Текст книги ""Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"

Автор книги: Александра Черчень

Соавторы: Василий Маханенко,Дмитрий Янковский,Юрий Уленгов,Валерий Пылаев,Вячеслав Яковенко,Макс Вальтер,Мария Лунёва,Владимир Кощеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 342 страниц)

До пещеры, в которой горел огонь и находилась вожделенная женщина, было чуть больше длинного броска копьем. Но пространство открытое, пугающее непредсказуемостью.

Вожак несколько раз набрал полную грудь воздуха и выдохнул, разгоняя по жилам кровь. Первый шаг на открытом пространстве всегда самый страшный, особенно пугали звезды, похожие на глаза хищников, укрывшихся в темноте неба. Но желание обладать женщиной было сильнее любого страха.

– Хыц-хен… – шепнул вожак и храбро шагнул вперед.

Когда Ратибор скрылся в темноте леса, Мара вернулась в пещеру и легла на рогожу, положив оружие рядом с собой. Сердце тревожно билось, и об отдыхе не могло быть речи – девушка ворочалась, вставала, бросала ветки в огонь и снова ложилась, укладывая ладонь то на лук, то на рукоять меча.

За Ратибора и Волка она теперь не боялась – стрела, попавшая в медвежью голову, должна убить зверя очень быстро. Но смутное беспокойство все равно заставляло ее сердце колотиться чаще обычного, а грудь вздыматься неровным дыханием.

Мара отвязала с запястья тряпицу, почти полностью рассеченную тетивой, – под ней уже наливался красным грядущий синяк. Девушка бросила тряпицу в огонь, укрылась рогожей и свернулась калачиком.

В собственном страхе одиночества и темноты она бы себе ни за что не призналась, да и страхом это назвать было сложно. Скорее, тревогой, и то не очень уж сильной, хотя столь дремучий лес действовал угнетающе.

Мара вдруг поняла, что боится не леса, а себя и странных чувственных порывов, то и дело будоражащих душу.

Сначала тревожило ожидание момента, когда витязи предложат ей сделать выбор. Почему-то мужчины часто считают девушку обязанной выбрать кого-то, причем желательно из тех, кого они знают. Отказ ото всех удивляет их, а если говорить точнее – пугает. Они не понимают мотивов. Они не знают о них ничего. Но это лишь потому, что мотивы попросту не интересуют мужчин. Для них важен лишь один вопрос – хуже он или лучше другого, а если хуже, то чем?

Мара не готова была ответить на это ни Ратибо-ру, ни Волку.

К Волку, который в деревне произвел на нее необычное впечатление, она испытывала все большую неприязнь. Он постоянно подчеркивал разницу между ней и собой, старался показать, какой он сильный, как он рискует собственной шкурой, но отказывал ей в праве на малейшую самостоятельность помыслов. Это злило и обижало.

Ратибор, напротив, вел себя с ней так, будто она не интересовала его нисколько. Это даже иногда обижало. Особенно на озере…

Но зато он не нянчился с ней как с малым дитем и даже взмахом руки поблагодарил за хороший выстрел. И все же это подчеркнутое равенство тоже не радовало. Она боялась себе в этом признаться, но впервые в жизни мужчина заинтересовал ее гораздо сильнее, чем кто бы то ни было до него. Но ею самой этот мужчина интересовался лишь как соратником. С одной стороны, это радовало, с другой – тяготило. А самое ужасное было в том, что Мара не могла себе внятно объяснить, чем же таким приглянулся ей Рагибор. В нем, как ни погляди, было больше худого, чем доброго, а его воинские подвиги интересовали Мару не больше, чем байки, рассказанные девками у летнего костерка. Она пыталась все это себе втолковать, но сердце не принимало никаких объяснений, все чаще и чаще отстукивая его имя. Мара и раньше не отказывалась от помощи мужчин, когда те предлагали ее бескорыстно. Может, они мечтали о чем-то большем, чем словесная благодарность, но девушка никогда не давала им повода на это рассчитывать. Этих двух витязей она тоже хотела использовать, чтобы вырваться из деревни, но теперь сама себе не могла объяснить, почему не осталась в Киеве. Это было бы так просто… Женским рукам всегда найдется работа.

Но она поехала неизвестно куда, неизвестно зачем. Почему? Неужели лишь потому, что грубоватый, неотесанный Ратибор посмотрел на нее иначе, чем все остальные, и разглядел в ней не девичьи качества, а человеческие?

Никто до него не смотрел на нее так. Староста в деревне видел в ней сначала приемную дочь, а затем искупление зла, сотворенного даже не ею. Парни хотели ее, и порой Мара готова была согласиться, особенно когда внутреннее томление тела не давало вечерами сидеть на месте. Но, подумав, отказывала.

Всему виной была тетка. Заменив Маре мать, она сама еще не была матерью и говорила с девушкой скорее как подруга, чем как родня.

– Не трать себя понапрасну, – часто говорила она. – Желаниям тела не всегда нужно потакать. Близость с мужчиной – это не кружку пива вместе распить, это больше единство душ, чем тел. И радость от этого совсем не в том, что ты себе представляешь.

– Ну а другие девки? – иногда злилась Мара. – Им можно, а мне нельзя?

– Да кто же тебе может запретить после пятнадцатой весны? Но я хочу, чтоб ты в точности знала, на что идешь. Хочешь ли ты понести ребенка от нелюбимого, хочешь ли быть кухаркой и прачкой за тем, кто видит в тебе только плоть, да и то лишь когда ему надо. Я знаю, чего хочу, поэтому смогла себя перебороть…

– Ну и что в том хорошего? – не могла понять Мара. – Одна, без семьи, без детей. Кругом бабы как бабы, одна ты перестарком.

– Мой витязь за мной еще не приехал, – смеясь, отмахивалась тетка.

– Неужто тебе не хочется?

– Еще как. Только с этой напастью можно бороться самой.

Мара часто спорила с теткой, хотя внутренним чутьем ее понимала. Но самое странное произошло, когда тетка взяла клятву перед Лелей с неприметного и никем не любимого охотника из той же деревни.

– Ты что, получше никого не нашла? – на второй же день удивленно спросила Мара.

– Лучше никого нет, – просто ответила тетка.

– Но ведь за ним нет даже дома пригожего!

– Будет. Мужа себе не готового надо брать, а делать его из того, кто люб. Из другого не сделаешь.

Мара никак не могла себе объяснить такой странности – тетка берегла себя, берегла, отказывала даже богатым людям, а тут вышла за оборванца, на которого ни одна девка смотреть не желала. Мало того, она ни на шаг от него не отходила, на охоту ездила с ним, выучилась стрелять и держать медведя рогатиной.

Домашние их дела от этого пришли в полный упадок, и вся деревня посмеивалась над такой непутевой семьей, но мяса они стали приносить все больше и больше. Теперь они не только стреляли, но и ставили затейливые ловушки, которые тетка придумывала сама. Уже через год другие охотники перестали ходить в лес – проще было взять у «странных» мяса за мед, за наконечники к стрелам, за одежду и другие полезные вещи, чем целыми днями бегать по лесу.

Голодной зимой приезжали из других деревень и из города, платили серебром за мясо и шкуры. А через два года муж тетки за серебро нанял мальчишек, чтобы ходили по лесу и собирали зверье из ловушек, по дому тоже нанял девку – от желающих работать за серебро не было отбою. Многие с тем серебром потом уехали в Киев и добром устроились в большие дома, вышли замуж и по сей день живут в теремах. А тетка с мужем так и остались в деревне, никуда уезжать не захотели.

– Лес нас кормит, – объяснила она. – Зачем нам от него уезжать? К тому же есть у меня мечта: хочу научиться скатерти ткать, которые и на княжий стол постелить не стыдно. Не для денег, а для красы.

И выучилась ведь. Муж ей нить цветную возил из города, мастерил мудреные штуки из дерева, чтобы тетка руки иглой не ранила. Так ведь дело в том, что именно на княжий стол те скатерти и легли! А поскольку пир у Владимира не прекращался, кроме красы, получились еще и деньги – за хорошую работу князь никогда не скупился. А потом пошла слава, и говорят, даже у царьградского базилевса была в праздник такая скатерть. Может, и врут, но от правды не далеко.

– За что же вам боги такую судьбу подарили? – спросила Мара, уезжая от тетки.

– За то, что мы любим друг друга по-настоящему, – ответила тетка. – Я хочу, чтоб и ты свое счастье не пропустила.

– Как же узнать?

– Только сердцем. Не гляди ни на красу, ни на стать, ни на полноту кошеля. И на мнение людское махни рукой. Самым неказистым на вид может оказаться тот, кто на всю жизнь сделает тебя счастливой. А чего боги ему не дали, ты сама сделаешь, если любишь.

Тетка помолчала, словно раздумывая, говорить или нет.

– Мой ведь совсемникудышным охотником был, – призналась она. – Стрелял хорошо, но чутья в нем не было. Но если бы я другому советы давала, он бы меня со свету сжил, а мой любит меня, потому и прислушался. Так что, если сердце тебе подскажет, разумом не оценивай.

Мара вспомнила все это, и тревога еще сильней овладела всем ее существом. Девушка вдруг поняла, что сердце ей давно подсказало, но разум так и пытается заглушить этот голос. Ну какой же парой может быть витязь, котырый жизнь свою не мыслит без стрельбы и походов? Это же не семья получится, а половина семьи.

Такой доли Мара себе не хотела. Муж в походах, а жена с детьми даже не знает, вернется он или нет. Худшую судьбу, придумать сложно – не девка, не вдова и не мужняя жена.

Вот как разум нашептывает. Но тетка ведь говорила, что разумом такое оценить невозможно…

Шорох осыпавшихся камней вывел девушку из задумчивости. Мара хотела прикинуться спящей, чтобы Волк с Ратибором не решили, что она о них очень уж беспокоилась, но голос меча заставил ее вскочить на ноги и схватиться за рукоять.

Только она собралась выхватить меч из ножен, как лунный свет выплеснул на нее две лохматые вонючие тени – низкорослые и юркие. Кони заржали и вздыбились, колотя копытами воздух.

Еще не поняв, что случилось, Мара с размаху ударила ножнами одну из теней, метя в то место, где у людей голова. Руку рвануло от удара, под ножнами глухо стукнуло, и тень рухнула возле стены, издав человеческий крик, полный боли. Краем глаза Мара заметила, что это действительно человек – обросший, грязный, вонючий, одетый в невыделанную медвежью шкуру.

Девушка закричала изо всех сил, но вторая тень навалилась на нее и подмяла. Кони снова заржали и с топотом выскочили из пещеры.

– Лесные люди! – снова крикнула Мара и почувствовала, как шершавая ладонь зажимает ей рот.

Вторая рука в это время пыталась сорвать одежду, девушка попробовала отбиться и тут же получила крепкий удар кулаком в скулу. В голове помутилось, но крепкая восставшая плоть лесного мужчины, упершаяся ей в бедро, вновь вернула силы сопротивляться.

Мара высвободила одну руку и, нащупав шею напавшего, вцепилась ему в кадык. Вопль боли и ярости так резко ударил в уши, что девушка зажмурилась. В следующий миг она открыла глаза и тут же получила два страшных удара кулаками по ребрам – мир вокруг сразу заволокло красноватым туманом.

Она почувствовала, как неуклюжие пальцы пытаются расстегнуть пряжку ее пояса, попробовала шевельнуться, но тут лесной человек снова навалился на нее всем весом, и она поняла, что чувствовать ничего не хочет. Разум сжался в комок отчаяния и страха, все мысли застыли, будто вмерзнув в огромный кусок льда, поглотивший весь мир.

Когда Ратибор вернулся с мечом, Волку драться стало значительно легче. Теперь внимание медведя распылялось на две стороны – только он бросался к одному витязю, как второй безнаказанно рубил звериную спину.

Исход схватки казался решенным, но Волк вдруг почувствовал, как на него с неба обрушилась лавина не то крика, не то чужого страха. Певец непроизвольно наклонил голову, едва не попав под удар медвежьей лапы, и с ужасом заметил, как на палец выше его склоненной макушки пролетел тяжелый дротик с кремневым наконечником.

Оружие впилось медведю в грудь, но ясно было, что бросок предназначался именно Волку.

– Лесные люди! – крикнул певец, коротким кувырком уходя в лунную тень между деревьями.

– Лесные люди… – донеслось издалека.

Этот отзвук можно было принять за эхо, если бы голос не был голосом Мары. Ратибор не задумываясь бросился в сторону пещеры и нос к носу столкнулся с охотником, сжимающим зазубренный кремневый кинжал.

Лицо охотника свело судорогой, он попытался крикнуть, но вместо звука изо рта у него вылился широкий поток крови, кинжал кувыркнулся и исчез в темной траве. Ратибор выдернул меч из падающего тела, развернулся и рубанул медведя, нависшего сзади. Зверь отшатнулся, а стрелок изо всех сил бросился бежать к пещере, разглядев, как возникший из тени Волк отрубил голову другому охотнику.

Хуже всего не знать, каким числом нападает противник. Особенно в темноте. Особенно в знакомой ему местности. Но не это беспокоила Ратибора – он бежал на голос Мары. Где-то глубоко в душе бился укор, что он бросил Волка одного против недобитого медведя и нескольких лесных людей. Но остановить его это уже не могло.

Получив удар в живот, медведь пошатнулся и рухнул в траву, освободив Волка для расправы с последним противником. Тварь в звериной голове на время утратила связь с телом, зато ее собственные чувства обострились до предела. Она почувствовала, что разум оставшейся в пещере девки замер – самое время для вселения в ее тело.

Собрав все силы, тварь пронзила щупальцами звериное тело, заставив его подняться и жить. Хотя бы недолго – только добежать до пещеры.

Волк с удивлением увидел, как медведь, который должен был издохнуть уже десять раз подряд, резво вскочил на четыре лапы и выскочил на поляну.

– Ратибор! – крикнул певец. – Сзади! Стрелок обернулся слишком поздно – тяжелая туша медведя, косолапо переваливаясь, подбежала уже слишком близко, чтобы от нее можно было увернуться. Мощный удар в грудь отбросил Ратибора шага на три, но на этот раз он крепко держал меч. На ногах устоять не удалось, но медведь не стал нападать, грызть и рвать лапами. Вместо этого он побежал еще быстрее. К пещере.

– Стой! – вскакивая на ноги, закричал Ратибор.

Медведь остановился лишь на пару мгновений, обернувшись к стрелку. Во взгляде зверя сквозило столько разума, что Ратибор ощутил, как оторопь охватывает все тело. Медведь коротко рыкнул, оскалив пасть, и снова метнулся к пещере, но в памяти стрелка этот рык остался не рыком, а коротким презрительным смехом.

Ратибор рванулся следом, но израненный медведь не уступал ему в скорости, даже превосходил раза в два. Позади слышался шорох травы – бежал Волк.

И вдруг медведь рухнул, словно в него попали не стрелой, не копьем, а камнем из ромейской баллисты. Он упал всего в нескольких шагах от входа в пещеру, шерсть на загривке побелела и засияла инеем в свете луны. Но такая странность Ратибора остановить уже не могла. Он проскочил мимо и зашуршал камнями, спускаясь к пещере.

Жур услышал крики и поспешил на звук, ловко обходя валуны и колючий кустарник. Перед его мысленным взором раскинулась большая поляна, через которую два витязя со всех ног бежали к пещере. Там, выдавая борьбу в пыли у костра, метались косматые тени.

Медведь лежал недалеко от входа, уже пустой, и у Жура не осталось сомнений, в чью голову могла перелезть тварь. У воина Тьмы просто не было другого выбора – не было рядом ни пьяных, ни сумасшедших, только девка, подавленная насилием.

Вообще-то тварь могла ни в кого не вселиться, но тогда бы ей понадобилась лужа воды для выхода в Навь. Иначе она уже валялась бы дохлой, пораженная мыслями стольких людей, и Жур увидел бы ее. Мысленный взор не делал разницы между Явью и Навью – видел и то и другое. Вот только заметить тварь, когда она скрылась под черепом, Жур не мог, ее защита в этом случае была полной.

Для пущей уверенности нужно было посмотреть, как будет действовать девка. Чаще всего тварь нуждается в некотором времени, чтобы овладеть не только движениями, но и памятью жертвы. В первые мгновения после вселения она действует совершенно не так, как присуще человеку в той или иной обстановке. Ее действия становятся действиями опытного воина – точными и скорыми. При некоторой сноровке по такому несоответствию можно отличить тварь от нормального человека. Жур был уверен, что сможет.

Он выбросил вперед мысленный взор и заметил, что девушка уже не лежит безвольно под извивающимся на ней телом, а медленно и осторожно тянется к кремневому ножу, висящему на поясе у охотника. И в тот момент, когда дикарь наконец распустил на ней пояс, острый кремень ударил его в бок, под ребра.

– А!!! – громко вскрикнул охотник и отскочил в сторону, схватившись за торчащую в боку рукоять.

Мара тут же откатилась в сторону, уходя от удара, схватила меч, выдернула из ножен и, вскочив на ноги, дважды полоснула насильника, крестом рассекая грудь. Ее портки с распущенным поясом остались лежать в пыли, языки костра высветили стройные девичьи ноги – бесстыдно нагие. Но она словно не заметила этого, опуская окровавленный меч.

В отсветах пламени заструился пар из глубоких надрезов, лесной человек захрипел, пошатнулся и рухнул прямо к ногам Мары. По желобу меча сползла крупная капля крови и упала, скатавшись в пыли.

– Стойте! – выкрикнул Жур изо всех сил, заметив, что витязи приблизились к пещере на опасное расстояние. – Она уже не та, за кого вы ее принимаете!

Ратибор с Волком обернулись на крик, стоя уже у самого входа в пещеру. Девушка стояла от них не дальше чем в пяти шагах, меч ее был опущен, но лезвие угрожающе поблескивало в полутьме.

Луна коснулась краем верхушек деревьев, восток сделался ярче, споря с ее угасающим светом.

Заметив, что лесные люди лежат неподвижно, Ратибор успокоился.

– С тобой все хорошо? – спросил он у Мары. Девушка не ответила.

Тогда он осторожно повернул лицо к подошедшему Журу.

– Что ты тут про нее говорил?

– Она уже не человек, – сухо ответил слепой. – У нее под черепом тварь логова Тьмы, вылезшая из медведя. Больше ей не в кого было вселиться. Вспомните, с кем вы бились на болоте. Это почти то же самое.

Ратибор нахмурился, заметив, как Волк выставил вперед острие меча.

– Так это ты нам помог справиться с лосем? Жур скупо кивнул.

– Благодарень… – бесцветно произнес стрелок, стараясь никого не выпускать из виду.

Мара стояла молча, как вырубленная из дерева, по ее бледному лицу только теперь начал разливаться румянец. Казалось, она вся внутри себя, ничего не замечая снаружи.

– А может, чудище у тебя в башке? – вкрадчиво поинтересовался Ратибор у волхва, чуть приподняв брови. – Как ты видишь без глаз?

– Я объяснял.

– А… Понятно. – Стрелок осторожно шагнул в сторону, оказавшись между друзьями и Марой. – А Микулка где?

На лбу Жура обозначились беспокойные складки.

– Тварь не вселяется в кого попало… – попытался объяснить он.

– Я послушаю об этом как-нибудь в другой раз, – хищно сощурился Ратибор и сделал еще шаг в сторону, полностью закрыв собой девушку.

– Сейчас она придет в себя и ударит тебя в спину, – спокойно сообщил Жур.

– В грядущее зришь? – усмехнулся стрелок и поднял меч.

– Просто знаю. Насмотрелся уже.

– Насмотрелся… Ну хорошо. – Ратибор принял привычную боевую стойку и окончательно успокоился. – Теперь послушайте оба. Любому, кто двинется в сторону девки, придется убить сначала меня. Предупреждаю заранее – это трудно. Многие пробовали, но не вышло ни у кого.

– Ты с ума сошел… – Жур покачал головой. – Неужели ты сам не видишь, что девка ведет себя вовсе не так, как раньше? Она собственными руками убила охотника, когда он ее совсем поборол. Разве обычной девке такое по силам? А портки? Какая же девка будет стоять с голыми ногами?

– Все? – В прищуре Ратибора появилась обычная боевая веселость.

С таким огоньком в глазах он всегда готовился к смерти. Отец научил его смеяться Моране в лицо, когда она подходит слишком уж близко. Ратибор прекрасно понимал, что Жур может убить его с расстояния в сотню шагов даже не шевельнув пальцем, а тут он стоял совсем близко…

– Если она ударит с такого расстояния… – грустно вздохнул волхв. – Я не успею тебя защитить.

– Да я уж как-нибудь сам, – усмехнулся стрелок. – Можете ехать без меня, я с ней останусь.

– Ее надо убить, – сказал Жур. – Это долг витязя Стражи. Любая тварь за время жизни в Яви убивает несколько десятков людей. Ты не успел уничтожить ее, пока она была в медведе. И она убила девку.

– Она живая, – упрямо покачал головой Ратибор.

– Нет. Это лишь тело, а разум принадлежит чудовищу Тьмы. Ее нынешняя задача – убить всех витязей Стражи. Ты хочешь ей помочь?

– Я не дам ее убить, – спокойно ответил стрелок.

– Она была тебе дорога? Но представь, что есть кто-то, кому дорог кто-то другой, кого убьет эта тварь. Ты хочешь, чтоб эта цепочка тянулась дальше?

– Вы ее не коснетесь. Езжайте прочь! Жур, мне бы на твоем месте было совестно бояться девки.

– Ратиборушко, – взмолился певец. – Ты бы послушал Жура…

Мара все быстрее приходила в себя. Румянец вернулся на кожу лица, в заплаканных глазах появился огонек разума. Рука с мечом перестала дрожать, и клинок качнулся, отражая пламя костра.

– Я все сказал. – Для наглядности Ратибор провел в пыли черту острием меча. – Пока я жив, за эту линию не зайдет никто.

Несмотря на предупреждение, Волк рванулся вперед, намереваясь сбить стрелка с ног. Его быстроты могло бы хватить – с мечом Ратибор обращался намного хуже, чем с луком. Но Жур резко выкрикнул:

– Стой!

И Волк замер, шага не допрыгнув до проведенной черты.

– Вам нельзя биться друг против друга! – пояснил Жур. – Если колдовские мечи коснутся друг друга, боги уносят их владельцев на другой поверх Яви. Это свойство мечи получают от Камня, чтобы поединки между витязями Стражи были невозможны. Скрестившие мечи пропадают из этого мира навсегда, унося с собой заразу раздора.

– Ах вот оно как! – рассмеялся стрелок.

И прежде чем Жур успел остановить время, Ра-тибор весело ударил своим мечом в опущенный меч Мары.

Через триста шагов Микулка и впрямь напоролся на останки деревенского дурачка. Кровавый обрубок руки, брюхо, выеденное до хребта, и вывернутые кишки выглядели ужасно. Неровный свет факела только усиливал впечатление длинными мечущимися тенями. Микулка видел много павших в бою, порубленных и заколотых, но почему-то именно разодранный Чубик показался ему самым страшным трупом, увиденным за всю жизнь. Кожа на его лице полопалась, как от мороза.

Прикасаться к трупу не было ни малейшего желания. Микулка явственно представил, как тянется рукой к окровавленному мертвецу и тот его хватает за шиворот уцелевшей рукой. Дрожь пробежала по телу. А вдруг он и правда уже в упыря превратился? И словно в ответ на эти мысли крикнула то ли ночная птица, то ли лесная нежить.

Микулка вздрогнул и вытер рукавом пот со лба.

А ведь придется притронуться – тварь наверняка носила Камень на теле, скорее всего за пазухой. Больше негде.

В лесу снова заухало. Парнишка оглянулся и выхватил меч. Так и есть. Страх опять смотрел на него из темноты, затаившейся между деревьями, и подкрадывался, шевеля темными щупальцами траву.

Паренек понимал, что это только видение, что нельзя обычным взором разглядеть собственную трусость, но слишком уж явственно все представилось.

– Прочь! Тварюка! – крикнул Микулка и взмахнул мечом над головой.

Надо было что-то решать, как-то действовать. Без цели оставаться в пугающем темном лесу больше не было сил, а все цели вдруг показались мелочными и никчемными. Бигвы, победы, Стража… Даже лица деда Заряна Микулка вспомнить не смог. Вроде проявлялись отдельные черточки – прищур, насмешливые морщинки вокруг глаз, но цельный образ дробился, терялся и ускользал из памяти. У папенька защемило сердце. Он понял, что сейчас переступит черту, отделяющую деревенского паренька от взрослого витязя. Должен переступить! Но тогда воспоминание о Заряне навсегда расплывется в обрывочные картинки детства.

Оно и расплылось, но другой образ, четкий и ясный, проявился перед мысленным взором. Лицо Дивы, любимой и милой. Единственного по-настоящему близкого человека.

– Дивушка… – шепнул Микулка и смело вонзил факел рукоятью в опавшие листья.

Но тут же и этот образ расплылся вместе с решимостью. Дрожа от страха, Микулка нагнулся к оскалившемуся трупу и протянул руку.

Вдруг из-под окровавленной грудины мертвого Чубика выскользнул ночной зверек.

– Ах ты! Мелочь лесная! – снова крикнул Микул-ка, отгоняя голосом страх, и выхватил Камень из-под одежды изуродованного трупа.

Он стиснул его в руке и сразу почуял незримую силу, вместе с отблесками граней пронзившую пространство вокруг. И ему стало страшно – что будет, если он не справится с этой силой? А как с ней совладать, если не знаешь, что она собой представляет? И правду ли говорил Белоян, что этой силы хватит, чтобы попасть на небо? Одно дело меч ковать, а другое – пройти Границу между Навью и Явью. И как ее проходить? Может быть, есть какое-нибудь волшебное слово, но этого как раз никто не сказал.

А хорошо ли, что он друзей бросит, а сам за женой уйдет? Опять Микулка задумался. Плохо. Но ведь без Дивы ему не жить.

Он решился. Сглотнул от волнения и, отворачиваясь от налетевшего вдруг ветра, снова поднял Камень к глазам. Вдохнул, чтобы высказать свою заветную просьбу, и внезапно судорога страха снова сжала сердце. Липкой волной пробежала по телу. Вдруг подумалось: а каково же там, в Нави? Кто знает? Ведь оттуда из живущих никто не возвращался! Ни Белоян, ни Жур не говорили, какие испытания могут там ожидать. Скорее всего, сами не знали.

Ветер свернулся вихрем и поднял в воздух опавшие листья. Они закружились, в мгновение ока отгородив Микулку от всего мира вертящейся желтой стеной. Пламя факела вытянулось, задрожало и погасло, оставив почти непроницаемую темноту.

А ведь там боги живут… Чем придется платить за такую дерзость?

Микулка снова очертил над головой Родов знак. Даже если ему и суждено погибнуть – без Дивы все равно пропадать, так что ж он медлит?

Парнишка отер взмокший лоб и, торопясь, пока трусость не пожрала его совсем, выкрикнул первое, что подходило по смыслу и напоминало колдовские слова:

– Камень-камень! Не откажи! Диву милую мне покажи! Да пусти меня в тот край, где дорога к ней лежит! Отвори ворота в Навь!

Завыло, засверкало, завертелось^ Ветер зашумел, как падающая со скалы вода, и Явь вокруг Микулки вытянулась в длиннющий хобот светящегося смерча. Паренек так удивился, что страх отступил.

Как же так? Он ясно видел, что стоит, растерянный, с мечом в одной руке и с Камнем в другой, посреди леса. И в то же время летит ввысь. С огромной скоростью несется по хоботу смерча, который становится все ярче и ярче. И вой в воздухе превратился уже в рев, с каким буря валит вековые деревья.

Такого Микулка даже представить не мог, даже в самых удивительных снах с ним не бывало такого.

Ведь хобот ревет так, что тело дрожит мелкой дрожью, а в то же время этот рев нисколько не мешает слышать. Микулка услышал шорох упавшего листа. Услышал крики. За лесом, за горой с пещерой, за поляной в лесу Микулка увидел, как двое витязей бьются с медведем. Наверное, Ратибор с Волком, подумал Микулка. А кому ж еще быть? И только он так подумал, как сразу увидел лицо Ратибора с глазами, полными злого веселья. Опять Микулка подивился, как же так получается, что Ратибор одновременно далеко внизу и в то же время можно глянуть ему прямо в глаза.

Но не только медведь оказался противником верных друзей – через лес, обходя их сзади, крались трое лесных охотников, одетых в неопрятные шкуры. Волосатые люди с кремневыми копьями угрюмо спешили на звуки борьбы. Они шли со стороны лунного света, и в темноте леса их ни за что не разглядеть. Медведь да еще эти трое – многовато. Микулка встревожился за друзей, крепче сжал меч и пожалел, что не может оказаться рядом. Охотники, увидев витязей, занятых огромным зверем, не стали медлить. Остановившись в тридцати шагах от дерущихся, один из охотников приготовился метнуть копье. Улучив момент, когда Волк оказался к ним спиной, охотник напружинился всем телом и метнул тяжелый дротик.

– Обернись! Волк! Обернись! – выкрикнул паренек, прекрасно понимая, что его никто не услышит.

Но Волк нагнулся, пропустив сколотый кремень над самой макушкой.

– Великие боги! – воскликнул Микулка. – Да никак он услышал меня?!

И в этот момент смерч, крутящийся вокруг Ми-кулки, потемнел, покраснел и стал плотным. Если бы Микулка мог вспомнить, как лежал во чреве матери, то он бы понял, что это очень похоже. Он догадался, что это первый поверх Прави, который носит имя Земли. Хотя догадаться он об этом не мог, просто понимание сути само возникло в нем, закрепившись твердои хверенностью. И тут же он увидел Мокошь. Голая крмшая баба с огромной грудью и крутыми бедрами Крепкая, широкая в кости. Откровенно бесстыдная, но вместе с тем настолько же откровенно манящая, словно девки в Купалу. Мокошь расчесывала длинные каштановые волосы костяным гребнем.

«Правду говорил Жур», – подумал паренек и, застеснявшись, отвернулся от Мокоши.

Тут Микулке стало интересно: а где же сейчас слепой волхв? И только он подумал о нем, как увидел, что слепец свернул с дороги и идет к пещере, в которой Мара борется с лесным охотником. Кажется, Жур что-то почуял, потому что повернул к Микулке неподвижное лицо.

И вдруг Микулка увидел, что Жур-то зряч! Только у него глаза не такие, как у всех людей. Зрит он не глазами! Прямо в голове Жур& Микулка увидел светящуюся звездочку, от которой во все стороны шли тоненькие лучи.

Паренек поднял лицо вверх, навстречу неизвестному, и увидел, что мир вокруг стал совсем иным. Небо как было черным, так и осталось, только звезды вдруг стали огромнее. И от них тоже идут лучи, как из головы Жура, только длиннее и ярче.

Как же попасть в тот поверх Прави, где живет Стрибог? Микулка нахмурился, пытаясь вспомнить, что Жур говорил про Навь, Явь и Правь. Жур говорил ведь, что она слоистая. Только не как пирог, а как яйцо. Сперва скорлупа, потом пленка, потом белок, потом желток, а в желтке – зародыш.

Вспомнив Жура, Микулка снова подумал о Рати-боре с Волком. И опять он увидел ночной лес, освещенный полной луной. Оказалось, что, пока Микулка разглядывал, как чудно устроена Правь, Ратибор с Волком уже встретились с Журом и с мечами наготове стоят возле пещеры. Неподалеку мертвый медведь.

В голове медведя происходило что-то очень странное. Микулка сосредоточился, чтобы разглядеть подробнее, в чем дело, и вот что увидел – на месте мозга у медведя была дыра. Не такая дыра, какую выкапывают в земле или прорубают в деревяшке, а будто в этом месте чернота, в которой, словно в омуте, исчезает свет, тогда как вся Правь светится ровными нитями тонких лучей. Лучи, идущие от звезд, соединяются с лучами, идущими от земли и деревьев, с лучами звездочки, которую он увидел в голове Жура. Микулка присмотрелся и увидал, что и в голове Ра-тибора есть такая звездочка, и у Волка, и у Мары. Только тусклее и слабее. И у одного из лесных охотников Микулка тоже заметил в голове угасающий проблеск света. А вот у второго в голове была темная мутная пелена.