Текст книги ""Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"

Автор книги: Александра Черчень

Соавторы: Василий Маханенко,Дмитрий Янковский,Юрий Уленгов,Валерий Пылаев,Вячеслав Яковенко,Макс Вальтер,Мария Лунёва,Владимир Кощеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 342 страниц)

Но те, что помоложе да поздоровее, на ногах еще стояли, разве что оступались на каждом третьем шаге, морды красные, довольные, потные руки пытаются ухватить зазевавшихся девок. Да только куда им! Девки на пиру хмельного и не пробовали, теперь лишь смеялись да уворачивались от назойливых хлопцев. Но Ратибор знал, что, когда их с Волком выбор будет окончательно сделан, те, на кого он не пал, пойдут доедать со стола и заливать неудачу оставшимся медом. Так было испокон веку, а на Руси все меняется медленно.

Наконец-то Волк дождался, когда стрелок устал водить хороводы и ручейки, выбирая приглянувшихся девок, и друзья уселись рядом на лавочке у ближайшей избы. Ратибор все пытался обнять сразу троих девок, но те только смеялись над ним да подшучивали, хотя в сторону и щагу не делали. Рядом с Волком тихонько, как перепуганная пичуга, присела Мара, а остальные девицы пошли рассаживаться за столом.

– Во г и кончился праздник… – глядя на прячущиеся среди облаков звезды, молвил певец.

И действительно, костры прогорели, песни стихли, музыканты уже по струнам с трудом попадают, а игру дударей можно спутать с воплем прищемившего хвост кота. Вскоре и этот жалобный вой стих, впустив в деревню звуки ночного леса.

– Кончился? – с улыбкой пожал плечами стрелок. – Для меня все только начинается. Эй! Девки! – Ратибор игриво шлепнул ближайшую по круглому крепкому заду. – Сходили бы к столу да принесли бы кваску!

Когда девки со смехом кинулись прочь, Ратибор наклонился к певцу:

– На что Мару выбрал? Ведь решили все загодя!

– Да какая теперь разница, если старосту жена еле до дому доволокла? – отмахнулся Волк. – Из мужиков никто на ногах не держится, а к рассвету все будут спать как убитые.

– С этого все начинается… – вздохнул Ратибор. – Поначалу в одном себе слабину дашь, потом еще в чем-то, а как объявится настоящий противник, так силы воедино не соберешь. Худо это.^ Ладно, что сделано, того не воротить.

Он махнул рукой и подмигнул девкам, вернувшимся с чарой кваса.

– Надо коней сыскать, – напомнил Волк. Мара молчала, затаив дыхание.

– Где Ветерок, мы знаем. А Власа, – Ратибор указал на одну из своих избранниц, – держит у себя второго коника. Когда понадобится, сразу возьмем.

Ратибор отхлебнул из чары.

– А чего тянуть? – краем глаза глянув на Мару, спросил певец.

– Надо рассвета дождаться, – сладко потянулся стрелок. – Чего по темноте коням ноги ломать? К утру все задрыхнут, словно медведи зимой, тогда все и сладим спокойно. Ты если не идешь никуда, то посиди тут, девице своей песню спой… Только подлиннее, ладно? А я вскорости ворочусь. Ну… Может, не вскорости, но ты обожди, не надо меня по всей деревне искать. Аида, девоньки!

Он поднялся с лавки и в окружении девичьей стайки скрылся в сгущавшейся тьме. Волк с какой-то неясной тоской поглядел ему вслед, но было в этом взгляде не столько осуждение, сколько непонимание.

– Погоди немного, – тихо сказал он притихшей Маре. – А я сейчас ворочусь. Только до стола и обратно.

– Что такое? – Она подняла на него взгляд прекрасных голубых глаз.

– Я лютню там оставил. – Что?

– Ну… Гусли свои заморские. Хочешь спою?

– Хочу! – нежно улыбнулась она. – У тебя голос даже без песни сладкий как мед. И такой же хмельной… Так, значит, ты не затем меня выбрал, чтоб…

– Не затем, – поспешил оборвать ее витязь. – Погоди, я сейчас приду.

Он встал и мимо мерцающих угольев костра направился к столу, у которого оставил лютню. Наглые тучи полонили ночное небо толстой лохматой сетью, только редкие звезды виднелись в ее прорехах, но восточный ветер старался, надувал все больше зыбкой небесной пряжи, заставляя мир погрузиться в почти первозданную тьму.

Длинный пиршественный стол тянулся вдоль улицы, будто мощенная досками дорога. Волк подумал, что шипящие масляные плошки похожи на угли еще не угасших пожарищ. Захмелевшие девки, словно упырицы во тьме, доедали куски еще теплого мяса, белые зубки обгладывали тонкие птичьи косточки, губы причмокивали, отпивая пенное пиво и мед.

Волк зябко передернул плечами, взял лютню и, не оглядываясь, вернулся к поджидавшей его Маре.

– Расскажи, кто ты такая? – усаживаясь на лавку, попросил он. – Ведь все это неспроста… И назначение жертвы, и интерес Витима к тебе, и даже жряк, чувствую, попался нам неспроста.

– Витима? – удивленно подняла брови Мара.

– Того витязя, что подсказал старосте, кого в жертву принесть.

– Я не знала, как его звать… – Ее плечи дрогнули, словно от холода, и Волк не удержался, прижал ее к себе, опасаясь, что девушка оттолкнет его.

Но Мара не, отстранилась, а крепче прижалась к обтянутому грубой кожей плечу. Даже сквозь одежду певец явственно почувствовал жаркое тепло девичьего тела. Волк потянулся губами к рыжим волосам, но так и не решился поцеловать, словно на преграду наткнулся. Мара повернула к нему лицо и улыбнулась. Погладила ладонью по щеке и рассыпалась серебристым смехом.

Волк заулыбался, чувствуя, как сладкая истома охватывает уставшее за день тело. Он осторожно подул на волосы Мары, не смея дать воли рукам.

На свет угасающего костра со всех сторон слетались крупные мотыльки, некоторые, не долетев до губительной цели, ползали по лавке, шевеля серыми мохнатыми усиками. У них тоже свой Путь… Из кромешной тьмы к свету. И далеко не все долетают до конца, усталые крылья нередко роняют нежные тельца в сырую траву.

Но неужели конец Пути всегда предполагает смерть? Почему нельзя, достигнув желаемого, просто запереться в маленьком домике на соленых болотах, пить пиво из почерневшей от старости бочки и сочинять новые песни? Почему в жизни есть только два выхода – либо без устали лететь к Свету, зная, что концом пути может стать только смерть, либо отказаться от цели и вот так вот обреченно ползать по лавке обыденности, никогда уже не в силах взлететь?

Волк не знал ответа на эти вопросы, но Сершхан погиб, выбрав первое, до дна испив терпкую чашу жизненных радостей и горестей, выполнив все предначертанное богами. А Микулка хотел выбрать второе – тихое счастье с молодой женой в затерянном среди гор домике, но Путь не отпустил его, не дал ослабнуть крыльям, заставил прийти на помощь друзьям. Видать, и впрямь витязь Стражи не волен распоряжаться своей судьбой. Вся жизнь его проходит на границе Добра со Злом, и даже всесильная смерть не может полностью вырвать его из этого круга..

Но разве имеет он тогда право связывать свою жизнь с чьей-то еще? Разве имеет он право обнимать горячие девичьи плечи, целовать влажные губы и вдыхать теплый запах, струящийся от волос?

Певец вдруг с оглушительной ясностью понял многоопытную правоту Ратибора – женой воина может быть только та, которую не удержишь ни серебром, ни золотом, ни сладкими песнями, которая не задумываясь уйдет за мужем из светлого терема в гнилую землянку, а потом без гордыни и чванства займет с ним терем, в сотню раз лучше прежнего. Жизнь воина полна неожиданностей… Сегодня герой, а завтра калека, сегодня никто, а завтра на княжьем столе. И лишь та способна это вынести, которой нужен именно ты, а не то, что вокруг тебя.

Другие же без слез и сожалений остаются в теплой тиши сеновала, когда ты хмурым утром уходишь в неизведанную туманную даль. Они знают, что не могут уйти с тобой. Им нужно другое. Добрый приплод или горсть золота, необычная ночь или часть твоей славы.

Вот уж кому улыбнулась удача, так это Микул-ке… Его жена – сама часть Пути, часть недостижимой светлой цели, к которой нужно постоянно идти для того, чтобы она была рядом.

– Расскажи о себе, – стараясь не нарушить зыбкого единения, попросил Волк.

– Лучше спой… – тихо ответила Мара. – Всему свое время.

Витязь стянул чехол с лютни и, проведя пальцем по звонким струнам,.спросил:

– О чем тебе спеть? О грустном или веселом?

– А разве так можно? – удивилась девушка. – Я думала, что песня идет от самого сердца, что по заказу петь – все равно что любить нелюбимого. Разве не так?

– Так…

– Тогда спой, – молвила Мара. – Я хочу знать, какую песню выберет твое сердце.

Волк и сам не знал, какие чувства сейчас властвуют в его душе. Ударил по струнам, и густая полнозвучная музыка полилась из диковинного для Руси инструмента. Сладкой была печаль, источаемая серебряными струнами, а когда Волк запел, в глазах Мары мелькнули, отразив яркую белую луну и тусклый свет догорающего костра, хрустальные слезинки.

 
Осень плачет светлыми слезами.
Кто ж ее тихонько успокоит?
Волосы пригладит золотые,
Снежным пуховым платком прикроет?
Кто коней удержит медногривых,
Приносящих холод и печали?
Кто отвадит вольных и ретивых
Проноситься хмурыми ночами?
Осень, моя верная подруга,
Укрывает день сырым туманом.
Только осень, старая подруга,
Любит меня честно, без обмана.
 

Когда слова песни угасли и только музыка струн еще продолжала мягко струиться над притихшей ночной деревней, Мара горячо прошептала:

– Спой еще… Я хочу, чтобы эта ночь не кончалась подольше. Кто знает, что будет дальше?

Глава 8

Зарождающийся свет хмурого утра чуть коснулся опущенных ресниц Ратибора, раскинувшего руки на теплом душистом сене. Стрелок проснулся мгновенно, словно выскочил из горячего пара бани в искристый морозный воздух, но глаз не открыл, привычно прислушиваясь к окружающему.

Все спокойно… Где-то рядом уныло мается криком последняя ночная птица, охрипший петух попробовал было крикнуть, но клубящийся туман превратил эту попытку в подобие визгливого карканья. Рядом сопели спящие девицы, и хотя ни одна из троих не должна держать на него обиды, Рати-бор с удовольствием бы ушел не прощаясь. Он так и сделал бы, но Власу все же придется будить – только она знает, где второй из оставленных в деревне коней.

Он открыл глаза, встал, зябко поежившись, надел валявшуюся в сене рубаху, портки, кафтан, поискал сапоги, плюнул, вспомнив вчерашнее, и присел возле спящей черноволосой красавицы.

– Проснись… – позвал он, ласково коснувшись ее плеча.

Власа довольно улыбнулась во сне и перевернулась на бок. Или это солнце выше поднялось над лесом?

– Вставай, милая… – Ратибор наклонился и поцеловал девушку в щеку.

Ее ресницы дрогнули, как тонкий пух от легкого ветра, огромные черные очи ласково глянули в лицо стрелка.

– Ты уже встал? – удивилась она. – Давай ложись со мной рядышком…

– Тихо! – Он прижал палец к губам. – Перебудишь всех… Одевайся, хорошая моя, нужно коня забрать.

– Уже уезжаете? – Легкая печаль, бросила на ее лицо тень. – Так рано? Остались бы…

– Никак нельзя! От этого жизнь человеческая зависит. Одевайся, милая, богами прошу!

Он подхватил ее на руки и отнес к лежавшему в сене сарафану.

– Твой? – отпуская девушку, спросил Ратибор.

Она лишь вздохнула и принялась одеваться.

Стрелок не стал ждать, подобрал оружие, спрыгнул на земляной пол и решительно толкнул дверь в утро. Сзади уже шлепала босыми ногами Власа.

Клочья сырого тумана лениво ползли по деревне, словно лохматые белые псы, объевшиеся после ночного пира. На столах кавардак творился немыслимый, посуду никто не прибрал, объедки отсырели за ночь и воняли гадостным бродилом, под лавками кто-то ворочался, храпел во сне, облезлые собаки вычесывали блох вместе с клочьями шерсти. Ратибор грустно вздохнул, переступил через чьи-то босые ноги и пошел за Власой.

Конюшня ее отца была совсем рядом, не доходя пяти изб до терема старосты. Ратибор прислушался – в доме было тихо, даже храпа не слышалось через открытые ставни. Стрелок расслабленно присел на завалинке, ожидая, когда девица выведет скакуна, выну; лук из налуча, размотал тетиву и натянул толстый жильный шнур. Спроси Ратибора, он и сам не смог бы точно сказать, зачем изготовил оружие. Просто утро такое, птицы не так кричат, туман слишком низко… Боевое чутье.

Иногда оно обманывало, но не так уж и часто, чтобы можно было ил* хоть раз пренебречь. Ничего, за полдня с натянутым луком худого не станет, а в Киеве можно будет и отпустить. Лучше так, чем если опасность застанет врасплох.

Власа вывела откормленного коня и, не прощаясь, убежала в дом. Ратибор глянул ей вслед с благодарностью – он до жути не любил долгих прощаний. Ни к чему это.

Взяв повод, витязь направился к дому сапожника, может, тот и впрямь непьющий, а то ступни уже начинало саднить от босого ходу. И правда, староста не соврал – в окошке мелькал свет лучины, явно с ночи, так что хоть одна пара сапог готова, а это уже кое-что.

– Эй, хозяин! – тихонько позвал стрелок в закрытые ставни. – Можно работу забрать?

На миг полоску света заслонила непроницаемая тень, и тут же ставни раскрылись настежь.

– А, это ты… – сощурил покрасневшие глаза сапожник. – Готовы сапоги ваши. Зайдешь?

– Ч го, обе пары? – не веря в удачу, спросил Ратибор.

– Ага… Заходи.

– Не, что-то не больно охота. Ты уж не обижайся, да только жены у тебя не очень приветливы, смотрят как сычи из угла.

– Так они спят нунечку.

– Еще хуже1 Того и гляди, проснутся, будут потом корить, что я тебе меду со стола принес.

– Вообще, да… Ну, как хочешь. На, только померяй при мне, охота поглядеть, как вышло. Где второй витязь-то?

– Занят. К дороге готовится, – наобум ляпнул стрелок.

Он взял две пары сапог, выбрал свои и с наслаждением погрузил ноги в мягкий кожаный плен. Сапоги сидели как влитые, бархатистая подложка ласкала кожу, каблук какой надо да удобный разрез по бокам. В таких не в походы ходить, а на пирах в княжьем тереме сиживать. Вторая пара была'не хуже, Волк порадуется.

– Золотые у тебя руки, хозяин, – от души похвалил Ратибор, разглядывая обновку. – И не жаль такую красу задарма отдавать?

– Задарма? Ты как скажешь… Я свою жизнь ценю не в копейку, а вы не только ее спасли, но и всю деревню уберегли от погибели. Сколько ж я теперь сапог сошью, сколько продам, не подумал?

– Ну… Будь по-твоему, – улыбнулся витязь. – Видать, ты свою жизнь и впрямь высоко ценишь, коль не поленился столько труда вложить. Ну ладно, бывай!

Он потянул конский повод и направился мимо столов туда, где вечером оставил Волка. Еще с полсотни шагов оставалось до того места, а слух уже уловил перезвон струн и полный печали голос певца.

– Сдурел совсем… – усмехнулся Ратибор. – Он что, всю ночь так и пел? Вообще это даже не худо, горло утомил, может, полдня помолчит.

Странный он все же… Ну ладно, если и Мара такая же странная, то еще ладно, но другая девка бы разобиделась, что одними песнями все обошлось. Неужто он не понимает, что, кроме красных слов, еще и дела иногда надо делать?

– Эй, Волчара! – окликнул он друга через туман. – Я вам там помехой не стану?

– Иди ты… – прервав песню, отозвался певец. – Нет бы с утра сказать что-нибудь приятное.

Еще через десяток шагов Ратибор разглядел в хму рых клочьях тумана знакомую лавочку. Волк, встав и отряхнувшись, засовывал лютню в чехол, а Мара, все еще сидя на краешке лавки, держала его меч и с любопытством разглядывала чуть вынутый из ножен клинок.

– Какие странные резы… – обернувшись на глухой топот копыт, сказала она.

– Просто очень древние, – пожал Волк плечами и, забрав у нее меч, повесил за спину. – Вот и коник наш прибыл. А где другой?

– У старосты в конюшне, – напомнил Ратибор. – Сейчас мы твою подружку оставим с этим, а сами пойдем заберем Ветерка. Заодно спокойненько попрощаемся со старостой, если того какая-нибудь шаль поднимет с похмелья. А пока примерь это.

Он протянул соратнику сапоги.

– Я таких отродясь не нашивал! – надев обновку, обрадовался Волк. – У князя и то похуже небось.

– Зато у него их больше, – махнул рукой стрелок. – Мара, у тебя какие-нибудь вещи в дорогу есть?

Девушка осторожно кивнула.

– Ладно, тогда возьми коня, забери свои пожитки и жди нас у полуночной околицы. Мы скоро.

Витязи скрылись в густеющем тумане.

– Ты что, так всю ночь песни и пел? – отойдя на пару десятков шагов, спросил Ратибор.

– А ты так всю ночь и провалялся на сеновале? – съязвил Волк. – На себя погляди, потом уж других суди.

– А чего… – пожал плечами стрелок. – На меня вроде никто обиды не держит.

Они добрались до терема старосты и бесшумно прошли на задний двор, туда, где по глухому конскому всхрапыванию и тихому ржанию угадывалась конюшня. Ратибор с шуршанием отодвинул толстый деревянный брус засова и, толкнув скрипнувшие ворота, скрылся в непроглядной, пахнущей сеном и навозом темени.

– Вот и Микулкин коник, – тихо молвил он изнутри. – Ящер… Надо бы хоть уздечку сыскать… А вот она! Тут и седло, и попона… Вот и хорошо!

– Седлай быстрее, – поторопил друга Волк. – Нас же Мара будет ждать у околицы.

– Ты что, не знаешь, как девки собираются? Мы ее еще заждемся! Попомни мои слова.

– С нами ничего не случится, а ей, может, страшно одной. Она вообще чего-то боится, ты не заметил?

– Ну… Я особо и не глядел…

– Конечно! Тебе не до того было… – скривился певец. – Она меня знаешь чем удивила?

– Чем?

– Представляешь, ей известно, что она в жертву назначена! Прямо попросила меня забрать ее отсюда.

– Если учесть первое, – раздался из темноты голос Ратибора, – то второе как раз понятно. Но откуда она могла знать, если староста только при нас решил это сделать? Правду говорят – что знают трое, то знает и порося. Или староста нам чего-то не договорил…

– Ты там долго копаться будешь? – просунув го лову между створок ворот, спросил Волк.

– Взял бы и помог, – недовольно буркнул стрелок

– А стеречь кто будет?

– Тогда помолчи.

Он еще немного повозился, седлая коня, и вскоре вышел, ведя Ветерка в поводу. Несколько соломинок пристало к новому кафтану Ратибора.

– Совсемпривык к тебе коник1 – удивился Волк. – А то все артачился, чужих к себе не пускал.

– Так сколько мы с Микулой промаялись! Вот его лошадка ко мне и привыкла.

– Тогда ты на ней и езжай, а мы с Марой на твоей поскачем, – сказал Волк.

Ближе к околице избы стояли реже, оставляя заросшие лебедой пустыри и небольшие березовые рощицы. Деревня вот-вот должна была кончиться, но густеющий туман не позволял глядеть далеко, приглушая звуки и скрадывая расстояния.

– Вот зараза… – сплюнул Ратибор. – Ни хрена не видать. Где кончается эта деревня?

– Вроде вон последняя изба, – показал рукой Волк. – Помнишь? Вот и колодец, у которого мы умывались. Только Мары не видно.

– Я же тебе говорил, что мы ее еще устанем ждать…

– Погоди! – Певец поднял руку и чутко прислушался. – Слышишь?

– Ага, слышу, как сердце бьется в груди.

– Да прислушайся! – не унимался Волк. – Явно же конский топот!

Стрелок изо всех сил напряг слух, и ему действительно показалось, что сквозь туман послышался удаляющийся стук копыт. Он бухнулся на карачки и чуть не уперся носом в землю.

– Точно! – вставая, кивнул он. – Свежий след в пыли. Это Мара твоя на нашей лошадке уехала! Леший… Прыгай в седло, чего стоишь! И скачи что есть мочи, я буду за стремя держаться! Вот и верь девкам!

– Да она не могла…

– Полезай, говорю! – теряя терпение, воскликнул Ратибор.

Пока Волк запрыгивал на коня, стрелок привесил к седлу лук, колчан и пояс с мечом, уверенно взялся за стремя, ноги налились горячей волной силы.

– Но! – крикнул Волк и шарахцул Ветерка пятками по бокам.

Конь рванулся с места в галоп, широкие копыта смешали с туманом пыль и мелкие камни, дробный топот ударил в уши, уносясь назад вместе с набегающим ветром. Ратибора рвануло так, что чуть руки из плеч не выдернуло, в суставах мокро чавкнуло, а мышцы отозвались острой тянущей болью. Рана на левом предплечье полыхнула огнем, но на красном рукаве кафтана крови не было видно.

– Полегче, чтоб тебя! – скривившись, выдохнул он.

– Сам просил поскорее! – ответил Волк. – Коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж.

Земля прыгала под ногами, как ладья на порогах, из-под копыт летели камни и клочья травы, конь храпел, роняя с губ белесые капли пены. Невесомые клубы тумана неслись прямо в лицо, и Ратибору на миг показалось, что это не туман, а он сам вместе с конем летит с огромной высоты к спрятавшейся за облаками земле. Ощущение было столь сильным, что пальцы скрючились, до боли сжав истертую бронзу стремени. Слева, сквозь белесую морось, мелькнула огромная туша дохлого жряка, но затуманенный мир тут же съежился до крохотного рваного лоскутка, едва позволяя разглядеть бешено несущиеся навстречу камни. Ветерок скакал во весь опор, будто понимая, сколь многое зависит от этой скачки, осенняя трава большого холмистого луга хлестала по ногам, впереди, сквозь дыры в тумане, виднелась сплошная стена деревьев.

– Правь в лес! – прохрипел стрелок. – Только чуть правее, там вроде тропка есть. И попробуй следы разглядеть! Может, кусты где примяты или сломленная ветка висит…

Волк рванул коня вправо, влетая в густой подлесок, и ноги стрелка на три пяди оторвались от земли. Если бы не крепость рук, то закувыркался бы в траве, как камень, выпущенный из пращи.

Теперь бежать возле лошади-стало еще труднее – покрытые желтыми листьями ветви били нещадно, как мужики в кулачной драке на речке. Ноги бы еще сдюжили, но порезанная рука слабела с каждым ударом сердца, а одной держаться – никаких сил не хватит.

– Скачи один! – еле смог крикнуть Ратибор. – Догони ее обязательно!

– Садись на коня позади меня! – обернулся певец.

– Не догоним… тогда…

Стрелок изо всех сил сделал последний рывок, сорвал с седла пояс с мечом, попытался достать лук, но не удержался на ногах, споткнулся и полетел в кусты головою вперед.

– От… зараза… – Грохнувшись оземь, он перевернулся на «спину и стер кровь с оцарапанного лба, жадно хватая ртом сырой воздух. Руки, сжимавшие оружие, тряслись как осиновый лист.

Дробный гул копыт быстро удалялся на север, и вскоре тишина навалилась густым, вяло плывущим туманом.

– Вставай… – В трудные минуты Ратибор часто говорил сам с собой, чтобы слышать хоть чей-то ободряющий голос. – Разлегся как свинячья туша… Ну, поднимайся, вперед!

Он с трудом поднялся, ноги едва держали, но стрелок собрал волю в кулак и двинулся туда, где только что скрылся соратник. Медленно, больше скорым шагом, чем бегом, Ратибор пробирался через мокрые от мороси кусты, новые сапоги скользили по влажным опавшим листьям, желтеющие деревья обступили его со всех сторон безмолвной толпой. Он застегнул поверх кафтана пояс с мечом и прибавил шагу, дыхание постепенно возвращалось, руки покидали предательская слабость и дрожь. Неба не было видно, только белоснежные пряди тумана низко плыли над головой, пожирая звуки и скрадывая расстояние.

Пройдя четверть версты, Ратибор остановился. Он никогда не мнил себя отменным следопытом, но так быстро потерять след Ветерка было непростительной неумелостью. То ли сырость стала помехой, то ли туман, не позволяющий слышать даже пролетающих рядом птиц. Странный туман, надо сказать… Не то чтобы очень густой, но какой-то невероятно плотный, забивающий пространство, как ряска и тина забивает воду в пруду. Ни хрена не видать… Ни хрена не слыхать…

– Зараза, – выдохнул витязь и уселся на поваленное ветром дерево. – Теперь до вечера будем искать друг друга.

Нигде не было слышно даже отдаленного конского топота, только сердце колотилось в ребра, только кровь бухала в ушах гулким молотом неутомимого кузнеца. Но постепенно и эти звуки стали стихать, уступая место тягучей тишине крадущегося по лесу тумана. Казалось, что лохматые белые клочья с шелестом пробираются через густую листву, а трава, отяжелевшая от тысячи крохотных капель, пригибается под поступью неизведанного.

Сырое замшелое бревно источало накопленный за ночь холод, и Ратибор снова встал, досадливо отряхнув портки от приставшего бурого мха. Вдруг его ухо уловило едва слышный шорох, выбивающийся из всеобщего хмурого-спокойствия, как фальшивый звук выбивается из стройного лада песни. Словно еж крадется через низкий подлесок… Но вот глухо хрустнула под ступней отсыревшая ветка, утопив звук в опавшей листве, вот стукнуло железо о камень… Никакого сомнения – человек.

Ратибор медленно вытянул меч из ножен и кошачьим шагом двинулся на звук. Идти было сложно, туман искажал направления и расстояния, блудил, уводил в стороны. Когда становилось особенно тяжко, стрелок останавливался и ждал нового отчетливого звука, способного пробить себе дорогу через нависшее хмурое покрывало. Он уже понял, что это за звук. Кто-то осторожно рыл яму в мягкой лесной земле, звонким железом выковыривая попадающиеся камни. Очень далеко фыркнул конь, и Ратибор встревожился не на шутку, потому как деревенские вряд ли ездят в лес на конях. Значит, чужак… Какой леший его сюда занес? Да еще в такую погоду…

Вновь глухо стукнуло, уже совсем рядом. Стрелок присел на корточки, поплевал на ладони и, запачкав их грязью, мазнул по лицу, чтобы не белело, как бельмо на глазу. Потом хорошенько вымазал руки, прилепил ко лбу и щекам пяток желтых листьев и, дождавшись сильнее подувшего ветерка, ужом проскользнул через густые заросли. Он усмехнулся, в который раз подивившись удаче – бордовый кафтан, вместо привычного синего, замечательно укрывал в осеннем лесу от стороннего взгляда, сливаясь с желтеющей и багряной листвой. Даже золотистое шитье у ворота не мешало. Ну кто бы мог подумать, что так сгодится праздничная одежка?

Волхвы говаривали, что удача нак. ативается в роду добрыми делами предков, и хотя Ратибор не сильно в нее веровал, но иногда она настолько очевидно показывала свое насмешливое лицо, что отмахнуться от этого было никак невозможно. Уж сколько раз спасала жизнь оплошность, или порванная тетива, или непонятно для чего надетая кольчуга, или взятая на память от девки безделушка. Но один раз запомнился особенно крепко, когда пущенную татем стрелу остановила взлетевшая с дерева птица… От такого не отмахнешься!

Он раздвинул руками ронявший'тонкие листья куст и замер, вглядываясь в прорехи тумана. Коня нигде не видать, но кто-то, сгорбившись на корточках, усердно долбит землю тяжелой длинной железкой… До чего же хреново видно! Мечом он роет, что ли? Сдуреть… Еще и оделся во все белое, словно нарочно задумал таиться в тумане.

Ратибор ополз куст стороной и медленно, тихо стал пробираться между толстых древесных стволов ближе к цели. Правая рука накрепко сжимала рукоять короткого ромейского меча, темно-серые глаза цепко держали неясную фигуру, присевшую под огромным вековым дубом. Клад он там хоронит, что ли? Очень даже может быть, местечко приметное, сыскать всегда можно. А клад никогда помехой не будет – денег вообще ни шиша не осталось. Хоть на большую дорогу иди… При случае надо будет смотаться к восходной границе, потрусить малость степняков, а то им тяжко шататься по степи с награбленным, а Покон велит помогать родичам. Правда, они не совсем родичи, но в каком-то колене все люди от Рода произошли. Так что для такой помощи сойдут в самый раз, заодно добрым делом удачу в роду накопим.

Он впервые задумался о том, сколько потомства после себя оставил. Выходило, что много. Жаль только, что жену себе так и не сыскал, все же дети под боком, это куда краше, чем неизвестно где.

Стрелок не стал лезть дальше, чтобы неосторожным движением не спугнуть незадачливого простака, решившего зарыть клад прямо у него под носом. Он даже дышать постарался тише и реже, отчего быстро зашумело в голове, а в глазах зароилась темная кутерьма. И чего он там возится так долго? Тьфу… Потом полдня раскапывать…

Туман становился то гуще, то реже, иногда казалось, что вот-вот неясная тень под деревом обретет необходимый объем и ясность, но каждый раз Ра-тибор напрасно вглядывался в невесомые клубящиеся клочья, текущие через лес подобно небывалой реке. Лишь звук доносился отчетливо и ясно – удар за ударом в рыхлую сыроватую землю. Где-то далеко впереди снова всхрапнул невидимый за туманом конь, и стрелок решил, что незнакомец, наверное, приехал издалека, а приметное место выбрал случайно. Вот она… Снова удача!

Высоко над головой зашуршали листья, разбуженные порывом свежего ветра, туман вздрогнул и потек быстрее, словно облака у самой земли. Может быть, туман – это и есть упавшие к земле облака, но почему тогда облака плотные, как овечья шерсть, а сквозь туман можно спокойно ходить и чувствовать только сырую прохладу? Наверное, облака бывают разными, ведь и небо иногда закрывает едва ощутимая кисея, а не плотные белые кучи небесного пуха.

Ветер усердно выметал лес от мягких комьев тумана, но им не было конца, они ползли и ползли из ниоткуда к неведомому краю земли,..куда бабье лето уносит серебристые паутинки с вцепившимися в них паучками. Но старания ветра не пропали даром – туман сделался не таким плотным, и Ратибор крепче вжался в упругую перепревшую листву, в которой суетились нагловатые рыжие муравьи. Он неотрывно следил за подножием огромного дуба и через пару мгновений увидел того, кто так долго копал неглубокую, но длинную яму в корнях мощного дерева.

Это была Мара… Белый сарафан трепетал от легкого ветерка, бесстыдно оголяя лодыжки, волосы золотыми струями стекали на лицо, спину и плечи, руки неустанно колотили в землю чем-то узким и длинным. И когда Ратибор, не веря глазам, пригляделся, он понял, что это меч. Большой и тяжелый, никак не вязавшийся с тонкими очертаниями девичьих рук.

Стрелок лежал и не мог сообразить, что делать. Он даже не мог разобраться, есть во всем этом опасность для него и для Волка или уезжающая из деревни девица просто решила зарыть в приметном месте отцовский меч, чтобы когда-нибудь передать сыну. Но зачем тогда прятаться, зачем брать без спросу чужого коня и нестись сквозь плывущий по лесу туман сломя голову, удирая от тех, кого попросила помочь? Сплошные вопросы, а источник ответов продолжал выдалбливать в земле узкую длинную яму. Мечом.

Ратибор со злостью утер лицо от листьев и грязи, но вышло худо – тут надо умываться, а не утираться такими же грязными руками. Ну и пусть… Чего стыдиться? Чай, не замуж за себя ее брать.

Он тихонько поднялся во весь рост и сделал несколько осторожных шагов, выбираясь из кустов на большую поляну под дубом. Девушка была занята работой больше, чем собственной безопасностью, казалось – ничего не почуяла.

Стрелок довольно осклабился, представляя до смерти перепуганную девицу, когда та, совершенно нежданно, заметит в двух шагах от себя перепачканного мужика с мечом. Вот будет потеха…

Он осторожно ступил пару раз, затем, задержав дыхание, проскочил еще пять шагов так, чтобы уверенно зайти девушке за спину. Ни звука. Только мерные удары меча в рыхлую землю. Упругая листва помогала ступать совершенно бесшумно, но в такой подмоге надобности не было – полная опасностей жизнь выучила его тихо ходить и по жести.

До спины Мары оставалось не больше двух шагов, когда Ратибор остановился, придумывая словеса посмешней для себя и нестрашней для беспечной девицы. Но только он собрался раскрыть рот, как меч в руках девушки из безжизненной железяки превратился в смертельное оружие.