Текст книги "Миры Королева (Вся серия с 1-13 книги)"

Автор книги: Алексей Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 197 страниц)

того, чтобы избавиться от комплекса "молодого и подающего". Андрею все это

было хорошо знакомо. Наверное, такие же чувства испытывает каждый юнец,

получивший на руки сверкающий диплом медицинского корпуса и не имеющий

жирных покровителей, которые помогли бы ему сразу же занять место на

подступах к Олимпу медицинского мира. Возможно, именно из-за этого он и

пошел на Флот в самом начале своей карьеры: синий мундир да змеи Эскулапа в

петлицах помогали избавиться от проблем, вмиг поднимая его над цивильными

элитами.

 – Как говорил мой лучший друг, покойный легион-генерал Кренц, "Оксдэм -

место выживания цельных натур". Да-да... так что я рекомендовал бы вам

 сделать заказ прямо сейчас, чтобы ближайший же транспорт доставил вам

оружие. Гражданское, конечно, – но, если хотите, можем слетать в порт, и я

познакомлю вас с парой "жучков", которые будут рады оказать молодому доктору

любые услуги. За наличные, само собой.

 – Я вижу, что ваш коллега был склонен к философии... – промямлил Коннор.

– На меня, конечно, никто не нападает, но, знаете, иногда встречаешь такие

взгляды, что становится просто холодно.

 Андрей понимающе закивал и поспешил долить гостю коньяку.

 – Репутация, коллега, имеет здесь первостепенное значение – ничуть не

меньшее, чем на каком-нибудь там Орегоне. Только там предпочитают спесивых

врачей, которые выписывают пациентам заведомо дорогие процедуры и смотрят на

них сверху вниз, а здесь, увы, все наоборот. Мой вам совет: забудьте все

правила поведения, которые приняты в нашем цеху там. Забудьте то, чему вас

учили в корпусе. Вам и так платят больше, чем крупному специалисту в

аврорской клинике, верно? Вот и работайте, тем более что здесь за эти деньги

можно получить гораздо больше, нежели принято думать. Когда-нибудь вы

сделаете трахеотомию посреди болота, держа больного на своем колене, а потом

– когда-нибудь – ваш пациент встанет у вас за спиной с оружием в руках и,

возможно, отдаст таким образом свой долг.

 Коннор вздохнул и вылез из кресла.

 – Вы, вероятно, правы. Что ж, придется привыкать, Я летел сюда за

пенсией, и никак иначе. И я ее добуду! Рад знакомству, коллега...

 – Случись что – всегда жду, – искренне произнес Андрей, пожимая руку

Коннора. – Можете располагать моим опытом в любое время суток.

 Поглядев, как удаляется новенький казенный вездеход с яркой эмблемой

Центра здравоохранения развивающихся миров, он тихо и печально улыбнулся.

 Когда-то они с Акселем тоже гордились своими оранжевыми "снежинками" и

фамилиями на бортах служебных машин. Потом появились личные, более мощные и

удобные, и "снежинки" забылись сами собой, потому что больше в них не было

никакой надобности. Как же, господи, давно все это было!

 – Бренда! – позвал он.

 Сухое лицо сестры с недовольно поджатыми губами тотчас выплыло из

полумрака амбулаторного покоя.

 – Мне необходимо съездить в долину: возможно, я вернусь вечером. Помните:

если привезут роды, особое внимание следует уделить бакобработке, здесь это

весьма актуально. И... ни в коем случае не удивляйтесь роженице, которая

приедет без мужа. Планета... в общем, черт, что я тут несу! Ждите меня к

вечеру.

 До поселка он доехал за полчаса. Когда-то Змеиный лог был довольно

большим, по местным меркам, селением, по-колониальному размашистым, с

широкими улицами, вдоль которых стояли крепкие каменные дома в два-три

этажа. Внешне, в принципе, почти ничего не изменилось, но Андрей сразу же

отметил, что былого движения, когда по улицам скользили десятки машин и

всадников, а на парковочных площадках теснились коптеры зажиточных фермеров

и шахтеров, больше нет. Змеиный лог казался вымершим. Несколько вездеходов

неторопливо ехали по растрескавшемуся бетону, большущий грузовик, вывернув

из-за угла, легко и непринужденно вписался в поворот и покатил вслед за

Андреем прямо посреди улицы. Хмурясь, он остановил машину возле самого

известного в городке отеля "Оксдэмский туман", в ресторане которого кипела

вся деловая жизнь округи.

 Наверное, это было единственное место в радиусе тысячи километров, где

наблюдалось какое-то шевеление, хоть отчасти похожее на прежние времена. Не

без труда воткнув свой джип на стоянку, Андрей привычно проверил, как

двигается в открытой кобуре офицерский бластер, и решительно вошел в

зеркальный холл. Мальчишка-портье, дремавший у стойки, его не узнал.

Провожаемый его удивленным взглядом. Огоновский вошел в огромный зал

ресторана и на секунду задержался возле большого, чуточку фиолетового

зеркала в два человеческих роста. На груди черного кожаного комбинезона

сплетались стиснутые треугольным щитом шеврона две змеи Эскулапа – хоть в

мелочи, но все же он потрафил своему тщеславию.

 – Ого! – услышал он хорошо знакомый голос. – Да это же наш старик док

Эндрю!

 Мгновение спустя Андрей оказался к тесном кругу радостно возбужденных

людей, каждый из которых старался пожать ему руку, выразить свою гордость по

поводу его военной карьеры и вот сейчас, немедленно, пригласить к себе на

рюмку наикрепчайшего самогона. Он немного ошалел; на глазах даже выступили

слезы. Еще никогда, наверное, Андрей не чувствовал себя так тепло и хорошо,

как сейчас, – среди людей, рядом с которыми он прожил столько лет. Каждый из

них хоть раз, но был его пациентом. Он лечил их детей, принимал роды у их

женщин, он зашивал им раны и царапины, спасал от проклятой лихорадки – и

сейчас, видя их, еще недавно флотский полковник Огоновский ощущал себя

настоящим "семейным доктором", живущим в этой огромной галдящей семье.

 Кое-как отбившись, он повернул к стойке, где радостно улыбались лица

шерифа Маркеласа и старого аристократа Гора Адамса, владевшего доброй

половиной территории Гринвиллоу и землями за ее пределами. За годы войны

Адаме приметно осунулся, густые брови из пепельных стали совсем серебряными,

но жесткая складка вокруг губ, выдававшая неукротимый характер вояки, ничуть

не изменилась.

 – Милорд... шериф...

 – Мы очень рады, э, Ник? Я вот Нику-то и говорю: вот, говорю, здорово,

толкуют, что док Эндрю вернулся, не забывает нас... а он мне и говорит: ха,

да он целым полковником вернулся, весь в крестах-то, вот как!

 – Присаживайтесь, док. Последний транспорт привез отличную выпивку.

Нет-нет, платить и не думайте. Будем считать, что вас угощает община... в

моем лице.

 – Расскажите нам, док, как воевали-то? Полковника, сам знаю, за просто

так не дают. Эх, как же жаль, что док Кренц не дожил... вот было бы здорово,

верно, Ник? Доктора-то наши: генерал с полковником, а? – Да воевал, как

получалось... не очень, наверное, плохо, но были ведь и лучше. Давайте вы

мне расскажите, как дела у нас в округе? А то я что-то, кроме плохого,

ничего и не слышал...

 Адаме опустил голову, махнул рукой.

 – Что хорошего-то, док? Рады, что хоть кто-то вернулся, а так... когда

такое случалось, чтобы людям жрать было нечего? Шахты стоят. Удобрения

купить не на что, а как тут без них? Сеяться просто некому...

 – Зато, я слышал, и бандюг не осталось. А то мне так надоело всех вас

зашивать по три раза на дню! Особенно если учитывать, что я всю войну этим

занимался.

 – Бандюг? – Адаме скривился. – Ну, это еще как сказать. Кое-кто всю войну

в болотах просидел. Кое-кто, да только все знают, кто именно. А еще кое-кто

по цивильному призыву проходил, хотя можно было бы и пасть за свободу, так

сказать, человечества. А теперь все по новой. Что ж мне? Я стар, да и моего

у меня не отнимешь. А вот другим, не скажу кому, может, и не так уж весело.

 Андрей понимающе покачал головой. Дерьмовый орегонский бренди обжег ему

горло, и он подумал, что местный самогон, пожалуй все же лучше этого

"импортного" пойла. За годы войны он настолько привык пить спирт, который,

конечно же, выгодно отличался от пусть фабричного, но дешевого фуфла, что

сейчас морщился, кривился и смеялся над самим собой.

 – Нацеди-ка мне лучше своего, – попросил он бармена. – Сладенького, с

травкой.

 – Твои девушки, – вдруг произнес Адаме, – кто как... Инга вышла замуж за

сержанта с военной базы и год как улетела, Тея исчезла в первый же год -

тут, знаешь, такое творилось... а Делия... она, в общем, сына твоего родила.

 – Ч-что? – вскинулся Андрей. – Какого сына?

 – Ну от кого она могла родить через полгода после того, как тебя забрали?

От меня, что ли? Да и видел я парнишку – ну вылитая папкина морда.

 – И где он?!

 Адаме сглотнул и беспомощно посмотрел на Маркеласа. Тот недовольно

хмыкнул, скосил глаза в сторону – мол, ну на кой же ты, хрен старый...

 – Басюк их обоих... баловался, гад.

 Огоновский выпил полный стакан самогона, аккуратно поставил его на стойку

и громко щелкнул пальцами. Он не знал своего сына. Он никогда не видел его

лица, он вообще никогда еще не был отцом. Он даже плохо помнил лицо Делии,

совсем юной девчушки, которая оказалась в его доме буквально за год до

войны.

 Но его сын был мертв.

 Он знал: отчаяние придет потом...

 – Ну, Басюк свое получит, – туманно пробормотал Маркелас, все еще косясь

на притихшего лорда Адамса.

 – Мальчишки подрастают, – с неестественной живостью заговорил тот. -

Скоро и в шахты пойдут, а там, думаю, жизнь наладится. Иначе и быть ведь не

может, э?

 – Каждый второй, – вдруг произнес Андрей, берясь за новый стакан. – На

Оксдэме – каждый второй, это я помню. Давайте помянем, что ли...

 Ближе к вечеру, хмельной, но не чувствующий себя пьяным, он вывалился из

"Тумана", всадил ключ в замок зажигания и некоторое время сидел, глядя на

ожившую перед ним панель приборов. Браться за руль почему-то не хотелось.

Андрей протянул руку, включил аудиосистему и долго думал, что именно ему вы

брать. В памяти дорогого аппарата было очень много музыки...

 Наконец машина тронулась. Сам не зная почему, он поехал домой не

напрямик, а по кругу, через несколько шахтерских поселков, лежавших чуть

выше долины. Он проехал мимо того места, где стоял его дом – теперь там

мертво скалился высаженными окнами типично армейский куб оперцентра учебного

лагеря. Дома не было. Не было ничего, что могло бы напомнить ему о

проведенных здесь годах, даже болотце, через которое был когда-то переброшен

ветхий деревянный мостик, военные строители безжалостно осушили, чтобы оно

не мешало господам офицерам, имевшим особое пристрастие к падению пьяным

рылом в грязь.

 Дорога полого шла вверх. Змеиный лог остался позади, среди редких кривых

деревьев уже виднелись блестящие крыши шахтерских усадеб. Андрей снял ногу с

педали газа и поймал себя на мысли о том, что сейчас, именно сейчас он

наконец-то стал для Оксдэма своим. Он вернулся с войны. Здесь лежит его сын,

которого он так никогда и не увидел, здесь живут люди, которых он лечил и

будет лечить дальше. Это – его мир, его земля; он пришел сюда навсегда.

 На въезде в селение он увидел нескольких свиней, которых пас тощий

мальчишка в перешитом комбинезоне. Увидев машину Андрея, паренек опасливо

втянул голову в плечи – Огоновский приветливо помахал ему рукой и попытался

вспомнить лица тех, кто жил здесь раньше.

 Одно из таких лиц попалось ему буквально через минуту. Возле старого

грузовичка курили двое мужчин, на высоком красовался десантный офицерский

комбез со споротыми знаками различия. Андрей притормозил и высунулся из

машины: – Привет, Блэз! Навоевался, старик?

 – О господи, док!

 Нелепо вытянувшись, Блэз отмахнул честь и тотчас же полез в карман за

флягой.

 – Лейтенантом пришел? – спросил Андрей, с улыбкой разглядывая открытое

лицо шахтера, украшенное большим рваным шрамом на щеке.

 – Так точно, ваша милость! – хохотнул Блэз.

 – Ну, хорошо хоть пришел. А вот друга твоего не помню... кто таков?

 – Да и помнить не можете. Я его с собой притащил – мы с ним всю войну в

одном взводе. Только я потом командиром своего, а он – взвода разведки...

было дело.

 – Хэнкок, – представился молодой мужчина, – Стив Хэнкок. Я с Бифорта,

мелкопоместный, так сказать... земли на всех не хватает, я и возвращаться не

захотел.

 – Полковник Огоновский, медслужба Флота, – чуточку пьяно ответил Андрей.

– Здешний врач, так сказать. Как дела, бойцы? Как перспектива?

 – У нас-то куда ни шло, – вздохнул Блэз. – Стив помогает, работы валом,

так что внакладе не будем. А вот у других... ой, мама ж ты моя...

 Шахтер опустил голову, передернул плечами, и Андрей с удивлением увидел,

что Хэнкок ласково треплет его по шее, пытаясь успокоить.

 – У него с нервами, – тихо объяснил он, поймав удивленный взгляд

Огоновского. – Рана... а вообще, тут действительно такое... у кого фермы, те

еще как-то, женщины друг другу помогают, да и мы пытаемся. А вот у кого

шахты, да еще и сыновья не пришли, тем хоть погибай.

 Андрей облизнул пересохшие губы.

 – Вы хоть рожайте, баб-то много, – сказал он, стараясь не глядеть на

плачущего десантника. – Рожайте, а я уж всегда... приму...

 Проехав дальше, он остановился возле крохотного деревенского кабачка. В

зале было пусто, за стойкой дремал белобрысый мальчуган, совершенно не

услышавший шагов Андрея.

 – Эй, малый, – Ооновский потрепал его за вихры и улыбнулся, – а дед Хома

куда делся?

 – Хома? – затрепетал ресницами отрок. – Так помер Хома, два года уж как

зарыли. А вы... кто?

 – А я тебя из мамки вытаскивал, – ответил Андрей. – Не красней, все там

были.

 – Так вы... тот самый доктор, про которого Джош рассказывал?

 – Доктор, доктор. Пиво-то давно варили? А ну, нацеди мне большую.

 Суетясь, парень налил Андрею здоровенную кружку темного пива. Огоновский

присел на отполированный за долгие годы стул и грустно оглядел низкий

зальчик, едва освещенный парой тусклых плафонов. Раньше в такое время суток

здесь торчали почти все мужчины поселка. Теперь кабачок был пуст, как и вся

округа...

 – Доктор...

 Погруженный в хмельные думы, Андрей и не заметил, как подошла к нему

высокая седоватая женщина в грязном рабочем комбинезоне. Он узнал ее – это

была жена владельца крупнейшей среди поселковых шахты. У нее, кажется, было

трое сыновей и дочь, вспомнил Андрей. И жили они тогда дай бог каждому.

 – Мэдлин? – удивился он. – Здравствуйте... как ваши?

 – Моих больше нет. Никого. Я хотела просить вас об одной вещи... правда,

все не знаю, как начать...

 Андрей поднялся на ноги. Перед ним стояла женщина, потерявшая абсолютно

все – мужа, сыновей, почву под ногами. Он не мог сидеть; он склонил перед

ней голову и приготовился слушать.

 – Моя дочь, Ханна... она не больна, вы не подумайте! Дело в том, что я

уезжаю – наверное, я найду работу в порту... мы уже давно продали шахту,

дом, в общем, все... а зимой мы просто не прокормимся. Доктор, купите Ханну!

Она красивая стала, вы ее даже не узнаете! У вас пенсия, содержание, она

будет работать, она может... она сыновей вам родит... доктор, я умоляю вас,

спасите ее! Иначе нас просто сожрут зимой, вы не знаете, тут из болот

выходят...

 Огоновский глубоко вздохнул. Он все понял. Деньги, полученные за девочку,

и в самом деле помогут женщине добраться до столицы, а в порту устроиться

еще можно. Но с несовершеннолетней дочерью ее ни на какую работу не возьмут,

это он знал твердо. Либо девчонка станет проституткой и через год погибнет

под ножом уделанного нарка, либо ее действительно сожрут ублюдки,

пересидевшие войну в здешних болотах. Защищать ее тут некому, своих бы

спасти!

 Пошарив по карманам, Андрей вывалил перед женщиной кучу мятых купюр. Одну

он выделил и положил на стойку, а остальные пододвинул к плачущей Мэдлин.

 – Здесь больше двухсот крон, – сказал он. – На первое время вам хватит.

 – Что вы, – прошептала женщина, – тут нет таких цен!

 – Это мое дело, – перебил ее Андрей. – Идемте.

 Через полчаса справа от него, вжавшись в бархатную кожу дверцы, испуганно

улыбалось светловолосое длинноногое чудо по имени Ханна. Ей было пятнадцать;

как и все девушки на Оксдэме, она созрела раньше своих лет и выглядела уже

весьма женственно. Украдкой поглядывая на свое приобретение, Огоновский

сладко щурился и думал о том, что все, кажется, становится на свои привычные

места.

 Глава 4

 Ну, и... оп! Рука в тонкой полимерной перчатке хлопнула младенца по

розовой попке, и бутуз возмущенно заорал, оглашая своим ревом операционную.

 – Сформируйте парню пупок, – распорядился

 Огоновский, передавая новорожденного Бренде. – Ну, что, – наклонился он к

роженице, – и чего было бояться? Больно было?

 – Нет, – счастливо прошептала молодая рыжеволосая девушка. – Нет...

спасибо, доктор.

 – Ну! А ты все плакала. Смотри, орел какой! Вырастет, генералом станет!

 – Три семьсот, без патологий, – доложила сестра. – Отличный ребенок.

 – И роженица ничего, – сказал Андрей в сторону. – Бакобработка, Бренда...

 Не снимая перчаток, он продрался сквозь самогерметизирующуюся пленку на

входе и весело подмигнул двум мужчинам, нервно мнущимся в амбулаторном

покое: – Сын... кому сын, кому внук. Здоровый такой кабан, три семьсот.

 Рослый парень в тщательно наглаженном камзоле бросился ему на шею, а его

отец, крепкий, почти без седины шахтер с претензией на респектабельность,

стиснул его правую ладонь.

 – Тише вы! – засмеялся Огоновский. – Руку сломаете, чем я резать буду?

Все у вас в порядке, девушку можете забрать завтра под вечер. Тогда же и на

малого поглядите. Все-о! Я сказал. Завтра. А сейчас – марш-марш! Доктор

устал и хочет спать.

 Андрей проводил счастливых отца и деда до их машины, вернулся наверх, в

операционную и принялся раздеваться, стоя в негерметичном предбаннике.

 – Лалли, расположите нашу красавицу в палате, младенца на ночь – в

камеру, пусть проветрится как следует, а я пойду к себе. На сегодня все...

спокойной ночи. Ханна! – крикнул он, входя в противоположное крыло дома,

отведенное под его кабинет и спальни. – Ханна, подогрей мне чуточку супа и

разогрей ту курицу, что вчера приволок Эмден!

 В кабинете под ноги радостно бросился Том. За неделю, проведенную в доме

Андрея, щенок поразительно разъелся и сейчас уже мало напоминал ту

заморенную худобу, которую ой купил у мальчишки Юргена. Андрей меланхолично

потрепал пса по спине, накинул на себя халат и устало свалился в кресло.

Сегодняшний день начался с гнойной раны на ноге старого шахтера, а

закончился родами. Вздыхая, Огоновский врубил личный терминал и принялся

набрасывать заявку на лекарства и расходные материалы.

 За его спиной чуть слышно зашуршала Ханна с подносом. Она уже усвоила,

что после поздних операций или вызовов общий ужин отменяется, а ее

повелитель ест у себя в кабинете. Андрей повернул голову, мягко улыбнулся: -

Останься. Я сейчас.

 "Это мои первые послевоенные роды, – подумал он, отправляя документы

через эфирную сеть, – наверное, скоро их будет много. Хорошо бы..."

 Ханна сидела в кресле возле шкафа, тихая, как мышка, и смотрела куда-то

за окно, где ветер гнул в саду деревья. Андрей наклонился над переносным

столиком, зачерпнул суп и вдруг поймал себя на мысли, что сейчас, в своем

теплом белом халатике, немного растрепанная, она кажется ему необыкновенно

привлекательной.

 "Первые роды, – сказал он себе. – Где лежит мой сын?"

 Отодвинув пустую тарелку, Огоновский резко поднялся, раскрыл бар и достал

два глубоких бокала и бутылку коньяку.

 – Подсаживайся, – скомандовал он, разливая коньяк. Себе он налил почти

полный, Ханне – на палец меньше.

 Девушка неловко придвинула свое кресло поближе к Андрею и подняла на него

глаза – удивленные и в то же время чуточку кокетливые. Она еще ни разу не

была в его постели, он просто не думал об этом, слишком занятый в последние

дни. Сейчас она, кажется, догадывалась о его мыслях.

 Андрей разорвал копченую курицу, вытер салфеткой пальцы и поднял бокал: -

За тебя, девочка. Не бойся, коньяк не противный.

 Все еще неловко она взяла стеклянную чашу – Андрей залюбовался ее тонкими

и в то же время сильными пальцами с гладкими розоватыми ногтями – и, не

нюхая, опрокинула ее в рот.

 – Молодец. Теперь курочки. Положено сыром, но сыр придет чуть позже. Вот

так. Противно, да?

 – Нет, – ответила девушка, удивляясь своим ощущениям. – Кажется, дымом

пахнет.

 – Нет. Не дымом.

 Он развернулся вместе с креслом, достал из стола сигару, бросил пачку

сигарет для Ханны и подождал, пока она поднесет ему огонь.

 – Мать запрещала мне курить.

 – Я для тебя не мать.

 Местный табак рос плохо, но уж если вырастал, то отличным, ароматным,

наподобие виргинских сортов с Орегона. Шахтеры и фермеры редко покупали

фабричные сигареты, предпочитая самодельные сигары и трубки. Курили на

Оксдэме практически все, начиная с самого раннего возраста.

 Андрей смотрел, как тлеет огонек ее сигареты, чуть подрагивавшей в

длинных пальцах, и чувствовал, как растет в нем желание ощутить эти пальцы

на своей щеке. Вдохнуть ее запах, такой свежий, юный, зовущий в дали, из

которых нет возврата, – по крайней мере, до тех пор, пока эта ночь еще в

своих правах. Она смотрела на него с ожиданием, в котором, однако, не было и

намека на покорность рабыни, нет, она ждала его, ждала, когда он, усталый

после нелегкого дня, потребует от нее того, для чего, собственно, и создана

женщина – тепла. Бросая на девушку короткие незаметные взгляды, Огоновский

неожиданно со всей ясностью осознал, что она, эта девчонка, купленная им за

две сотни крон, с самого начала готова предъявить на него некоторые права -

она, женщина до мозга костей, с успехом компенсирующая инстинктом недостаток

опыта.

 Он пошевелил пальцами, согревая ладонь. Потом, глубоко затянувшись и

выдохнув, протянул руку к тонкой шее девушки; чуть сверкнув глазами, Ханна с

готовностью потянулась ему навстречу.

 – Хуже всего было, когда стали приходить первые похоронки. На компенсацию

особо не проживешь, да и вообще, что толку, когда работать на шахте стало

некому? Сперва пытались как-то объединяться, бригадами, что ли, а потом...

потом забирать начали вообще всех здоровых и не старых. – Усы Маркеласа

грустно повисли, он сплюнул в желтоватую лужу и поморщился. – После войны,

ну то есть в последний-то год, думали, что к нам другие люди приедут:

работы-то здесь много, было бы только желание... Так никто и не приехал.

Работы, говорят, сейчас по всей Конфедерации полно, какой же дурак полетит к

нам?

 – Так тебя подбросить? – спросил Огоновский.

 Шериф рассеянно кивнул. Его машина сломалась в дальнем шахтерском

поселке, и уже два часа он шел пешком через холмы. Андрей сразу хотел

предложить ему свои услуги, но, погруженный в грустную задумчивость,

Маркелас вдруг принялся рассказывать, что происходило в округе во время

войны. Так они и говорили: Огоновский сидя в машине, а шериф – опершись об

ее переднее крыло.

 – Вот черт, – вдруг произнес он, озабоченно потирая нос, – забыл я вчера

госпочту просмотреть. А ну как там очередное распоряжение от шефа?

 – Ну и что? – пожал плечами Андрей. – Не велика беда.

 – Не скажите, док, не скажите. Бэрден – буквоед, каких свет не видывал.

Может, в нашем бедламе оно и к лучшему, но дело в том, что у меня на счету

уже три замечания, и все – за невнимательность при работе с документами. Он

шлет мне инструкции, а я забываю о них доложиться. Мелочь, в общем-то, но с

Бэрденом как-то неприятно... совесть, что ли: знаю ведь, что он прав,

понимаете?

 – Шеф-попечитель не имеет над тобой никакой особой власти. Ты находишься

на выборной должности, а он – представитель государственной администрации.

Вы как бы уравновешиваете друг друга.

 – Да, все так, – махнул рукой Маркелас, – но дело в том, что шеф -

человек порядочный, понимаете? С таким, как он, мне конфликтовать просто

совестно. Лучше уж над каждой бумажкой трястись.

 Андрей тихонько рассмеялся. До войны Ник Маркелас был известен как

большой ухарь, неоднократно вступавший в конфликт с законом. Правда, и

авторитет у него был немалый: все знали, что слово Ник держит, а если уж

судит – то по справедливости. Видимо, репутация крепкого, толкового парня и

сыграла главную роль на выборах окружного шерифа.

 Шериф здесь, на Оксдэме – это и судья, и начальник полиции, и даже

командир отряда планетарной самообороны. Под его ключом хранится арсенал

старенького армейского оружия, которое он может раздать добровольцам в тот

момент, когда это потребуется для защиты мирных жителей. Он имеет печать,

позволяющую ему решать финансовые вопросы общины и от имени этой же общины

заключать те или иные сделки с любым юридическим лицом, в общем, для такой

территории, как Гринвиллоу, это почти отец родной.

 Дорога пошла под уклон, внизу, в бурой от полегшей травы лощине стали

видны две решетчатые вышки-с пропеллерами, башенка подъемника и погрузочный

терминал. Рядом примостились цилиндрические строения, скрывавшие шахтное

оборудование, – то была одна из десятков крохотных семейных шахт,

разбросанных по всему богатому рудами краю.

 – Смотрите-ка, мамаша Дорфер решила заняться делом, – удивленно произнес

шериф. – Давайте подъедем, док, я хочу с ней поздороваться.

 Андрей повернул руль и оказался на гравийной полосе, ведущей к шахте. По

мере приближения он разглядел стоявший возле аппаратного узла автомобиль и

рядом – еще один, совсем новенький вездеход незнакомой ему модели. Маркелас

удивленно нахмурился.

 – Кого это сюда принесло? – озадачился он.

 Огоновский остановил свой джип рядом с потрепанным грузовичком вдовы

Дорфер и спрыгнул на гравий. В лицо ему дохнуло характерным тяжелым запахом

шахты – несмотря на то, что за последние годы из земли не подняли ни грамма

руды, этой вонью было пропитано все вокруг.

 К машине подошел рослый парень лет двадцати, в котором Андрей не без

труда узнал вертлявого бузотера Дорфера-младшего.

 – Решили браться за работу, Энди? – спросил у него шериф, отвечая на

рукопожатие.

 – Да нет... здравствуйте, док, рад вас видеть... приехали какие-то люди,

лазят вокруг шахты, что-то такое меряют. – Энди был растерян и говорил

сбивчиво, то и дело оглядываясь на генераторные вышки, рядом с которыми

виднелась массивная фигура его матери в компании нескольких мужчин в

комбинезонах. – К нам заглянул Сэм Липучка, говорит, у вас там люди

какие-то, мы и приехали посмотреть что да как, а они нам...

 – Что они?

 – А они говорят, продавайте шахту, и все. Мы и рады бы продать, но не за

десять же тысяч!

 – Что-о?!

 Андрей едва не выпучил от изумления глаза. Да, у Дорферов погиб отец, да,

шахтой пока заниматься некому, потому что наемные работники предпочитают

идти к тем хозяевам, у которых шахты побольше да посолиднее, но десять

тысяч? За десять тысяч крон можно купить приличный автомобиль, но уж никак

не шахту, приносящую полторы сотни тысяч в год!

 Маркелас прищурился и решительно зашагал к вышкам. Андрей последовал за

ним.

 – Привет, мэм... никак, гости у нас объявились? Кто такие будут?

 – А тебе какое дело, парень?

 Андрей внимательно оглядел говорившего – солидного вида мужик в теплом

комбинезоне с несколькими сумками на поясе, от одной тянутся провода... Его

спутники, так же одетые молодые парни с гражданскими излучателями в кобурах,

держались чуть поодаль, презрительно щурились и всем своим видом давали

понять, что чувствуют себя хозяевами положения.

 Ник сунул в карман руку и выбросил перед незваным гостем портмоне с

шерифской звездой.

 – Шериф Маркелас, – представился он. – Кто такой, спрашиваю?

 – Таккер Хатчинсон, – недовольно проворчал тот. – Компания "Элмер Хиллз",

Аврора.

 – Что вы тут делаете, мастер Хатчинсон? Вы в курсе, что находитесь на

частных землях? Молодой Дорфер сказал мне, что вы и ваши люди появились

здесь без ведома его семьи... Что все это значит? Где разрешение на

проведение геологоразведки, Где разрешение землевладельца? Что вы мне тут

молчите? Отвечайте!

 – Моя компания желает приобрести эти земли, – высокомерно ответил

Хатчинсон и поглядел на своих ребят – те, как по команде, приосанились, а

один даже положил руку на кобуру. – А вы не суйтесь... вам-то что?

 – За такую цену вы, мастер Хатчинсон, можете приобрести тут разве что

свинарник, – вступил в разговор Андрей. – Я не собираюсь лезть в дела семьи

Дорфер, но мне кажется, что эти люди вряд ли согласятся продать вам шахту за

десятку грандов.

 – А это еще кто? – вскинулся Хатчинсон, неприятно косясь на черный

кожаный комбез Огоновского. – Тут что, каждая собака лезет не в свое дело?

 Андрей спокойно отвел в сторону правую руку, и люди мастера Хатчинсона,

как, впрочем и он сам, смогли полюбоваться рукоятью армейского бластера,

торчащей из лоснящейся черной кобуры.

 – Я здешний доктор, – медленно произнес Андрей, – полковник медслужбы в

отставке... и, следовательно, один из представителей государственной власти.

С правом низшего суда, кстати говоря. Мэм Дорфер: я так понял, что вас не

совсем устраивают условия, предложенные этим, э-ээ... джентльменом?

 – Да какое уж тут устраивают, – фыркнула вдова. – Да по-любому, хоть бы и

миллион они мне дали, не продам я им теперь ничего! Это надо же: приезжаем

мы с Энди, а он нам – кто такие? Что такое? Хозяева? Продавайте, и все тут!

Я аж ушам своим не поверила!

 – Ну, я думаю, вопрос решен, – хмыкнул в усы Маркелас. – Ваше пребывание

на данных землях, джентльмены, считается нежелательным. Предлагаю вам

покинуть пределы земель, являющихся собственностью семьи Дорфер. В противном

случае могу применить оружие.

 Хатчинсон нахмурился. Шериф выглядел достаточно решительно, к тому же он

прекрасно понимал, что этот коренастый доктор, по привычке таскающий на

бедре армейское оружие, не оставит своего приятеля в беде. Силы были явно

неравны.

 – Хорошо же, – проворчал он и сделал знак своим идти к машине. – Я думаю,

мы с вами еще поговорим... при других обстоятельствах.

 – Если ты не хочешь, чтобы я арестовал тебя за оскорбление представителя

выборной власти, – мягко пропел Маркелас, уже вытягивая из набедренного

кармана плоский армейский "Вальде", – то вали отсюда, пока жив! И если

шеф-попечитель, упаси господи, еще не выдал тебе официальное разрешение на

все эти раскопки у нас в Гринвиллоу, я припечатаю тебя по полной программе!

 – Мы бы продали, – тихо проговорила вдова, глядя, как удаляется гордая

спина мастера Хатчинсона, – да только кто ж продаст шахту за десять тысяч!

Даже сейчас меньше пятидесяти – нет таких цен, и все тут!

 – Я найду мужиков, – угрюмо вмешался Энди. – Найду, ма, увидишь.

Оборудование в порядке, хоть сейчас запускайся. Троих-четверых найду, и сам

работать стану... прокормимся, ма, ты не думай.

 Андрей потрепал юношу по вихрам и двинулся к своей машине. Вслед за ним,

сказав что-то вдове, засеменил и Маркелас.

 – Послушайте, док, – предложил он, догоняя его, – а не съездить ли нам к

шефу? Не нравится мне эта публика, хоть режьте вы меня!

 Огоновский посмотрел на часы. Рабочий день шефа-попечителя еще не