Текст книги "Миры Королева (Вся серия с 1-13 книги)"

Автор книги: Алексей Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 197 страниц)

сказать, что...

(#7)Алексей Бессонов Хикки Статус миротворца

 – Бога ради, командир... – голос пилота срывался, ужас перехватил ему

горло, – бога ради, что же нам теперь делать?

 – Правый борт, огонь! Почему вы не стреляете? Отвечайте!.. Огонь!

 – Потому что стрелять тут больше некому. Все, прощайте. Кто как, а я лучше

– сам...

 В динамике глухо хлопнул выстрел. Пилот, седой уже мужчина с солидным

брюшком, обессиленно откинулся на спинку кресла. Командир корабля неторопливо

поднялся на ноги и отомкнул замок большого сейфа, вмонтированного в переборку

вместо ненужного шкафа с аппаратурой дальнего наведения ракетных систем.

 – Я и не знал, что у Майка был с собой бластер, – произнес он чужим,

заторможенным голосом.

 Пилот с ужасом глядел, как он вытаскивает из сейфа новенький, тускло

поблескивающий заводской смазкой "тайлер", проверяет обойму и медленно, с

натугой, оттягивает ушки затвора, досылая унитар в испаритель.

 – Кто первый? – равнодушно спросил командир.

 – Я... я не смогу... – Пилот позеленел, взгляд его широко распахнутых глаз

замер на черном рыльце ствола. Он шумно икнул, и его вырвало прямо на пульт, но

он все так же не сводил остекленевшего взора с бластера в мелко дрожащей руке

командира.

 Рука командира двигалась медленно, словно он преодолевал какое-то

сопротивление. Наверное, так оно и было. Когда ствол замер на уровне лица

пилота, командир тронул собачку спуска. Несколько секунд он тупо смотрел на

забрызганный кровью и мозгами пульт, на котором судорожно моргали дисплеи

систем и агрегатов, потом перевел взгляд на обзорный экран.

 В красноватом тумане, там и сям украшенном мириадами упрямо горящих

светлячков, медленно поворачивалась гигантская серо-зеленая стрекоза с двумя

парами скругленных, стреловидных крыльев, каждое из которых несло на себе

гроздь из трех гладких капель эволюционных моторов. В голове стрекозы хищно

помаргивали призрачно-голубые глазки носовых тормозных дюз.

 Командир опустился в кресло. Правый рукав его комбинезона увяз в блевотине

покойного пилота, но он совершенно не обратил на это внимания. Перед глазами

командира стремительно росло лицо совсем молоденькой женщины, обрамленное

короткими, упрямо-кудрявыми волосами. Такое, каким оно было много, так много

лет назад...

 Командир не смотрел на экраны. Он смотрел на распахнутую дверь ходовой

рубки, рядом с которой ему чудилась фигура высокой, ладно сложенной девушки в

парадной форме имперских Планетарно-Десантных сил. На боку невесть откуда

взявшегося призрака висел наградной меч, на плечах золотились капитанские

эполеты с длинной бахромой. Он не слышал, что она ему кричала.

 – Ты не Хельга... – прошептал командир, поднося ствол "тайлера" к своему

подбородку. – Нет, ты не Хельга... Хельга!!!

 Девушка в капитанском мундире вырвала бластер из его упавшей руки и

поспешно выскочила из рубки. Тяжелый запах крови был невыносим. Она знала, что

этот запах будет последним, что она ощутит в своей короткой жизни, но тем не

менее сейчас ей не хотелось вдыхать муторный аромат смерти.

 Сейчас, раньше времени.

 Забросив на плечо свой тяжелый, казавшийся чужеродным многоствольный

боевой излучатель, она легко бежала по коридору. Лестница, вторая... лифт. Она

спешила на нижние палубы.

 На выходе из лифта девушка столкнулась с худощавым подростком лет

четырнадцати. Волнистые локоны мальчишки были растрепаны, на лице влажно

блестели следы только что вытертых слез. Он так спешил, что перепутал петли, и

золоченые пуговицы на белом кителе кадета Академии оперативных кадров Службы

Безопасности сидели наперекосяк.

 – Вы были правы, капитан, – произнес кадет, изо всех сил стараясь говорить

ровно – у него это не очень-то получалось. – Я в вашем распоряжении. Понимаете,

Роми... – Голос паренька предательски сорвался, но он сумел удержаться от

всхлипа. – Я всегда готов к смерти, но никогда не думал, что – так...

 Парень закусил нижнюю губу, в его серых глазах вспыхнуло упрямство

славянских предков. Нелепо мотнув головой, он расстегнул висевшую на поясе

кобуру и вытащил тяжелый, зловещего вида пистолет с неестественно длинным

стволом. Оружие было огромно, явно не по детской руке кадета, но тем не менее

парень держал его с уверенностью бывалого солдата.

 – Фамильный, – сказал он. – Двадцатый век... У меня две обоймы, этого

вполне хватит. Девушка уважительно улыбнулась.

 – Мы встретим их внизу, – сказала она. Кадет наклонил голову.

 Роми пробежала несколько метров по коридору и распахнула незапертую дверь

пассажирской каюты. Она размашисто шагнула через комингс, но вдруг замерла,

остановленная пронзительным взглядом худощавой девушки в светлом халате, по

которому расползались темные кровавые пятна. Девушка сидела на мягком

подлокотнике огромного кресла – кресла, где скорчились два младенческих трупика

с почти перерезанными шеями. В ее руке чуть подрагивал изящный складной нож с

наборной рукояткой. Роми подняла излучатель, мать, только что убившая своих

детей, грациозно встала на ноги; на ее лице медленно проступала маска безумия.

 Когда Роми выскочила из каюты, примостившийся под стеной кадет постарался

не смотреть на нее. Она вошла в соседнюю... Две аккуратные, похожие друг на

друга старушки подняли на нее старчески кроткие, немного слезящиеся глаза. Одна

из них держала в руках мастерски вырезанное из черного камня распятие.

 – Мы уже помолились, доченька... Нам пора? На втором выстреле Роми

ощутила, как качнулся под ногами пол.

 – Они вошли! – крикнула она ожидавшему ее кадету. Ему показалось, что

кабина лифта ползет вниз неправдоподобно медленно. Он гладил свой хорошо

смазанный "маузер" и разглядывал немного пыльный потолочный плафон. В глазах

чуть-чуть рябило, но кадет догадывался, что скоро это пройдет.

 – Ты только не спеши умирать, Всеслав... – прошептала девушка, когда лифт

остановился.

 Кадет осклабился. Щелкнул взводимый курок. Первого из абордажников они

встретили через минуту ожидания в аппаратной нише на третьей палубе – рослый

лиддан в плотной синей куртке уверенно поднимался по короткой лесенке.

Очевидно, он никак не ожидал встретить противника, так как излучатель висел у

него на поясе. Всеслав вскинул свою жуткую игрушку, и меж огромных глаз с

жемчужными вертикальными, как у кошки, зрачками плеснула черная звездочка.

 Снизу раздалось свистящее урчание. Едва не сбивая друг друга с ног, на

палубу выскочили трое корварцев. На одном была настоящая армейская броня – едва

успев выбраться с лесенки, он с ревом улетел вниз, сметенный очередью Роми.

Двое других рухнули на пол, фонтанируя темной, как вишневый сок, кровью: в

руках Всеслава был настоящий, девятимиллиметровый "К-96", и пули прорезали их

природную броню шипастого хитина, словно масло. Роми подбежала к раненым,

дважды взмахнула мечом...

 – Интересно, сколько их было в первой партии? – спросила она, яростно

сверкая глазами.

 По всей видимости, ее услышали. Снизу, из глубины аппаратного зала

шлюзокамеры, через которую пираты пробрались на борт, затрещали выстрелы.

Стреляли, впрочем, скверно: голубоватые молнии вспороли потолок палубы,

наполнив коридор удушливой вонью затлевшего пластика, но в Роми никто не попал.

 – Вон они! – крикнула она. – Слав, ко мне! Кадет подлетел к замершей возле

лестницы девушке и принялся методично, словно в тире, всаживать свои древние

пули в полумрак. Ни тьма, ни ответный огонь не были ему помехой – первый шок,

вызванный пониманием того, что на ставший беззащитным корабль напали жуткие

корварские флибустьеры, прошел, и теперь в нем говорили девять лет, проведенные

в Академии. Он стрелял гораздо лучше, чем Роми: каждая из жужжащих свинцовых

мух находила свою цель, выметая из брюха корабля незваных гостей.

 – Все... – выдохнула Роми. – Кажется, нам очень повезло.

 – Отнюдь, – Всеслав стремительно перезарядил свой антиквариат и встал на

ноги, – просто они не умеют воевать. Я вот даже и не думал...

 Роми предупреждающе подняла палец и прислушалась.

 – Нет, пока нет, – прошептала она. – Наверх!

 – На самый верх, – уточнил Всеслав. В лифте она посмотрела на него с

некоторым изумлением. Вернувшееся к кадету самообладание полностью изменило

его, сделав намного взрослее. Скулы Все-слава заострились, подбородок перестал

дрожать и выдвинулся вперед, выдавая характер настоящего бойца, – перед Роми,

сжимая в ладони древний пистолет, стоял молодой мужчина, мало похожий на

близкого к истерике мальчишку, каким он был четверть часа тому назад.

 Они вышли из лифта на верхней палубе. Роми остановилась посреди коридора,

размышляя, где бы укрыться, но Всеслав уверенно потащил ее вперед, в носовую

часть.

 – Это корвет, – объяснил он, – а все корветы старых серий имели резервное

гнездо дальнего обнаружения... Торговому кораблю лишний вес не нужен, поэтому

гнездо всегда демонтируют. Но отсек-то остается! Вряд ли они нас там быстро

найдут...

 – Откуда ты все это знаешь? – спросила Роми.

 – Я прошел почти полный курс по звездоплаванию. Это у нас входит в

программу... Идем, здесь должна быть лестница.

 Следуя за уверенно двигавшимся Всеславом, девушка поднялась по узенькой

лесенке, затем – по еще одной, и наконец они остановились перед овальной

бро-недверью. Здесь было темно и очень пыльно. Чихнув, Всеслав удивленно сорвал

прозрачную крышку блока управления:

 – Странно, здесь стоят еще старые пломбы. Флотские пломбы! Ничего не

понимаю...

 Тяжелая дверь повиновалась его уверенным пальцам. В глубине отсека

вспыхнул яркий свет – чихнув вторично, Всеслав вошел в тесное полукруглое

помещение и присвистнул:

 – Ого... А тут все на месте!

 Войдя вслед за юношей, Роми устало опустилась в кресло и оглядела

совершенно незнакомую ей аппаратуру.

 – И ты умеешь всем этим пользоваться? Всеслав коротко кивнул и принялся

колдовать над пультом. Узел дальнего обнаружения ожил: отсюда даже не отключали

питания. Помучав клавиатуру настройки, кадет вздохнул и развернулся вместе с

креслом к Роми.

 – Вообще-то я недоучка... – сказал он. – Ты знаешь... я ведь соврал тебе.

Я слабак: меня отчислили. С почетом, с правом поступления в любые учебные

заведения вооруженных сил, но тем не менее... Рейнджера из меня не выйдет. Я

хотел переводиться в ВКС.

 Роми задумчиво поглядела на него. С первого дня полета мальчишка смотрел

на нее влюбленными глазами. Мальчишка, влюбленный мальчишка... Это ее даже

смешило. Сейчас он казался ей кем угодно, только не мальчишкой. Роми

расстегнула портупею, потом пояс и небрежно швырнула на пол свой меч.

Погруженный в себя, Всеслав следил за ней с полнейшим равнодушием. Девушка

выбралась из кресла, быстро сбросила с бедер форменную юбку, изящно избавилась

от туфель и принялась расстегивать замочки чулок... В глазах кадета появилось

недоумение.

 – Тебе жарко?

 Роми молча стянула с себя трусики вместе с поясом и приблизилась к нему.

 – Что ты... что с тобой? Слав...

 Всеслав испуганно отпрянул от нее и побледнел – наверное, сильнее, чем в

момент нападения. Роми, высокая, сильная, как тигрица, властно прижала его к

пульту, уверенной рукой приспустила на нем брюки и впилась в его чуть

подрагивающие губы поцелуем. Юноша вырвался, посмотрел ей в глаза и вдруг

покорно прижался к ее высокой груди, скользя холодными пальцами по гладким,

крепко прорисованным бедрам.

 Несколько минут спустя, дрожащий словно мышь, Всеслав сел на пульт и

запрокинул голову. Под его прикрытыми веками крутились звезды.

 – Если бы у тебя еще была сигарета... – мечтательно прошептал он.

 Роми следила за ним глазами охотящейся хищницы.

 – Как я понимаю, ты должен быть очень сильным, – хрипло произнесла она,

расстегивая нагрудный карман кителя. – Просто пока ты еще этого не знаешь...

 За спиной юноши что-то громко пискнуло. Всеслав стремительно развернулся,

скользнул взглядом по дисплею и подавился дымом. Его пальцы заметались по

клавиатуре.

 – Они отчаливают! – выкрикнул он. – Они отходят! Наверное, их кто-то

испугал!..

 Роми бросилась к юноше – а тот, вдруг позеленев, закатил глаза и медленно

осел на пол.

 Глава 1

 Пушистый белый снег, первый снег этой зимы, тихо падал на темные плиты

старинной аллеи, освещенной редкими розоватыми фонарями, что там и сям торчали

между деревьев. Вечер принес с собой безмолвие, жгучий до того мороз сменился

влажноватой оттепе-

 ЧЕРТОВА ДЮЖИНА АНГЕЛОВ

 лью, и двое мужчин, неспешно вышагивавшие по аллее, радостно подставляли

лица крупным снежинкам.

 Один из них был стар. Время и люди оставили свои следы на его узком сухом

лице с тонким выделяющимся подбородком. Впалые щеки украшали несколько едва

заметных шрамов, еще один шрам, тщательно приглаженный хирургами, рассекал

надвое его высокий лоб, вокруг носа залегли глубокие складки, но пронзительные,

почти бесцветные глаза смотрели по-прежнему молодо и проницательно. Густые

пепельно-седые волосы мягкими волнами спадали на спину его роскошного пальто с

меховой оторочкой, из-под полы которого высовывался кончик шпаги.

 Второй годился старику в правнуки. Тонкокостный, почти миниатюрный молодой

человек в высоких, до бедер сапогах, узорчатой замшевой куртке, стянутой на

талии двумя поясами, носил волосы столь же длинные, как и его собеседник.

Родственниками они не были, и в то же время внимательный наблюдатель мог бы

заметить, что оба – и старик и молодой – имели ряд каких-то почти неуловимых

общих черточек. Игриво танцующая походка, птичьи резкий поворот головы... Оба

были солдатами.

 – ...Те времена прошли, – голос старика казался скрипучим, и в нем была

горечь, – разумеется, я далек от того, чтобы считать, что раньше и вода была

мокрее, но ведь существуют вполне объективные критерии...

 Он умолк, выпростал из-за спины правую ладонь – в свете недалекого фонаря

сверкнул большой перстень, натянутый поверх тончайшей черной кожи перчатки, – и

достал из внутреннего кармана пальто потертый кисет. Его спутник остановился и

несколько минут наблюдал, как старик неторопливо, обстоятельно набивает

изогнутую темную трубку.

 – Мы вступили в проклятые времена, – продолжил старик, окутываясь дымом. -

И хуже всего то, что конец известен заранее. Это не тот случай, когда что-то

можно изменить, нет. Все, что мы можем, – это смягчить падение.

 Он вновь умолк. Под ногами тихонько поскрипывал снег. Молодой остановился,

снял с головы высокую шляпу с тульей в виде усеченного конуса, тщательно

стряхнул с нее снежинки, пальцем в перчатке протер широкую пряжку на украшавшем

шляпу ремне и задрал голову вверх.

 – Никогда не привыкну к чужому небу.

 Старик негромко рассмеялся и приобнял его за плечи.

 – Сейчас почти не видно звезд... Знаешь, я очень рад, что ты нашел время

прилететь. Я знаю, твои дела идут хорошо, жена тебе попалась удачная, с

хваткой... Мне кажется, тебе сейчас самое время немного отвлечься и вспомнить о

том, что когда-то и ты носил погоны, Непутевый...

 Бросив взгляд на хронометр, Махтхольф обреченно вздохнул и вылез из

кресла. Немилосердная жара, выжигавшая Портленд в течение двух последних

месяцев, сегодня вдруг сошла на нет, и через раздвинутые секции огромного окна

в кабинет врывался ласковый прохладный ветер. С минуту Хикки бездумно наблюдал,

как далеко внизу, в суетной паутине стритов, ползет плотная толпа машин.

Близился вечер, автомобили уже начали забивать и без того не пустующие улицы

огромного делового центра – пройдет еще полчаса, и он намертво, засядет в

пробке на Алвин-авеню, которая поднимается к ситивэям Южного кольца. Хикки

поправил галстук и решительно потянулся за своим легким камзолом, наброшенным

на спинку ближайшего стула.

 – У тебя еще почти час, – негромко напомнила ему жена.

 – Я заскочу куда-нибудь перекусить, – ответил Хикки, перекидывая камзол

через руку.

 Где-то в небе, но явно недалеко, гнусаво взревела полицейская сирена.

Хикки остановился посреди огромного кабинета и вдруг пристально посмотрел на

свою жену. За прожитые с ним годы она совершенно не изменилась. Он по-прежнему

узнавал в ней ту милую, хотя и немного бесшабашную девчонку, с которой когда-то

вернулся на Аврору для того, чтобы начать новую, мало похожую на прежнюю,

жизнь. Как ни странно, деньги и власть не смогли превратить ее в роскошную

даму, и она так и осталась молодой девушкой – правда, в веселых глазах угасла

давешняя наивность, а на смену пришли острые, как кинжал, огоньки, способные

поставить на место всех заблуждающихся. Сейчас Ирэн смотрела на него с легкой

тревогой. Хикки встряхнул шевелюрой и хитро прищурился:

 – Я же говорил тебе, что из Конторы уходят только вперед ногами.

 Его лукавые глаза заставили женщину тихо вздохнуть. Помимо ее воли, губы

сами расплылись в характерной, только им двоим понятной улыбке.

 – Постарайся не нажираться.

 – Это уж как карта ляжет.

 Хикки спустился на лифте вниз, миновал мраморный с бронзой холл – в кадках

по углам мирно дремали местные хвощи, наполняя воздух тонким горьковатым

ароматом, – и вышел к площадке, где среди прочих VIP-каров его ждал собственный

лимузин.

 – Саутерн-Парк, – приказал он водителю и удобно устроился в широченном

кожаном кресле.

 – Вы сегодня удачно, босс, – заметил шофер, – траффик еще так-сяк. А вот

минут через десять...

 Хикки покачал головой. Лимузин выполз на Алвин-авеню и бесшумно помчался

по левому ряду. Неписаное портлендское правило – "не суйся под "торпеду" -

действовало безотказно, и водители шустро уступали дорогу тяжелой машине с

округлой, жирно отхромированной мордой.

 Они успели на нужный ситивэй буквально за минуту перед тем, как на

развязке началось столпотворение запоздавших. Хикки посмотрел на них сверху

вниз и усмехнулся. Он вырос на Авроре. Лимузин мчался в небо, поднимаясь все

выше и выше над землей. По правую руку от Хикки оранжевый диск солнца

прикоснулся к верхушке гигантской башни Прайсовского торгового центра, облив

острый шпиль здания расплавленной предзакатной медью.

 "По крайней мере, я пожил,– сказал себе Хикки. – И даже был, наверное,

счастлив..."

 Поморщившись от некстати возникшего сплина, он вытащил из бара тонкую

сигару и наполнил салон терпким дымком.

 На свободе ситивэя водитель развил огромную скорость. Дорога от джунглей

Сити до респектабельного Юга заняла не более четверти часа.

 – Сверни в "Околицу", – распорядился Хикки, когда лимузин на одной из

развязок спустился вниз.

 Водитель понимающе кивнул. За окнами полетели могучие столетние деревья -

теперь лимузин мчался по темной неширокой аллее, ведущей к небольшому ресторану

посреди искусственно насаженного леса.

 Хикки оставил свой камзол в салоне машины и распахнул красноватые

деревянные двери. К нему с достоинством приблизился метрдотель в ливрее,

украшенной сложным узором золотистых шнуров.

 – Мой столик, – бросил ему Хикки, устремляясь в полутемный зал.

 Глотая в ожидании заказа ледяную минеральную воду, он привычно обвел

глазами помещение. И прищурился – в углу неподалеку от полукруглой барной

стойки сидел чернявый мужчина средних лет, обнимавший юную рыжеволосую диву. Их

взгляды встретились; шепнув что-то своей подружке, чернявый пересек зал и

уселся напротив Хикки.

 – Наконец-то стало попрохладнее, – рассеянно заметил тот вместо

приветствия.

 – Благодарение богу, – улыбнулся его гость. – Хорошо, что встретились.

Сюда летит Этерлен. Хикки отхлебнул из стакана и прикрыл веки.

 – Разве я просил "гувернантку"?

 Полковник Симеон Кришталь толчком задвинул клавиатуру главного

навигационного вычислителя и зевнул, сцепляя за шеей уставшие пальцы.

 – Вот теперь можно и по чарке, – сообщил он.

 Он начал лысеть. Стесняясь поредевшей макушки, Кришталь перестал

подстригать рыжие бакенбарды, и они свисали со щек мохнатыми хвостами, делая

его похожим на хасида. Заняться реконструкцией волос полковнику было некогда да

и негде: сейчас они базировались на захолустном Сент-Илере, все

достопримечательности которого ограничивались на удивление приличным

университетом да огромной базой ВКС, занимавшей половину приэкваториального

континента.

 Перед ним сидел Лоссберг. Теперь он был уже легион-генералом и командовал

отдельным дивизионом "свободных охотников". Кришталь, так и не пожелавший

расстаться со своим приятелем, состоял при его особе командиром флагмана.

 После списания "Оффенрора" Лоссберг категорически отказался принять

новенький корабль, только-только сошедший со стапелей. Он считал, что за

последние тридцать лет Империя начисто разучилась строить приличные линкоры,

вместо почти штучного товара производя "штамповку".

 – Вы только поглядите на эти дрова! – орал он, пьяный, на заседании

Тактического совета при Генеральном Штабе ВКС. – Как я могу летать на корабле,

который должен сперва обдумать отданную ему команду и только потом уже

приступать к ее исполнению! Скажите мне, как?! А посмотрите на эти салоны! Я не

собираюсь заниматься свиноводством, я пилот, а не разносчик навоза! Пусть в

такой кают-компании обедают ваши конструкторы, а мне там кусок в горло не

пойдет.

 Авторитет Лоссберга был настолько велик, что на время его оставили в

покое, думая, что он просто устал болтаться в космосе и хочет перейти на

преподавательскую работу. Лоссберг же, плюнув на все штабы и советы, облазил

половину имперских колонии и на одной из баз Пангеи обнаружил пятидесятилетний

штурмовик серии "Циклоп" со смешным налетом около пятисот суток. Корабль

дооборудовали новейшими системами дальнего обнаружения и целеуказания,

поставили в моторы "свежие" волноводы и отдали довольному Лоссбергу. Салоны и

кают-компания, представлявшие собой квинтэссенцию немного подзабытой роскоши,

его вполне удовлетворяли.

 Тяжеленная громадина с экипажем в четыреста с лишним человек имела минимум

автоматики и была послушна, как дрессированный кролик. "Циклоп" проектировался

как флагманский корабль командира ударно-штурмового легиона, он был до отказа

напичкан системами обработки информации и мощнейшими орудийными комплексами -

по разным причинам таких линкоров построили всего лишь двенадцать, и Лоссбергу

достался номер восьмой. Где-то в Приграничье доживала свой век "десятка", а все

остальные, отходив за полстолетия ресурс, давно отправились в переработку.

Лоссберг был доволен: ему в руки попал настоящий "штучный" товар, изготовленный

с любовью и тщанием. Пересев на такой корабль, он совершил несколько рисковых

рейдов на нейтральную территорию и довольно быстро украсил себя нашивкой "200

побед экипажа".

 Вскоре его перевели на Сент-Илер. С юности не терпевший штабной работы,

Лоссберг свалил все оперативные вопросы на Кришталя, а сам вдруг женился на

дочери одного из местных лендлордов, став помимо всего прочего обладателем

приличного куска джунглей и необозримого плоскогорья с выходом к морю. Из

полугодового "медового месяца" (флотским офицерам такого ранга отпуск для

женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный, как

туча, и с тех пор не слишком спешил покинуть борт-"Му ship is my home", – стал

поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не "hоме", a "castle".

 Теперь он пил исключительно ром дорогой марки "Кровь звезд".

 А потом он вдруг неожиданно постарел. Не повзрослел, не оброс солидностью

тридцатитрехлетнего мужчины, а именно постарел – сразу и необратимо. На

тридцать четвертом году вокруг его глаз уже струились ранние, не по сроку,

морщинки, щеки запали, как у истомленного старика, а шикарная, прежде

платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной. Он начал меньше орать

на подчиненных, почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело; все

чаще, обедая в кают-компании среди своих старших офицеров, Лоссберг вдруг

надолго застывал в кресле с рюмкой рому в сухих пальцах. Тогда Кришталь

незаметно моргал, и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот

времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался.

 Из Метрополии на его имя приходили огромные посылки с лучшими,

фантастически дорогими изданиями земных и росских философов, а также тяжелые

тома военных теоретиков. Иногда, загрузившись ромом "по верхнюю палубу",

Лоссберг пугал молодых офицеров длинными и малопонятными цитатами из Конфуция

или, того краше, – настоятеля Яара с Черной Скалы. Они хорошо знали, что, если

командир засел у себя в салоне с бутылью рому и здоровущим фолиантом в кожаном

переплете, беспокоить его нельзя ни в коем случае. Пожар, авария – все, что

угодно, кроме неожиданного появления противника.

 Однажды Кришталь попал на барбекю к его тестю. В красивейший замок на

берегу тихой речушки приехали несколько довольно известных на планете людей,

присутствовали и зятья его командира. Лоссберг, одетый в синюю кожу

полигон-мундира (была осень), с ходу всосал пол-литра прихваченного с собой

рома и весь вечер молчал, как рыба, сочась неприкрытым презрением. Кришталю

пришлось отдуваться за двоих, рассказывая университетскому профессору,

известному адвокату и паре банкиров о невероятной храбрости и интуиции своего

командира. Лоссберг раскрыл рот, лишь когда над рекой сгустился вечер и в

беседке зажглись уютные фонарики.

 – Рому, – коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: -

Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость... Черт побери!

Подай мне рому, Сэмми!

 Сейчас Лоссберг смотрел на своего штурмана с задумчивостью. Тот уже

закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний

состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать. Лоссбергу есть не хотелось,

но вот выпить – да.

 – Можно и по чарке, – согласился он. – Тогда уж распорядись, чтобы ужин

принесли в салон.

 – Беда с этими штурманами, – пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. -

Ас Бэрдом, я думаю, придется расставаться, иначе он угробит нам "Каймана".

Оболтус он, и соображения – ноль, такому только вокруг Метрополии круги

наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни.

 – Когда вернемся, – пожал плечами Лоссберг. Командирская капсула вынесла

их на пятидесятую палубу. Задумчиво приглаживая свои по-прежнему длинные

волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом

плафонов.

 – Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, – произнес он,

обшаривая карманы в поисках ключа. – До полковничьего ценза парню не хватает

сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое

быстрее... Когда вернемся, конечно.

 Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно

всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов

запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи

кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые

традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был

не только вылетать "ходовой ценз", но и иметь в запасе определенное количество

побед экипажа.

 – Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.

 Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском

салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и

привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.

 – Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя,

дурака, жалко.

 – Что ты несешь? – возмутился Кришталь. Лоссберг хищно воткнул вилку в

салат.

 – Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас

или потом?

 – Потом – понимаю... А сейчас-то что?

 – А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы

стать "каретой" для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную

каверзу... Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.

 – Черт. – Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг

понял его без слов – наливать себе в присутствии старшего по чину было

бестактно – и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.

 – Да-да, – улыбнулся он с мрачной иронией, – опять... Будем надеяться, что

"Циклоп" мы на сей раз не угробим. Сейчас трудно найти приличный корабль.

 – Вот черт, – повторил Кришталь.

 – Я ждал вас... Идемте в сад, там сейчас лучше всего.

 Борис Соловец показался Хикки несколько постаревшим. Они не виделись почти

год, и за это время грузный старик заметно сдал – обвисли щеки, взгляд стал

немного рассеянным. Двигаясь за его мощной фигурой, Махтхольф подумал, что

Соловец, возможно, болен. Все-таки годы, а ему было глубоко за сотню, дают о

себе знать: время неумолимо, от старости не могут вылечить никакие врачи.

 Соловец прошел через вымощенный розоватой плиткой дворик и толкнул

решетчатую калитку. Чуткий нос Хикки поплыл в тонком аромате фруктовых

деревьев. Под раскидистой яблоней хозяина ждал легкий резной столик с напитками

и сладостями.

 – Что будете пить?

 – Пожалуй, водки. Чистой.

 Соловец одобрительно крякнул и запустил руку в покрытое инеем ведерко.

Хикки удобно устроился в кресле, разодрал кожуру сочного банана и вдруг

подумал, что старик оказался хитрее всех – до грядущего кошмара он, возможно, и

не доживет. Эта мысль заставила его улыбнуться. Соловец вернул бутылку в

ведерко и поднял на гостя проницательные черные глаза.

 – У вас веселые новости?

 – Ах, если бы... Новости у меня как раз не очень. Четверть часа спустя,

причастившись парой объемистых рюмок, старик немного порозовел и оживился.

Теперь про него было трудно сказать, что старый пройдоха готовится дать дуба.

Хикки навострил уши и разодрал новый банан.

 – Ключевая фигура в этих конфликтах – Петух Дюваль... Сам он старается не

слишком светиться, и многие действительно не подозревают, на чью, собственно,

мельницу льют воду. А крутит всем именно он, Дюваль. Это ему выгодно, чтобы

Золкин и Лоренцо с компанией грызли друг друга на всех маршрутах вокруг Облака,

потому что так проще договариваться с таможней и чиновниками из Технического

надзора. Логика тут простая: они, сволочи, вообще чуть ли не гангстеры, а я вот

хороший, добрый и законопослушный. Раз так, зачем меня трогать? Лучше их,

негодяев... К тому же Золкин здорово попался с наркотой – дело не закрыто до

сих пор, и одному богу ведомо, чем все это для него кончится.

 – Но я слышал, что он и с корварцами не слишком-то дружит, – вставил

Хикки, подливая словоохотливому хозяину еще водки.

 Соловец умолк и пошевелил бугристым носом, на котором была нарисована

многоцветная картина его долгой и нежной дружбы с горячительными напитками.

 – Водка – страшное дело, – вдруг заявил он с глубочайшей убежденностью в

голосе. – Но ты знаешь, когда в пятидесятом году я подцепил на Виоле прыгучую

лихорадку, только водка меня и спасла. Да, да! Были у нас там трезвенники – все