Текст книги "Миры Королева (Вся серия с 1-13 книги)"

Автор книги: Алексей Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 135 (всего у книги 197 страниц)

все такое прочее... В общем, все было почти нормально, но тут болотные

друзья что-то не поделили между собой, и началась резня. Три месяца мы, как

глисты, бегали по заброшенным шахтам, таская с собой навьюченных жратвой и

боеприпасами девок! Вот там я и насмотрелся на все чудеса света...

 Огоновский замолчал, тщательно притушил о подошву ботинка окурок. Кэп

Харпер смотрел на него круглыми от изумления глазами, ожидая продолжения

рассказа. Он много слышал о жизни на диких планетах, но еще ни разу не

сталкивался с человеком, который сам жил этой жизнью.

 – В общем, лазили мы там, лазили, и кончились у нас харчи. Думали поесть

девок, да жалко стало: решили выбираться. Выбрались... Бледные, понятно, как

спирохеты, отощали – а на по верхи ости-то, ха-ха, десантный зондеркорпус

стоит. Утихомиривать, видите ли, прилетели. Тут бы нас и порешили, да, слава

богу, Аксель вдруг знакомого встретил. А то, конечно, ну очень мы были на

врачей похожи! Шучу. Выжгли они там все, что только можно, все женское

население под корень перепортили, навели, понимаешь, порядок. Да только

ненадолго это все. Едва они улетели, жизнь снова пошла по наезженной колее.

И нам пришлось начинать все заново, потому как вожди поменялись, какие-то

новые люди понаехали, в общем, все по новой. Я уж думал, нервы у меня не

выдержат. Но нет, справились: лихорадка ударила. Там, в этом болотистом

плоскогорье, раз в пять-шесть лет случается форменный мор, народ, особенно

подземный, дохнет пачками Никто никого даже не хоронит, бросают в болота, да

и всего делов. Месяц мы с Акселем почти не спали. Вытащили. Всех, кого

могли. Уже и уезжать не то что не хотелось, а вообще даже в голову не

приходило, до того привыкли... пятнадцать лет я там проторчал. Если б не эта

война, будь она проклята, до пенсии четыре с мелочью оставалось.

 – После войны вы хотите вернуться туда, дотягивать контракт? – тихо

спросил Харпер.

 – А кто его знает, куда и когда мы теперь вернемся? __ мрачно хмыкнул

Огоновский и полез в карман за новой сигаретой. – Черт, как жрать хочется!

Интересно, когда нас снимут, забыли про нас, что ли? Куда мы вернемся, кэп?

Мы, насколько я врубаюсь, еле унесли белы ноженьки, а назад нам теперь ходу

нет: обложили. Теперь только вперед, а вперед – это, собственно, куда?

Где-то будем отсиживаться, наверное. Хрен его знает, что там начальство

выдумает.

 У Харпера неприятно похолодело в животе, причем совсем не от голода. В

принципе, он догадывался, что все так и обстоит на самом деле – фактически

док Огоновский лишь озвучил его мрачные мысли, да вот только признаваться в

этом ему совсем не хотелось. Огоновский был прав, самым паскудным образом

прав, а далеко-далеко, на Бифорте, Харпера ждала прелестная жена, которую он

завоевал с отнюдь не малыми усилиями, крохотная дочка и в придачу – уютный,

тихий банк тестя, в котором он мечтал осесть, заработав себе хотя бы

майорский пенсион.

 Огоновский сплюнул на рифленый черный пол. Кэп дернулся в кресле и

задумчиво спросил: – Док, а как вы считаете, мы успеем отремонтироваться до

конца войны?

 Майор раздраженно фыркнул.

 – Фу, черт, Сол, вы же не похожи на дурака! Тем более что вам-то основы

стратегии читали гораздо круче, чем мне! Конец войны, славно вы загнули!

Нет, я понимаю, что для Эсис эта война была проиграна изначально, но мы-то,

мы, а? Наши военные традиции... Мы взяли от давно почившей Империи все

худшее, что только могли. Наша военная доктрина, основанная на магическом

слове "атака", наше преклонение перед воинственными предками, наша

невозможность решиться на отступление... Вы знаете, я считаю, что Келли

погубил флот. Да, этот сучий фанатик погубил нас всех! Нет, я нисколько не

отрицаю того, что его мужество не знало себе равных. Я, упаси меня,

грешного, господи, ни на миг не усомнился в фантастической отваге наших

экипажей, нет... Но чего ради они погибли, все эти люди? Келли шел в атаку

так, как будто за его спиной стояла судьба расы. Он орал, он рычал, он

гробил тысячи людей только для того, чтобы не упал, упаси боже, флаг его

флота!.. Флаг упал, что же дальше? "Парацельс" до отказа забит ранеными, мы

бежим куда глаза глядят. Где, интересно, флаг маршала Келли? Где, я вас

спрашиваю? Вот смотрите, Сол, у вас всего-навсего болят ноги. А что вы

скажете о пилотах, у которых уцелели только две вещи: башка и позвоночник?

Да, мы их вытянем. Но что же вы думаете, что им не было больно? А ведь они

тоже люди... они такие же офицеры, как вы, – может быть, даже более

доблестные, черт возьми!

 – Док, – вдруг вскинулся канонир, – это война. Вам это неясно? Или вы

думаете, что сопли помогут вам воевать?

 Огоновский захохотал. Это было настолько неожиданно, что капитан Харпер,

отвесив челюсть, уставился на своего случайного коллегу с искренним

недоумением.

 – Э-ээ, док... я где-то слышал рассуждения о том, что война похожа на

оргазм – для кого-то там... но вы...

 – Да идите вы, мальчишка!.. Война! Оргазм! Да что вы знаете о войне?..

Или об оргазме?..

 – Майор!

 – Да-да, конечно!.. Сол, ради бога... Сол, поймите же меня: одно дело,

когда человек умирает где-то рядом с вами, и за дело, и такова его служба, и

все знают, за что им платят бабло... а совсем другое дело, когда человек,

живой человек, умирает фактически у вас на руках, и вы ничего, ну ничего не

можете сделать, чтобы спасти его... а?! А когда вдобавок ко всему этому вы

еще давали клятву, которой тысячи и тысячи лет? Был такой типоша, Гиппократ

его звали. Был, был, Сол... И нет ничего страшнее, чем эту клятву нарушить!

Вы знаете, Сол, я стреляю намного лучше вас. Я даже из пушки этой хреновой

стреляю лучше. Мне б дня два – и черта б вы меня перестреляли. Я, Сол, убил

очень много людей, очень. Некоторых – мечом. Вы знаете, что такое убивать

мечом, а? Это когда вы с ног до головы в чужой крови, Сол...

 3

 Сгустившаяся в углах тьма была им судьей.

 Светильники горели вполнакала: мощности генераторов здесь не хватало. В

густом, словно патока, воздухе подземелья тускло тлели желтые электрические

лампы, и это было пределом того, на что были способны они, еще недавно

могущественные хозяева целого континента. Еще недавно они владели половиной

суши. Еще вчера их власть простиралсь с запада до востока; сейчас все

изменилось. Двадцать лет назад они властвовали над спутниками планеты. Они

запускали свои корабли к ближайшим мирам, они вели тайные, но грандиозные

исследования. Сегодня они понимали, что всему этому пришел конец.

 Нет, внешне все было в порядке. Массивные машины убирали урожай,

гигантские заводы плавили сталь, миллионы и миллионы людей вставали рано

утром, чтобы лечь поздно вечером. Корабли, изящные и одновременно

функциональные, поднимали сети с уловом, сети, полные столь нужными дарами

гигантских морей... жизнь продолжалась.

 Над ними возвышался Храм.

 Они молчали: долго, долго...

 Но говорить было необходимо. И хотя ни один из них не хотел брать на себя

ответственность первого слова, сказать его все же пришлось.

 – Спасения нет.

 Так сказал старший из них, высокий седобородый первосвященник с витой

серебряной митрой на голове. В его глазах стоял не ужас, нет, всего только

печаль – но ее было достаточно для того, чтобы остальные, те, кто сидел

вокруг него священным шестиугольником, смогли проникнуться ужасом

происходящего.

 – Веры нет.

 Голос старца возвысился, отозвавшись в темных углах помещения, и им

показалось, что в унисон с ним жалобно вздохнули ажурные ритуальные

подсвечники на стенах помещения.

 – Отцы должны узнать, что мы остаемся верны им, ушедшим, даже в смерти.

 Сказав это, первосвященник резко поднялся на ноги, размашисто, словно

солдат в строю, прошел через круг своих братьев и исчез в черном провале

выхода. Он сказал все, что должен был, теперь говорить будут другие. Первым

– Аиф, старший из Сыновей, он сидел во главе святого круга, чуть особняком

от остальных. И он заговорил: – Последняя попытка сорвалась. Как вы знаете,

для подготовки этой миссии мы привлекли наших лучших сыновей из числа

Светлых: они смогли задействовать немалые ресурсы. Теперь у нас остается

только один путь – мы должны выйти к звездам и, если это будет возможным,

уведомить забывших о нас Отцов, что мы, умирая, по-прежнему храним верность

их заветам.

 Ответом ему было негромкое гудение. Впрочем, ни один из присутствующих не

нашел в себе сил возразить. Тогда Аиф продолжил речь: – Наши шансы, конечно,

практически равны нулю. Прошло слишком, слишком много лет. Но мы знаем,

теперь уже точно: пророчество сбудется. Значит, у нас нет другого выхода...

с завтрашнего дня Светлый бен Харра начнет готовить экипаж.

 У них оставался один звездолет. Один-единственный, да и тот был построен

проклятыми еретиками, долго правившими на несчастной планете. Когда-то,

давным-давно, таких кораблей было много, они бороздили пространство, за

долгие годы достигая ближайших звезд, но так и не нашли никаких следов

присутствия Отцов. Не нашли – потому что не искали, так считали они,

наказывая скверных в дни Великого Солнцеворота. Не нашли – потому что

Верность, завещанная тысячелетия назад, была погребена под слоем гордыни и

тлена.

 После Солнцеворота (да восславится утро его!) строительство дорогих

игрушек было прекращено – во-первых, потому, что задачи борьбы со скверной

представлялись Сыновьям намного более важными, а во-вторых, потому, что

слишком мало осталось людей, помнящих, как сплавить воедино тысячи и тысячи

сложнейших механизмов звездолета.

 Впрочем, и среди Сыновей нашлись прозорливые. Три корабля удалось спасти

и спрятать от ретивых глаз далеко в горах Трандара. Там же оказались и те

немногие, кто был причастен к сложной индустрии звездоплавания – те,

разумеется, кто сумел выжить после Солнцеворота. Два корабля ушли к звездам;

их цели были туманны, и они не вернулись. Для последнего корабля умирающие

старики подготовили полный экипаж – четырнадцать человек, они готовили его

не из страха, так как бояться им уже просто надоело, а из надежды. Да, они

надеялись, что экспериментальный, сверхдальний "Кронг", предназначавшийся

когда-то для очень долгого путешествия, сможет донести свою команду до

обитаемых миров – а они, эти старики, знали, что где-то там, за границами

ненавистного им водородного облака, в глубине которого плыло их желтое

солнце, находятся обитаемые миры. Иногда они принимали непонятные далекие

передачи, иногда им удавалось наблюдать странные далекие вспышки, непохожие

на активность молодых звезд. Они верили, что кто-нибудь придет и к ним, но

годы текли, и надежды обращались в прах... и они молчали, молчали перед

лицом безмозглых фанатиков, уверенных в том, что их мифическая Верность еще

имеет какую-то ценность в таком старом и дряхлом Мироздании.

 – "Кронг" уйдет в то утро, когда бен Харра доложит нам о готовности. А

мы, – голос Аифа стал твердым, как желтый драконий клык, украшавший верхушку

его митры, – а мы встретим пророчество во всей силе своей Верности!

 Сыновья молча склонили головы. И ни в одном из них не проснулись страх

или жалость к самому себе.

 Глава 2

 1

 Мокрая метель, наотмашь бьющая по лицу, едва не валила его с ног.

Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего

на юге – впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал

его контуры, и уж тем более он не был уверен, что лес находится именно к

югу. Временами ему начинало казаться, что он вообще бредет по кругу, и

дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.

 Он не ел уже двое суток. Пару ночей назад он израсходовал последний

патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в белых пятнах зверька;

мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но тем не менее он

съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех пор он не

встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм превратился

в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были полны влаги, и он давно уже не

чувствовал своих ног. Впрочем, ему было все равно. Днем он кое-как

ориентировался по солнцу и шел, шел, шел... впереди были еще тысячи лонов.

 Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из белой

хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла,

уступив место тупому, полубессознательному упрямству.

 Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая того, что где-то

здесь, среди невысоких холмов заснеженной зимней степи, уже лежат

дороги-зимники тех, кто предпочитает жить подальше от Сыновей, Свободных

Солдат и всех прочих, претендующих на власть над телами и душами. Он не

знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги – а потом ожидание

спасения. Ему было все равно.

 Ветер вдруг усилился – резко, словно ударом. Сделав несколько шагов -

каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, – путник повалился на

снег.

 Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по

лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на место им немедленно приходили

новые. Несколько минут спустя он почувствовал, что лицо покрылось слоем

снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и попытался

сесть.

 В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.

 Сперва юноша не осознавал происходящего под ним. Он забеспокоился лишь

тогда, когда ощутил, что скатывается куда-то вниз... он открыл глаза и

поднялся на четвереньки. То, что он увидел, показалось ему кошмаром, на

какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что он

уже умер и теперь, на пороге вечности, его встречает один из демонов

Бесконечных Путей.

 Но это было не так. Он понял свою ошибку, с воплем подпрыгнул и выхватил

из-за пазухи нож.

 Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких жемчужных

глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее ножом – раз, другой,

потом яростно замолотил, плохо разбирая, куда и как он попадает. Метельное

плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса визг. Тело юноши взлетело в

воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца

принялись мять и ломать тело непокорной добычи. В унисон с червем закричал и

юноша...

 Ранним утром, когда кроваво-красный диск далекого солнца еще не успел

целиком выбраться из-за холмов, возле огромной лужи желтой крови

остановилась машина. "Чаф-чаф-чаф! – пробормотал ее двигатель. – Чаф-ф...

чаф-ф..." Обороты упали до минимума, теперь из высокой трубы тянулась лишь

тоненькая струйка черного угольного дыма.

 В прямоугольной, грубо сваренной кабине распахнулась дверь, явно снятая с

какого-то более сложного аппарата.

 – Червяк, – уверенно произнес хриплый фальцет. – Вылазь, Канда, смотри-ка

– червь! Я думал, их уже всех у нас извели, а тут вот, пожалуйста. Дела-а...

кто ж это его? Неужто опять фурканы проснулись, а? – Какие, к Орму, фурканы!

– возразил ему другой. – А ну-ка...

 Над изуродованной головой снежного червя склонились две фигуры,

закутанные в плотные меховые куртки.

 – Вот его кто угандошил, – задумчиво объявил Канда. – Откуда он тут,

интересно, взялся? Явно не из наших. И не Солдат. А ну, Лопе, переверни-ка

его на спину.

 Хриплый Лопе наклонился над погибшим. Наполовину занесенный снегом, он

лежал меж свернутых в смертельной агонии колец гигантского червя. Правая

рука неизвестного смельчака сжимала рукоять странного кинжала, который был

до упора вбит в один из глаз червя – в последний. Казалось, умирая, человек

зацепился за своего врага, чтобы не провалиться в одному ему видимую

пропасть.

 Лопе бесцеремонно извлек до странности легкое тело из застывших объятий

хищника, перевернул его на спину и внимательно вгляделся в осунувшееся лицо

молодого парня.

 – Да это Светлый! – воскликнул он. – О-орм, да он жив!

 – Жив?! – поразился его спутник – Да, дышит. Давай занесем его в кабину.

Если парняга умудрился одним ножом завалить червяка, значит, закалка у него

что надо. Может, и довезем до поселка. Старому Бурку понравится такой

подарок. Если парень выживет, Бурк, может, выдаст за него свою внучку

 Канда поглядел на Лопе нехорошим взглядом, но возражать не стал. Мужчины

легко забросили раненого в уютное меховое нутро своего снегохода, вновь

зачихал паровой движок, скрипнули, разворачивая машину, бортовые редукторы,

и через мгновение мокрый снег, вылетевший из-под широких гусениц, почти

скрыл следы недавней битвы.

 В дороге Лопе кое-как осмотрел раненого и с облегчением убедился в том,

что большинство костей целы. Истощение юноши, говорившее о том, что он

проделал огромный и нелегкий путь, изумило охотника.

 – Откуда ж он тут, к Орму, взялся-то? – удивленно просипел он. – Разве

что с самолета разбившегося... но разве у этих хреновых Сыночков остались

самолеты? Рули, Канда, поживее: чую, Бурк сегодня отсыплет нам грибов по

самые уши...

 Час спустя снегоход уже мчался по извилистым улочкам небольшого селения,

стоявшего на берегу реки. Лопе глазел по сторонам, нетерпеливо созерцая

добротные каменные строения, над которыми сизо курились утренние дымки

печей, и все подгонял своего приятеля. Наконец Канда свернул в какой-то

тупик, убавил обороты.

 – Я сейчас, – пробормотал Лопе, выскакивая на улицу. – Эй, Бурк! -

замолотил он в ворота чьей-то зажиточной усадьбы – из-за ворот виднелся

ладный белый фасад высокого кирпичного дома, – Эй, почтенный Бурк, отворите,

это я, Лопе Красус, эй!

 В ответ ему пронзительно залаяли собаки.

 Калитка наконец распахнулась.

 – Красус? – На Лопе неодобрительно – спросонья – смотрели круглые глаза

высоченного старика в домашней жилетке мехом вовнутрь, под которой виднелась

белая железная цепь с синим камнем. – Ты что, отмерз, парень? С утра грибов

захотел, что ли...

 – А и грибочков можно, – весело подмигнул старцу Лопе. – Подарок у меня

для вас, почтенный, первый класс подарочек, ага. Извольте уж глянуть, а

потом и о грибках поговорим.

 – Да что за подарок такой на рассвете? – возмутился Бурк. – Что ты,

болван грибной, мелешь-то, а?

 – Да вы гляньте только, гляньте, – заскулил Лопе, вытаскивая старика за

ворота. – Гляньте, говорю!

 Забравшись в кабину снегохода, почтенный Бурк наконец проснулся.

 Сразу.

 Быстрыми, но осторожными движениями он ощупал все тело юноши, зачем-то

поднял ему правое веко и внимательно всмотрелся в серый безжизненный глаз.

 – Ладно, – сказал он, – давайте, заносите его в дом. А за грибами к обеду

заедете, а то знаю я вас...

 2

 – Справа по курсу находится звезда класса Сол. Расстояние до нее – менее

года. Астрономы насчитали семь планет, и, по их мнению, две из них вполне

могут оказаться подходящими для нас. К сожалению, на "Надире" погибли все

специалисты, а люди с "Шеера" и "Саксона" не обладают достаточной

квалификацией, чтобы точно сказать, каковы биофизические условия этих

миров...

 В кают-компании начался хаос.

 Презрев погоны и мундиры, офицеры вскакивали со своих мест, кричали,

перебивая друг друга, и Волльмеру понадобилось несколько минут, чтобы

заставить людей прийти в себя. Он понимал, он очень хорошо понимал их. Они

шли в неизвестность уже несколько месяцев. Радиотелескопы "Надира"

обшаривали окрестности в поисках хоть сколько-нибудь приемлемого места для

стоянки, но все тщетно, а тут – такая редкая, почти невероятная удача!

 Они готовились к долгой робинзонаде на дикой, абсолютно непригодной для

жизни планете, готовились к невыносимому заточению в бронированных скорлупах

своих зведолетов, сознавая, что в лучшем случае им посчастливится найти

планету с не слишком высоким тяготением и приемлемым уровнем излучения. Они

знали, что их ждет изнурительная работа в тяжелых защитных скафандрах, само

пребывание в которых мучительно, – и вот теперь появилась надежда, что

вместо скафандров их ждут лишь легкие дыхательные маски и неизбежные

бактериологические фильтры... Людям казалось, что прямо сейчас с них

свалилась многомесячная тяжесть бронированных наплечников – тяжесть, которую

они еще не успели ощутить, но зато уже успели ею пропитаться.

 – Да, это все так, – продолжил Волльмер, когда в помещении наступила

наконец тишина. – Мы уже завершили поворот и теперь двигаемся прямо туда.

Через пару суток мы уже будем знать, что нас ждет... но у меня есть еще одна

новость, далеко не такая добрая. Сегодня "Надир" поймал обрывки дальних

переговоров: вокруг Беллами идет сражение, господа...

 – О, ч-черт! – громко проронил кто-то.

 – ... Удивляюсь я вам, доктор. Поспали бы, что ли... только с вахты, а

все туда же!

 – Да устал я отсыпаться, Мэри-Бин. Только и делаю, что сплю и читаю.

 Крупнотелая, приятно округлая девушка с игривыми черными глазками жеманно

отстранила руку Огоновского, улегшуюся на ее правом бедре, и рассмеялась: -

Признаться, мне и самой бывает одиноко... но нельзя же так! Мы с вами и

незнакомы почти! Ах-ах-ах, скажите еще: "Вот и познакомимся", а?

 – Несерьезная ты, Мэри-Бин. Я старый, больной человек, да ты гордиться

должна, особенно при твоем-то одиночестве!

 За спиной Огоновского с шипением раскрылась дверь отсека, и в белом свете

потолочных ламп появилась молодая остроносая физиономия, обрамленная буйными

черными локонами.

 – Андрей, – заговорщическим тоном прошипел волосатик, – я тут такое

узнал!

 – Что там еще? – недовольно обернулся майор, оторванный от дела на самом

интересном месте.

 – А-аа, идем. Мы там в ординаторской собрались, все это дело вспрыснуть

надо. Либих свой коньяк достал. Пошли-пошли, новость – закачаешься!

 Огоновский недовольно фыркнул, подмигнул несколько обескураженной сестре

и вышел вслед за молодым чернявым капитаном, на котором был не совсем

уместный для врача синий бортовой комбинезон с кобурой.

 – Что это ты вырядился-то? – удивленно поинтересовался он у своего

коллеги. – Парад, что ли?

 – У-УУУ – с восторгом завыл тот. – Надо бы, надо бы... но, ладно, и так

справимся.

 Пройдя коротким, слабо освещенным коридором, они уперлись в двери

ординаторской. Капитан коснулся сенсора, и на Огоновского обрушился целый

шквал восторженных воплей, перемежаемых многоголосым смехом. Видимо, в

тесный отсек набилось все отделение общей хирургии, включая вахтенных,

раненых и даже отдыхавших после вахты докторов.

 – А-аа, это вы, майор! – заревел, бросаясь с объятиями, старший врач

отделения подполковник Либих, давно известный своей занудливостью.

 Огоновский недоуменно отпрянул и обвел присутствующих ничего не

понимающим взглядом.

 – Это даже не день рождения, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – А что

же?

 – Он еще ничего не знает! – выкрикнул кто-то.

 – А что я должен знать? – поинтересовался Огоновский, понимая, что

произошло нечто воистину экстраординарное. Уж если Либих выкатил свой

собственный коньяк... – Что, мы уже победили? Так вроде еще рано...

 – Вторая планета, – загомонили несколько докторов разом, – вторая

планета, господи помилуй, при-год-на для жизни! При-год-на, Андрей! И мы

будем там через неделю максимум! Прощайте, скафандры! Будем жить, как в раю,

устроим, наконец, себе отпуска. Пока ребята будут ремонтироваться, мы будем

купаться в тамошних морях!

 Огоновский присел на стол и взял в руки стопку коньяку.

 – Это здорово, – признался он. – А вы уверены, что там нас не встретят

как незваных гостей.

 – Че-его?

 Доктор Либих едва не потерял дар речи.

 – Вы не переутомились, Андрей? – заботливо поинтересовался он. -

Помнится, вы так долго тащили вахту в этом, как его, грантауэре...

 – Не-а. Я так, просто пришло в голову.

 Огоновский меланхолично проглотил коньяк, закусил его кусочком шоколада и

добавил, глядя себе под ноги: – А то будет нам сафари.

 – А вдруг в самом деле... – нерешительно сказал кто-то. – Все-таки такая

редкость...

 – А пошли бы вы все к черту! – выкрикнула лейтенант Анжелина Деж,

сорокалетняя резервистка, полжизни просидевшая в роскошной косметологической

клинике. – Не хочу я в это верить. Не буду, и все! А вы, старый бука, не

смейте портить нам праздник.

 – Да я – то что, – нисколько не обиделся Огоновский. – Я ж так, просто...

 Поглядев на Анджелину, которая укоротила форменную юбку в первый же день

призыва, Огоновский подумал, что он, бука, пожалуй, чуть помоложе этой

бойкой девчонки.

 "Стало быть, планета земного типа, – размышлял он. – Что ж, мои цыплятки,

я посмотрю, какой отпуск вы там себе устроите. Дичайший мир, почти наверняка

кишащий всякими добрыми тварями, которым и днем и ночью хочется кушать...

Купаться они будут, как же. Ну-ну, я хотел бы на это посмотреть. Впрочем,

что это я в самом деле? Не стоит портить людям настроение".

 В углу завели умнейший разговор о перспективах ремонта кораблей.

Огоновский посмотрел на говоривших: это были двое молодых резервистов,

милейшие, в общем-то, ребята, главный недостаток которых заключался в том,

что, едва напялив на себя синие мундиры, они сразу же возомнили себя

выдающимися знатоками космической техники. "Этак, – решил он, – парни

договорятся и до стратегии".

 – Прекрасный коньяк, – сообщил он Либиху.

 – Вы пейте, пейте, у меня этого добра полно, – обрадовался тот. – А вот

скажите-ка, – старший врач доверительно понизил голос, – правда, наверное,

что на... ну, на не очень освоенных планетах могут произойти всякие

неожиданности?

 Огоновский призвал на помощь все свое самообладание.

 – Самой мелкой неожиданностью может быть неблагоприятная бакобстановка, -

ответил он, поражаясь идиотизму кадрового флотского доктора: услышав такое

от Анджелины, он бы и не удивился, но ведь Либих, по идее, болтается в

космосе лет так сорок, неужели же он не понимает элементарного?

 – Надеюсь, нам помогут фильтры, – заметил Либих, вдруг переходя от

возбуждения к полнейшей растерянности

 Огоновский пожал плечами и подумал о том, что самое лучшее решение сейчас

– незаметно испариться и найти, пока она не легла спать, веселуху Мэри-Бин.

Все же превосходный коньяк заставил его задержаться – еще на пару рюмок. Он

покрутил в руках высокую зеленую бутылку с яркой, сине-золотой этикеткой и

прицелился накапать себе новую порцию.

 В эту секунду под потолком, перекрывая общий гул, неистово заревела

сирена.

 – Экипажу занять места согласно боевому расписанию! – возопил трубный

глас старшего вахтенного офицера.

 – По местам, по местам! – бледно засуетился Ли-бих, первым

отреагировавший на тревогу.

 – Это все вы, Огоновский! – пискляво выкрикнул чей-то голос.

 Андрей не отвечал. Он быстро опрокинул в рот рюмку и рванулся к двери.

 Его ждал шестой грантауэр левого борта.

 3

 – Шестой левый заряжен, исправен, к бою готов! – проорал Харпер, едва

перед его глазами замигали зеленые огоньки тест-системы.

 Андрей удобно устроился в глубоком кресле, защелкнул на груди ремни и

потянул из-под низкого потолка прицельную маску. Пружиня на витых

спагеттинах проводов, маска упруго облегла его физиономию. На несколько

секунд он ослеп.

 – Огня не открывать, – мрачно буркнул за его спиной голос вахтенного

канонира. – Пока я не дам полное совмещение нулей, даже не дергайтесь.

 – О, черт, – услышал Андрей недоуменный голос кэпа Харпера. – Что бы это

значило?

 Огоновский наконец установил ориентировку визира на внутренний режим. Это

было смешно: Харпер выглядел зеленовато, будто после недельного запоя.

 – Я не понимаю, – продолжал он, задумчиво дергая свою маску, висевшую

возле его правого плеча, – если они нас опять догнали, то почему тогда не

стрелять?

 – Ну давайте в конце концов посмотрим, что у нас там, – предложил Андрей.

– Врубайте местный обзорник. Если сволочь заходит по левому борту, то, может

быть, и увидим...

 – Вряд ли, вряд ли... – с сомнением зашевелился Харпер. – Наверное, их

увидел "Надир" – но я все равно ни черта не понимаю.

 В это же время в ходовой рубке "Саксона" кипела горячая дискуссия.

Довольно просторное помещение было до отказа забито старшими офицерами

крохотной эскадры, которые бурно обсуждали увиденное.

 По приказу Волльмера все системы дальнего предупреждения, коими был

плотно нафарширован фрегат "Надир", постоянно смотрели назад, туда, откуда

осторожный генерал по-прежнему ожидал нападения. Главной задачей было

заметить преследователей с максимально возможной дистанции, позволявшей

совершить форсированный маневр уклонения. Вперед не смотрели, ибо уж там-то

противника быть не могло. Оглядывающаяся эскадра медленно подползала к

небольшой желтой звездочке, вокруг которой вращалась пригодная для жизни

планета, навигаторы уже начали расчет тормозного маневра – и тут началось.

Первый штурман "Сакса", решив поточнее сориентироваться в условиях

незнакомой системы, врубил радары передней полусферы. Буквально на второй

секунде обзора по линкору полетел тягучий рев сирены.

 Начался переполох, вполне обычный для военного корабля. Ситуация не

предусматривалась уставами и боевыми уложениями, и мало кто на борту

представлял себе, что делать.

 Из системы, медленно и вяло разгоняясь, выходил крохотный – метров

семьсот в длину, не больше – сигарообразный кораблик. Мозг "Сакса" не смог

его идентифицировать: выходило, что эскадра встретилась с чужаком.

Приучавшийся в ходовую рубку Волльмер немедленно объявил большой военный

совет. На всех трех кораблях экипажи занимали посты согласно боевому

расписанию.

 Главный инженер "Сакса" полковник Варнезе нетерпеливо гонял по малому

навигационному экрану изображение загадочного кораблика, прокручивая его в

разных ракурсах.

 – Это субсветовик, – уверенно заявил он. – Идет на реактивной тяге, и,

клянусь бычьими яйцами, идет прямо на нас.

 – Это слепому видно, – возмущенно фыркнул первый штурман. – С такой

динамикой разгона ему потребуется около сорока суток... Интересно, они нас

что, не видят?

 – А вы бы увидели? – возразил Варнезе. – Возможно, у них обычная

антикварная радиооптика. Как тут нас разглядишь? На нашей-то скорости и с

нашей защитой мы для них просто не существуем. Смотрите, у них реактивные

движки, скорее всего, там в качестве рабочего тела какая-то антиматерия, и

никаких волновых усилителей, ничего, такого: просто давят на среду и все.

Как это... эйнштейнова физика.

 – Так, может, – предложил Волльмер только для того, чтобы не молчать, -

врубим ходовые огни?

 Штурман задумчиво пожал плечами. Для определения курса субсветового

звездолетика ему потребовалось несколько минут – чужак явно шел от второй

планеты. Следовало понять, кто это: корабль хозяев или какие-то залетные

исследователи?

 – Черт побери, неужели на "Надире" не осталось ни одного спеца, умеющего

перепрограммировать обзорные мозги? – раздраженно спросил он.

 Полковник Варнезе покачал головой.