Текст книги ""Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"

Автор книги: Александра Черчень

Соавторы: Василий Маханенко,Дмитрий Янковский,Юрий Уленгов,Валерий Пылаев,Вячеслав Яковенко,Макс Вальтер,Мария Лунёва,Владимир Кощеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 143 (всего у книги 342 страниц)

Глава 27

– Никак не могу привыкнуть. – Алена щелкнула ремнем и откинулась на спинку кресла. – Все время кажется, что сейчас уже май. И лето совсем близко.

– Как знать, – усмехнулся я. – Может, и правда – близко.

Весна в этом году пришла неожиданно – чуть ли не на целый месяц раньше положенного ей срока. Не календарная, на которую обычно указывает только завершение месяца с сердитым названием «февраль», а самая настоящая. С тающим снегом, робким, но уже теплым солнцем и ледоходом на Неве.

А после него природа расщедрилась настолько, что выдала первую зелень на деревьях и газонах – и это уже под конец марта! А на днях температура даже ночью рванула под плюс десять градусов, и от зимы не осталось и воспоминаний. Петербург полной грудью вдохнул ветер с залива и явно готовился досрочно рвануть в лето.

Весна пришла неожиданно… Но особой радости, похоже, не принесла. Я разглядывал знакомые улицы, неторопливо проплывающие за лобовым стеклом Камбулатовского «Икса» – и едва их не узнавал. Из города будто вытянули половину весенних красок, заменив их на бессчетные оттенки серого. Дома стояли по сторонам хмурыми громадинами, поблескивая стеклами в окнах. Но тускло и как-то невразумительно, без присущей весеннему дню живости. Похоже, солнце, согревающие столетние каменные стены, их нисколько не радовало.

А может, все дело было исключительно в людях.

– Ты… ты тоже это чувствуешь, да? – едва слышно спросила Алена, будто прочитав мои мысли. – Все какие-то сами на себя не похожие.

Я молча кивнул. Разумеется, ни один из нас не обладал навыками полноценной телепатии – подобные способности так и остались недостижимой мечтой всяческого рода мошенников и писателей-фантастов. Однако все Одаренные – даже не самого выдающегося ранга – могут в той или иной степени ощущать тонкие потоки энергии, которые производит сознание людей вокруг.

Я полагался скорее на опыт и интуицию, а вот Алена, кажется, смогла именно почувствовать. И вряд ли это оказалось так уж сложно – кое у кого из прохожих эмоции были написаны прямо на лице.

Усталость. Тоска. Тревога. С того дня, как Морозов ворвался в Зимний с отрядом гвардейцев и арестовал Келлера, прошло уже чуть ли не полтора месяца, но воспоминания о тех днях никуда не делись. Они, как и всегда, продолжали жить, даже когда суета улеглась, и с улиц почти исчезли тонированные черные джипы с синими номерами.

Аресты продолжались дней десять, не больше – старик Морозов очень долго запрягал, но ездить, как выяснилось, не разучился. Я мог только догадываться, кого успел сдать Распутин, которого взяли на одной из его квартир в Стрельне…, а кто просто попал под раздачу. Прикрываясь волей Совета, его глава наверняка закрыл в уютные казематы не только фигурантов по делу боевиков, но и вообще всех, кого мог.

Одним махом избавился и от врагов, и от просто инакомыслящих, которые имели глупость во всеуслышание критиковать мудрые решения. Чрезвычайное положение в столице автоматически наделило Совет чуть ли не абсолютными полномочиями. И, наконец, развязало Морозову руки карать направо и налево и арестовывать людей, не считаясь ни положением, ни с титулами, ни с чинами.

И люди начали пропадать. Черные автомобили с номерами Совета увозили их в те места, откуда обычно не возвращаются – или возвращаются нескоро. Слухи шли чуть ли не о нескольких тысячах задержанных, и правда казалась от них не такой уж и далекой.

Но выяснить ее было непросто. Младший Морозов окончательно исчез с радаров. И даже не брал трубку – то ли так отчаянно стыдился подставы, которую он устроил нам вместе с погромом в Красном селе, то ли вообще уехал из города, повинуясь воле отца. Вряд ли его сиятельство Николай Ильич окончательно списал со счетов нерадивого отпрыска, но наказал уж точно. И наказал так, что бедняга не отсвечивал в столице чуть ли не с того самого дня, как я произносил речь на складе в Шушарах.

Гагарин… Оба Гагарина знали немногим больше моего, и единственным, кто мог хоть как-то помочь, остался Соболев. Но и тот не спешил выходить на связь. И только когда я весьма недвусмысленно намекнул в сообщении, что дальнейшее молчание чревато последствиями – все же потрудился явиться на встречу.

Осунувшийся, поседевший и похожий на замерзшую мышь, его высокородие подтвердил мои самые худшие опасения: старший Морозов действительно принялся рубить сплеча, не стесняясь уже никого и ничего. Особую комиссию расформировали на следующий день после ареста Келлера, и примерно половина чинов из ее состава тут же отправилась в Петропавловскую крепость. Наспех назначенные следователи из числа Совета прошлись гребенкой по всем спецслужбам, вычесывая не только предателей, но и всех, в ком были хоть малейшие сомнения.

Я мог только догадываться, как уцелел сам Соболев – с такой-то биографией. Впрочем, его высокородию определенно хватало умения выкручиваться и переобуваться в прыжке, так что за судьбу своего единственного по-настоящему ценного информатора я, можно сказать, и не переживал.

Куда больше меня беспокоил Морозов. Подняв по команде полки, старик пошел ва-банк… И как будто не прогадал. Если в столице и была сила, способная остановить шагающую по улицам гвардию, она предпочла не вмешиваться. И за каких-то пару недель лихие старцы из Совета взяли Петербург стальной рукавицей – и с тех пор уже не отпускали.

Федеральные каналы и ресурсы в сети наперебой расхваливали мужество и решительность Морозова, который «повторил подвиг Серого Генерала и в каком-то смысле даже превзошел». Оппозиция, как и всегда в таких случаях, разбежалась в глубинку или куда-нибудь в Париж или Баден-Баден, террористическую и прочую угрозу безопасности граждан – во всяком случае, на словах – выжгли каленым железом, и все это отчаянно напоминало события двадцатилетней давности.

С одной только разницей. Тогда, в девяносто третьем, это был шаг вперед. И для страны, и для Петербурга, и для одного отдельно взятого генерала Владимира Федоровича Градова. Мы с братом за пару дней скинули всю верхушку, вышвырнули из Зимнего дядюшку Николая и принялись наводить порядок. Шума вышло куда больше, чем теперь, столицу в буквальном смысле пришлось брать боем…

Но мои танки люди встречали с цветами и флагами. Даже сейчас, сменив тело и пройдя через собственную смерть, я помнил их лица. Встревоженные, иногда хмурые, но все равно буквально светящиеся изнутри тем, что обычно называют словом «надежда».

Теперь ее не было и в помине. Народ спешил, то и дело оглядываясь, и даже совсем молоденькие девчонки, мои ровесницы, шагали по улицам так, будто сменили сапожки и короткие юбки то ли на тюремную робу, то ли на военную форму – и не парадные мундиры с золочеными пуговицами и бляхами, а полноценный полевой комплект, на который сверху повесили еще и шлем, бронежилет с тяжеленными пластинами и оружие с боекомплектом.

Всего килограмм этак на двадцать.

И плечистые фигуры гвардейцев, маячащие в центре города чуть ли не на каждом перекрестке, ничего положительного не внушали. Присутствие армии обеспечивало порядок, но уж точно не спокойствие и умиротворение.

– Как в казарме теперь живем, – проворчала Алена. – И зачем они тут нужны?

Я снова предпочел промолчать, хотя ответ, кажется, знал. При всех своих солдафонских замашках и политической грации гиппопотама, дураком Морозов никогда не был. И наверняка уже давно успел сообразить, что легкость, с которой Петербург свалился в его руки, была или лишь удачным совпадением, или чьей-то хитрой уловкой.

Силы зла остались без обоих Распутиных и проиграли битву, но сдаваться явно не собирались. И лишь ненадолго затаились, чтобы в один… нет, ничуть не прекрасный весенний или даже летний день вернуться во всеоружии. Морозов не мог не предполагать и такой вариант, однако кое в чем все же ошибся.

Когда начнется очередной раунд, пользы от гвардейцев на улицах уже не будет.

– Давай встанем подальше? – Алена указала рукой на свободное место неподалеку от ворот Аничкова дворца. – Пройдемся немного.

Похоже, она изо всех сил оттягивала момент нашего с ней появления на апрельском балу, который императорская семья по старой традиции устраивала каждый год. Рядовые торжественные мероприятия в столице отменяли одно за другим, но это Морозов не тронул. И более того – сгонял туда народ чуть ли не в приказном порядке. Видимо, чтобы придать особой солидности очередному заявлению, которые он то и дело озвучивал там, где собирался высший свет Петербурга.

Наверное, поэтому их благородия, сиятельства и уж тем более светлости не слишком-то рвались на бал. Я и сам наверняка придумал бы уважительную причину не идти, но отказать Алене, конечно же, не смог. Тем более, что поводы увидеться мы находили куда реже, чем мне бы хотелось.

Да и нынешняя встреча обещала быть так себе: настроение и у нас, и у публики вокруг было преотвратное. Я заметил, что многие из гостей не спешат в главный корпус, а просто гуляют по территории за оградой. Где-то слева мелькнула знакомая длинноносая физиономия баронессы Фогель, потом мимо под ручку с Ходкевичем прошагала Оля, старательно делая вид, что меня не узнала. За ними показался Поплавский, который о чем-то беседовал с младшим Гагариным, еще чуть дальше – Камбулат с Корфом.

Их чуть ли не насильно приписали к свите Георга. После ареста Келлера его светлость, конечно же, уже не позволял себе публично выступать с речами, да и в целом вел себя тише воды и ниже травы, но обратно в Брауншвейг все-таки не уехал. И теперь выбирался в свет редко и исключительно с целым полчищем иберийских послов и телохранителей.

Те ходили подле его персоны чуть ли не строем, хмурились, но все-таки держали марку. Похоже, между ними и Морозовом за эти полтора месяца установилось что-то вроде вооруженного нейтралитета. Может, даже имелся тайком подписанный договор, в соответствии с которым старик не высылал иберийцев с Георгом из страны, а они, в свою очередь, ограничивались наблюдением и не лезли в его дела.

Пока что.

– Погляди! – Алена легонько сжала мой локоть. – Что там такое творится?

У входа в главный корпус Аничкова определенно происходило… что-то. Народ, которому полагалось заходить внутрь, чтобы поскорее приступить к трапезе и танцам, валил наружу. Не выходил, а именно валил: солидные господа и разряженные в пух и прах дамы буквально вылетали из дверей, то и дело переходя на бег и разве что не расталкивая друг друга плечами. Генералы и статские чины в парадных мундирах держались куда спокойнее, но явно тоже спешили.

И вряд ли по своей воле – я увидел, как наружу вышли трое вооруженных людей в полной выкладке, и еще около дюжины спешили им навстречу, стягиваясь к главному корпусу со всей территории.

На мгновение показалось, что я вдруг попал в прошлое – в тот самый день, когда мы с Поплавским прорывались через боевиков в Воронцовском дворце. Правда, на этот раз бегство столичных аристократов смотрелось куда упорядоченнее, никто не стрелял, а на форме людей с автоматами красовались шевроны Преображенского полка.

– Сохраняйте спокойствие! – Рослый гвардеец рявкнул мегафоном на весь Невский и снове повернулся к двери. – Без паники! Это плановая эвакуация – спешить некуда!

Как будто эвакуация бывает плановой…

В этот момент передо мной, как из-под земли выросли две плечистые фигуры. Я непроизвольно дернулся, становясь так, чтобы защитить Алену – сам не понимая, от чего, но гвардейцы, внезапно, были сама вежливость и учтивость.

– Владимир Острогорский? – поинтересовался один из них.

– Допустим, – протянул я, пытаясь понять, что происходит.

Не мог же я попасть в «расстрельные списки» Морозова. Или мог?

– Пройдемте с нами, – все так же вежливо, но непреклонно проговорил гвардеец. – Вас хотят видеть. Немедленно.

Я вздохнул. Ну, по крайней мере, меня не арестовывают. Пока не арестовывают.

– Подожди меня в машине, – Я накрыл ладонью пальцы Алены, лежащие на моем локте, и подался вперед. – Я сейчас…

Наверное.

Спрашивать что-то у солдат я не собирался – они все равно не сказали бы ничего, даже будь у них хоть какая-то информация. Младшие чины выполняют приказы. А отдает их…

А отдает их, вероятно, тот, кто сейчас стоял чуть в стороне от суеты, явно не желая ни с кем беседовать. Его сиятельство по случаю обратился в безразмерную зимнюю камуфляжную куртку без знаков отличия – вероятно, наспех натянутую прямо на парадный мундир – и невесть откуда взявшуюся вязаную шапочку.

Она скрывала могучую генеральскую лысину, а роскошные седые усы стыдливо прятались за поднятым воротником, но я все равно без особого труда узнал старого товарища. И не только по чертам и кряжистой фигуре, но и по характерным жестам, с которыми он суетливо докуривал сигарету – чего на моей памяти не делал, кажется, уже лет двадцать.

Значит, дело плохо.

– Здравия желаю, ваше сиятельство, – вполголоса произнес я, подходя чуть ближе и изображая подобающее в таких случаях воинское приветствие. – Вы хотели меня видеть?

На мгновение показалось, что Морозов сейчас пошлет меня куда подальше, причем в максимально нецензурной форме – настолько сердито вдруг полыхнули глаза из узкой щели между воротником и отворотом шапки. Он даже набрал в легкие воздуха, но вместо того, чтобы разразиться гневной тирадой, вдруг сдулся. И едва слышно ответил.

– Здравия желаю. – Морозов щелчком отправил сигарету в сугроб у стены. – Хотел… – будто бы нехотя проговорил он.

– Могу ли я поинтересоваться – по какой причине? Нужно чем-нибудь помочь?

– Не можешь. И не нужно, – буркнул Морозов.

И уже собрался было отвернуться или даже снова закурить… И вдруг сам шагнул вперед и поймал меня за плечо, будто испугавшись, что я сейчас убегу.

– Отставить – не нужно, – проговорил он.

Тихо и неуверенно, словно через силу. Каждое слово давалось ему с трудом, и я почти физически ощущал то ли неприязнь, то ли страх… То ли просто отчаянное упрямство. Судя по выражению лица, Морозов больше всего на счете хотел закончить эту странную беседу.

Но почему-то не мог.

– Отставить, – повторил он. – Ты-то мне как раз и нужен, Острогорский.

– К вашим услугам. – Я чуть склонил голову. – Хоть, признаться, и не понимаю…

– Распутин. – Морозов произнес фамилию врага с нескрываемой ненавистью, будто выплюнул. – Старый козел вздумал меня шантажировать.

– И каким же, позвольте уточнить, образом? – поинтересовался я. – Если мне не изменяет память, его сиятельство сейчас пребывает в одном из уютных казематов Петропавловской крепости.

– На Крестовском, – автоматически поправил Морозов. И тут же махнул рукой. – Впрочем, это неважно. Старикашка не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.

– Что?! – Я едва не подпрыгнул. – Вы не?..

– Нет я не ошибся. Распутин требует на переговоры тебя. Не меня, не кого-нибудь из Третьего отделения, не министра обороны, не Келлера, не ее высочество Елизавету Александровну и даже не Георга или иберийского посла, черт бы побрал их обоих. – Морозов вздохнул и сложил руки на груди. – А именно тебя.

Глава 28

– Есть предположения? – проговорил я, шагая с тротуара вдоль дорожки на траву. – Хоть какие-то?

– Увы, ваше благородие. Только догадки.

Высокий худой мужчина с носом, похожим на орлиный клюв, поравнялся со мной и принялся на ходу рыться в толстенной папке. Впрочем, без особой пользы – снова. Даже у самых крутых аналитиков Следственного комитета до сих пор не нашлось мало-мальски подходящей рабочей версии.

Зато в курс дела они меня ввели. Профессионально, четко и оперативно – хватило и тех неполных двадцати минут, которые кортеж с мигалками прошил центр города, выбираясь к Крестовскому острову.

Итак, около часа назад, ровно в полдень, неопределенным… точнее, теперь уже вполне определенным источником энергии был сформирован атакующий элемент, который ударил по крейсеру императорского флота, стоявшему у пристани в Кронштадте.

Сквозная пробоина около семи метров в диаметре, гибель судна за каких-то несколько минут, жертвы – несколько десятков моряков… Подробности я, конечно же, не запомнил. Куда больше меня интересовало другое.

Сразу же после этого на один из телефонов Совета безопасности позвонили с неизвестного номера, и некто потребовал немедленного связаться с заключенным под стражу Григорием Ефимовичем Распутиным. И тот, в свою очередь, заявил, что желает немедленно выйти на волю. Однако условия своего освобождения станет обсуждать только с курсантом Морского корпуса Владимиром Острогорским.

То есть, со мной.

В противном случае Распутин пообещал повторить атаку – только на этот раз выбрать целью не военный корабль, а что-то другое.

– Догадки? – переспросил я. – Давайте догадки. Хоть что-то!

– Мы предполагаем, что следующий удар нанесут по Зимнему дворцу. Или по Аничкову. – Следователь захлопнул папку. – Но это…

– Это не точно, – хмуро закончил за него. – Ведь есть еще детские дома, больницы, военные части… станции метро, в конце концов… Слишком много объектов. И эвакуировать все вы не успеете – начнется паника, в которой пострадает даже больше людей, чем при ударе.

– Совершенно верно, ваше благородие. Поэтому вся наша надежда – на вас.

– А ну погодите… Погодите, кому сказано! – Морозов чуть ли не бегом догнал нас. – Острогорский, запомни: ты не уполномочен вести переговоры с террористами… террористом!

– Вот как? – усмехнулся я. – И для чего же, в таком случае?..

– Просто зайди туда. – Морозов схватил меня меня за плечи и развернул к себе. – Выслушай. Молча кивай и не вздумай ничего обещать.

– Просто передать вам требования?

– Можешь не передавать. Мы и так будем слышать каждое ваше слово. Но ты – ты старайся говорить поменьше. – Морозов коротко взглянул на следователя, и тот тут же умчался обратно к машинам, будто вспомнив о каком-то срочном деле. – Не дай втянуть себя во все это. Распутину полторы сотни лет, и он таких, как ты, знаешь, сколько видел? Сожрет и не заметит.

– Есть – не дай втянуть, – вздохнул я.

Не то чтобы беспрекословно подчиняться Морозову входило в мои планы, однако в чем-то он уж точно не ошибся: злобный старикашка коптил небо еще с девятнадцатого века, и жизненным опытом даже прежнего меня превосходил как минимум вдвое. И в его компании, особенно с глазу на глаз, определенно стоило говорить поменьше.

А слушать – побольше. И повнимательнее.

– Захожу, молчу, киваю, – повторил я для пущей убедительности. – И выхожу. Ничего не обещаю. Если что – ссылаюсь на…

– Не надо никуда ссылаться. Учить тебя вести переговоры нам некогда, сам понимаешь. Главное – не разозли его. А иначе… – Морозов поморщился и сплюнул. – Впрочем, чего я объяснять буду – сам все понимаешь.

Я понимал. Все – включая то, что опыта самых некомфортных переговоров у меня было столько, что никому другому из Совета, пожалуй, даже и не снилось.

– Так точно. – Я коснулся козырька фуражки. – Разрешите выполнять, ваше сиятельство?

– Выполняйте, господин прапорщик, – кивнул Морозов. И тут же вытянул шею, заглядывая мне через плечо. – Нет, ну ты посмотри… Сказано же было – не отходить!

Обернувшись, я увидел около дома – похоже, чьей-то дачи или полузаброшенной одноэтажной усадебки – полдюжины вооруженных гвардейцев. Они смолили сигареты, виновато оглядываясь, прямо как какие-нибудь гимназисты на перемене, и вид имели соответствующий – суетливый и виноватый.

– Вы что тут, совсем ох… обалдели! – громыхнул Морозов так, что ветхое здание едва не подпрыгнуло на фундаменте. – На перекур ходить по одному, остальные – на месте! Еще раз увижу тут всех – до пенсии на гауптвахте просидите!

– Виноваты, ваше сиятельство, – отозвался нестройный хор голосов. И гвардейцы, побросав в траву сигареты, чуть ли не бегом направились к двери. – Есть – по одному!

– Ну вот что ты с ними сделаешь? – Морозов недовольно нахмурился. И махнул рукой. – Хоть кол на голове теши. Как уеду – сразу бардак начинается: то с сигаретами стоят, то шляются тут… всякие.

Я едва смог заставить себя не начать издевательски хихикать. Глава Совета все-таки не смог пройти мимо этих граблей, и они в конце концов заехали ему по лбу. Решимости и луженой глотки, способной выдать приказ громче звука взлетающего вертолета, Морозову было не занимать еще двадцать лет назад, однако способность просчитать события наперед, похоже, хромала до сих пор.

И на обе ноги. Как сказал бы персонаж одной всемирно известной киносаги – нельзя просто так взять и посадить под замок одного из самых влиятельных Одаренных столицы. Точнее, посадить можно, а вот обеспечить режим и точное и своевременное выполнение приказов… скажем так, маловероятно. Разумеется, у Морозова не имелось даже намека на возможность лично караулить Распутина двадцать четыре на семь, и как только он уезжал, в доме тут же начинались и шатания, и разброд, и еще черт знает что.

Если уж Распутин каким-то образом смог скоординировать удар по крейсеру в Кронштадте, не покидая этого домишки, его наверняка уже не раз и не два навещали. Какие-нибудь адвокаты, армейские чины или дознаватели из СК, решившие сыграть за другую команду… или просто не имевшие выбора.

Уж чего, а компромата на самые могущественные рода Петербурга старикашка скопил предостаточно. И даже в том, что гвардейцы вдруг решили нарушить прямой приказ главы Совета безопасности и дружно удрать на перекур, оставив заключенного без присмотра, тоже вполне мог быть чей-то умысел…

А мог и не быть. Судя по измученным и встревоженным лицам, парни до чертиков боялись Распутина – даже сидящего под замком в цепях. И им просто-напросто не хотелось оставаться в доме.

Но именно туда, по странной иронии судьбы, и лежал мой путь.

– Здравия желаю, господин подпоручик. – Я взялся за ручку на двери. – Ну, как он там… Сидит?

– Сидит. Куда ж ему, сволочи, деваться, – буркнул гвардеец, чуть отходя в сторону.

И украдкой перекрестил меня. Будто я собирался ринуться в штыковую атаку на пулемет, а не просто побеседовать со старикашкой примерно ста пятидесяти лет от роду.

Распутина держали в подвале – видимо, для пущей надежности. Еще даже не спустившись вниз по скрипучем ступенькам, я почувствовал, как мой Дар съеживается, будто от холода. Дачу оборудовали в кратчайшие сроки, набив до самой крыши то ли свинцовыми пластинами, то ли какими-нибудь хитрыми электронными подавителями.

А вот со светом не заморачивались – протянули вниз одну-единственную лампочку на проводе, и я поначалу мог разглядеть только сидящую за столом фигуру.

Высокую, тощую и косматую. Распутин всегда носил длинные волосы и бороду, но сейчас они отросли еще больше, превращая сравнительно благообразного старца то ли в какого-нибудь древнего волхва, то ли в персонажа триллера про убийцу-психопата.

Впрочем, старикашке и на деле был и тем, и другим. А лежащие на столе худые руки, скованные тяжелыми свинцовыми кандалами, лишь дополняли образ. Как и седые пряди, повисшие грязными сосульками. В их тени я так и не смог разглядеть лица – только глаза. Тусклые зеленые огоньки, которые будто не отражали слабенький свет лампочки, а сами сияли чем-то хищным и недобрым.

Распутин. Древняя, хитрая и очень сильная тварь. Способная наводить ужас, даже сидя в подвале.

Но я пришел сюда не для того, чтобы бояться.

– Доброго дня, ваше сиятельство.

– Пришел все-таки?.. А я уж не надеялся. Ну, присаживайся, Владимир. – Распутин не без труда поднял руку, звякнув цепью, и указал на стул напротив. – Нас ведь слушают?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – В такие подробности меня не посвятили.

– Слушают, слушают… Только оно ведь как? – Распутин едва слышно усмехнулся. – Послушают – и перестанут.

На этот раз он даже не пошевелился. Но по подвалу ощутимо протянуло холодком, лампочка за моей спиной с тихим жужжанием замигала… и все закончилось. Без спецэффектов и какого-либо видимого результата. Однако я почему-то не сомневался, что вся шпионская аппаратура – включая закрепленный у меня под кителем микрофон – разом сгорела, выйдя из строя всерьез и надолго. На атакующий элемент Распутина бы не хватило, но такие фокусы ему, похоже, оказались под силу.

Значит, тишина в эфире? Что ж, так даже лучше.

Я на всякий случай выждал несколько секунд, вслушиваясь, не раздастся ли наверху топот солдатских ботинок, но в доме царила тишина: видимо, Морозов со следователями решили, что я как-нибудь справлюсь.

– Чего вы хотите? – негромко поинтересовался я.

И уселся на стул. Приближаться к Распутину не было никакого желания, однако демонстрировать свои опасения мне хотелось еще меньше.

– Чего хочу?.. Да не спеши ты уж так. Давай сначала поздороваемся, как следует, ваша светлость.

Да твою ж…

– Благородие, – ледяным тоном поправил я. – До светлости мне еще…

– Лет этак десять с хвостиком. Только в обратную сторону, Владимир… Владимир Федорович – только не тот! – Распутин едва слышно хохотнул, радуясь внезапно получившемуся каламбуру. – Да не дергайся уже – все я про тебя знаю.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друг. Не слишком долго, но вполне достаточно, чтобы понять: паясничать и изображать недоумение уже поздно.

– Тогда перейдем к делу, старик. – Я облокотился на стол. – Итак – что тебе нужно?

– Старик… Верно говоришь, старик я, – усмехнулся Распутин. – И столько лет уже старик, что тебе и не снилось, хоть и сам не малец… А хочу я, чего и все – еще пожить. Думаешь за полтораста лет надоело уже? Как бы не так!

– Полагаю, это тебе уже не грозит – после всего. – Я пожал плечами, старательно изображая невозмутимость. – Вероятнее всего, из этого подвала ты выйдешь уже ногами вперед.

– Шиш тебе! Всем вам – шиш! – Распутин снова громыхнул кандалами и помахал передо мной сложенной из пальцев незамысловатой конструкцией. – Я дедушек ваших пережил, отцов – и вас всех переживу, господа хорошие. И ты, Владимир Федорович, мне в этом поможешь.

– И каким же образом? – осторожно поинтересовался я.

Давить на старика не стоило – он и так взбесился куда сильнее положенного. И если злоба вдруг окажется сильнее желания выйти на свободу… Нет, такой результат нам точно не нужен.

Ни мне, ни, пожалуй, даже Морозову.

– А очень просто. – Распутин подался вперед. – Добудешь мне вертолет с пилотом и миллион иберийских реалов ассигнациями. Принесешь сам.

– Скучные у тебя требования, Григорий Ефимович, – усмехнулся я. – Неинтересные. Думаешь, тебе просто так дадут уйти?

– Дадут, куда денутся. А чтобы не дергались – ты мне компанию и составишь. Слетаем с тобой до границы, а обратно уж как-нибудь сам. У тебя ноги теперь молодые – не пропадешь.

Деньги в валюте, вертолет, заложник… Может, и не самый ценный – зато меня можно не без удовольствия прихватить на тот свет, если что-то вдруг пойдет не так. И чудо-оружие в виде страховки. Стандартная схема, вот только…

– Мог бы все это и Морозову озвучить, – проговорил я. – Зачем?..

– А затем, Владимир Федорович, что ты, в отличие от Морозова, постараешься. – Глаза Распутина хитро сверкнули в полумраке. – Во-первых, потому что иначе все узнают, кто ты такой. А во-вторых – я тебе кое-чего интересного расскажу. По секрету.

На этот раз я предпочел отмолчаться – наши беседа и так уже слишком сильно напоминала преферанс с неизвестными ставками. А значит, старикашка вполне мог и блефовать, и мой интерес только сыграл бы ему на руку.

– Думаешь, обману? Да брось, зачем оно мне?.. Ты парень толковый, наверняка уже догадался, что я не один всю эту кашу заварил. – Распутин на мгновение смолк, но, не дождавшись от меня ни слова, продолжил: – Не один заварил – и расхлебывать один не стану. С чего я, по-твоему, крейсер сжег? Морячков этих несчастных?.. А потому, друг, что обманули меня. Провели старого – только я их тоже проведу. Как выберемся, я тебе все расскажу. Как на духу, как у батюшки на исповеди – про каждую сволочь эту узнаешь, чтобы им небо с овчинку показалось.

Не знаю, каких усилий мне стоило не дернуться. Внутри я весь подобрался, как хищник перед прыжком, и Распутин это наверняка заметил – с его-то опытом.

– Не веришь, Владимир Федорович? Так зря не веришь, – рассмеялся он. – Нет у нас с тобой дружбы, и быть не может, но ты человек особый. Морозову ничего не скажу, хоть пусть режет меня – а тебе скажу. И за Гришку своего… Простить не прощу, но и припоминать не буду, вот те крест. – Распутин, позвякивавая цепями, коснулся кончиками пальцев сначала лба, потом груди и обоих плеч. – Я тебя с того света вытащил – и ты меня, получается, вытащишь.

– Красиво поешь, старый, – вздохнул я. – Только…

– Ну, не веришь – дело твое. Значит, тому и быть: через три часа я снова, стало быть, повторю. И Морозову заодно все про тебя и расскажу. – Распутин возвысил голос. – И пусть его сиятельство уж сам думает, что ему важнее – с тобой разговор вести, или чтобы в городе ничего ненароком не сгорело… Три часа, Владимир Федорович – тебе решать, как быть.

– Слишком мало времени. – Я ответил, почти не задумываясь. Даже если я… кхм, приму предложение, раздобыть такую сумму и вертолет попросту невоз…

– Тише. Тише, парень. – Распутин погрозил мне пальцем. – Думаешь, я тут с тобой торговаться буду?

– Именно этим ты сейчас и занимаешься, – огрызнулся я. – Помирать-то не хочется.

– Не хочется, Владимир Федорович, ой, не хочется… Так я и не собираюсь. Как все сделаешь – позвонишь. – Распутин снова загремел кандалами и достал откуда-то из складок одежды телефон. Старенький, еще кнопочный. Выключенный – поэтому, скорее всего переживший фокусы, спалившие всю технику вокруг. – Три часа у тебя на все. А не успеешь – тогда не обессудь.