Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 280 (всего у книги 359 страниц)

Но он лишь ехидно кривился. Дело в том, что сенатор Брагадин и сам был какое-то время Великим инквизитором и хорошо понимал правила, по которым можно и нужно играть с этой опасной организацией. Главное, не выходить с такими знаниями за пределы собственного дома и не проповедовать на улицах, а в своих стенах уважаемые граждане вольны делать все, что им угодно. Развратничать, прелюбодействовать, заниматься тайными обрядами, вызывать духов, изучать Каббалу, но только в своих стенах. Чем и занимались многие богатые венецианцы.

Но что-то еще должно было измениться в отношениях между сенатором Брагадином и его юным другом и медиумом Джакомо.

Однажды они сидели у камина, зачарованно смотрели на огонь, и каждый думал свою думу. И тут сенатор Брагадин сказал:

– Подумай только, одни хотели сделать из тебя священника, другие – адвоката, третьи – солдата, четвертые – скрипача. Все они глупцы, потому что не могли уразуметь, с кем имеют дело. И только мне открылась эта истина. Но главное: ты спас мне жизнь и убедил меня, что я важен для сил небесных. Я предлагаю тебе стать моим названым сыном, Джакомо. У тебя будут свои апартаменты, своя гондола и слуга. А также стол в моем доме и десять цехинов каждый месяц на жизнь. Именно столько я получал в твои годы от своего отца. Если ты согласен, то обними меня, мой друг и мой сын!

О да! Он был согласен! Джакомо бросился перед сенатором на колени и воскликнул:

– Благодарю тебя, отец!

Воистину обоим было чему радоваться. Первый обрел верного сына и единомышленника, второй – отца, положение в обществе и богатство.

И вот уже Джакомо Казанова плыл под покровом ночи на своей богатой гондоле, с факелом на бушприте, и повсюду в черной воде сверкало золото от сияющей луны, звезд и факелов; завернувшись в черный плащ, в треуголке с плюмажем, при шпаге, в белой носатой устрашающей маске плыл по каналам встречать ночь, завоевывать богатые кабаки и дорогие публичные дома, где «своего милого и щедрого Джакомо» ждали роскошные куртизанки, плыл обирать казино или проигрывать там все, что у него есть, плыл делать долги и знакомиться с нужными людьми высшего света, которые, зная о нем, уже искали с ним знакомства и могли и стремились эти долги оплатить из своего кошелька. Он плыл в быстрой, черной, сверкающей гондоле по Гранд-каналу, разглядывая дворцы по обе стороны и зная, что его там ждут, просто укажи пальцем и входи в широко открытые перед ним двери; он плыл, но на самом деле он летел – птицей ввысь. Но чем выше ты забираешься, тем, как известно, опаснее твой полет…

Но разве молодой повеса, сорвиголова, думает о таких мелочах? Нет, и правильно делает. Или все-таки стоит быть осмотрительнее? У одного богатого грека-торговца Джакомо увел юную любовницу, торговец устроил молодому повесе падение с мостика, подпилив укрепления. Джакомо угодил в выгребную яму, в жижу отбросов, да по самую шею. Да еще при дамах! Казанова в отместку раскопал свежую могилу и подложил руку покойника греку в постель. Да еще потыкал его этой рукой, пока тот не схватился за холодные пальцы. Грека от страха разбил паралич. Чересчур смелые любовные интрижки и вызывающее поведение, заставившие Джакомо оправдываться в суде, были только приправой к этому святотатству.

В один из дней Джакомо ждала повестка, на этот раз в святую инквизицию. И вот эта повестка была однозначно по иску об осквернении могилы.

Джакомо немедленно бросился к своему патрону за советом.

– Уезжай из Венеции, и как можно скорее, – сказал сенатор Брагадин. – Даже я не смогу помочь тебе, если сама инквизиция возьмется за тебя. В кого она запускает когти, того уже не отпускает просто так. Уезжай на год-другой как минимум. А когда все уляжется, тогда и видно будет. Нуждаться тебе не придется. Уезжай сегодня же, прямо сейчас, сию минуту, мой мальчик.

3

Странствия изрядно повертели его судьбой. Но куда деваться, сам напросился. По дороге из Мантуи на юг он решил переночевать в одной придорожной гостинице. Ночью Джакомо проснулся от шума. Кто-то бранился на его втором этаже. Назойливо звучали несколько мужских голосов. Он встал с кровати, сунул ноги в башмаки, набросил халат, подпоясался и вышел в коридор. Один из голосов принадлежал иностранцу. Дверь в номер была распахнута настежь. На полу коридора нервно двигались тени. В речь иностранца вмешивалась латынь, которую Джакомо знал. Человек на ломаном языке говорил, что он иностранный подданный и его не имеют права задерживать по нелепым обвинениям. Другим же это обвинение совсем не казалось нелепым. Звучали фразы: «Это прелюбодеяние! Она вам не жена! Это преступление по законам папского государства!» Смысл конфликта сразу стал ясен. Блюстители нравственности, ненавистные всем сбиры, папские шакалы, вышли на охоту.

Тут же стояли еще один разбуженный постоялец и слуга, державший в руках небольшой глиняный подсвечник с одной неровно горевшей свечой.

– Что случилось? – спросил у них Джакомо.

– Сбиры накрыли с поличным какого-то распутника, синьор, – ответил слуга.

– А именно? Каковы подробности?

Слуга пожал плечами:

– Офицер, кажется венгр, привел женщину.

– Красотку, – усмехнулся другой постоялец. – Видел краем глаза.

Эстафету взял слуга:

– Он, этот офицер, старикан-усач, ни шиша по-нашему не говорит. Как путешествует, черт знает. Его и поймали сбиры по обвинению в прелюбодеянии.

– А что женщина? – поинтересовался Джакомо.

– Вроде как француженка, тоже по-нашему ни бум-бум, прячется.

– Ну очень хороша, – повторил другой постоялец. – Видел ее вчера. Я бы сам не отказался от такой. Кстати, она была переодета мужчиной.

– Почему? – спросил Джакомо.

– Понятия не имею. Может быть, все ее платья у прачки? – усмехнулся он. – Ладно, пойду. А то сейчас еще хватятся за ножи. Не хочу потом выступать свидетелем в суде.

И постоялец ушел. У Джакомо со сбирами – хищной папской полицией – были свои счеты. Это они в Риме преследовали двух влюбленных, а закончилось все тем, что его за доброе дело выставили из столицы и лишили престижной службы у кардинала Аквавиве. Нынешняя ситуация была преступна лишь тем, что на территории папской области в гостинице в одной комнате с одной постелью могли останавливаться только законные супруги. Привел даму – предъяви документ. Какое лицемерие, какая пошлость! И если мужчина просто пригласил женщину, любовницу или спутницу, то оба могли оказаться в кутузке, а потом и в суде. В Венеции и во Франции дикие законы Рима считались просто издевательством над здравым смыслом и природой человека.

– Ясно, – кивнул Джакомо. – А я, пожалуй, вмешаюсь. – И он решительно обошел открытую дверь. – Позвольте, господа! Думаю, тут произошло недоразумение! Я адвокат и помогу вам во всем разобраться!

Его красноречие подогревалось исключительно желанием увидеть «красотку-француженку», как ее охарактеризовал другой постоялец, которую привез в эту гостиницу иностранный кавалер, «усач-старикан».

Джакомо смело вошел в чужой номер и огляделся. Венгр, и впрямь старый, усатый и седой, стоял в рубахе и подштанниках, широко расставив ноги, как перед дуэлью. Военный тщетно спорил с тремя папскими сбирами, одетыми в черные плащи и шляпы, и уже сдавал позиции. Тогда Джакомо громко сказал:

– Правосудие! Требую правосудия!

Сбиры было набросились на него, кто таков и что ему надо, но Джакомо выставил вперед руку:

– Я адвокат кардинала Аквавиве и требую объяснений, почему вы разбудили меня среди ночи!

Не раз он пользовался этим именем! Пусть Аквавиве его выставил из Рима, но кто возьмется проверять, служит он ему или нет. Но имя-то Аквавиве знали все! Приписывая себе таких патронов, люди редко врут, тем более молодой человек выглядел представительно и дерзко. А стало быть, знал себе цену.

В глубине комнаты стояла двуспальная кровать, на которую незваный адвокат, вступившись за постояльцев, то и дело поглядывал, и недаром. В какой-то момент на его повелительный голос из-под одеяла показалась женская головка: точеное личико, черные вьющиеся волосы, темные напуганные глаза, очень любопытные. Молодая женщина встретилась взглядом с Джакомо, и он прочитал в ее глазах одну только просьбу: «Кто бы вы ни были, умоляю, сделайте так, чтобы эти негодные люди ушли отсюда и оставили нас в покое!» Женская головка показалась и спряталась назад, под одеяло. Ее взгляд прибавил Джакомо решимости. Венгерский офицер был немолод и мрачен лицом, он совсем не подходил своей даме, если только она не публичная девка. Но эта дама никак не походила на шлюху. Венгр плохо говорил по-итальянски, но знал латынь, ее понимал и Джакомо, они наспех объяснились. И Джакомо растолковал сбирам, что офицер путешествует по поручению кардинала Альбани, что женщина не итальянка, а француженка, его невеста, что они понятия не имели о таких строгих законах и что он, Джакомо Казанова, готов быть свидетелем и представлять их права в суде. И пообещал, что кому-то придется здорово раскошелиться, когда дело прояснится. В конце концов, спорить с таким норовистым малым, да еще адвокатом, сбирам не захотелось, и они поспешно удалились. А прибежавший хозяин гостиницы, узнав, что за птицу в лице адвоката занесло к нему в дом, долго приносил свои извинения. В конце концов венгерский офицер сердечно поблагодарил молодого человека за помощь.

Утром Джакомо пригласили позавтракать за стол двух спасенных им путешественников. Старый венгр показался ему еще более мрачным, а вот внешность его спутницы сразила венецианца наповал. Она была красива, изысканна, улыбчива, грациозна, безупречна во всем, а ее черные блестящие глаза с легкой смешинкой просто околдовывали. Он влюбился в нее с первого взгляда.

Венгр встал и пожал ему руку.

– Еще раз от всего сердца мы благодарим вас за помощь, – на ломаном итальянском сказал он. – В качестве компенсации нам предложили завтрак, и мы решили, что отказываться не стоит. Правда, милая?

– Истинно так, – улыбнулась та. – С паршивой овцы хоть шерсти клок. А рагу у них неплохое, кстати. – Она поймала взгляд Джакомо. – Закажи его нашему отважному спасителю.

– Вначале я вас представлю друг другу, – коверкая слова, сказал офицер.

Ее звали «божественно», так решил для себя Казанова, музыкально, волшебно, чарующе: «Генриетта…» Что ж, любое имя новой женщины, к которой вспыхивает внезапное чувство, завладевает и порабощает, звучит именно так…

– Почему вы решились заступиться за нас? – изящно и с аппетитом поглощая завтрак, напрямую спросила она. – Ведь вы о нас ничего не знаете, а вдруг мы шпионы?

Старый усатый венгр метнул в ее сторону гневный взгляд, но Джакомо быстро нашелся что ответить. Он сделал глоток только что поданного ему черного кофе.

– Мне сказали, что проклятые сбиры набросились на иностранного офицера и его спутницу, что офицер толком не говорит по-итальянски и ему и его спутнице грозит кутузка или бешеный штраф и выселение среди ночи. Я венецианец, и все это звучит для меня дико. Я сразу решил помочь. По образованию я адвокат, – он решил обстоятельно пояснить суть дела, – я учился в Падуе, я доктор права, – «я, я, я» так и вылетало из него картечью, – служил секретарем у кардинала Аквавиве, а еще я имел честь служить Венецианской республике на острове Корфу в чине лейтенанта, быть посланником в Константинополе и потому, – он наконец дошел до сути дела, – в силу офицерской чести не смог не прийти на выручку другому офицеру.

О том, что он был скрипачом на свадьбах и шулером за карточными столами, пьяницей и дебоширом, а еще любителем шлюх, говорить не стоило. К своей биографии стоит относиться избирательно: из сита с песком выбирать только золотые самородки, все остальное безжалостно выбрасывать в проточные воды жизни. К счастью, у Джакомо Казановы этих самородков было немало.

Его галантный ответ купил с потрохами венгра и очаровал его спутницу. В ее глазах просто сияло восхищение: молодой красавчик, обходительный и смелый, и такая биография!

Когда завтрак подходил к концу, Джакомо спросил:

– Куда вы сейчас держите путь, друзья мои?

– В Парму, – ответила Генриетта. – А куда вы?

Слово «Неаполь» было сорвано ветром новой вспыхнувшей любви с его губ и унесено прочь. Не существовало более никакого Неаполя! И никакой милой Терезы! Была только Генриетта!

Он удивленно поднял брови:

– Как интересно, оказывается, нам по пути.

– А что у вас в Парме? – спросил офицер.

– Встреча с моим другом по Падуанскому университету. Давно приглашал меня, и вот я решил погостить у него недельки две, а потом видно будет.

– Мы счастливы, что вы составите нам компанию, – сияя глазами, с улыбкой ответила дама.

И вот он ехал в их экипаже. Кажется, венгр был совсем не против его компании, хотя женщина, с которой он делил постель, строила молодому человеку глазки. Почему так? Кем они были? Почему она приехала в ту гостиницу в мужском платье? У нее был гардероб. Почему она прилепилась к этому старому венгру, который ей в деды годился? Они путешествовали буквально в ореоле тайны. А ее неосторожная шутка про шпионов? И его взгляд, как удар ножом?..

Джакомо не решался спрашивать их ни о чем, интуитивно понимая, что тотчас пересечет ту черту, за которой эти двое перестанут быть его друзьями. Пока их не допрашивают, они в зоне комфорта. Иначе – война. Впрочем, ему и не интересны были их тайны! Все, чего ему хотелось сейчас, – это следовать за ней, за чудесной Генриеттой. Забери ее сейчас судьба, унеси прочь, вот тогда его сердце будет разбито. Есть такие женщины, не отведав которых, не насытившись которыми, мужчина будет обделенным всю оставшуюся жизнь. Но у такой медали есть и оборотная сторона: отведав такой женщины, а потом уже неизбежно потеряв ее, мужчина может стать несчастным на всю оставшуюся жизнь.

В Парме Джакомо ждал еще более невероятный поворот судьбы. По дороге, рассказывая о своих избранных приключениях, ловя ее взгляды, он все думал, как же он будет отбивать свою Генриетту у этого старого усача? Дойдет до дуэли? Или они просто ограничатся побегом? Нет, его не устроит просто крепкий сон старика, когда он сможет утянуть красавицу к себе в постель. Она ему нужна вся, и не на одну ночь…

Экипаж остановился в центре города, на небольшой площади у гостиницы «Аркадия», напротив стариной церкви Иоанна Евангелиста.

– Кажется, тут нам придется расстаться, – сказала Генриетта.

– Вы меня высаживаете вот так запросто? – изумился размечтавшийся о любви Казанова.

Он взглянул на усача, который хмуро и одновременно весело смотрел на молодого спутника и конкурента. Смотрел как заговорщик и, кажется, с явной насмешкой человека, знавшего куда больше, чем его собеседник. К чему бы это?

– Нет, вы меня не так поняли, Джакомо, – многозначительно улыбнулась она. – Мой спутник покидает нас в своем экипаже. Он человек военный, и у него есть свои цели. Он любезно подвез нас к гостинице.

Ну, это было как гром среди ясного неба.

– Но как такое может быть? – Джакомо вновь бросил быстрый взгляд на старого усача.

– Такое может быть, – хорошо его поняв, ответил венгр. – Еще раз благодарю вас, синьор Казанова, за вашу помощь. Очень надеюсь, что вы позаботитесь о синьоре. А теперь всего наилучшего, я уже спешу дальше. Как офицер, вы поймете офицера.

От сердца у Джакомо отлегло.

– Пойму, – четко сказал он. – И даю слово чести, что позабочусь о даме.

– Отлично, – кивнул старый офицер.

Так хитро Джакомо Казанове подобные женщины еще не доставались! Ее буквально передали ему по наследству. И не какую-то горничную или субретку, что бывало, и часто, а настоящую даму! Изысканную таинственную красавицу.

Оставалось только забрать багаж, распорядиться, чтобы его занесли в гостиницу, и снять номер.

Через пару минут экипаж с венгром покатил прочь.

– Слава богу, – вырвалось у Джакомо.

– Я думаю точно так же, – сказала его спутница.

Теперь уже его спутница! И только его!..

– И он думает именно так, мой несчастный, уставший от меня спутник. – Она кивнула вслед экипажу, который пересек площадь, повернул за угол и исчез навсегда. – И теперь я свободна, по крайней мере временно. Тебя это устроит, милый?

– Вполне, – ответил он.

«Милый!» – это был волшебный аванс! Это обращение обещало им счастливое будущее.

– Скажи мне, почему Парма? – беря ее за руку, спросил Джакомо.

– Это город моего детства. Меня привозили сюда к родным. Я знаю и люблю тут каждую улочку. А еще в Парме есть знаменитый театр Фарнезе, для которого сто лет назад работал великий Клаудио Монтеверди, моя любовь.

– Ты влюблена в музыку?

– Всем сердцем, Джакомо, – взглянув на него, взволнованно ответила она. – Всей душой. Я свожу тебя в этот театр, там еще должен сохраняться блеск былой красоты.

Джакомо просто не верил, какую женщину встретил на перекрестках судьбы. Как же ему было легко с ней, словно он знал ее всю жизнь.

– Я тоже влюблен в музыку, – сказал он. – Моя мать солистка Дрезденской оперы. – Они уже поднимались по ступеням гостиницы. – Бросила меня ребенком на бабушку и укатила на другой конец Европы. Сейчас она живет на пенсионе эрцгерцога и вряд ли уже выступает.

– Невероятно, – проговорила Генриетта. – Как же мы похожи с тобой.

Шла война, и потому в гостинице им предложили записаться в книге постояльцев. Джакомо протянул спутнице перо. Она обмакнула его в чернильницу и вывела: «Жанна дʼАрси». Затем перо взял он и написал: «Джакомо Фарузи».

По дороге на второй этаж он объяснил:

– Фарузи – это фамилия моей матери, певицы и ветреной красавицы в прошлом.

– Ясно.

– А кто такая дʼАрси?

– Я отвечу, но не теперь. Сейчас я хочу выпить вина, пообедать и забраться в постель. К тебе под бочок.

И вновь упоительный, сладостный и нежный аванс!

– Кем он был, твой венгр?

– Что значит – кем?

– Кем он был тебе?

Она усмехнулась:

– Какой ты любопытный.

– Представь себе. Ваша пара вызывала у всех любопытство. Ты в мужском костюме. С этим мрачным стариком. Так кем? – не унимался он. – Не отцом же?

– О нет, не отцом. Ты же видел: мы спали в одной постели.

– Любовником?

– В каком-то смысле.

Чемоданы опередили их – сами путешественники не торопились. Рука Генриетты с перстнями медленно двигалась по широким перилам лестницы. Выражение ее лица было задумчивым и насмешливым одновременно. Но эта насмешливость была обращена внутрь себя. К своим воспоминаниям, к прошлой жизни. Может быть, совсем недавней…

– Так кем же? Не мужем?

Они вышли на этаж, застеленный коврами и увешанный картинами, нежными пасторалями.

Она посмотрела ему в глаза:

– Любовником по случаю. Любовником без любви. Он оказал мне любезность, большую любезность, я предложила ему плату. То, что было у меня.

– Себя?

– Именно.

– Как это… – Он запнулся.

– Цинично?

– Пожалуй, для такой женщины, как ты.

– А какая я, по-твоему?

– Утонченная, изысканная…

– Но ведь я женщина в первую очередь, не так ли? Мне нужен был спутник и защита – здесь и сейчас, – и я это получила в лице майора. И расплатилась с ним. Но он мне сказал, что я слишком молода и резва для него, он предпочел бы даму лет сорока – сорока пяти.

– Как это по-венгерски! – вырвалось у Джакомо.

– Поверь мне, мы мало общались и мечтали поскорее отделаться друг от друга. Когда опасность для меня останется в стороне.

– А была опасность?

– О да, поверь мне.

– Ты поэтому путешествовала в мужском костюме?

– Разумеется. Я же не Жанна дʼАрк. Майор был рад, что передал меня тебе с рук на руки. – Она кивнула на открытые двери номера в отдалении: – Идем, нас ждут. И расплатись со швейцаром.

– Конечно.

Когда Джакомо закрыл дверь и они остались одни, она подошла к зеркалу.

– У меня уставший вид. Конечно, я измоталась за эти недели. – Она обернулась к нему с улыбкой. – Раздень меня, пожалуйста, – попросила она. – Мне будет приятно. Вечером попросим согреть нам ванну.

Он взялся умелыми пальцами расшнуровывать ее платье на спине.

– У тебя ведь в Парме нет никакого друга по университету?

– Конечно, нет.

Они стояли перед зеркалом и общались, глядя в отражении в глаза друг друга.

– Я так и поняла. И ты увязался за нами из-за меня?

Джакомо улыбнулся, потянулся к ней, поцеловал ее в шею:

– Как хорошо ты пахнешь – фиалками…

– Ты не ответил.

– Конечно, из-за тебя. Из-за твоей красоты, из-за твоих глаз…

– Я все это поняла еще за столом. Ты тоже привлек меня – еще в той гостинице, когда выпроводил этих негодяев. Я уже тогда поняла, что ты прилепишься ко мне. Как и когда, я не знала. Но была уверена, что так случится. – Платье было расшнуровано, он положил ладони ей на плечи, но она задержала кисти его рук с перстнями на пальцах. – И так случилось, милый Джакомо. Так случилось…

Казанова потянул ее платье с плеч вниз, и оно соскользнуло, открывая ее грудь, потом живот, а затем и бедра. А затем платье упало к ее ногам.

– Как я тебе? – спросила Генриетта.

– Ты именно такая, какой я тебя представлял и о какой мечтал. Само совершенство…

Она повернулась к нему, обняла его за шею:

– Спасибо. И тебя не смущает, что ты вырвал меня буквально из рук другого мужчины? Вытащил из его постели?

– А тебя это не смущает, милая?

– Я слишком умна, чтобы смущаться от чего бы то ни было. – Она поцеловала его в губы. – Чего болтать – неси меня в постель.

4

Уже скоро Джакомо понял, что влюблен, как никогда раньше. Да, эти мысли приходили к нему с каждой новой женщиной, которую он встречал и в которую влюблялся. Но тут было что-то новое. Он уже догадывался, что именно, и счастье разливалось в его сердце от этой догадки, и невыразимая горечь, потому что потерять приобретенное стало бы для него роковой трагедией. Но пока что счастья было много больше.

К вечеру прислуга согрела им большую кадушку с водой, рядом с которой они поставили стол, заставленный блюдами с яствами и бутылками с вином. Далеко за полночь они перебрались в постель, и тигриная страсть его любовницы, его удивившая, ее ненасытность в любви, которая утомила старого майора, вознесла Джакомо к небесам. Он видел, сколько удовольствия доставлял ей, и от этого его удовольствие становилось во сто крат сильнее. Они наполняли и переполняли друг друга, и все слова, которые они говорили в промежутках между любовными схватками, становились поэзией. Даже когда речь шла о самом земном, о самом плотском. А может быть, именно в эти минуты. Теперь его догадка обретала ясные черты. Он нашел свою половинку во всем: во вкусах, в темпераменте, в биении сердец, в ароматах, в духовном единстве. Они буквально сцепились в любовном замке и на несколько дней нарочно потеряли ключ.

Стариком в замке Дукс он, Джакомо Казанова, растрогавшийся, со слезами на глазах напишет о той первой ночи и о той богине, которую назовет главной из своих многочисленных любовей:

«Какая ночь! Какая женщина эта Генриетта, которую я так люблю! Которая сделала меня таким счастливым!»

Они решили задержаться в Парме подольше. Генриетта вспоминала город детства, Джакомо открывал для себя родину отца и был несказанно рад, что делает это в компании с любимой женщиной. В постели они проводили время почти до обеда, долго трапезничали, потом без спешки одевались, перемежая все действия поцелуями и объятиями, а после выходили на площадь и гуляли по городу. Он сразу купил ей лучшие платья, сам наряжался, как это любил: в роскошные камзолы с позолоченными или серебряными пряжками, предпочитая черный бархат, с роскошными жабо, в самые дорогие шляпы с перьями. У его пояса неизменно была шпага в ножнах, говорящая о том, что он самый настоящий кавалер. На пальцах сверкали перстни.

В эти дни в Парме повсюду было множество иностранцев, все время слышалась испанская и французская речь. Играли скрипки, звенели бубны и тамбурины. Много было песен и танцев. И в первую очередь испанских. Парма со дня на день ждала прибытия своих хозяев – Филиппа Бурбона Испанского, сына короля Испании Филиппа Пятого, и Марии Луизы Елизаветы Французской, дочери Людовика Пятнадцатого Бурбона. В народе их называли уже по-простому, совсем по-домашнему: «Дон Филипп и Мадам Французская». Два Бурбона должны были дать Парме новую династию. Скрипки, гитары, виолончели, бубны – все звенело и пело в эти дни на улицах Пармы.

– Удиви меня, – когда они пробирались через гуляющую толпу, вдруг сказала она.

– Что это значит?

– Подумай.

– Я мало удивлял тебя в постели?

– О, ты много удивлял меня в постели, но и я отвечала тебе тем же. Разве нет?

– Пожалуй.

– А теперь удиви меня здесь, на улице, в этой толпе.

– Господи, что же мне сделать? Даже представить страшно.

– Говорю же: подумай.

Джакомо огляделся и сразу увидел трех бродячих музыкантов, как видно, семью: пожилого скрипача, мальчика с флейтой и девочку с бубном.

– Да будет так, – сказал он и направился к ним.

Трио как раз заканчивало народную песенку.

– Эй! – Джакомо показал серебряный дукат музыканту и кивнул на скрипку: – Одолжишь мне инструмент, приятель?

– Да, синьор, – поклонился тот, на лету перехватил монету и протянул свой инструмент незнакомцу. – Только будьте с ней бережны – она часть моей души.

– Буду, приятель, – кивнул Джакомо.

Он привычным движением взял скрипку, положил ее на левое плечо и занес смычок. Затем подмигнул мальчишке и прошептал:

– Тарантеллу! Неаполитанскую! Готов?

Мальчишка азартно кивнул в ответ и весело заиграл на флейте. Мелодия бойко полетела по улице. Девочка ударила бубном в ладошку. И тогда Джакомо, подмигнув Генриетте, даже рот приоткрывшей от удивления, сам нанес первый удар смычком по струнам. Сколько раз он играл эту мелодию на городских праздниках в Венеции! В ее кабаках, в деревенских усадьбах, где люди не против были броситься в пляс под веселую музыку. Старый скрипач, мальчик и девочка были поражены тем, как богатый господин при шпаге играет на их старенькой скрипочке, словно подарив ей новую жизнь. Вокруг них тотчас же образовался круг.

Генриетта огляделась, взяла с мостовой шляпу и стала бойко обходить слушателей:

– Синьоры и синьорины, прошу вас подать нашим маленьким деткам, которые очень голодны! Не жалейте денег, синьоры! Вы же не хотите, чтобы они умерли с голоду?

Богатая чудачка-синьора привлекала к себе внимание. В шляпу полетели мелкие серебряные и медные монеты. Когда тарантелла была окончена и последний веселый аккорд замер, им бурно захлопали в ладоши. Кланялся Джакомо, кланялась Генриетта, так быстро подхватившая роль уличной музыкантши, кланялись мальчик и девочка, смущенно кланялся их отец.

Генриетта протянула шляпу с монетами старому бродячему музыканту:

– Купите вашей девочке новое платье, синьор.

– Да, синьора, – поклонился тот. – Непременно, синьора.

Они двинулись своей дорогой.

– Ты полон сюрпризов, мой милый Джакомо, – покачала она головой. – И оттого еще интереснее.

– Теперь удиви меня ты, – с вызовом сказал он.

– Я мало удивляла тебя в постели? – повторила она его вопрос.

– Ты отлично удивляла меня в постели, но теперь удиви меня здесь, на улице.

– Что я должна сделать?

Он пожал плечами:

– Подумай. Только не пытайся поцеловать полицейского. А то нас схватят проклятые сбиры и посадят в клетку.

– А что, это идея. Вон того усача, например?

Но его уже занимала другая картина.

– Посмотри, – кивнул он вперед, прихватил ее за руку и увлек в круг тесно собравшихся ротозеев.

Толпа окружила двух роскошных танцоров и двух музыкантов. Там было на что посмотреть! Джакомо немедленно оказался захваченным бесподобным танцем – темпераментные испанец и испанка схватились под ритмичную музыку так, будто оспаривали первенство, кто из них сильнее и кто будет победителем. Танцор был в черном костюме с бахромой и широкополой шляпе, она в роскошном кроваво-красном платье, вздымавшемся и открывавшем юбки. Для танцоров зрители образовали широкий круг. А они, то жадно обнимая друг друга, то отталкивая, но не отпуская рук, боролись и любили друг друга в бурных и нескромных движениях.

– Знаешь, что это за танец? – прильнув к плечу любовника, спросила Генриетта.

– Нет, подскажи.

– Это пасодобль – самый страстный испанский танец. Когда-то и я училась ему, еще девочкой. У нас в замке был отличный учитель танцев из Валенсии, его выписал мой отец. Как он отбивал каблуками ритм и прихлопывал в ладоши! Я была по уши влюблена в него…

– В замке?

– Что ж, – она интригующе подняла на него глаза, – вот я и проговорилась: у нас был замок.

– Я так и знал, что ты беглая герцогиня, – усмехнулся он.

– Может быть, просто графиня?

– Может быть. Но не меньше.

А два танцора как раз входили в раж, и музыка становилась все быстрее, громче, четче, словно сейчас должно было что-то случиться.

– Как они хороши! – зачарованно проговорил Джакомо. – Они похожи на нас, вот что я вижу!

– Верно, а что означает этот танец?

– Да говори же, – не сводя глаз с танцоров, потребовал он, – не набивай цену.

– Это самый трагический испанский танец. Так говорил мне учитель танцев Карлос. Он олицетворяет бой тореадора и быка. Мужчина – всегда тореадор, женщина – всегда бык, которого он должен убить. Проткнуть шпагой его сердце.

Грянул последний аккорд – и танцовщица безжизненно упала спиной на руку танцора и замерла на ней.

– Он убил ее? – спросил Джакомо. – Черт, он убил ее…

– Да, милый, он ее убил. В любовной схватке. Ведь любовь и смерть всегда идут рядом друг с другом.

– И всегда танец заканчивается именно так?

– Да, в танце партнер всегда убивает партнершу.

Публика разразилась аплодисментами. Танцовщица ожила и с улыбкой долго еще кланялась зрителям, а танцор, мрачный и гордый, то и дело прокручивал ее и показывал со всех сторон, и ее платье поднималось распущенным колоколом, показывая юбки. Партнер как бы говорил: все аплодисменты – ей, моей ненаглядной!

– Но только в танце, – вдруг заметила Генриетта.

– Что? – разглядывая жаркую фигуристую испанку, такую ловкую и резкую, готовую к бою, не понял Джакомо. – Поясни, милая.

– Она хороша?

– Неплоха. Но ничто в сравнении с тобой.

Генриетта улыбнулась тому, как быстро он выкрутился.

– Партнер убивает свою партнершу только в танце. А в жизни очень часто разъяренный бык поднимает на рога тореадора, ломает, рвет, как соломенную куклу, и топчет его насмерть. Я видела такую смерть в Испании – она страшна… У меня есть идея, милый.

– Да?

Она вытащила его из толпы и повела по улицам Пармы.

– Куда ты ведешь меня?

– Узнаешь.

Так они дошли до дворца и театра Фарнезе.

– Заплати сторожу, попроси пропустить нас осмотреться. Одним словом, придумай что-нибудь.

Джакомо немедленно все выполнил. В оркестровой яме у стульев стояли инструменты, скрипки лежали сверху, повсюду были пюпитры и нотные тетради. Музыканты отсутствовали. Но, судя по всему, сегодня непременно должен был состояться концерт.