очень, – подтвердил он.

– Не хотите говорить, не надо. А вот пальтишко снять надо.

– Я вам помогу, – вновь быстро поднялся он, смахнул с ее плеч ярко-красное пальто и повесил его на крючок.

– Благодарю.

– Чудный цвет.

– Кадмий – мой любимый.

Они вновь уселись друг против друга.

– А работы ваши покажете?

– Когда скажете, кто вы по профессии.

– А вы с характером дама.

– Еще с каким, если бы вы знали. Так что не замужем я не только потому, что вся моя жизнь в творчестве. Один мой близкий знакомый однажды сказал, что я – зебра.

– Зебра? – удивился он. – Жаль, что не пони. Я про характер.

– Ну вы даете!

– А что такое?

– Как в воду смотрите. Это он мне сказал: лучше родилась бы пони. Пони покладистые.

– И, как известно, бегают по кругу.

– Вот-вот. А зебры, – она вновь вздохнула, – неприручаемые. Поэтому и в цирке их почти не бывает. В войнах они не участвуют, всадников не возят, пушки не таскают, поля не пашут. Только бегают себе на воле, и не по кругу, а куда хотят.

– Как интересно. Я про зебр – они никогда не занимали моего воображения. Носятся по полю мускулистые матрацы, ну и ладно.

Она рассмеялась.

– Так кто вы по профессии, колитесь?

– А если я скажу, что учитель?

Она поморщилась.

– Что, не похож?

– Чересчур элегантный для учителя.

– Ну хорошо, я – ученый, занимаюсь космосом.

– А вот в это я верю. Так и думала: что-то сверхинтеллектуальное. А чем именно, расскажете?

– Самой главной загадкой на планете. Где границы космоса? Потому что всегда возникает вопрос: а что дальше?

– И что дальше? Я тоже всегда об этом думала.

– Мне и ста жизней не хватит рассказать вам об этом.

– Ладно, не буду вас мучить вопросами дилетанта.

– А теперь свои работы покажете?

– Разумеется. Но, – она выставила указательный палец вперед, – вначале чай. С коньяком, Родион, как вы обещали.

– Нет вопросов. – И вновь он поднялся с ложа. – Сейчас схожу.

– И подождите в коридоре несколько минут: я переоденусь. Ага?

– Хорошо, Мария. Ухожу за чаем.

Он задержался у бачка с кипятком, потом на полдороге, разглядывая за окном завод, живописно дымящий трубами, забивающий гарью молочное зимнее небо над окрестными лесами и полями. А когда подошел к их купе, дверь была приоткрыта, что означало: можете входить.

Он открыл дверь. Мария, уже в красном спортивном костюме, раскладывала на столе какие-то пирожки, блины, нарезанную колбасу в полиэтиленовом пакете.

– Ваш коньяк и чай, моя закуска, Родион.

– Великолепно, – кивнул он.

Они пили коньяк, ужинали и говорили, согреваясь, веселея и добрея. И проникались симпатией друг к другу. Он уже не раз брал ее руку в свою и видел, сколько счастья в ее глазах от этих неслучайных прикосновений. И она сжимала его пальцы. Они выходили курить, сидели на одном диване, тесно прижавшись друг к другу. И ничего не было лучше, чем ехать вот так, с незнакомым еще пару часов назад человеком, который вдруг стал тебе по непонятным причинам близким, почти родным. И думать, а как же ты прежде обходился без него?