Текст книги "Миры Королева (Вся серия с 1-13 книги)"

Автор книги: Алексей Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 197 страниц)

 – У меня очень серьезные ставки, – решился наконец Бэрден. – Но поступить

иначе – это значит предать вас, моих друзей, и всех обитателей моего округа

– то есть, в некотором роде, тоже совершить преступление. Но вы

представляете себе, что будет, если мы этот процесс проиграем?

 – Все будет зависеть от того внимания, который он к себе привлечет.

Наверняка всякие там комитеты по "диким мирам" тотчас же увидят способ

нажить политический капитал – а он стоит таких денег, что никакая корпорация

не потянет. Я думаю, Олли, в обиду вас не дадут. В худшем случае вы получите

назначение на вышестоящую должность где-нибудь в другом месте. Но, конечно,

определенный процент риска есть, и я не могу его отрицать.

 – У меня есть бомба, – задумчиво сообщил шеф-попечитель. – Я думал

взорвать ее перед моими, э-ээ, взяткодателями, но теперь понимаю, что в суде

она произведет гораздо больший разрушительный эффект. Но скажу сразу: я

применю это оружие только в крайнем случае. Вы должны спрятать мой пакет,

Андрей, причем спрятать так, чтобы никто, кроме вас, не мог его найти. В

случае необходимости вы сообщите мне...

 Аврора встретила Андрея снегопадом. Над старинным Стоунвудом кружилась

метель, сильный ветер бросал в лицо мелкие, колючие снежинки. Ежась,

Огоновский почти бегом преодолел расстояние, отделявшее его от лимузина, и

нырнул в его теплое кожаное нутро.

 – Сенатор ждет вас, доктор, – с приторной любезностью сообщил ему

водитель, занимая свое место.

 – Прямо сейчас? – удивился Андрей.

 – Прямо сейчас. Мне кажется, он будет очень рад вас видеть, мастер

Огоновский.

 Андрей улыбнулся. С этим человеком его связывали годы совместной службы и

дружеские отношения, зародившиеся после странной истории на одной далекой

планете. Когда-то будущему сенатору выпало принять решение, и оно было

нелегким. Но он выполнил свой долг солдата, и в тот день Огоновский понял -

такие, как он, будут защищать нуждающегося в защите до конца, не думая о

возможном риске или неудаче. И сейчас Андрей знал: ему не откажут.

 Промчавшись над городом, кар опустился в районе респектабельных офисов и

дорогих "деловых" ресторанов. За черными стеклами неторопливо поплыли

старинные фасады, украшенные витиеватыми барельефами и фигурами химер.

Наконец лимузин замер у входа в многоэтажный билдинг. Выскочивший водитель

распахнул перед Андреем дверь.

 Под невидимой шапкой силового поля, не пускавшей вниз снежинки, стояли

двое молодых людей в подчеркнуто строгих костюмах. При виде Андрея они, как

по команде, заулыбались.

 – Мастер Огоновский, сенатор ждет вас в своем офисе. Позвольте ваш багаж,

мастер...

 Одергивая на себе дорогое пальто – сейчас он казался самому себе жалким

провинциалом, попавшим в сверкающее великолепие небесных сфер, – Андрей

прошел к лифту. Офис сенатора находился на пятом этаже и занимал не менее

десятка комнат да еще и отдельный конференц-зал. Андрей уже бывал здесь.

Пройдя через анфиладу приемных, он сбросил пальто подбежавшей референтке и

шагнул в распахнутую дверь кабинета.

 – Кажется, мы виделись относительно недавно, но я уже успел понять,

насколько мне вас не хватает. – Хозяин поднялся из-за стола и хитро, с

прищуром, улыбнулся. – Ну садитесь же, Андрей...

 – Я тоже успел соскучиться, Вальтер, – рассмеялся Огоновский, – но все

же, если бы не это дело, я вряд ли смог бы вырваться раньше следующего года.

 Сенатор Даль плеснул коньяку в его чашку кофе и подвинул к гостю вазочку

со сладостями.

 – Я знаю, что вы не стали бы обращаться ко мне по пустякам, – задумчиво

произнес он. – Я всегда ценил вашу дружбу, Андрей, – да что нам об этом

говорить, когда все и так ясно, – и понимаю, что дело у вас серьезное.

Поэтому давайте сразу возьмем быка за рога... Отдыхать будем вечером, у меня

уже запланирована кое-какая программа.

 Огоновский потер лоб и принялся за кофе. По дороге он много раз

проигрывал эту сцену, прикидывая, как и с чего ему начать, но сейчас, видя

перед собой своего друга, уже успевшего покрыться характерной, заметной у

всех политиков плесенью легкого лицемерия, он испытывал некоторое

замешательство. Ему хотелось верить, боевой генерал Даль – старина Даль,

вместе с которым они прошли столько лет войны, остался все тем же

прямодушным и открытым человеком, но умом он понимал, что этого просто не

может быть, и это понимание неизбежного, в общем-то, факта давило на него,

заставляя в который раз обращаться к тем событиям, что привели его в этот

роскошный кабинет. Вспоминать, анализировать и сомневаться в верности своего

решения.

 – Видите ли. – начал он, пряча от собеседника глаза, – у нас на Оксдэме

произошло большое несчастье. Нет-нет, я прилетел сюда вовсе не для того,

чтобы выбивать через вас правительственные или приватные кредиты. Все

гораздо сложнее. Я прилетел, чтобы просить у вас защиты.

 – Защиты? – непритворно удивился сенатор. – Но помилуй бог, от кого же я

должен вас защитить?

 – От мерзавцев, которые, грубо нарушая закон, пытаются ограбить людей

моего округа. От людей, которые пытаются отобрать последнее у несчастных

работяг, с утра до ночи вкалывающих на своих фермах и шахтах.

 – Хм... я знаю вас как серьезного человека, Андрей, и понимаю, что от вас

не следует ждать непродуманных поступков. Давайте по существу: что у вас там

случилось? Я надеюсь, вы понимаете, что сенатор Конфедерации не может

заниматься конфликтами между оксдэмскими скотоводами и местной властью.

Наверняка вас привело ко мне дело совершенно иного масштаба.

 – Вы правы, Вальтер. Это действительно совершенно иной масштаб.

 Сенатор Даль слушал его, не перебивая. Андрей говорил долго, не упуская

ни одной подробности, отдавая себе отчет в том, что первое впечатление

генерала будет решающим. В конце рассказа он глубоко вздохнул и добавил,

глядя сенатору прямо в глаза: – Я полагаю, что вы сможете исполнить свой

общественный долг с тем же блеском, с каким вы исполняли долг солдата.

 Даль мягко усмехнулся. Он поднялся из кресла, сделал круг по своему

громадному, словно ангар, кабинету и вернулся к столу.

 – Вы принесли мне беспроигрышную конфету, Андрей, – тихо произнес он,

нагнувшись над Огоновским. – Что хотите взамен?

 – Справедливости, сенатор. Только справедливости.

 – Считайте, что вы уже держите ее у себя в кармане. Это дело будет

нелегким, возможно, оно займет немало времени. Вы совершенно правы в том,

что начинать его следует прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Я меняю

сегодняшнюю программу: вместо гетер мы встретимся с духовными лицами.

 – С кем? – поразился Андрей.

 – А, вы не в курсе нашего жаргона. Под духовными лицами в кулуарах

подразумевают юристов, всю эту свору стряпчих, поверенных и прочих

крючкотворов. Еще я попытаюсь привлечь кое-кого из лояльных нашей партии

трепачей. Этот процесс должен быть очень хорошо освещен... да, кстати: вы

говорите, что этот ваш шериф Маркелас готов вылететь по первому требованию?

 – Да, все эти детали оговорены и с ним, и с шефом-попечителем.

 – Шефа-попечителя мы сможем вызвать только после начала процесса, то

есть, если я не ошибаюсь, где-то так через недельку или, может быть, чуть

попозже. А мастера Маркеласа мы вызовем сегодня же – как представителя

общественной политики развивающихся миров. Вечером мы утрясем этот вопрос с

главой подкомиссии, которая занимается вашими дикими планетами. Сделаем

официальный вызов, оплатим дорогу и проживание, устроим ему пару конференций

– таких, знаете, чисто формальных. А тем временем духовники начнут процесс.

Я буду общественным обвинителем, Маркелас – истцом. А ваши показания мы

запротоколируем сразу же после его. Для порядка, чтобы потом никто не мог

обвинить нас в каких-либо процессуальных нарушениях.

 – Вы уверены, что процесс можно будет начать в столь сжатые сроки? Для

нас это чрезвычайно важно.

 – Андрей, с нашего уровня судебная машина запускается с пол-оборота,

особенно учитывая сегодняшнюю политическую ситуацию. Великое множество

людей, разжиревших в те годы, когда их соотечественники проливали кровь,

стали думать, будто мир принадлежит не нам, победителям, а им, дезертирам,

ни разу в жизни не бравшим в руки оружие. Ваш случай, мой дорогой доктор,

довольно показателен. Нас, – он усмехнулся и пристукнул ногтем по кофейнику,

– нас называют милитаристами. И что же? Нас это устраивает. Мы будем

сражаться! А сейчас – простите, я должен отдать кое-какие распоряжения по

поводу изменения нашей с вами сегодняшней программы.

 Вальтер Даль стал сенатором благодаря своей давней дружбе с выходцами из

нескольких могущественных семей. Война все перемешала, и родовитые гранды,

пройдя через огонь, став в конце концов заслуженными, известными генералами,

вдруг решили, что им нужны свои люди в высшем органе государственной власти.

Помимо двух весьма известных имен, традиционно связанных с общественной

политикой, выбор пал на генерала Даля. Он был небогат, не слишком родовит -

это было важно – и имел поистине блестящую репутацию. Хорошо воспитанный, но

в то же время честный, прямодушный солдат, поддержанный столь мощными

силами, просто не мог проиграть на первых послевоенных выборах, и он

победил, на двадцать процентов опередив своего сугубо штатского соперника.

 В сенате Даль сразу же проявил себя, став обаятельным рупором "партии

вчерашних фуражек", как окрестили его покровителей кулуарные остряки. Хорошо

подготовленные речи, множество собственных идей и наработок менее чем за год

превратили его в весьма перспективного молодого политика – никто не

сомневался, что он останется в сенате надолго. Недавний генерал быстро оброс

всеми необходимыми связями, завоевал авторитет среди всех тех незаметных

муравьев, подпирающих любую удачную карьеру в политике – журналистов,

адвокатов, провинциальных политических боссов, от поддержки которых в

немалой степени зависит удача на холмах властного Олимпа. Ему прочили скорое

богатство и славу; крестные отцы новоиспеченного политика видели, что не

ошиблись в своем выборе.

 Обращаясь за помощью к Далю, Андрей знал, что тот не стал бы отказывать

ему даже в том случае, если бы это дело не сулило ему ровным счетом ничего.

Сейчас, не успев еще обзавестись настоящим панцирем профессионального

цинизма, сенатор пошел бы навстречу своему другу хотя бы из эмоциональных

побуждений – а уж имея политическую перспективу, он взялся за дело со всей

серьезностью.

 – Ну, – Даль вырубил связь и с улыбкой повернулся к Андрею, – считайте,

что машина завертелась. Мой лимузин отвезет вас в отель, чтобы вы привели

себя в порядок и переоделись в вечернее, а через два часа я буду ждать вас в

клубе.

 Глава 10

 Верхний клуб отеля "Джереми Янг", ставший политической кухней новой

консервативной партии, располагался на высоте трехсот метров, и через его

прозрачные поляроидные стены открывался прекрасный вид на залив, пляшущий

сейчас в обычном осеннем шторме. Отель принадлежал одному из серых

кардиналов партии, поэтому очень скоро после выборов привычные завсегдатаи -

бизнесмены и их юристы – покинули клуб навсегда. Теперь здесь встречались

другие бизнесмены и другие юристы: те, что делают свои деньги, уткнувшись в

корыто законодательной кормушки.

 После короткого размышления Андрей оделся, как подобает солидному,

уважающему себя провинциальному доктору: темно-зеленый камзол и никаких

щегольских шарфов, нет, только строгий галстук с тремя лентами, на узел

которых он прицепил свой Рыцарский Крест. Судя по одобрительному взгляду

Даля, он поступил правильно. Сенатор сидел за угловым столом, справа от него

в искусно замаскированной кадке зеленел папоротник, а слева тихонько журчал

миниатюрный водопад. Рядом с сенатором меланхолично потягивал коктейль

высокий мужчина с короткой седой бородкой и крохотным двуглавым орлом на

груди темно-красного жилета. Тут же, но чуть поодаль, тихо переговаривались

двое молодых людей, на лице одного из них красовался хорошо заглаженный, но

все же бросающийся в глаза лучевой ожог. Присмотревшись, Андрей понял, что

кисти рук у него реконструированы.

 – Сенатор Шэттак, – представил Даль бородатого, – видная фигура в нашей

партии.

 – Да, в основном из-за своего роста, – добродушно отозвался тот. – Рад

знакомству, доктор.

 В манерах известного генерала уже ощущалось профессиональное дружелюбие,

но отнюдь не наигранное, нет, то была семья, Шэттаки заседали в сенате почти

двести лет, среди них были и госсекретари и члены кабинета. Имя Шэттак

считалось символом консерватизма.

 – Вы подбросили нам неплохую задачку, доктор, – сказал он. – Следует,

кстати, выяснить, нет ли в том легионе, который подпалил вашу деревушку,

каких-нибудь героев войны. Если есть – мы не станем педалировать армейскую

тему. Найдем, я думаю, крайнего. Вообще-то говоря, мы находимся в выигрышном

положении уже хотя бы потому, что нашим противникам придется защищаться

всерьез, а мы можем себе позволить обвинять их играючи. Мы выигрываем при

любом развитии событий, даже в случае юридического поражения мы победим

политически. Да и вы тоже, доктор, не останетесь внакладе...

 – Я? Неужели вы думаете, что я...

 – Ну что вы, доктор. Не думайте о нас так уж плохо. Я и предположить не

могу, что вы приехали сюда из корыстных побуждений. Я хочу сказать, что свою

территорию Гринвиль...

 – Гринвиллоу, сенатор...

 – Ах, да. Спасибо, что поправили, а то я мог бы оговориться на сессии, -

добродушно усмехнулся Шэттак, – а такие оговорки стоят довольно дорого...

Так вот, территорию Гринвиллоу вы отвоюете в любом случае. После скандала

туда уже никто не сунется.

 – Я понимаю это, сенатор. Но мы должны выиграть процесс, иначе получится,

что люди, пострадавшие в результате совершенного преступления, разуверятся в

справедливости окончательно. Они ведь проливали кровь, сенатор. Я думаю, вам

не стоит забывать об этом.

 – А вы гораздо умнее, чем я ожидал, – заметил Шэттак, многозначительно

глянув на Даля. – Быть может, вы окажете нам честь присоединиться к нашей

партии?

 – Я государственный служащий, сенатор.

 – Ну, насколько я знаю, до полного пенсиона вам осталось всего несколько

лет. А потом... впрочем, об этом мы можем поговорить позже. Я вижу, к нам

приближается наш негодяй Трюфо. Сегодня он может стать ключевой фигурой

нашего дела. Кстати, полковник, как вы насчет ужина? Здесь не самая лучшая

кухня, но для здорового солдатского желудка она вполне приемлема.

 – Благодарю, сенатор, я не голоден. Я предпочел бы коктейль и кофе.

 К столу подошел крепкий, чуть седоватый мужчина средних лет, одетый в

подчеркнуто скромный костюм, с бриллиантовой булавкой в галстуке. Пожав руки

сенаторам, он повернулся к Андрею.

 – Это Трюфо, – немного лениво представил его Шэттак. – Наш старый Трюфо,

мастер судебной интриги. Может обелить самую черную кошку на этой планете.

 – Могу и наоборот, – зубасто улыбнулся юрист, протягивая Андрею

короткопалую ладонь. – Рад вас видеть, доктор.

 – Я надеюсь, ваши мальчики уже начали свои раскопки? – спросил Даль.

 – Да, – юрист сел в кресло и протянул ему тонкую кожаную папку-терминал,

– но на это потребуется немного времени. Я подготовил вызов шерифа, вам

остается только заверить. Мастер Огоновский, наш истец не испугается

столичных судов?

 – Нет. Он слишком раздражен и уже ничего не боится. Тем более при такой

поддержке... Маркелас ощутит себя низвергателем богов.

 – Вы еще и поэтичны, – тихонько засмеялся Шэттак. – Ну что ж, при хорошей

погоде наш низвергатель сможет наделать шороху. Мы посмотрим на него – может

быть, даже поможем ему выступить на сессии. Все будет зависеть от него

самого. Вальтер, не забудьте сегодня же связаться с Березаем из подкомиссии

по диким мирам. Я надеюсь, он не станет долго артачиться. Сейчас это не в

его интересах. С шерифом, кажется, все ясно... остается шеф-попечитель. Как

он вам, Андрей?

 Огоновский сжал губы. Бэрден был единственным слабым местом в его

построениях. Андрей нисколько не сомневался в его порядочности – он успел

убедиться в ней во время событий той ужасной ночи, когда все они собрались в

Змеином, готовясь отразить атаку налетчиков, – но он не знал, до каких

пределов доходит личное мужество шефа-попечителя территории Гринвиллоу.

 – Ему понадобится поддержка, – признался он. – Я не хочу называть его

малодушным человеком, но он рискует по-настоящему.

 На губах Шэттака заиграла понимающая усмешка.

 – Нет-нет, доктор. Поверьте, мы не дадим в обиду одного из наших главных

свидетелей. А как вы оцениваете свидетелей противоположной стороны?

 – Подонки.

 – Я имею в виду деловую, а не эмоциональную характеристику.

 – Ну... Хатчинсон просто трус, но я уверен, что он будет стоять долго: до

тех пор, пока не поймет, что все тузы находятся в нашем рукаве. Начальник

штаба легиона Блинов произвел на меня впечатление человека достаточно

разумного, но он явно переигрывает со своей жадностью. Он... мне показалось,

что он действовал слишком поспешно. Слишком старательно, вы понимаете меня?

 – Превосходно. Мне весьма по душе такие типажи. Если выяснится, что этот

легион всю войну просидел на своем Оксдэме, свидетелей мы свалим на первом

же слушании. А на втором мы превратим их в обвиняемых.

 – Многое будет зависеть от судьи, – вмешался Трюфо.

 – Что? Что вы имеете в виду, Марсель?

 – "Элмер Хиллз" – компания небедная. Сейчас они рвутся обогнать

конкурентов и понимают: любая мелочь даст фору их противникам на рынке.

Следовательно, они будут драться любыми способами. Мы оказываемся в не очень

выгодном положении – они могут применять любое оружие, а мы должны быть

кристально чисты.

 – У вас традиционно узкий взгляд на вещи, Марсель. Заручившись поддержкой

судьи, они почти наверняка сделают традиционную в таких случаях глупость:

станут все отрицать. Но отрицать показания сразу множества свидетелей -

нелепо, и в конечном итоге это их и погубит. Они не смогут давить на нас,

потому что давить им нечем. И судье не останется ничего другого, кроме как

выступить на стороне истины – потому что иначе, мой дорогой Марсель, он

будет выглядеть просто-напросто глупо, а для судьи это слишком большая

роскошь. Итак, если у нас все в порядке, то шериф Маркелас будет на Авроре

через сутки. Может, чуть позже... хорошо! Трюфо, подготовьте грамотного

протоколиста, чтобы он записал его показания и обращение, а также все

необходимые документы. Сенатора Даля я оставляю в вашем полном распоряжении,

можете крутить его именем как хотите. Надеюсь, вы не станете грабить банк,

нацепив на себя резиновую маску его физиономии... Был рад поговорить с вами,

дорогой доктор. Скоро встретимся...

 Залпом допив остатки коктейля, сенатор Шэттак встал и стремительно

зашагал к выходу из зала.

 – Политики деньги не зарабатывают, они их тратят, – это сказал ему

помощник сенатора Даля, тот самый молодой офицер с реконструированными

руками и шрамом на лице. Разговор происходил в служебных апартаментах Даля

на сороковом этаже сенатского билдинга, громадного, как звездолет,

подавляющего своим помпезным величием здания на холме почти в самом центре

Стоунвуда.

 Парня звали Иннес, и в понимании таких, как он, столица была городом,

созданным политиками для политиков. Здесь много и громко говорили о грядущих

поколениях, при этом мало кто догадывался, что, рассуждая об этих самых

грядущих поколениях, политические боссы имеют в виду поколения будущих

сенаторов, из которых время от времени выкукливаются госсекретари, члены

кабинетов и даже президенты. Отец Иннеса был медиамагнатом средней руки;

работа помощником сенатора являлась для бывшего офицера колледжем, диплом об

окончании которого позволит ему найти теплое местечко в провинции или, может

быть, даже и здесь, в Стоунвуде – а со временем, возможно, войти в зал

заседаний в качестве новоизбранного законодателя. Через эту школу проходили

многие. Общественная политика, один из краеугольных камней тысячелетней

человеческой демократии, исправно всасывала в себя сотни и тысячи молодых,

честолюбивых и не слишком щепетильных юношей и девушек: тактиков, аналитиков

– все они, конечно же, мечтали стать стратегами, маршалами этой могучей и

непобедимой армии.

 – Наверное, это довольно странное ощущение, – знать, что финансовые

потоки, которые текут сквозь твои пальцы, принадлежат не тебе, а партии или

фракции... или, прямо говоря, тем, кому партия и фракция служат, – отозвался

Андрей. – Что-то сродни работе банкира, а?

 – Вы циничны, доктор, – засмеялся Иннес.

 – Это у меня профессиональное, ничего не поделаешь. Врач имеет нечто

общее и с политиком, и с юристом. Профессиональный цинизм – привычка никогда

не называть вещи своими именами. – Андрей раскурил редкую сигару, которой

угостил его Шэттак ("Мои орегонские плантации, Андрей, – только для своих.

Левым, поверьте, я сигары не раздариваю". – "Это следует понимать, как

политическое признание?" – "Ха-ха... вы все ловите на лету, доктор".), и

поразился ее глубокому, необычному аромату.

 – Но рано или поздно больному все же приходится узнавать, что он обречен.

 – Это единственное различие, Иннес. На самом деле мы такие же лицемеры,

как вы, политиканы. Доктора не любят говорить о смерти... а для политика

смерть имеет два цвета, не так ли?

 – Вы говорите о смерти телесной и смерти политической? Типун вам на язык.

 – Вторая хуже, я угадал?

 – Ох...

 Иннес не договорил – дверь кабинета распахнулась, и Андрей увидел Даля,

как всегда, лениво-ироничного Шэттака с потухшей сигарой в зубах и

незнакомого ему молодого человека в вызывающе ярком костюме.

 – Познакомьтесь, Андрей, это мастер Белевский из "Герольда", – представил

его Даль. – Он, в некотором смысле, наш сегодняшний рупор. Трубный глас,

если хотите...

 – Кажется, я читал что-то из ваших публикаций, – встал навстречу

журналисту Огоновский. – Очень рад.

 Белевский молча кивнул головой, ответил на рукопожатие и свалился в

кресло.

 – Опять метель, – гундосо заметил он. – Господи, когда уже наступит

весна? У меня такое ощущение, что ее просто отменили...

 – Ну, до весны, как всегда, далеко, – философски подмигнул Далю Шэттак. -

Иннес, вы смотрели, когда прибывает рейсовый с Оксдэма?

 – Без задержки, сенатор. У нас еще два с половиной часа.

 – Мы не пойдем на послеполуденное заседание, – махнул рукой Шэттак. – У

меня есть небольшое дельце, а Вальтеру следует встретить шерифа. Иннес, вы

возьмете доктора и поедете в порт. Потом отвезете гостя в офис сенатора

Даля. Трюфо уже готов и ждет вас.

 ... Маркелас, совершенно неузнаваемый в длинном кожаном пальто, плюхнулся

на сиденье лимузина и протянул Андрею руку – без улыбки: – Ты уже стал похож

на столичного жителя.

 – Что так грустно? – удивился Огоновский. – Устал в полете?

 – Так, – Маркелас покачал головой и достал из кармана самодельную сигару,

– у меня какие-то дурные предчувствия.

 – Никаких дурных предчувствий быть не может. Тебя ждет государственный

протоколист: сейчас он запишет твои показания, оформит исковое обращение, и

еще до вечера оно окажется в суде. Если все пройдет гладко, послезавтра

начнется первое слушание. Бэрден готов?

 – Да, он закончил всю возню и сказал, что может вылетать в любой день. Ты

знаешь, этот Хатчинсон вовсю лазит по округе и умудрился уболтать двоих...

мы с Цыбиным два дня мотались по степи, умоляя подождать и ничего не

продавать. Но Хатчинсона боятся... с ним ездят солдаты и какой-то офицер.

 – Солдаты?! Он что, совсем свихнулся?

 – Он ведет себя чрезвычайно нагло. Старику Смолину чуть не набил

физиономию, а солдаты спалили у него курятник. Смолин прибежал ко мне, а что

я могу в такой ситуации сделать?

 – Сейчас ты все это расскажешь юристам и сенатору Далю. Вечером,

наверное, появится сенатор Шэттак, он самый большой босс в той партии,

которая будет заниматься нашим делом. Главное – точно, честно и аккуратно

рассказать все протоколисту. На основании твоих показаний будет оформляться

исковое обращение. Здесь нельзя врать или скрывать что-то, ты должен

рассказать все так, как оно и было.

 – Врать я не стану, – мрачно отозвался Маркелас. – Еще чего не хватало!

 – Важно ничего не забыть.

 – Такое не забывается, тебе не кажется?

 Даль встретил их в несколько возбужденном состоянии. Как понял

Огоновский, сенатор Шэттак, еще раз проанализировав перспективу судебного

дела с точки зрения политической выгоды, окончательно пришел к выводу о его

беспроигрышности и санкционировал самые активные действия. В кабинете

Маркеласа уже ждали Трюфо и неприметного вида девушка-протоколист. Прежде

чем начать беседу, она продемонстрировала немного опешившему шерифу свою

лицензию и попросила его заверить сей факт своей рукой во избежание будущих

недоразумений. Потом Трюфо приступил к допросу истца.

 – Итак, вы утверждаете, что мастер Таккер Хатчинсон, менеджер компании

"Элмер Хиллз", предлагал лендлордам вашей территории цены, заведомо более

низкие, нежели это продиктовано условиями земельного рынка Оксдэма?

 – Мне не совсем понятна формулировка, ваша милость. Хатчинсон не просто

предлагал, он настаивал на том, чтобы земли были проданы его компании по тем

ценам, которые сам он называл.

 – Вы считаете, что Хатчинсон оказывал давление на продавцов?

 – Я готов свидетельствовать об этом, ваша милость. Первый эпизод

происходил у меня на глазах. Свидетелем может выступить полковник в отставке

Андрей Трегарт Огоновский, старший государственный врач территории

Гринвиллоу.

 – О показаниях свидетеля Огоновского мы будем говорить позже. Сейчас мне

нужны ваши показания, шериф. Давайте перейдем к эпизоду налета на селение

Змеиный лог...

 – Налета на Змеиный лог не было. Змеиный лог был захвачен солдатами

легиона подавления, присланного из столицы.

 – Мы уже выяснили, – весело прошептал Даль, оттаскивая Андрея в угол

кабинета, где находились кофейный столик и мягкий кожаный диван, – сто

восьмой легион планетарной обороны всю войну просидел на Оксдэме, а кадровых

перестановок в последний год там не было. Вы понимаете, что это значит?

 – У, – прогудел Андрей.

 Теперь перед обвинением открывалось широчайшее поле деятельности. Даль

обвинит командование сто восьмого легиона по полной программе. Они, ни разу

не воевавшие, осмелились поднять руку на святые – имущественные! – права

ветеранов, пытающихся поднять планету, которая потеряла едва не половину

своих мужчин. Они оскорбили миллионы солдат, сражавшихся за будущее

человечества. Они, "бурундуки", наедавшие жир тогда, когда другие проливали

кровь. Неважно, что они в этом не виноваты. Сотни ветеранских организаций,

поддерживающих партию, поднимут такой вой, что Хатчинсону и его друзьям

сделается дурно. Неважно, что истец, шериф Маркелас, не воевал по состоянию

здоровья. На процессе выступит главный свидетель обвинения, заслуженный,

увешанный крестами военный врач, прошедший всю войну от ее первого дня до

последнего.

 – Да, – сверкнул глазами Даль. – Теперь они не устоят. Заменить присяжных

в таком деле не удастся, а наши писаки проследят за тем, чтобы судья не

позволил себе какие-либо вольности процессуального характера. На сей раз они

влипли по-крупному.

 – Вы будете напирать на виновность армии? – уточнил Огоновский.

 – Нет, нам это не нужно. Ведь в любом случае военными будет заниматься

трибунал, а не гражданский суд. Но мы придавим их всех – и армию, и "Элмер

Хиллз". Придавим, вы понимаете меня? Другого нам, собственно, и не нужно.

Процесс будет выигран формально, и все получат свое. Щэттак будет доволен,

наши ставки вырастут, а вы получите гарантию того, что на Оксдэме все пойдет

своим чередом. Со временем я, наверное, смогу поднять и вопрос о

правительственных кредитах – Березай многим нам обязан, а это, по большому

счету, такая мелочь...

 Глава 11

 Леди и джентльмены! Главной задачей любого суда является установление

истины, и я уверен, что истина будет установлена.

 Андрей не удержался от улыбки. Фразеология судьи Додда вызывала у него

чувство некоторой нереальности происходящего. Сморщенный старикашка – парик

все время съезжал ему на правое ухо, и он поправлял его резким коротким

взмахом ладони, со свидетельской скамейки Огоновского это выглядело так,

будто судья поспешно отдает кому-то честь, – Додд вещал как старый, плохо

отрегулированный автомат, выплевывающий в зал шаблонные, казенно-нелепые

фразы, со свистом пролетавшие мимо ушей почтенной публики.

 – Ознакомившись с материалами дела... – Додд сделал паузу, обвел зал

отсутствующим взглядом и снова наклонился над разбросанными по судейской

кафедре листами распечатки, – я пришел к выводу о значительной

неоднозначности данного иска. Да-а, леди и джентльмены, о неоднозначности. В

данный момент мне не совсем ясно, какими установками руководствовались наши

уважаемые ответчики, решившиеся на нарушение множества законов Конфедерации,

но истина, повторяю, будет установлена.

 Даль только что закончил свою речь и сидел в двух метрах от Андрея, время

от времени поглядывая на Бэрдена и наклоняясь к плечу Трюфо, чтобы

прошептать ему что-то. Бэрден казался ему слабым звеном.

 – Итак, – Додд зашуршал бумагами и поднял голову, – я предоставляю слово

обвинению.

 – Ваша честь, – неторопливо встал Трюфо, – я хотел бы предоставить слово

свидетелю Оливеру Бэрдену, шефу-попечителю территории Гринвиллоу,

департамент Оксдэм.

 Додд величественно качнул подбородком.

 Бэрден нерешительно поднялся со своего места и прошел к отдельной

свидетельской кафедре. Обвел глазами зал, посмотрел на презрительно

щурящегося Хатчинсона, который сидел в противоположном углу, глянул на

Трюфо, потом поймал наконец уверенную улыбку Даля, кашлянул и начал: – Ваша

честь!.. Господа!.. Я хочу начать с того дня, когда ко мне в канцелярию

прибыл шериф территории Николас Маркелас и заявил, что только что сделал

предупреждение мастеру Таккеру Хатчинсону, который, по его словам, незаконно

вторгся на земли вдовы Дорфер и производил там некие геологоразведочные

работы. А также... а также предложил вдове продать принадлежащие ей земли.

Свое предложение он сделал в ультимативной и даже оскорбительной форме, при

этом Хатчинсона сопровождали вооруженные люди.

 – Протестую! – вскрикнул адвокат "Элмер Хиллз". – Факт оскорбления не

установлен!

 – Протест принимается, – вяло буркнул Додд. – Продолжайте, мастер Бэрден,

продолжайте. По существу...

 Шеф беспомощно пожал плечами.

 – Как уже говорил сенатор Даль, наша планета потеряла очень много людей.

С войны не вернулись сорок два процента мужчин и двенадцать процентов женщин

из числа добровольно вступивших в подразделения ландштурма Конфедерации.

Фактически, территория Гринвиллоу испытывает жесточайший дефицит рабочих