Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 303 (всего у книги 359 страниц)

3

Они отлично проводили время. Ходили в театр, сидели в недорогих богемных кабачках. И он думал: вот, кажется, я нашел свою землю обетованную. Мария познакомила его со своими друзьями – да, они ревновали к нему, но что поделаешь? Особенно «два брата акробата», как он прозвал их, Игорь и Вениамин. Они все делили ее, не могли определиться, а тут пришел варяг и занял их место. Но смирились. Желание влюбленной женщины – закон.

Вениамин даже отдал им свою вторую машину – старую «Ниву». Она хорошо бегала по любым зимним кочкам. Правда, сказал напутственное слово: «Если ты обидишь Машеньку, мы тебя, Родион, утопим в нашем озере. Помни об этом». Он не сказал, что мог бы сейчас одним прикосновением руки к голове этого балбеса отправить его на больничную койку или даже убить. По собственному желанию, зато спросил: «А где ваше озеро?» Они выехали туда пару раз с Марией – Забытое озеро, оно так называлось, представляло собой гигантский каток, куда ездили с коньками горожане. А заодно и костерок развести, мясо или сосиски на шампурах пожарить, водочки и вина выпить. По краям озера сидели над лунками на походных ящиках закаленные рыбаки в тулупах, а кое-кто и в палатках, чтобы не скукожиться от ветра.

Так проходила зима. Они так и не переехали в ее квартиру – остались жить в мастерской. Мария много рисовала, это были зимние пейзажи. Она сказала, что устала от портретов. Что после того случая, когда она внезапно уснула, как будто отключилась, словно разряд в ее организме закончился, она больше не хочет рисовать лица. Что-то раздражает и отталкивает ее в них. И даже пугает. Она призналась ему в этом ночью. Сказала: слишком много лиц прошло мимо, хватит пока. Пусть будет природа.

Он же подумал о том, что вмешался в процесс гениальной художницы, нарушил его. Что-то взял и поломал в ней. Опять он оставлял следы, портил кому-то жизнь. С другой стороны, он ей подарил искреннюю любовь. По крайней мере то, что сам считал любовью.

О пропавшей картине он вспоминал все реже. Но как оказалось – напрасно. Он как-то рассматривал ее полотна, и одно оказалось к нему тыльной стороной. На холсте был приклеен фирменный знак: «Мастерская Марии Велесовой».

– У тебя на всех холстах этот знак?

– Ага, – ответила она. – И на холстах, и на картонах. Я же – фирма. И подпись в правом нижнем углу, когда картина закончена.

– Ясно.

Эта тема возникла сама собой. А спустя пару дней она накрыла его, подобно штормовой волне, с головой. Хоть пузыри пускай!

От соседей он уже слышал, что какую-то раму под лестницей нашла уборщица и вынесла ее на помойку. Сама уборщица подтвердила, что нашла залепленную газетой грязную раму и выбросила ее, потому что нечего раскладывать мусор по подъездам. Он сказал: и правильно, что выбросили.

Если бы в начале весны он не застал Марию сидящей за компьютером в оцепенении.

– Родион…

– Что, милая?

– Мне кажется, я схожу с ума. Посмотри…

Он подошел к монитору и тоже оцепенел. Но по другой причине.

– Это же ты, только какой-то другой, страшный, будто из зазеркалья…

Как же быстро и правильно она нашла определение его портрету!

– Да, похож, – пробормотал он.

– Да какой похож? Это же ты! Но что самое главное – это же моя рука. Только я так могла нарисовать! Это мой стиль, понимаешь? Я мазки узнаю! Мой стиль, моя рука и мой портрет? И твое лицо? Как это все понимать?

– А что это за техника?

Он вспомнил, что заклеил холст газетой, она должна была смазать масляную краску, ничего не оставить от написанного образа, но он был! А он еще втопил газету рукой получше, покрутил! Как такое могло случиться?

– Именно так я пишу темперой, вначале лессировки, а потом…

– Что значит темперой?

– Это краска, ею пользовались художники всех веков. Часто начинали темперой, а заканчивали маслом. Темпера – водяная краска и сохнет так же быстро, как гуашь. Но весь смысл в ее прочности, в том, что ее уже не разведешь, она превращается буквально в камень.

Вот почему изображение не стерлось – оно запеклось сразу после того, как улеглось на холсте. Газета просто облепила влажную картину, но почти ничего не нарушила. Как же он не догадался просто изрезать холст на куски и выбросить на помойку? Но он так и хотел – проклятая уборщица опередила его!

– А если я написала этот портрет? – спросила Мария.

– Как это?

– Не знаю. Написала и забыла.

– А такое возможно?

– Не знаю! Ты мне скажи, откуда он мог взяться? На портрете изображен ты, Родион.

– А какая подпись? Кто автор?

– Да никакой. Просто кто-то сфотографировал холст, посмотри, прямо на улице, на фоне дома, может, у какой-то мусорки, видишь, край картонного ящика, и выложил в интернете среди других работ. Даже не написал: «продается». Сейчас такого добра в инете пруд пруди. Но у этого фотографа, Ф. Семечкина, куча таких работ. Он какой-то странный коллекционер чужих полотен…

Он хотел вновь обхватить ее голову руками, сжать кольцом, от которого ее мозги закипели бы вновь, и внушить ей то, что ему нужно. На этот раз внушить наверняка. Что изменило бы всю ее жизнь. Он мог бы приказать ей стать счетоводом, флористом, собакозаводчиком, агрономом, сварливым старшим бухгалтером в местном домоуправлении! Но он не мог так поступить, теперь уже не мог. Когда-то – да, его бы даже это развлекло, но не теперь! И не с этой женщиной! Он уже искалечил ее, появившись рядом с ней, но причинить ей большее зло он не имел права. Лучше было бы сдохнуть.

– Давай прогуляемся, – предложил он. – По городу? Или съездим куда-нибудь? Что нам стоит? Кто нам мешает? А по дороге поразмышляем, как такое могло случиться.

– Поразмышляем по дороге? – рассеянно переспросила она. – Хорошо, куда угодно. Только не дома. Не могу здесь быть.

Они быстро собрались и вышли. Он прихватил из бара бутылку коньяка. На всякий пожарный.

– Едем за город, – сказала она.

Он интуитивно понял, что она хочет на Забытое озеро. Стемнело, когда они были за городом. Две стены леса и снежная трасса проложили для них коридор – ни свернуть, ни объехать. А потом слева открылось оно – их «счастливое озеро», как он сам назвал его.

Он поставил машину на том берегу, где старался останавливаться всегда. Летом тут был кемпинг, зимой – снежная гора и веселые компании с крепкими напитками. А внизу – расчищенный доброхотами каток. А сейчас, по ранней весне, озеро обезлюдело, его обходили стороной даже рыбаки.

– Мне показалось, что за нами едут, – сказал он. – Ты не заметила?

– Нет. – Она отрицательно покачала головой.

Что за вопросы? Ей точно было не до того. Но он почти наверняка заметил хвост. Но кто мог их преследовать? Кому они нужны?

– Коньяка хочешь? – спросил он.

– Конечно, – ответила она.

Он достал из сумки бутылку, свинтил крышку, сказал:

– Сейчас достану стаканчики.

– Не надо, – ответила она.

Взяла у него бутылку, приложилась к горлышку и стала пить коньяк большими глотками.

– Эй, эй! – окликнул он ее.

– Что, жалко?

– Тебя жалко, дурочка. Окосеешь.

– Меня тебе жалко? Дурочку жалко?

– Да, а что?

Она приложилась и вновь стала жадно пить.

– Да хватит уже! – рявкнул он, шагнул к ней и вырвал бутылку у нее из рук. – Что за комедию ты играешь?

– Я играю? Так я у нас комедиантка?

– Ну не я же? – Он поставил бутылку на капот машины.

Холодный весенний ветер сильно задувал с озера.

– Скажи мне честно, Родион, я написала этот портрет в те часы, которые якобы спала?

– Что? – не понял он.

Вернее, он понял все, но сделал вид, что она просто поразила его этим предположением.

– Ты слышал меня. Я увидела то, что не должна была увидеть, да? Стоя за мольбертом, когда рисовала тебя?

– О чем ты, милая?

– Милая? Я – милая? Кого я увидела в тебе? Что это была за догадка, что ты лишил меня памяти?

– Я лишил тебя памяти?

– Не повторяй за мной слова – так делают бестолковые нашкодившие школьники! А не взрослые мужчины! Твои руки – это же как две молнии. Ты же сварил мне мозги.

Ярость охватила его:

– Хватит, хватит, хватит!

– Эту фразу ты повторял, когда лишал меня памяти? Да кто так вообще поступает? Кто ты такой?

– Ты знаешь кто.

– Понятия не имею.

Он шагнул к ней, но она шарахнулась от него назад, наступая в глубокий снег.

– Ты сейчас сковырнешься.

– И ладно. Твои руки, – повторяла она, – я уже поняла, что ты можешь ими творить чудеса. Страшные чудеса! – Она отступала назад, а он шел за ней. – Ты же колдун, да? Современный колдун? Экстрасенс? Только дотронешься до человека, и он с копыт? Или просто теряет память?

– Ну хватит уже, Маша, ты пьяна.

– Конечно, пьяна, и слава богу. Со мной такой тебе будет справиться куда сложнее!

– Остановись!

– Не приближайся ко мне! – что есть силы завопила она и, то и дело проваливаясь в снег, бросилась бежать в сторону озера.

Вернее, она уже была на его краю и теперь только продвигалась к середине.

– Там опасно! – крикнул он ей вслед. – Слышишь, Маша?! Опасно!

Он побежал за ней, она как раз обернулась.

– Знаю! Вспомнила! Все знаю! – крикнула она сильно и так яростно, что он остановился. – Знаю, кого увидела, когда рисовала тебя! Ты – не ты! Это – маска! Ты – тот злобный старик, проклятый вампир, готовый уничтожить весь мир потехи ради! Вот кого я увидела! Вот почему ты лишил меня памяти.

– Как видно, не до конца, – громко бросил он.

– Как видно, – кивнула она.

– Пожалел, наверное.

– Наверное.

Он вновь кинулся за ней. И она повернулась и побежала прочь – только бы от него – и опять к середине озера, где наметилось огромное темное пятно – будущая полынья.

Мария выскочила на нее – на самую середину. И тогда же взглянула на другой берег. Там стояла женщина в белой шубке и шапке, рукой в перчатке сцепив воротник на груди. Стояла и смотрела на нее – глаза в глаза. Смотрела с улыбкой и как будто прощалась. И тут под ногами Марии раздался сухой треск – и она, только тихо ойкнув, провалилась вниз с такой скоростью, с какой камень падает с крыши. Вот она была – и вот ее уже нет. Никакой ледяной крошки, всплесков рук и криков.

Он подбежал к началу темного пятна, это был таявший лед, и замер. Он не понимал, что делать. Да и кто бы понял? А потом увидел, как под ним медленно проплывает хватающая ртом ледяную воду, с глазами, полными ужаса и близкой смерти, женщина.

– Маша! – рухнув на колени, закричал он. – Маша!

Но так продолжалось недолго – потом лицо ее стало уходить во тьму ледяной воды. И только ее глаза, сейчас угасающие, все еще были широко открыты. Он многое повидал на белом свете, но ему не верилось, что это происходит с ним. И с ней. С рыжеволосой счастливой девушкой, которая оказалась его соседкой по купе.

– Ты сейчас и сам провалишься, дядя, – услышал он за спиной голос и обернулся назад. Метрах в десяти от него стоял Тифон в полушубке и улыбался в бороду. – С ней все кончено. Погибла красотка. Увы. Ползи ко мне, дядя. Только не вставай раньше времени.

Но ему не хотелось никуда ползти. Он поднял голову и увидел на том берегу ее – в белой шубке, в какой увидел ее однажды в пригородной электричке под Москвой.

– Как вы меня нашли, Тифон? – вполоборота спросил он.

– А ты догадайся, дядя. Вроде как не дурак.

– Видимо, дурак, – прошептал он и уставился в сизый лед под собой, под которым чернела ледяная озерная пропасть.

4

Долгополов и Крымов лежали в снегу и смотрели каждый в свой бинокль в сторону Забытого озера.

– И мы не могли ее спасти? – спросил детектив.

– Увы, Андрей Петрович, увы.

– Но почему?

– Вы знали, что у них будет ссора на озере? А у них была ссора.

– Не знал.

– Вот и я о том же. Мы в полукилометре от них. Мы бы успели сразиться с Лилит и ее зверюгой, а потом спасти девушку из-подо льда?

Крымов покачал головой:

– Нет. Но это ужасно, что она погибла у нас на глазах.

– Как ужасна сама жизнь. Едем назад. Не хочу обморозиться и не желаю пересекаться с этими монстрами на дороге. Итог может быть непредсказуем.

…Крымов был за рулем. Джип быстро приближался к городу.

– Они нашли Горецкого так же, как и мы?

– Даже не сомневаюсь в этом. По его портрету. Кирилл Кириллович недаром обладает сверхъестественным чутьем. Увидел в интернете портрет неизвестного, раскрутил клубок, вычислил город, нашел владельца картины, заплатил за информацию, чье полотно, и все стало ясно. Уверен, Лилит прошла тем же путем.

– И все-таки, все-таки, – замотал головой Крымов, – как мне жалко эту художницу. За что ей такое?

– Андрей Петрович…

– Да?

– Ни один злодей не может убить человека по своей воле. Только в том случае, если нить жизни этого человека уже подрезана на самом верху, если его часы истекли. Злодей лишь исполнитель, залетный палач по найму. Этой ночью, в этот час и в эту минуту срок жизни Марии Велесовой подошел к концу. Уверен, никто не хотел ее смерти – ни Горецкий, ни Лилит, ни ее верный пес Тифон. Просто так вышло – в этом и есть печаль нашей жизни на земле. Смиритесь, друг мой. Подумайте лучше о том, что они нашли его и вновь заставят делать свои темные дела. А он, как мне кажется, уже сыт ими по горло…

Глава третья
Последний штрих1

Он услышал посвист. Почти соловьиный. Очень знакомый. Кто-то ловко выводил «Сердце красавицы». Открыл глаза – над ним был низкий потолок с тонкой трещиной и плашкой отпавшей известки.

– Ну что, оклемался?

Это был знакомый женский голос – мелодичный и красивый, немного надменный, который сейчас он меньше всего хотел услышать в своей жизни. Любой, хоть рычание льва, только не этот голос.

– Где мы?

– В гостинице, господин беглец. Я уж хотела тебе капельницу поставить. Чтобы наверняка. Пока ты только человек и можешь двинуть кони. Так, кажется, сейчас говорят?

Он оглянулся на голос – она сидела слева на диване, поджав под себя ноги.

– Но Тифон сказал: ничего, оклемается. Нечего привлекать внимание. Полежит, очнется.

– И я оказался прав, – услышал он с другой стороны комнаты. – Проснулся дядя.

Он приподнял голову – в другом конце гостиничного номера в кресле сидел огромный бородач с журналом в руках и усмехался, глядя ему в лицо.

– Это был просто стресс, – сказала женщина. – А я-то поначалу подумала – сердце.

– А где она? – спросил он. – Мария?

– Твоя Мария? – вздохнула женщина. – Ее больше нет. Разве ты забыл? Она провалилась под лед и утонула.

– Я помню…

– Так в чем вопрос?

– Это ты убила ее?

– С какой стати? Ей суждено было погибнуть в этот день. И заметь, не я отмеряю эти сроки. Я тут бессильна. Ужасно то, как она погибла, при каких обстоятельствах. Какой кошмар она унесла с собой. Под личиной еще молодого, с сединой, обаятельного красавчика она разглядела старого беспощадного монстра. Угадала! И когда осознала весь ужас того, что ее обманули и предали, она провалилась под лед и захлебнулась ледяной водой. Вот в чем горечь и печаль этой ситуации, Горецкий. Все, чего ты касаешься, погибает. Или принудительно сгорает в огне, как тот человечек, которого ты связал и сжег вместо себя на Рублевке.

Он разом вспомнил многое. Тот мошенник, который просил научить его многому, а он поставил условие: ты станешь моей копией. И мошенник согласился, но в результате оказался на костре. Впрочем, этот человечек не волновал его вовсе. Сгорел, туда ему и дорога. Он вспомнил другое, страшное. Что и хотел бы вычеркнуть из памяти, да был не в силах. Как лежал на льду, боясь пошевелиться, а потом увидел ее под прозрачной коркой, подхваченную подземным течением и медленно проплывающую прямо под ним с широко открытыми от ужаса глазами, бьющую из-под воды по льду ладонями. А потом уходящую в темную озерную зыбь…

– Ее нашли?

– Да кто же сейчас ее будет искать? – вступил в разговор Тифон. – Теперь уж когда сойдет лед…

– Жаль ее, – сказала Лилит. – Талантливая была девушка. Даже чересчур. Одного только не понимаю, как тебе хватило ума сойтись с ней? Привязаться к ней? Полюбить. Если ты вообще способен на это чувство. Так подставить ее знакомством с самим собой?

– А если я способен полюбить? Не подумала об этом? Если я не мог пройти мимо нее? – Он даже приподнялся на постели. – Если бы я умер от одиночества без нее!

– Да, но умерла она! Все было у нас на глазах, Горецкий. Когда она раскусила тебя и побежала прочь, ты готов был догнать ее – и в случае опасности утопить своими руками в той же проруби. Так что не говори нам про чувства. Другое интересно: так ловко изменив внешность, уничтожив все следы прежнего человека, ты должен был забыть обо всем и обо всех. Забыть про любови и привязанности. Забиться в самый дальний угол и жить тихо, как мышь. Но ведь нет – полез под кисть художницы! Ты бы еще на телестудию приехал, в Останкино: снимайте меня, вот он я! Расскажу вам о своей нелегкой судьбе!

Тифон хохотнул с кресла:

– Да уж, умен, ничего не скажешь!

– И нашел самую гениальную, которая смогла передать твое нутро и оставить твою визитную карточку всему миру. Как же я смеялась, когда увидела твой оригинальный портрет в интернете. Портрет твоей души, Горецкий. Тифон тоже смеялся, кстати.

– Да, было весело, – подтвердил бородач. – Помню, я еще сказал: вот дурья башка! Совсем с дуба рухнул.

– А я добавила: на всякого мудреца довольно простоты. И вот ты перед нами, на этой гостиничной кровати. Жив-живехонек. И готов к будущим подвигам, конечно.

– К каким еще подвигам?

– Ты просил в жены Елену Прекрасную – греческую царицу. Хотя бы на сутки, но просил. Задание очень сложное, но выполнимое.

– Ты смеешься?

– Что еще такое?

– Я не хочу никаких греческих цариц, – сказал он. – Я хочу только одного: покоя.

– Ну да, – кивнула она. – В маленькой вилле на берегу Средиземного моря.

– О чем ты? – поморщился он. – Впрочем, идея мне нравится.

– Кто бы сомневался, – усмехнулась Лилит. – Но вот что я скажу тебе. Выбор у тебя небольшой.

– Какой именно?

Она сбросила ноги и встала с дивана. Крякнув, поднялся с кресла и Тифон. Лилит подошла к кровати. Она сейчас улыбалась самой очаровательной из своих улыбок.

– Либо ты уходишь в сказочную страну древних богов – как это сделать, я тебе скажу. Либо ты садишься в тюрьму за убийство Марии Велесовой, за ту вакханалию, которую ты устроил в ночном клубе «Меркурий-холл», за массовое сожжение сектантов в доме на Котельнической набережной, за убийство еще одного человечка, которого ты выдал за себя, привязав его к стулу и спалив заживо, и еще за десяток преступлений. Разгулялся ты не на шутку! Тебе еще и профессора Чумакова припомнят. Не ты ли ему пожелал броситься с крыши? Доказательства будут. Теперь уже я с тебя не слезу, Горецкий, не выпущу из виду и заставлю заплатить по счетам. Тебя запишут в первые маньяки двадцать первого века. В учебники войдешь.

– А может, рискнуть?

– Рискни, рискни. Я тебе такого демона в камеру подсажу…

И вновь Тифон не выдержал и расхохотался. Но Горецкий не обратил на это внимания.

– Ты сказала: «Пока ты только человек». Что это значит?

– Всему свое время. Я даю тебе недельку на раздумье, а потом начну судебный процесс: «Народ против Горислава Горецкого и Хана Барбакана». Так вот, оклемайся, погрусти, потоскуй, а потом позвони по этому номеру – Она ловко и метко бросила ему на грудь визитку. – Это уже вторая, кстати. В Москве через неделю. И не заставляй себя ждать.

Сказала и двинулась к дверям.

– Можешь сегодня нажраться, дядя, – подмигнул ему Тифон и вразвалку двинулся за своей хозяйкой. – Чао!

2

Электропоезд вез его в Петербург. Он обреченно смотрел на пролетающие за окном «Сапсана» окрестности – все стремительно убегало назад, как и его предыдущая жизнь. Стоила она чего-нибудь или нет? Интересный вопрос. Познав светлую сторону мира, видную всем, вкусив ее плодов и не насытившись, он попросил другое блюдо. И ему дали. Посадили за длинный стол, укрытый скатертью-самобранкой, вручили нож, ложку и вилку, и он взялся за дело. Узнав тайную изнанку мира со всеми ее чудесами, познав Вселенную, разделавшись с врагами, соблазнив многих женщин, обманув многих мужчин, поразив и пленив великой силой, посидев на краю лунного кратера, наконец, что еще он мог предложить себе в награду? Он обвел вокруг пальца даже богиню Лилит, но по глупости выдал себя. Так ему и надо, тщеславному гордецу. И вот последний каприз – Елена Троянская. Самая прекрасная женщина на земле. Она должна стать его. Но при каких обстоятельствах? Как это может случиться? Он что, отобьет ее у мужа Менелая? Или схватится с бою с Парисом, в которого она, кстати, влюблена как кошка? Сама Афродита постаралась! И куда он против этой богини? Против героев античного мира, красавцев и качков, и всемогущих богов Олимпа? Сам Зевс, если верить легенде, был отцом Елены, а матерый герой Тесей украл ее и овладел спартанкой, когда та была еще подростком. Не удержал своего достоинства в тоге! И куда он, авантюрист Горецкий, против героев Эллады? Смеетесь вы, что ли, в самом-то деле?

Неважно. Уже наплевать. Грядущий день подскажет.

Главное, что прекрасное тело Елены и ее вожделенное лоно должны были стать тем самым краем вселенной, с которого он, Горислав Игоревич Горецкий, потом рухнет вниз. Как с Эвереста. Впрочем, стоит повториться, ему было наплевать. Лилит победила – он не хотел попасть в тюрьму, стать посмешищем, сидеть десятилетиями в одиночной камере, да еще в маске и кандалах, чтобы вякнуть и пошевелиться не успел, как особо опасный преступник-гипнотизер.

Она пообещала ему все эти удовольствия, и он поверил ей.

Да! А еще были охотники – те самые, что гонялись за ним как сумасшедшие по временам и пространствам. Кто такие? Чего им-то надо? На кого работают, кому служат? Горецкий усмехнулся: он слышал их под дверью библиотеки, как они скреблись и ругались, а потом воздушный корабль с книгами унес его в другую вселенную, а этим ищейкам осталось нюхать библиотечную пыль. Ладно, дуракам закон не писан. Пусть рыщут охотничьи псы.

«Сапсан» был уже на подлете к Петербургу. Ах, прошедшая неделя! Как и посоветовал Тифон, Горецкий поначалу запил. Так прошло три дня. Еще пару дней ему понадобилось, чтобы оклематься. И только потом он купил билет на самолет и прилетел в Москву. Дождавшись исхода седьмого дня, он взял визитку и позвонил. Место назначил сам. Они встретились на замоскворецкой стороне, у скульптурной композиции, посвященной грехам человеческим и несчастным детям.

– Как символично, – изрекла Лилит. – И почему именно здесь?

– Я подумал, тебе будет приятно смотреть на то, чему ты потворствуешь тысячи лет подряд. Что скажешь?

– Хамишь мне? Чем ты недоволен, Горецкий? Ты сам напросился. Сам пожелал и получил сполна. Ты сейчас как сто ходячих академий в одном флаконе. И тебе опять плохо?

– Я не думал, что знания могут быть так обременительны.

– Все вы не думаете, пока рак на горе не свистнет. Давай-ка о деле.

– Давай, – кивнул он.

– Тут не обойдешься простым зеркалом, которое ведет в запредельный мир теней, магии, колдовства. Мир Трои – реален. Зеркало, через которое можно пройти в античный мир, должно быть еще старше этого античного мира. А значит, лучше всего обратиться к Египту. Ближайшее зеркало, через которое ты сможешь пройти в античный мир, находится в Эрмитаже, в Египетской коллекции. Ты купишь билет в конце рабочего дня, пройдешься и остановишься в простенке между двумя фараонами.

– И что мне сделать, прикинуться ветошью?

– Почти что. Ты же властелин грез. Сядь на скамью и внуши проходящим зевакам, что ты мумия Рамсеса.

– Смеешься надо мной?

– Почему нет? Ты же король гипноза! Да еще владеющий тайными знаниями. Я до сих пор точно не знаю, как ты сумел докопаться до финальной точки в жизни каждого из тех балбесов, что протянули мне руки за «шарами времени». Ты же заставил убиться целый клуб с молодежью, показав им их собственную смерть. А тут – просто пустяки. Камеры я беру на себя. Когда музей закроется, позолоченное зеркало Рамсеса будет к твоим услугам. Немного волшебной пыли, и оно оживет. И тогда – попутного ветра, Горислав Игоревич. Вас будет ждать самое увлекательное любовное приключение в вашей жизни!

– Это же безумие, ты понимаешь?

– Конечно, но ты справишься. Ты – уникум, Горецкий. Король безумных проектов. Поэтому ты нам так и понравился.

– Кому это нам?

– Догадайся. А пока что до встречи в Питере.

Сказала, прошла мимо двух оловянных деток с завязанными глазами, спустилась по ступеням и пошла своей дорогой через парк. А он повернулся к одной из фигур этой композиции, к человеку-носорогу, хищному и жестокому, и еще долго смотрел на него. Мерзкая личина! Именно такую морду увидела Мария, Машенька, когда рисовала его.

Он постоял так минут пять, а потом и сам направился ловить мотор и ехать в гостиницу собирать вещи.

…И теперь «Сапсан» приближался к вокзалу Северной столицы.

Очень скоро он ехал в Эрмитаж. Вот и Дворцовая набережная. Когда-то воздух Питера окрылял его, ветер с Невы и Финского залива бодрил как терпкое вино в осеннюю непогоду и как шампанское – в летние дни. Теперь тут для него все пахло сыростью и тленом, как зимой в затопленном погребе.

В Эрмитаже он все сделал по инструкции – купил в кассе билет, отыскал Египетский зал, в котором не был уже очень давно, нашел гробницы двух фараонов, но оставил их, еще было не время, и подошел к медному зеркалу времен Семнадцатой династии.

Елена жила предположительно в двенадцатом веке, зеркало пришло в современный мир из века этак пятнадцатого до новой эры. Пока что это был просто начищенный до блеска прямоугольник меди, но когда к нему подойдет Лилит и бросит в него щепоть своего порошка, оно оживет! И станет как магнитом притягивать к себе. Он-то знал это притяжение зеркал! Волнующее, пугающее и так много обещающее за волшебным порогом.

Незадолго до закрытия музея он лег на скамью и стал тем, кем она попросила. Мумией. Недаром же он учился год за годом в «Проклятой библиотеке»! Постигал науку гипноза, магических заклинаний, воздействия на души и умы людей, манипуляций их естеством.

Семейная пара, которая пришла с опозданием и желала пролететь по всем залам, остановилась около него.

– Интересно, как хорошо сохранилась эта мумия, – пристально разглядывая Горецкого, сказала жена.

– Да-а, – согласился муж. – Почти как живая.

Горецкий не шевелился, только наблюдал за ними широко открытыми глазами, скромно сложив руки на груди.

– Он словно смотрит на нас, – сказала жена. – Тебе так не кажется?

– Кажется, – кивнул муж. – И глаза ведь как живые, как будто и не высохли.

– Ага. Глядят прямо! Жуть!

– Да-а, – протянул муж. – Вот умели мумифицировать, а? Гениальные были эти египтяне. Пирамиды, пиво, мумии.

– О, про пиво вспомнил.

– Так в глотке пересохло от беготни.

– Нам еще к Родену надо, – сообщила жена. – Нам же сказали: Родена не увидите, считайте, и не были в Эрмитаже.

– Помню.

И оба унеслись по залам и галереям.

– Идиоты, – пробормотал Горецкий.

– Почему идиоты? – спросил рядом с ним женский голос. – Всему виной твой талант манипулятора сознанием.

– Мне неуютно, когда ты невидима.

– Подожди немного – уже выпроваживают последних посетителей.

Он сам не понял, когда она оказалась сидящей у его ног.

– И что дальше? – спросил Горецкий.

– Дальше – Троя.

– Вот я войду к Елене, она поднимет шум, и Парис меня заколет мечом. Как ты предлагаешь разрешить эту ситуацию?

– Мы подкараулим, когда она будет одна. А там уже включишь все свое несравненное обаяние.

– Я боюсь!

Это прозвучало искренне.

– Будь мужественным. Это как к зубному врачу сходить.

– Зубных врачей я боюсь тоже.

– Но тут можешь еще и кайф словить. С Еленой-то, а? Ну что, готов, путешественник?

Он сел на топчане, покачал головой влево-вправо. Позвонки тревожно захрустели.

– Готов, моя царица. А на каком языке мы будем с ней говорить, кстати? Я древнегреческий выучил, пока застрял в «Проклятой библиотеке», но успел подзабыть.

– Вы поймете друг друга – будь уверен.

– Ладно, поверю на слово. Все лучше, чем гнить в тюрьме, которую ты мне обещала.

– Истинно так. Пойдем к зеркалу, милый.

– А что Парис?

– Он, как и его старший брат Гектор, занят подготовкой крепости к обороне. Троя ждет ахейский флот!

Лилит открыла маленькую шкатулку, зачерпнула пальцами щепоть золотого песка и бросила его на поверхность египетского зеркала. И тотчас оно по всей поверхности вспыхнуло светящимися бусинами и открыло отдаленную живую картину – причудливый древний интерьер, богатую спальню знатной особы.

– Шагай смело, Горецкий, – сказала Лилит. – Не дрейфь.

– А я точно попаду прямо туда? Не сорвусь в пропасть?

– Шагай, говорю. Ты сейчас смотришь не только через это зеркало, но и через ее позолоченное зеркало тоже.

Он протянул руку, коснулся светящейся поверхности – и пальцы ушли в глубину, как в воду.

– Ого!

– Можно подумать, ты раньше не ходил через зеркала. Ну?

– Я иду, иду, – сказал он. – Но если меня зарежут злые троянцы, Лилит…

– А ты держи нос по ветру, Хан Барбакан, – усмехнулась она. – И все будет путем. Даю тебе слово.

…Спальню царицы пропитал насквозь лунный свет. Деревянные створки слуги оставили открытыми, и средиземноморский ветер сонно шевелил полупрозрачные занавеси. Где-то внизу, за окнами, была слышна ночная перекличка стражи. А еще там шептало голосами тысяч живших поколений великое бескрайнее море, омывающее берега десятков государств – греческих, семитских, африканских, иберийских. Море, ставшее основой и вечным источником жизни европейской цивилизации, ее культуры, языков. Ее души!

Но прочь лирику!..

Горецкий затрепетал, когда увидел ее. В середине спальни у стены, на огромной кровати под балдахином, в ярких, пестрых, расшитых узорами простынях, сейчас густо посеребренных луной, лежала молодая женщина.

Сердце его выпрыгивало вон из груди. Полет на луну в седле «Харлея», да в компании с демонессой Лилит, когда они промчались таким же магическим коридором и унеслись к звездам, был и впрямь легкой прогулкой с ветерком в сравнении с этим его появлением в древней Трое, в спальне украденной спартанской царицы.

– Кто ты? – вдруг спросила женщина.

Вот когда он вздрогнул – как током пробило! Она не обернулась – просто спросила, как будто речь шла о чем-то самом обыкновенном. Он понимал ее язык! Она говорила на греческом, но он понимал ее и был уверен, что она тоже поймет его. Потому что если нет, хуже будет ему. Елена не спала, она будто ждала чего-то.

– Ты не человек – человека не пропустила бы моя стража, – подняв руку с уголком покрывала, продолжала рассуждать она, – которая стоит под дверью и готова убить всякого, кто попытается даже взглянуть на меня; и человек не забрался бы в нашу с мужем спальню по отвесной стене. – И только тут она повернулась к нему и приподнялась на локте. Ее золотые волосы, сейчас охристые, густо рассыпались по плечам. – Так кто ты, незнакомец? Мой тайный обожатель, жаждущий видеть меня и говорить со мной, поцеловать мои ступни и дотронуться моей руки. Клянусь Афродитой, твое присутствие взволновало меня…