Текст книги ""Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Артур Гедеон

Соавторы: Екатерина Насута,Евгений Бергер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 359 страниц)

Глава 14
О важности соблюдения правил личной гигиены

Самозванца повесили и выслали на север.

О важности правильного оформления сложных приговоров суда.

Стас очнулся.

Сон был хорошим.

Таким… в нём мама была жива. А он заканчивал мед и уже договорился о прохождении ординатуры под руководством Млынского, который редко кого к себе звал, но Стаса заметил. И сказал, что у него талант. И отец в кои-то веки не стал ворчать, что можно бы дару найти другое применение, видно, тоже гордился. А Данька сказал, что у него и сомнений не было.

И сам…

Вот тут как раз сон и закончился. И Стас открыл глаза. Не хотелось. Опять будет потолок, гладкий и ровный, такой раздражающий, чтоб ни лишней трещинки, ничего. И серое пятно вместо окна. И в целом ожидание, выпустят сегодня хоть куда-нибудь.

Но потолок оказался другим.

Стас моргнул. А потом вспомнил. Перевели же. Авария. И суета. И появление санитаров, которые вкатили укол вне графика. Он-то давно научился отслеживать время по внутренним часам. И дозу дали промежуточную, оглушающую, но не выключающую. А Стас, к счастью, успел немного восстановиться с прошлого сеанса, вот и запустил вывод снотворного.

И дорогу запомнил.

Корпус, тот самый, который их красить оставили. А он тогда сумел до телефона добраться, только…

Нет, этот потолок тоже был другим. Совсем. В палате его, как и его соседа – тощего парня с землистым лицом – привязали к кроватям. Не сильно, поскольку давно уже никто не пытался вырваться, скорее порядка ради. Привязали и велели вести себя хорошо. Будто бы силы оставались вести себя плохо. Стас и лежал, глядя на потолок. И этот определённо был другим.

Белый.

И с трещинками. А по краю – лепнина, которую давно стоило бы подкрасить. И… и кровать другая. Не больничная кровать. Окно. Без решёток. Дыхание перехватило. И Стас решился повернуть голову. Стена. Не сизая и не белая. С обоями. В цветочек.

От счастья хотелось разрыдаться.

И…

– Проснулся? – спросил кто-то. И Стас повернул голову в другую сторону, после чего с разочарованием был вынужден признать себе – он спит.

Сон продолжается.

Просто один сменился другим, а что ему показалось, будто он проснулся, так это бывает. Игра сознания или подсознания.

– Нет. Я сплю.

– Проснулся, – сказала девушка, которой просто-напросто не могло существовать наяву. – Ты лежи. Я Даниле наберу. Он просил сказать, когда ты проснёшься.

И телефон достала. Стас вместе с ней гудки послушал, и когда она нахмурилась – Данька как обычно не слышал звонка – поинтересовался:

– Ты его девушка?

– Я? Нет. Я кузина его невесты.

– А у него невеста есть?

– Давно уже, – отмахнулось чудесное видение. – Голова болит?

– Нет. Почти.

– Хорошо. Но кружится может. Тебя крепко заморочили. А ещё с кровью что-то не то. Я сперва не видела, морок мешал, но как сняла, так понятно, что не то.

– Это та дрянь, которую капали, – сказал Стас, подвигаясь. Сон сном, но это даже хорошо. Лучше тут, чем там. Или это их зелье заработало? Нет, от зелья его мутило, а если и случались видения, то куцые какие-то, мультяшные.

А тут почти как взаправду. Даже комки в матрасе чувствуются. Или вот что стопа чешется.

– И что за она? – поинтересовалась девушка.

– Думаешь, нам сильно рассказывали? Она как-то… что-то с даром делала. Ну и ещё с головой. становилось всё… как будто безразлично, понимаешь?

Во сне и пожаловаться не грех.

Девушка кивает.

– Стас, – Стас решил протянуть руку, раз уж во сне она свободна.

– Ляля, – она пожала, и Стас ощутил это прикосновение. Теплоту пальцев, и кожу её мягкую, и ещё вот запах почуял, такой странный, летней реки и немного леса.

– А Данила где?

– Он? Тут что-то произошло и он убежал. То ли сатанистов спасать, то ли дом. Вернется и расскажет.

– А зачем сатанистов спасать?

– Не знаю. Тебя вот тоже спасли.

– Но это ж я…

– Логично, – согласилась девушка и руку убрала. И улыбнулась так, что сердце в груди застучало быстро-быстро. Это всё дрянь их. Она туманит…

Дурманит.

Она…

– Но ты спи. Во сне легче. Я сейчас чуть помогу, но дрянь эта крепкая, сама не выйдет. Ты не сопротивляйся… – девушка вдруг наклонилась и коснулась губами лба, отчего Стаса неимоверно потянуло в сон. Он и позволил себя уложить, и глаза закрыл. Если сон будет, как нынешний, то почему бы и нет. Стас, кажется, начал понимать остальных, тех, кто предпочитал не возвращаться в мир яви.

Оно и вправду…

Но уснуть почему-то не вышло. То есть, он сперва вроде бы и провалился в блаженную темноту, но как-то ненадолго.

– Игорёк, мне надо бы на речку сходить. Он сил вытянул, просто жуть. И у меня вот, дерматит начинается…

– Это просто сыпь.

– Сам ты сыпь. Я что, не знаю, как классический русалочий дерматит выглядит? Мне надо пару часов в проточной воде полежать, это как минимум.

– Да ладно, я ж не против. Посижу. Мне так-то без разницы, где сидеть. Ты только аккуратней. Там Лёшка снимать полез, для блога… как они вообще?

– Девушка тяжко. От края её отвели, но ей бы к нам надо, чтоб хотя бы на годик-другой, потому что сам понимаешь, когда такое, то всякую погань подцепить легче лёгкого.

Разговор был непонятным.

– Думаю, ба решит вопрос.

– Вот и мне так кажется. А парень упёртый… представляешь, я его еле усыпила! Но с ним что-то сделали… что-то иное, я не поняла, что конкретно, но ты с ним аккуратней. Ладно? Я бы и вправду осталась, но… чешется же.

– Беги. Справлюсь как-нибудь…

Тихо скрипнули половицы.

И дверь приоткрылась. И кто-то вошёл. Или нет? Ощущения присутствия не было. И в целом-то… сон или всё-таки нет? Или зелье? Стоило подумать о зелье, как заныл сгиб руки, словно вены помнили, как в них дрянь вливали.

Всё-таки дурак Стас.

Полный.

Попался… так, надо решать, что делать, потому что лежать становилось неудобно. А ещё вот это ощущение постороннего присутствия крепло с каждой секундой. И рука зудела.

Нельзя было вспоминать.

Нельзя.

Зуд появлялся точкой, как при комарином укусе, если бы комар пробивал глубоко, до вены. И Стас стиснул зубы. Надо погодить. Если заныло, значит, наступает время утреннего укола. Организм помнит. Организм не виноват, что его хозяин – придурок и попался. И его тоже попал. Подсадил на крючок.

Зуд расползался.

И скоро сменится болью. Что бы за дерьмо они там ни смешали, но один эффект у него был стопроцентный – быстрый откат. Никаких тебе часов. От первых симптомов до момента, когда тело распадается от боли – считаные минуты.

И время пошло.

Пора бы просыпаться. Пальцы начали подёргиваться, а рука утратила чувствительность. Первая стадия почти пройдена. И самое время появиться бы санитару с тележкой. Стас бы и не сопротивлялся. Это первые дни там связывать приходится. А потом просто – не слушаешься? Не получаешь укола. Ему один раз задержали на полчаса, после того звонка вот. И хватило. Стас стал очень послушным мальчиком.

А теперь?

Почему не приходят?

Почему…

– Эй, – раздалось сверху. – Тебе плохо?

Стас открыл глаза. На сей раз видение было средним. Он бы предпочёл ту девицу. А этот… бледный, болезненный и красноглазый.

– Плохо… где мой укол⁈

– Какой?

– Утренний… время… который час…

– Полдень скоро, – красноглазый склонился ниже, вдыхая запах Стаса. – А ты… ты вкусно пахнешь.

– Я? Нет. Погоди. Как полдень?

– Так. Обычно. Солнце высоко. Мы просто встали поздно. Сам понимаешь, и так всю ночь на ногах. Пока до твоей «Птицы» добрались, пока забрались, пока тебя вон отыскали и назад.

– Это… это неправда!

– Почему?

– Потому что… – сердце оборвалось и Стас уточнил. – Данька? Он за мной… приехал?

– Ну да. И он. И Улька. Я вот не смог, а то тоже бы не отказался… – красноглазый подал руку. – Садись, раз не спишь. Лялька вернётся, но чутка попозже. Ба тоже уехала. В общем, если хочешь, я тебя по дому проведу.

– Я… – Стас сглотнул, глядя, как мнут, комкают покрывало пальцы. – Я скоро… отключусь… они что-то кололи. И я на эту дрянь подсел. И… ты можешь сделать так, чтоб…

Он хотел договорить, чтоб отключить вообще, но там, в точке укола, зародилось пламя, которое прокатилось до кончиков пальцев и потом обратно, заставив стиснуть зубы. Сердце заухало. И Стас ощутил, как покрывается липкою испариной.

– Я…

Первая волна судорог была даже терпимой. Он сумел разогнуться и вдохнуть. И ещё подумал, что самое время попросить, чтобы его отвезли обратно.

Но…

Нет, уж лучше сдохнуть на свободе, чем так.

И Даньку нельзя подставлять. Если Данька в самом деле его вытащил, то… то и вправду лучше бы сдохнуть.

Тело закоченело, так, снаружи. А внутри оно рассыпалось на части. Все рецепторы загорались один за другим, будто Стаса изнутри набили раскалёнными иголками. И боль сводила с ума.

И ещё пришло понимание, что он всё-таки умрёт.

А потом…

– И-извини… – раздалось откуда-то издалека. А потом горячую руку пробило что-то холодное. Как клинок… два клинка.

И огонь, такой тяжёлый, тягучий, вдруг потёк.

Куда?

И…

– Игорёк! – донеслось откуда-то со стороны. – Ты чего творишь⁈

– Да уж… а тебя мама не учила мыть руки перед едой? Особенно, когда ешь чужие руки. Вот подхватишь стоматит, потом не жалуйся!

– Кто бы говорил, – этот голос был знакомым. – Ты вон жаб ловишь.

– И что? У меня, между прочим, иммунитет сильномогучий! Я и жаб могу, и не жаб… а ты точно к вечеру сыпью покроешься. Что на тебя вообще нашло? Тоже зов предков ощутил? Слушай, ты его не загрыз ненароком?

– Я? Н-не знаю…

Стас хотел было сказать, что нет, но не сказал, потому что было хорошо.

Очень хорошо. Настолько, что хотелось просто лежать и вот ни о чём таком не думать. И ни о чём не таком тоже не думать. Вообще не думать.

В шею ткнулось что-то мокрое.

– Не, дышит… и сопит. Пахнет он, конечно, странновато… – голос стал низким и рычащим.

– Кит, ты бы слез с него…

– Боишься, что раздавлю?

– Боюсь, что тебя тоже накроет. Я ладно, так… куснул чутка… а ты ж и горло перервать можешь.

– Да нет, – ответили не сразу. – Вроде не тянет. Запах, как по мне, гадостный. А тебе, значит, нравится?

– Ну… сейчас и нет, а так… не знаю. Странное такое чувство. Понимаешь, раньше, если так-то… я вот не особо… ну да, положено кровь пить, я и пил.

Всё-таки бред.

Зелье.

Наверное, организм не выдержал издевательств и отреагировал по-своему. Возможно, это вообще агония. Предсмертная. Тогда часто наступает бред. И если так, то остаётся порадоваться, что разум отрезал боль и в целом, если всё и дальше пойдёт так, то Стас не против.

Почти.

– Но тянуть не тянуло. Мама в детстве даже заставляла. Знаешь, как там… ложечку за маму, ложечку за папу… за дедушку обязательно.

– А в меня медвежий жир так запихивали, чтоб сильнее стал.

– Сперва она тайком в суп подливала, но… я ж чуял. Лучше уж ложками. Глотнул там пару и свободен.

Только интересно, почему бред настолько своеобразный. Или это из-за желания Стаса стать медиком?

– Ну а тут… когда Ляля попросила приглядеть, то я просто согласился.

– Ей откажешь, ага.

– Сел вот. Парень очнулся, хотя не должен был бы… Ляля его убаюкала.

– Тогда силён, – и в щеку опять ткнулось что-то влажное и холодное. Собачий нос? Собаку Стас хотел. Но почему-то не разрешали. Он так и не понял, почему… потом решил, что сам заведет, когда от отца съедет. А вот… и собачье тёплое дыхание защекотало ноздри.

Точно бред.

Потаённые желания обретают плоть.

– Мы говорить начали. Вроде даже адекватно. А потом его прямо на глазах скрутило. Только и успел сказать, что ему какой-то укол нужен…

– Нарик, значит…

Стало обидно. Стас ведь не сам. Это там, в «Птице», постарались.

– Не похоже… что-то вот другое. Его реально скрючило. И на пот прошибло. Вот буквально за пару мгновений. А пот… такой запах… знаешь, это как… как и описать не могу. Я понял, что сдохну, если его крови не попробую…

– Интересно, – на грудь вскарабкалось что-то тяжёлое. – Очень интересно… а сейчас ты как себя чувствуешь?

– В том и дело, что отлично, – сказал Игорёк и голос звучал донельзя растерянно. – Утром было плоховато… слабость… и показатели так себе. А теперь вот, видишь? Зелёное всё.

Стасу тоже стало интересно, поэтому он и приоткрыл глаза, чтобы увидеть морду донельзя странного существа. Типично кошачью, но с выглядывающими из-под верхней губы клыками и кисточками на ушах, а главное, прикрученную к телу типичного же шпица.

Всё-таки хороший у него бред. Качественный. И миленький.

– Лапочка, – сказал Стас, чувствуя желание потискать эту пушистую прелесть. И решил, что раз уж бред, то не стоит себе отказывать в мелочах. Он сгрёб шпица, правда, левая рука как-то странно занемела, но это ж мелочи.

– С-сам ты… л-лапочка, – сдавлено произнесло существо. – Отпусти! А не то Игорёк тебя загрызёт!

– Я? – Игорёк отчаянно покраснел. – Я не… не подумайте… Никита шутит. Так я никого и никогда… я цивилизованное существо! Просто… просто… немного утратил контроль. А что вы принимали, если не секрет?

– Да чтоб я знал, – выпускать мягкое существо не хотелось, но Стас выпустил. Всё-таки нехорошо без разрешения тискать разумного.

Даже в бреду.

– Мне не говорили, так-то, – сказал он, глядя на красноглазого паренька, который задумчиво глядел на переливающийся зелеными огоньками браслет.

– Плохо, – Игорёк руку опустил и широко улыбнулся. Только теперь Стас обратил внимание, что и у него клыки имеются. Длинные. И выглядывающие из-под верхней губы иглами. – Но это ничего… выясним. Обязательно.

Глава 15
Где проходит конкурс женихов

Я смотрела на серо-белых, серо-голубых, фиолетого-голубых голубей, просто голубей. Местами это были воробьи. Которые клацали своими маленькими губами пережевывая хлебное крошево

К вопросу о том, почему не стоит покупать квартиры рядом с химкомбинатом

Лес расступился, и теперь, идя по узкой тропинке, Земеля кожей ощущал готовность зеленых стен сомкнуться и раздавить его.

Вот так-то просто.

Раз и…

Под ногами шевелились корни, словно странные уродливые черви. Рядом, перепархивая с ветки на ветку, скакала сорока. Птица то и дело принималась трещать, и излишне резкий её голос пугал.

Ерунда какая.

Это ж просто птица.

А лес… и лес – это лес. Деревья. Дело не в них, но в Лешем. Эта тварь сильна, но Земеля Лешему не враг. Договор он выполнил. Женихов вон привёл. И сам идёт. А для нечисти слово – не пустой звук. Так Хозяин пояснил.

И дар свой прислал.

Вот аккурат накануне и прислал.

Земеля прижал рукой сумку, сквозь тонкую кожу пытаясь нащупать этот самый дар. Странный, конечно, донельзя. Скомканная грязная тряпица, которую он, как и было велено, завернул в платок, при церковной лавке купленный. В первую минуту Земеля даже подумал, что господин издевается, потому что этот обрывок то ли рубашки, то ли просто старого кухонного полотенца на дар никак не тянул, но…

Господин явно знал о происходящем больше Земели.

И про платок повторил трижды.

Ещё и доплатить пришлось, чтоб заворачивал не сам Земеля.

И значит, был какой-то смысл. Тайный. Глядишь, Вран Потапович и смилостивится, пояснит неразумному. Дураком обзовёт? Пускай. Земеля и дураком побудет, главное, чтоб выжить.

А там, глядишь, не только выживет, но и прибыль получит.

Как знать…

Загудели вековые ели. И ведь лес-то по сути пригородный. Откуда в нём взяться таким, прям как со старой открытки, огроменным елям с широченными колючими юбками? А они вон есть. Стоят, растопыривая лапы, солнечный свет закрывая. И потому-то здесь, внутри, сумрачно и влажно. Пахнет мхом, сырой землёй.

Зверями.

И снова кто-то что-то лепечет из этих, бестолковых. А что, неужто думали, что долги их Земеля просто вот так, за красивые глаза спишет? Точно думали. И теперь того и гляди побегут. Может, уже бы побежали, да только тропа из сплетёных кореньев, которая сюда вела, сзади пропадала. Земеля оглянулся и даже не удивился, поняв, что нет за спиной тропы.

И знание пришло, что не выберется он отсюда, если не будет на то позволения лесного хозяина.

– Почти уже, – Вран Потапович остановился и огладил ветки-волосья, а потом крутанулся и превратился в человека. Вроде как. Высокий, статный, одетый по древней моде в зеленый кафтан да штаны пузырями. Кафтан тот широким жёлтым поясом перепоясан, на ногах – сапоги красные, с носами острыми, загнутыми. Земеля сразу и не понял, что с ними не так. А пригляделся – левый сапог на правой ноге, а правый, наоборот, на левой. В руках же Врана Потаповича посох появился длинный, с загогулиной наверху.

На голове – шапка высокая, вроде тех, которые киношные бояре носят.

– Дочка у меня славная, хозяйка, каких мало. Да только не место ей тут, в лесу диком. Так что, ступайте, добры молодцы. Кто сердце девичье тронет, тому она женою и станет.

– А… – белобрысый поднял руку. – А отказаться можно? Так-то я подумал, что мне и льготных условий достаточно, чтобы…

– Сгною, – прошипел Земеля, чувствуя, как щёки заливает краска.

– Экий… купец трусливый, – Вран Потапович головой покачал и взгляд его – глаза остались нечеловечьими, округлыми – задержался на Земеле. – Что ж ты, мил человек, обмануть меня вздумал? Привёл, кого не жалко, стало быть?

– Нет… просто… сейчас люди такие пошли. Никому нельзя доверять.

– Сказал вор, – тихо в сторонку произнёс Шикушин. И добавил: – Куда идти? Тропой?

– А то… один годен.

– Я… я тоже готов, – второй одёрнул костюм. – В конце концов… какая разница…

– А я не пойду! Вы права не имеете! Вы… – белобрысый попятился.

– Не иди, – махнул рукой Вран Потапович. – Кому ты, беспутник, надобен с водою в жилах-то. А вот ты его и заменишь.

Палец ткнул в Земелю.

– Холост же?

– Холост, – Земеля мысленно дал себе слово, что не забудет, ни унижения, ни того, что последует дальше. – И готов, если твоя дочь пожелает.

– Гнилой, но не трус… что ж… тогда иди вон, – Леший указал на тропу, что пролегла меж каких-то совсем уж несуразно огромных елей. Да не бывает таких в природе!

Не бывает!

– Поспешай. А я уж следом. Мне туда только и можно, что по следу человечьему, живому.

Земеля стиснул зубы. Ладно. Если надо, он пойдёт… и женится. Почему бы, собственно говоря, и нет? Может, конечно, дочка у Лешего ещё то страшилище, да… жена – она не для любования. Потерпит как-нибудь. С другой стороны, Леший силён. Может, если и не сильнее Хозяина, то и не слабее.

И силу эту можно использовать да с выгодой. Значит, что? Значит, надо улыбаться… бабе, если так-то, немного надо. Улыбка. Пара добрых слов, а там оно и видно будет.

Гудели и поскрипывали дерева, где-то там, над головой, ухнула сова.

Или Филин?

Вспомнился Филин и как-то… а может, тут он где-нибудь? Шёл вот, забрёл и с концами? Логично же… чуялось, скажи Леший слово своё, и самого Земелю не найдут. А удобно, если так-то. Нет тела, нет дела… и с должниками работать веселее станет, если в перспективе.

Тропинка вывела к забору.

Такому, высоченному, в два человеческих роста, из неошкуренных брёвен поставленному. Наверху брёвна стёсаны, заострены и черепами украшены. Земеля аж попятился. А этот, в костюме, вовсе всхлипнул и креститься начал. Как его фамилия-то? Главное, читал же документы, собеседования проводил, выбирая, а вот, вылетело из головы.

Что игрок заядлый, так это Земеля помнил. А вот фамилию или имя…

– Господи, господи… что это?

Над воротами, мхом поросшими, висел огромный бычий череп, глаза которого светились. Зеленью отливали и огромные рога, расходившиеся полудугами. Это что за зверина-то была… справа от него, кажется, виднелся и медвежий.

Слева – волчьих целый выводок.

А дальше… человеческий? Земеля моргнул, надеясь, что ему примерещилось, но череп никуда не делся. Точно человеческий, стало быть, людьми лесная нечисть не брезгует. И… и что это даёт?

Перспективу.

С небрезгливыми работать легче. Главное теперь, чтоб собственный, Земели, череп на этом заборе не оказался. И, затолкав шепоток страха, решительно зашагал к воротам. А у них уже замер Шикушин, задрал лысую башку, бычий череп разглядывает.

И ни страха, ни удивления, будто каждый день такое видит. Вот это нервы у человека.

– Ведьма… я не пойду туда, тут ведьма! – нервный шёпоток за спиной раздражал. Но Земеля заставил себя сдержаться.

С ведьмой в жёнах придётся тяжко, но выгода…

– Сам ты ведьма, – раскатисто пробасил Вран Потапович, неспешно приближаясь к забору. Шёл он и вправду по следам, которые ярко на мху пропечатывались. – Ягинья она. Потомственная. В матушку пошла. И красавица такая же.

А на воротах лебеди вырезаны, но какие-то неправильные. И ведь не скажешь, что не так. Просто глядишь на этих лебедей и жуть прям до костей пробирает. С чего? Раскинули крыла, летят по-над полями, по-над лесами…

Рука потянулась к створкам.

– Погоди, – Шикушин перехватил. – Постучаться надо. Невежливо так с ходу ломиться.

Вежливо. Не вежливо. Совсем страх потерял? Но Шикушин дважды стукнул по лебединому клюву и на третий раз створки со скрипом раздались в стороны.

– Я туда не пойду! – взвизгнул этот, в костюме. – Я не хочу туда… я не…

За воротами клубился туман. И вроде бы не такой, чтоб совсем уж непроглядный. Нет, видать и дом из бревен сложенный, высокий такой, с тремя крышами. Терем. Точно. В кино такие показывали. В них ещё бояре сиживали. И боярские жёны с дочерьми. Видно и часть двора. И ручеёк, что лёг водяною нитью аккурат поперек ворот, и мосток, через него перекинутый, горбатенький.

Шикушин первым на него ступил. Замер, будто прислушиваясь к чему-то. Мосток махонький, игрушечный почти. Небось, раздавить боится. И туман приходит в движение, расступается. Вот и вторая нога. Выдох какой-то судорожный. Видать, не всё просто с мостом этим.

А потому Земеля и решился, перепрыгнул через ручеёк, разом на той стороне оказавшись. И правильно сделал. Туман расступился. Двор… странный двор. Снаружи-то не так он и велик, а изнутри если смотреть, то и футбольное поле влезет.

И не одно.

И газончик зеленый тоже ассоциации навевает. Правда, ходят по этому газону не футболисты, но птицы, то ли гуси, то ли лебеди. Земеля не очень в птицах разбирался, только отметил, что конкретно эти – здоровущие. И смотрят недружелюбно.

Выкатили глаза-бусинки, выпялились.

Шипят, переговариваются.

И Шикушин через мостик перебрался и тоже озирается. Нет, если его выберут, то… то с Лешим можно будет иначе сговорится. Хорошо бы…

– Эй, Ялинка, – голос Врана Потаповича звучал приглушённо. – Выходи. Встречай женихов.

В ответ загоготали-засмеялись гуси-лебеди, а потом смолкли, повернули к людям головы. А после скрипнула дверь. И на крылечке показалась девица.

Дочка Лешего?

Разве что в мать пошла. Ей бы, такой, в модели или там актрисы, а не в лесной глухомани прятаться да птиц пасти. Высока, стройна, и тряпьё это с закосом под старину, ничуть не скрывает ни стройности, ни округлости в нужных местах. Лицо узкое, бледное до синевы.

Волос чёрный и гладкий.

Длинный. Это хорошо. Стриженых баб Земеля не понимал. А тут коса – косища даже – с его руку толщиной. Распусти такую… он сглотнул, столкнувшись взглядом. Глаза у неё холодные, что камень. И зеленью отливают, прям как рога того быка…

– Женихи, стало быть, – голос льётся мёдом и на какое-то мгновенье появляется желание не то, что поклониться – на колени упасть. Да удержался Земеля.

Не хватало.

Колдунья она? Или магичка? Не важно. Баба должна нутром чуять, где её место. Тогда и дома порядок будет. А Шикушин вон, несмотря на свою крутость, согнулся в поклоне.

– Давненько тут женихов не было… – произнесла она этак, презадумчиво. – Я уж и подумывать начала, что повывелись богатыри уже…

И на забор глянула.

На череп человеческий? Пугает. Бабы – ещё те фантазёрки.

– Что ж молчите, женихи-то?

– Так, – Земеля выдохнул. – Слова утратили от красоты твоей, хозяюшка. Столько лет живу, думал, что всё видел, а теперь вот понял, что ничего-то я не видел…

– Говорливый, – в руках девица держала кривую палку, увенчанную мелким черепом. Вот с этой готикой, конечно, придётся что-то делать.

Ладно, лес. В лесу, небось, её никто и не видит, а вот в городе уже не поймут.

– Это от волнения… ночь не спал, о тебе думал, – бабы ушами любят, и тут не важно, нечисть она или человек, главное, что улыбаться надо да говорить побольше. Дальше уже она сама себе всё, чего нужно, досочинит. – Теперь же, увидевши, вовсе сон с покоем потеряю.

– А ты что скажешь? – она повернулась и подошла к Шикушину. А вот идёт так, на палку свою опираясь, да прихрамывая отчётливо. Калека?

Разочарование было острым.

Обидно.

Такая красивая, а калека… хотя, может, если целителя нанять? Хороший целитель со многим справится способен. Дорого станет, но с другой стороны, а если Лешему намекнуть на расходы, которые на плечи Земели лягут? Пусть возмещает, раз такой любящий родитель.

Тут двойную выгоду поиметь можно.

И девка в благодарность любить будет. И папенька…

– Так… как-то не умею я говорить, – Шикушин пожал плечами.

– Не по нраву пришлась?

И снова загоготали гуси-лебеди, заплясали головы на змеиных шеях.

– Ты красива. И вправду таких красивых не видывал. Только я человек. А ты? Жениться могу, тут слово крепкое, хоть прямо сейчас. Но этого ли тебе надобно?

– А чего ещё? Разве не любая девка о женитьбе мечтает?

– Не знаю. Разные вы…

Точно дурак.

Но дочка Лешего на него глядит с интересом.

На Земелю с не меньшим.

– А ты что скажешь, говорливый?

– Так говорить-то много можно. Но коль уж батюшка твой женихов искал, стало быть, они и надобны. Может, одиноко тебе, а может, помощь какая нужна. Одной-то жить тяжко.

– Что ж… – она замолчала, раздумывая о чём-то.

А ведь Лешему, если так-то, не одна сотня лет. Тогда и дочь его, выходит, не столь юна, как кажется. И быть может, то, что Земеля видит, морок?

Чтоб…

Будет засада, если в койке эта красавица седою старухой обернётся. Как он там сказал? Ягинья? Это вроде как Яга. Баба-Яга, костяная нога. Сходится же! Чтоб…

– А принеси-ка, – посох ткнулся в грудь, перебивая мысль. – Воды мне, раз уж помогать готовый. А то и вправду тяжко из колодца-то таскать…

Воды?

– А колодец где?

– Там вот, – посох повёл в сторону. – А ты… надумала я письмо написать подруженьке своей, да перо гусиное затупилось. Новое надобно. Поди-ка, добудь, раз уж всё одно явился…

Земеля спешно направился к колодцу. Нет уж, лучше вода, чем эти твари, каждая с человека ростом. Мутанты хреновы. С ними тоже надо будет что-то сделать. В зоопарк сдать? Или, может, продать? Тому же Хозяину. Он любит всякую странную хрень.

Колодец был сложен из огромных круглых камней. На первый взгляд. На второй же стало ясно, что это и не камни вовсе, но черепа человеческие.

Чтоб…

А если маньячка? Если она в первую брачную ночь и ножом по горлу? Или… ведро висело на перекладине, и в колодец улетело с тихим звоном, плюхнулось внизу о воду да и ушло в неё.

Нечисть.

Нежить.

Вот… вляпался. А жил себе тихо. Нормально жил. Не хуже других. Место своё нашёл и знал его, не лез, куда не надобно, а всё одно…

Руки взялись за ворот, толкнули, заставляя повернуться.

Раз.

И другой. И скрипел тот, да тянул воду. Тяжело. И с каждым поворотом тяжелее. Вспомнился вдруг Сивер, дружок старый, с которым Земеля бизнес начал, а потом… одному всяко проще. А Сивер уж больно чистоплюйствовал. И того ему жаль, и этого. Так дела не делают. Если каждого жалеть, сам на паперти окажешься. А потом Сивер вовсе решил уйти.

Потребовал выкуп за долю.

Смешной.

Теперь вон в пропавших числится. Земеля его тогда сам… тогда не было других, кому такое дело поручить можно. Зато фирма ему отошла. И иное имущество. Чистоплюй полагал, что откупится, если дарственную отпишет… отписал. Вдова потом пыталась доказать, но у Земели уже появились правильные друзья.

Мелькнуло её лицо.

А что, сама виновата. Сидела бы тихо, так и жила бы. Да, бедно, но ведь жила бы… самоубийство… и следом вдруг пошли лица. Одно за другим, одно за… с каждым поворотом.

Мужчины.

Женщины.

Девки… дуры… сами дуры… куда лезут? Работа за границей… ага… приватные танцы, никакой проституции… но он же не силком их тащит. Сами прутся, сами верят, сочиняют себе сказку, а он лишь делает свою работу. Ведро тяжелело, делаясь вовсе неподъёмным, но Земеля откуда-то знал, что если отпустит, то с ним и улетит. Руки приросли к рукояти ворота, гладкой такой, неудобной.

Он хотел закричать, что не убивал… не сам убивал… другие.

Он не виноват!

Не…

– Аккуратней, – поверх его руки легла чужая, показавшаяся обжигающе горячей. Она и не позволила ведру сорваться. – Что-то ты, хозяин, ослаб совсем…

Шикушин? Ишь, скалится…

И ворот скрипнул, а ведро, вдруг разом утративши былой неподъемный вес, поднялось.

– Куда нести, хозяюшка… – и голос такой весёлый.

Раздражение нахлынуло. Чего он веселиться? Не понимает, во что вляпался? Или не чувствует? Этого вот, как давит, душит что-то невидимое, запирает воздух. И кожа начинает зудеть, чесаться.

И вовсе…

– Д-добыл перо? – уточнил Земеля, усилием воли подавив ярость.

Не сейчас.

Потом.

Выберется и сочтётся со всеми. И с Лешим, что стоит у раскрытых ворот да переступить тоненький ручеёк не смеет. И с этим, в пиджачишке… на него сколько надежд возложено было. Тоже мне, аферист-бесхребетник… как играть без оглядки, так это может. А как… и тот, белобрысый, не уйдёт. Нельзя отпускать. Слишком многое видел.

Узнал.

Вопросы пойдут… нет, долг Земеля спишет, как и обещал. А там… с Шикушиным сложнее. Но, глядишь, нечисть его и сожрёт… и с нею он управится.

После.

Он прижал локтем сумку.

– Что ж, добыли, от и ладно, – девица оскалилась, и в какой-то момент тень легла на лицо её. И белая кожа стала ещё белее, и почудилось, что проступает под нею, натянутой, череп. И что вовсе она…

Хозяин так просто не спустит, если эти навредят. Не потому, что Земелю жаль. А потому что сам он привык повелевать. И значит, найдёт способ накинуть петлю на белую эту шею… или сам, или через иных спецов.

Думалось об этом радостно, предвкушающе.

– Притомились? Хороша водица… – она подошла и хромота прежняя стала ещё заметнее. А в руках появилась резная штука, вроде ковшика в виде лебедя. Шея длинная, сам белый да красным расписан. Красное горит бусинами яркими. – Налей, будь добр…

Шикушин ведро поднял и аккуратно накренил. А девица с усмешкою воду ему и протянула.

– Рискнёшь?

– Отчего бы и нет, – ведро он поставил и ковш взял. Выпил и поклонился. – Спасибо, хозяюшка. Вкусная вода. Давно не пил такой, чтоб студёная да сладкая.

– Вот, стало быть, как… – она наклонила голову, вперив взгляд чёрных глаз в него. – И сильно сладкая?

– Почти как мёд…

– И где ж ты, молодец добрый, со смертью успел сплясать?

– Да… случалось… извини, клятву дал. И подписку. Так что не могу.

– Клятва держит? Так омойся и спадёт.

– Клятва, может, и спадёт. А слово данное останется. Потому, извини.

И снова кивает, щурится с насмешкою.

– Но не думай. Сам я здоров, если так-то. Справка вон даже имеется.