Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 359 страниц)

– Это? Это… прости стихия, – Василий смутился и шарик развеял. – Часто люди не способны воспринять стихию тьмы на физическом уровне… и это… вот…

Из нового шарика появилась роза, которую Василий протянул Элеоноре.

А та взяла.

– Какая красивая…

Чёрная. Только края лепестков алеют угольками. Нет, стильненько, но у Данилы с огнём не хуже получалось, а она отмахивалась, говорила, что, мол, он талант на глупости тратит.

А у демона, стало быть, мудрости.

– Я про то, что в голове вообще-то, – он потёр затылок. – Что за закладка?

– Очень простая, но старая. Её поставили, полагаю, когда ты был ребенком, причём сделал это человек близкий, пользовавшийся полным твоим доверием. Иначе дар просто отсёк бы это воздействие. Закладка проста, но весьма устойчива. Затем менталист просто подновлял её. И в конечном итоге добился выраженной реакции на объект.

– Это какой? Чтобы у меня при виде Милочки пульс подымался? – Данила потрогал голову. Страсть до чего хотелось потребовать, чтобы демон ещё в ней покопался. Вдруг да закладка не одна? – А смысл?

– Полагаю, что изменение ритма твоего сердцебиение – это своего рода побочный эффект. Физиологическая реакция организма на стресс.

Демон отступил на шаг.

А Ульяна рук не убрала. И боль совсем уже унялась, но Данила продолжал сидеть, опасаясь, что если шелохнётся, то она поймёт, что уже всё, боли нет, и уйдёт.

И просто вот…

Просто хорошо же сидеть так.

И даже Милочку простить готов. Почти.

– Так что она делала? – не удержалась Ляля.

– Не могу сказать. К сожалению, мои способности не так ясно выражены, чтобы правильно интерпретировать остаточные ощущения. Но сугубо теоретически, если мне будет позволено теоризировать…

Все тут же закивали, позволяя, что явно Василия смутило.

– Да говори уже, Вась, – буркнул Данила. – Уль, а вот тут ещё болит, за ухом… за левым. И за правым тоже!

– Врёшь, – сказала Ульяна, но рук не убрала.

– Вру. Просто хорошо… так что там, Вась?

– Слабый менталист не смог бы поставить сложную закладку, такую, которая взяла бы объект под полный контроль или толкнула бы его на определённые действия. Скорее уж речь шла о чём-то малом, возможно, на первый взгляд совершенно незначительном. К примеру, если бы ты был торговым партнёром, то при встрече с объектом, на который настроена закладка, испытал бы чувство, допустим, страха или, наоборот, симпатии. Или иное, выводящее из душевного равновесия, – убаюкивающий голос Василия в сочетании с мягкими поглаживаниями Ульяны погружал в блаженное состояние полусна. – Это позволило бы перехватить инициативу в переговорах и добиться некоторых уступок…

– Но я был ребенком, – говорить и то не хотелось. – А могу я как-то…

– Ты можешь попытаться зацепить эмоции, которые вызывает у тебя эта женщина. Представь, что ты встречаешь её, только не сейчас, а, скажем…

…семь.

Даниле семь.

Он собирается в первый класс. У него костюм, который долго и муторно мама обсуждала с портнихой, потому что очень важно произвести первое впечатление. Дольше она возилась только с собственным платьем. А костюм ничего так. Данила в нём чувствовал себя таким важным, таким… на папу похожим. И потому время от времени в зеркало поглядывал, и старательно тянулся, чтобы казаться выше. И плечи расправлял, показывая, что он совсем даже не горбится.

– Дань, готов? – мама тоже очень красивая. – Совсем вырос…

И она смеется и волосы ерошит, и от этого тщательно расчёсанные они поднимаются дыбом, впрочем, мама тотчас исправляет причёску.

– А папа где?

– Он к школе подъедет. Там у тёти Милы машина сломалась, надо подвезти. Будете с Алёшкой в одном классе учиться. Хорошо, правда? – и голос мамы на миг теряет краски, и чувствуется в этой её радости нотка фальши. Нет, тогда Данила не понял, точнее про Лёшку понял и ничуть не обрадовался, а вот про фальшь – это сейчас вот.

Но идти надо.

Их ждёт водитель. И тянет спросить, почему за тётей Милой отец поехал сам, хотя мог бы водителя отправить. Но Данила уже знает, что некоторые вопросы лучше не задавать. Мама только вздохнёт и радость поблекнет. И она сама знает, что он хочет спросить, поэтому меняет тему:

– Волнуешься?

– Не очень.

Данила и вправду не волновался. Да, переехали не так давно, но школа же хорошая, мама говорила. И водила туда, показывала. И вообще…

– Букет держи. Не великоват?

Он огромен. И цветы собраны разные. Названий их Данила не знает, но букет ему очень нравится. Он даже представил, как дарит его учительнице, и как она восхищается, потому что этот букет – самый красивый.

До школы ехать недалеко. Она тут же, в посёлке, небольшая и закрытая.

– Идём? – мама помогает выбраться из машины. – Папа приедет. Наверное, задерживаются…

В этот момент машина отца вползает на стоянку. И Данила выдыхает. Почему-то ему очень хотелось, чтобы отец увидел, чтобы понял, как Данила вырос.

– Папа! – он разом забывает о серьёзности и взмахивает рукой. А отец выходит и не видит, он открывает дверь, помогая вылезти Алёшке. И становится страшно вдруг, что именно Алёшку он и поведет к линейке, потому что…

И не успев додумать, Данила бросается к машине.

Алёшка крутится рядом, что-то рассказывая, и отец отвечает, смеется, и смотрит так…

– Папа! – Данила слышит свой крик почти наяву. И пусть там воспоминания, пусть…

А из машины появляется она.

На Людмиле светлый строгий костюм. И волосы она зачесала гладко. И никаких украшений, разве что тонкая цепочка на бледной коже. Она поворачивается, видит Данилу, ловит его взгляд.

Улыбается…

И от этой улыбки всё тело немеет. Ноги заплетаются и Данила падает, просто на ровном месте. Он летит на асфальт, на букет, рассаживая руки в кровь и сминая цветы, и от бега это падение длится и длится.

– Даня… – мамин крик, полный ужаса, доносится издалека, а Данила глотает боль и обиду, и ещё понимание, что не получится, как в мечтах.

Его поднимают.

И мама, дрожа, ощупывает. Болят ладони, кожи на них почти не осталось, но плачет Данила не от боли, а от обиды. Ему жаль цветов, которые сломаны и измяты. И белой рубашки, с которой летят лепестки, а на месте остаются влажные зеленоватые пятна. Костюма, потому что серые полосы пыли не оттереть.

Себя.

– Господи, опять, – отец смотрит так, так… так, что совершенно ясно – он разочарован. Снова. – И в кого ты такой неуклюжий? Маш, вы езжайте домой, наверное…

– А ты? – мамин голос становится колючим. И Данила снова чувствует себя виноватым.

– Я обещал…

– Ну да, – она разгибается и берет Данилу за руку. – Эти обещания ты всегда держишь.

И что-то происходит между ними, что-то такое, непонятное, но очень и очень плохое. И в этом, плохом, виноват Дань.

– Дань? – этот голос взламывает воспоминание, возвращая способность дышать. А с нею приходит и боль, причём такая, что Данила сгибается, схватившись за голову обеими руками. – Дань… Вась, что с ним! Вася, помоги!

Глава 21
О мрачных тайнах прошлого

Глава 21 О мрачных тайнах прошлого

Издав оглушительный рёв, он на всей скорости устремился к охотнику и, замахнувшись для удара, прыгнул на парня. Последний предпринял попытку пронырнуть над летящим медведем, но безуспешно.

Особенности национальной охоты на медведей и не только.

Ульяна и не подозревала, что способна так бояться.

Нет, ей случалось испытывать чувство страха. Раньше. Перед тем экзаменом на пятом курсе, который требовал не только и не столько знания теории, сколько демонстрации владения силой.

Или вот перед тёткой из агентства по найму персонала.

Или…

Перед банком, что напоминал о кредите и долгах. Перед мамой опять же. Но это всё – не то. Эти страхи, они словно существовали на поверхности, а вот когда Мелецкий вдруг замер, а потом, застонав от боли, согнулся пополам, и завалился на бок, впившись окаменевшими пальцами в волосы… когда тело его согнула судорога, а на губах выступила пена, Ульяна поняла, что страх бывает иным.

Оглушающим.

Всеобъемлющим.

Таким, что ничего-то, кроме этого страха, и не остаётся.

– Ляля, прижимай его, – этот окрик встряхнул Ульяну. – Тараканова, или отойди, или… Василий, что с ним?

– Боюсь, моя вина. Сработала ещё одна закладка, но помещённая на более глубокий уровень.

– Сможешь убрать?

– Сперва мне необходимо будет его обездвижить. Ульяна, контролируй жизненные показатели.

Как?

Как, чтоб вас всех, ей эти показатели контролировать? Она не умеет⁈ И надо бы скорую вызывать, но… но пока она доедет ещё.

Сюда далеко.

И машин обычно свободных нет. И ждать придётся час или два. И быстрее самим в город.

– Можно в подвал, система сможет стабилизировать, – это уже Игорёк.

– Времени нет. Давай его на пол.

– Бабушка! – Лялин вопль резанул по ушам, и Ульяна опустилась на пол. Она с трудом разжала руки Данилы, убрав их от головы. Какой он бледный…

Бесил ведь.

Всегда бесил. Этой вот улыбочкой своей, этой манерой держаться так, будто весь мир вокруг, включая саму Ульяну, принадлежит ему. И ещё она завидовала. Не деньгам, нет, а его вот лёгкости.

Как будто у него вообще никогда и никаких проблем не было.

И ещё тому, что Данила всегда был в центре внимания. Просто вот… сам по себе.

– Улечка, – бабушкины руки легли на плечи. – Ничего страшного, вытянешь. Слушай меня.

Ульяна всхлипнула.

– Ты с ним связана, а стало быть найди эту вот связь.

Как найти?

– Закрой глаза…

Не понадобилось. Стоило подумать про связь, и вот она, золотая ниточка. Какая тонкая… разве на ней удержишь человека?

– Добавь в неё сил.

Силы? Тоже ниточки, которые обвивают эту и тянутся куда-то дальше, в туман. И надо их больше и ещё больше, чтобы точно выбрался.

Это не любовь.

Конечно, нет.

Это просто… просто у Ульяны появился не чужой человек. Близким назвать его рано, но не чужой – это уже достижение, так-то. Для Ульяны. И если ниточка оборвётся, то она, Ульяна, снова останется одна. Или нет? Есть ведь другие, но… но это тоже не то. Сложно как. Но она разберется.

Позже.

Ниточка становилась толще. А туман будто бы рассеивался.

– И теперь сама по ней пройди, – голос вот бабушкин наоборот словно издалека доносился. – Если не испугаешься. Только, Улечка, помни, что это – не настоящее. Это его память. И тебя он в неё пустит. Только тебя и пустит, потому что связаны вы с детства. А вот сумеешь ли ты его оттуда вывести – дело иное.

Шаг.

Может, надо было дослушать, но… шаг.

И Данька ребенком смешной. Он ещё более лопоухий, чем нынешний. А волосы вихрами поднимаются. Глаза вот большие, серьёзные такие.

– Ты кто?

– Ульяна, – говорит она писклявым голосом. И руки вытягивает. Её? Детские какие-то… совсем детские. С обгрызенными ногтями и царапиной. Царапину Ульяна помнила, она тогда на площадке упала и о гвоздь поранилась. И мама опять ругалась с няней, хотя та совсем не виновата была. И няню прогнала, а Ульяне руку замазала пекучей зелёнкой.

Но здесь зелёнки не было. И царапина почти зажила.

– А что ты тут делаешь? – на Даниле костюм, правда, грязный какой-то и с дырой. В дыре видна разбитая коленка.

– Я за тобой пришла. Ты меня не помнишь? – Ульяна протянула руку. – Ты смешной.

– Ты тоже.

– Коленку разбил? – Ульяна показала на дыру.

– Ага. Но это так, – он шмыгул носом и нахмурился. – Я не реву!

– Я бы ревела.

– Ты девчонка. Тебе можно. А я не реву.

– У меня вот, – Ульяна продемонстрировала длинную царапину. – Няня говорила, что шить будут.

– И как?

– Мама сказала, что ерунда, так зарастёт.

– Длинная, – оценил Данила.

А потом где-то там, в тумане, хлопнула дверь. И Данила замер, прижав палец к губам. Ульяна едва успела схватить его за руку, когда туман поплыл.

И изменился.

Комната.

Какая-то серая и маленькая, тесная до крайности. И Данила здесь, забился в угол. Он стал ещё меньше, ещё…

Одежда другая. Значит, и воспоминание тоже другое. Более раннее?

– Дань, надо уходить, – Ульяна тронула его за руку. – Надо возвращаться, Дань. Я за тобой пришла…

– Когда ты ей расскажешь? – женский голос перебивает Ульяну. И она вздрагивает, оборачивается, но видит не женщину, а дверь. – Антон?

– Никогда.

– Антон?

– Мила, то, что произошло… да, мне невероятно стыдно. Перед братом. Перед тобой. Я перебрал, хотя это и не оправдание, но… надо забыть и просто жить дальше.

– Снова?

– Мила…

– Что? Или о том разе ты тоже не помнишь?

– О том?

– Твой день рождения. Димка тогда перебрал, и мы остались… та, старая, квартира… вы с Машкой поругались. Она стала такой невыносимой… хлопнула дверью и ушла. А мы пили вино.

– И я пошёл спать.

– Пошёл. А мне не спалось.

– То есть… это… ты?

– А кто ещё? Были только мы и Димка.

– Я думал, что Машка вернулась… Машка вернулась!

– Ещё скажи, что ночью все кошки серы.

Данила сжался в комок. И надо его вытаскивать. Но этот разговор тоже важен, хотя Ульяна не совсем понимает смысл его.

– Ну да, ты был изрядно пьян… расстроен… я тоже… всё и случилось. Ты же не будешь отрицать, что всё случилось?

– Не буду, – каким-то мёртвым голосом произнёс мужчина. – К сожалению и вправду… случилось.

Данила рядом перестаёт дышать.

– К сожалению… вот, значит, как… ты сожалеешь?

– А ты что хотела? Чтобы я радовался? Да я… я думал…

– Не думал. Себе-то хоть не ври. Ты знал правду. Если сначала нас ещё можно было спутать, то потом… ты ведь меня по имени назвал. И велел убираться. Или сошлёшься на пьяную амнезию?

– Я… нет. Пожалуй. И права. Правду знал.

– Вот видишь… знал и молчал.

– А чего ты хотела? Да мне стыдно было так, что хоть… под землю… и перед братом. И перед Машкой. И проще было сказать, что ничего этого не было, что…

– Стыдно? А передо мной тоже было стыдно?

– Нет. Ты ведь сама ко мне пришла. А я не разобрался. Слабое оправдание. Но это была ошибка. И да, нам не стоило повторять её…

– А твой сын – тоже ошибка?

– При чём тут Данька?

– А я не о Даниле. Или ты и вправду такой наивный? Хотя нет… не наивный. Тебе просто удобнее думать, что Алёшка – твой племянник.

– Мила, что ты такое говоришь⁈

– Правду, Тошенька. Правду и ничего кроме правды. Ты можешь проверить, если тебе так хочется. Любым способом, но… Лёша – твой сын.

– Зачем?

– В каком смысле?

– Зачем ты это сделала?

– Я? Извини. Обычно в зачатии участвуют двое. И ты был, напомню, весьма и весьма активен… – смешок. И от него даже Ульяне становится страшно. А потому она садится рядом с Данилой, вдвоём бояться легче.

Так, надо не бояться, а уходить.

Выводить.

– Хватит, – это слово звучит жёстко. – Если я понимаю, то и ты понимаешь. Что ты мне тогда подлила? А дальше? Ты тогда сделала причёску, как у Машки. И халат накинула её.

– Уж какой нашла.

– И пахло от тебя, как от неё…

– Хорошие духи. Стойкие.

– Не знаю, зачем тебе это было надо. Очередная игра? Ненавижу игры. Но… чего ты хочешь? Сейчас?

– Чтобы ты сказал правду. Твоей жене. Твоему брату…

– И разрушил две семьи?

– Можно создать новую. Поверь, я буду хорошей женой. Не хуже Машки. Лучше. Много лучше. Вы ведь и так постоянно ссоритесь. Ты изменяешь ей. Она тебе. Оба делаете вид, что так и надо. зачем? Разведись. Женись на мне. И ты получишь не только жену, но и союзника.

– Нет.

– Я ведь могу и сама.

– Нет, – а это уже звучит тише. И жёстче. – Я тебе не позволю.

– Как, интересно?

– А вот так…

И следом раздался хрип. Такой страшный низкий звук.

– Нет человека, нет проблемы. Слышала такое? – этот голос проникал сквозь стену, вызывая дрожь. – Я ведь легко могу сделать, что и тебя не станет. Скажем, пропадёшь без вести. Где-то слышал, что каждый год тысячи людей пропадают без вести, Мила. А находят, увы, единицы… и всем будет грустно. Очень. Я организую поиски. Я объявлю награду…

Данилу мелко потряхивало. И Ульяна обняла его.

– Это всё прошлое, – зашептала она. – Это всё… оно уже было. Не надо бояться.

– А через некоторое время подберу какую-нибудь тихую милую женщину, которая заменит моему брату жену, а сыну – мать. И родит новых детей. Уже точно от него. Как тебе вариант?

– Ты…

– Ты ведь чуешь меня. Посмею.

– Д-да…

– А есть второй. Ты затыкаешься. Выбрасываешь из головы эту чушь. И вспоминаешь, что ты – хорошая женщина. Заботливая мать. Сына любишь. Роди второго и любви станет вдвое больше. С братцем моим не ладится? Я ему мозги вправлю. Всё будет отлично. Чего тебе ещё надо?

– Я…

– Он – моя семья. Не ты. И сын у меня уже имеется. А у Алёшки – отец. И они любят друг друга. Не надо это рушить, Мила. У меня на совести и без того грехов хватает. Так что не добавляй мне новых.

– И вот так просто? Оставить всё, как есть⁈

– Решай сама.

– Решать… умереть или притворяться? Или… что ещё? Ах да, а не боишься, что я промолчу сейчас, но потом… вдруг да проболтаюсь? Случайно.

– Постарайся не пробалтываться. А если вдруг… что ж, Машка вряд ли простит, но ты права, у нас давно всё неладно и к разводу идёт. Так что разведёмся. При всём своём характере, она женщина разумная, в мои с Данькой отношения не полезет. Братец… тут сложнее. Но его я в любом случае не обижу. Если и будем расходиться, то не с пустыми руками. А вот тебя он из дому выставит. И если вспомнить, что у тебя брачный контракт, то уйдёшь ты с голой жопой.

– А ты бросишь сына?

– Сына – нет. И Алёшку заберу, коль Димка от него откажется. Адвокаты у меня есть. Помогут. А вот ты его больше не увидишь. Да. Пожалуй, так оно лучше всего будет… видишь, как отлично всё сложится! Даже убивать не надо.

– Ты… ты чудовище!

– Так, приходится. И потому, Милочка, думай… хорошо думай. Крепко. И не надо обмороки изображать. Не так сильно я тебя и придавил.

– Тогда я хочу долю, – от скрытой ярости в этом голосе Ульяну затрясло.

– Чего?

– Долю в компании. Можно небольшую. Можно и не мне. Алёшке. Ты ведь на Данилу часть акций переписал? Вот и Алёше подарок сделай. И работу. Нормальную, а не секретаршей у твоего братца. Она ему не нужна. У меня и образование есть. И мозги. И не бойся. Какой мне смысл вредить компании моего сына? Просто… сам видишь. Сидеть дома – это не моё… сразу в голову всякая ерунда лезет.

Пауза тянулась.

И тянулась.

– Хорошо, – произнёс Мелецкий-старший. – И рад, что мы, наконец, поговорили. Надеюсь, ты сдержишь слово.

– А ты – своё. Иди… тебе пора. А я пойду к детям… знаешь, они такие милые в этом возрасте…

Звук шагов.

И Данила вздрагивает. А потом дверь открывается.

– А кто нас подслушивал? – тень ложится на порог, а потом появляются руки, белые и длинные, с красными яркими когтями. – Всё слышал, малыш? И что с тобой теперь делать?

Эти когти впиваются в плечи, подтягивая ближе.

– Нет человека, нет проблемы… так твой папочка сказал?

Глаза у неё чёрные, и Ульяна смотрит в эти глаза вместе с Данилой.

– Но если что… нет, это слишком просто. И слишком опасно. Мы с тобой иначе сделаем. Помнишь, я тебе показывала фокус с веревочкой?

Данилу отпускают, а в руке появляется цепочка с круглой подвеской.

– Смотри, как она крутится… смотри внимательно, и я дам тебе конфетку…

Подвеска качнулась, и Данила уставился на неё, как заворожённый.

А Ульяна поняла, что ещё немного и… и потому дёрнула его за руку. Вот сколько было сил, столько и дёрнула, вытаскивая и из комнатушки этой, и из воспоминаний.

И просто вот…

Она вынырнула.

И вернула себе способность дышать. И не только себе, потому что рядом судорожно и резко выдохнул Данила.

– Умница, деточка, – бабушкина сила обняла и успокоила, разом осадив засбоившее сердце. – Теперь вот выпей.

От трав пахло ромашкой и ещё летом.

– И ты выпей… и давайте там, заговорщики. Ужинать пора.

– И… что это было? – спросил Данила, когда к нему вернулась способность дышать. Голова гудела. Точнее было чувство, что там, внутри черепа, пусто. И в этой пустоте раскачивается свинцовый язык колокола, ударяясь о стенки черепа изнутри.

Бам, бам, бам…

– Моя вина, – Василий впервые выглядел взъерошенным. Даже галстук на бок сбился. – Я переоценил собственные возможности. Мне представлялось, что я имею дело со старой ментальной закладкой, удалить которую не так сложно, тем паче, что она не имеет дополнительной привязки к жизненно важным центрам.

– А… в итоге? – Данила взялся за голову двумя руками, надеясь, что это хоть как-то утихомирит колокол.

– В итоге… – демон смутился ещё больше. – К этой закладке был привязан блок на воспоминания. Так делать нельзя! Ни один опытный менталист не будет связывать воедино две техники, тем более у ребенка! А блок старый.

– Что ты… видел?

Колокол и вправду успокаивался, хотя это не радовало. Пока он гудел, Данила мог отговариваться болью. И отговорившись, в память не лезть.

– Ничего. Я не заглядывал в твоё сознание. Я просто убрал закладку и тем самым повредил блок. А поскольку он был довольно мощным, то рассыпаясь, он потянул сознание. И… мне действительно жаль.

– Да всё нормально…

– Я видела, – тихо сказала Ульяна. – И если не хочешь, ты можешь не рассказывать.

Данила и не стал бы.

Стыдно рассказывать о таком. Потому что… потому что дерьмо же. Одно дело просто любовницы. Ну бывает. Это в определённых кругах почти норма даже. Кривая, конечно, но понятная.

А это вот…

Это…

Язык и тот к горлу прилип. Но Данила его отлепил.

– Нет. Она в этой истории завязана по самое… хотя теперь многое понятно стало. Вы только не перебивайте, ладно? Дважды я это не расскажу. И… слушай, Вась, – внезапная идея дала надежду. – А воспоминания можно подделать?

– Да, – Василий кивнул. – Но сложно. Требует и личной силы, и немалого опыта.

С силой у Милочки были проблемы.

Опыт… сложно сказать.

Да и блок зачем, если подделка? И в целом… такие вещи проверить легко. Позвонить отцу, что ли? Данила ведь собирался. Вот прямо с утра и собирался, но то одно, то другое. А теперь звонить категорически не хотелось.

И что сказать?

Привет, бать. Я знаю правду, что ты мамке с Милкой изменил. И что Лёшка – твой сын. И по ходу, куда лучший, чем я…

– На, – Ляля протянула переливающийся шарик. – Приложи ко лбу. Вода боль и вытянет. Я тебя потом, если хочешь, отолью…

Звучало странновато, да и держать в руках воду без бутылки – тоже своеобразное впечатление. Будто в плёнку заключена, и холодненькая.

Что холодненькая – это хорошо. Можно думать о холоде, пока говоришь.

Рассказ получился коротким.

А главное, Данила вспомнил даже, как в тот день в кладовке оказался. Он Лёшку побил. Ну как… сперва они играли. Потом что-то там делили. И Лёшка начал отбирать машинку, а Данила не отдавал. Лёшка первым полез драться, Данила же просто толкнул.

Лёшка упал и расплакался.

Громко так.

Данила испугался, что отец будет ругаться. Тот всегда ругался, когда Данила плохо себя вёл. И потому убежал до того, как появилась нянька. Убежал и спрятался. Сколько ему было? Уже не младенец… да, пожалуй, перед школой почти.

И сидел там…

– Как-то вот так, – он закончил рассказ. А боль утихла. Прохлада от водяного пузыря проникла внутрь, а сама вода сделалась тёмной. И когда Ляля протянула руки, Данила просто вложил в них пузырь.

– Какая чёрная… выходит, она менталист?

– Слабый, – сказал Василий и прикрыл глаза. – Да, определённо. И необученный. Обученный не стал бы так рисковать. Закладка всплывала и её могли заметить. Это вызвало бы вопросы.

– Это и так вызывает вопросы, – нарушила молчание Элька. – И по-моему, сейчас самое время обратиться в полицию.

– Эм… – в полицию не хотелось. Вот категорически. И вовсе не потому, что придётся выложить не самые приятные семейные тайны, но они ж и другие вопросы задать могут.

И проверять станут.

А раз дело о ментальном воздействии, то и проверять его наличие будет менталист. И как знать, чего он там узрит в мозгах Данилы.

– Полиции не будет, – он принял решение. – Во-первых, дело семейное. Во-вторых… Эль, если полиция начнёт копать, то о «Птице» придётся забыть. А мне сперва Стаса вытащить бы, и потом всё остальное. Вась, а больше у меня там ничего не осталось?

Данила потрогал голову. Он знал, что пальцами ментальные закладки не нащупаешь, но всё равно трогал.

– Насколько я могу судить, нет. Твоя… родственница… она ведь является родственницей, я правильно понял? – он посмотрел на Элеонору.

– В принципе, да. С одной стороны, она жена его родного дяди. С другой, вероятно, мать его единокровного брата.

– Вероятно?

– Вероятно, – Элька постучала пальцами по столу. – Ты же не знаешь, делал ли твой отец анализ…

– Не знаю, – согласился Данила. – Но…

Спросить?

Позвонить? От одной мысли тошно стало.

– Если измена была однократной, то сугубо статистически шанс забеременеть от мужа выше, чем от случайного акта. Даже в случае тщательного планирования и удачного времени нельзя гарантировать наступление беременности.

– Она не стала бы врать, – сказал Данила и страстно захотел, чтобы Милочка солгала.

– Почему? Наоборот. Заявленная готовность к проверке не означает готовности реальной. Кроме того, даже если твой отец и делал анализ, то перепроверить стоит, поскольку вряд ли он брал его лично или ездил с младенцем в лабораторию. Ему вполне могли вручить материал, а где и кем он был собран? В каких условиях? И вовсе чей это был материал? Да и лаборатории бывают разными. Тем паче, что даже в случае ошибочности указанного предположения, кровная связь имеется. Дядя и племянник тоже имеют часть общих генов, а далеко не везде способны грамотно установить степень родства. Даже сейчас. А разговор состоялся более десяти лет тому. Тогда и технологии отличались, притом существенно.

Это теперь что, Даниле надо как-то пообщаться с Лёшкой, взять у него… а что берут?

– Даже если не брать в расчёт технологии, то и методики определения различны. К примеру, для установления отцовства в отношении мальчиков часто исследуют именно У-хромосому, которая практически не изменяется при переходе из поколения в поколение. А значит, у твоих отца и его брата она с высокой долей вероятности будет идентична по структуре, ведь они сыновья одного мужчины. И такой анализ при кажущейся поверхностной точности на самом деле будет малоинформативен. Вернее велика доля ошибки. Здесь нужен будет комплексный подход с установлением аутосомных маркеров. А это не всякая лаборатория практикует.

Так а что у Алёшки всё-таки брать? Кровь?

Или слюны хватит? И где её, эту слюну, добыть? Или… нет, а смысл? То есть, глобально смысл имеется, но…

– Погоди, это потом, – Данила поднял руку, и Элька замолчала. – Я о другом… я… можно, я просто посижу вот? Подумаю. Сам это всё переварю…

Он поднял взгляд и попросил:

– Пожалуйста.