Текст книги ""Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"

Автор книги: Александра Черчень

Соавторы: Василий Маханенко,Дмитрий Янковский,Юрий Уленгов,Валерий Пылаев,Вячеслав Яковенко,Макс Вальтер,Мария Лунёва,Владимир Кощеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 342 страниц)

4.

Последние знойные дни уходящего лета… Короткая, удивительная пора, когда ласковая водица хрустальных озер отражает безмерную синь небес, воздух тяжелеет от аромата ярких цветов и душистых, набравшихся сока трав. Капризный ветер срывает с ветвей серебристое кружево паутинок и несет их далеко-далеко, в неведомые страны, затянутые зыбким, призрачным туманом, клубящимся над самым краем земли. Волхвы говорят, что по их полету можно предсказывать будущее, потому что именно там, за высокими горами и быстрыми реками, в странах, сплошь населенных колдунами и страшными чудищами, оно, это будущее, и рождается. Но темны глубины его, темнее самых глубоких колодцев, из которых, говорят, в самый солнечный день видны жутковатые, лохматые звезды. Только обладающий несгибаемой волей может разглядеть замысловатую вязь письма, которым Боги вырисовывают очертания грядущего, только самые терпеливые могут постичь его суть.

И если бы Ратибор был хоть чуть терпеливее, он может быть и смог угадать, как плотно и как далеко от Киева расставили поляки свои заставы. Тогда бы не нарвались нынешней ночью… Хорошо хоть ноги смогли унесть!

Стрелок поморщившись тронул рассеченную щеку и настороженно натянул поводья, разглядев, что узкая лесная тропинка обрывается неоглядным полем желтой колосящейся ржи. Его конь неохотно остановился, но позади еще постукивал подковами Ветерок, неся в седле сонного, словно сытый кот, Микулку. Ратибор поднял руку и мягкий стук позади стих, сменившись затейливой, неразборчивой руганью всадника. Микулка учился быстро, за три седьмицы, проведенные вдвоем с более опытным другом, он научился сплетать слова в такие затейливые речевые узоры, что Боги кисло морщились в небесах.

– Что там еще за беда? – наконец выстроил он осмысленную фразу.

– Снова лес кончился… Поле кругом, чтоб его… – безнадежно махнул Ратибор Теплый Ветер. – И так уже на заход от Киева с полсотни верст крюканули. Куда еще? Надо богатырей ждать!

– Не пойдет! – Микулка сорвал дубовый лист и задумчиво пожевал вяжущую мякоть. – Богатырям и так работы выше макушки, а если враг еще в городе запрется, так беды не миновать. К их приходу мы должны быть в Киеве, хоть кровь из носу!

– Не пройдем! Только загинем зазря. Ты же видал, как они стоят… Стена, не люди! Доспехи такие, что стрела с трудом прошибает. Так это моя стрела! А из обычного лука, все равно что по спине ладошкой, честное слово… Тут бы твой лук… – мечтательно закончил стрелок.

– А чего, надо будет сварганить. Тетива теперь есть… – паренек грустно улыбнулся, чувствуя под рубахой теплую, туго свитую косу.

– Это как-нить потом. Сейчас надо думать о том, как проехать.

Лес зашумел вершинами, налетевший ветер погнал по хлебному полю широкие волны, как по синему морю и, только он стих, стала слышаться бесконечная песня, какую девки поют в часы жатвы. Враг, не враг, а они работают… Хоть весь мир вверх ногами перевернется. Не было поляков, пришли, вышибут их снова, а хлеб – он всему голова! Без него ни на войне, ни в миру радости нету.

– За полем наверняка дозор. – задумчиво растрепал волосы Ратибор. – В поле бы не оставили, могут спалить. Значит по скарне пройдем дальше, а там не знаю… Может попадется речушка какая малоприметная, может забытый овражек… Не может же быть, чтоб не осталось такой дырки, в которую мы без масла пролезем.

– Овражек… – Микулка тронул пятками Ветерка и подъехал вплотную к соратнику. – А ведь тот герой говорил про Собачий Овраг! Чего же мы медлим?!

– Умом тронулся? Да в том овраге и заставу не поставили потому, что людям туда входу нет – от любой рати только кости останутся.

– Собачек испужался? – усмехнулся паренек.

– Собачек… Ты сам там бывал? Вот и помолчи… Смерть там. Страшная, клыкастая, лохматая, не знающая ни жалости, ни отступлений. Дикие псы… Их сотни, тысячи, целое воинство. Жрут друг друга, диких козлов, крыс тоже жрут, которых там вовсе без счету. А крысы жрут дохлых псов, так что все они там в довольстве и сытости. Козлы тоже в довольстве, трава в том овраге густая, ногами не топтаная. Такие вот дела…

– А овраг-то большой? Может проскочим?

– Да он только зовется оврагом со стародавних времен. А ныне там яр, даже балка. Глубоченная и длиннющая – верст двадцать. С хвостиком.

– Балка с хвостиком?

– Да там все с хвостами… – сплюнул Ратибор. – И псы, и козлы, и крысы… А то, что без хвостов, вроде нас, там не уживается, видать.

– Хреновое место… – довольно кивнул Микулка. – К вечеру доберемся?

– Ты точно, умом тронулся. – не менее довольно улыбнулся Ратибор, пуская коня в колосистое поле.

Кони слегка одурели от густого запаха вызревшей ржи, глаза на выкате, слюни до самых копыт, Микулка еле сдерживал хохот, глядя на них.

– Давай конячек отпустим хоть не на долго! – предложил он стрелку. – Пусть поедят, а то век нам не простят, еще и возить откажутся.

Впереди колосилось огромное желтое поле, только далеко на севере виднелись верхушки темного леса, да на востоке грустно склонили зеленые головы белые березки. И столь же красивые, как эти белотелые деревца, жали хлеб три ясноглазые девицы, явно не мужние, пели долгую переливчатую песню об этом поле, о суженном, что ушел воевать и о тяжкой девичьей доле. Одна чуть ли не поджигала поле огненно-рыжими волосами, другая смуглая, крепкая, черноволосая, с таким стройным станом, что душа невольно замирала, на такую красу глядучи. Третья совсем молодая, весен пятнадцать, курносая, раскидала по белому платью русые косы.

Работницы перепугались не на шутку, увидав выехавших из густого леса витязей – страшные, со всклоченными волосами, изодранные и израненные, а у того, что постарше, на щеках такая щетина, что с досок можно шероховатость снимать.

Ратибор искоса глянул на испуганных девок, поскреб подбородок и вымолвил странным голосом:

– Конячек, говоришь? Отчего же не отпустить… Пусть покушают, какое с этого лихо?

Он направил скакуна в сторону остолбеневших работниц и спросил как можно более ласково:

– Девицы-красавицы, разрешите нашим лошадкам вашей ржи откушать! А то эти заразы уже три дня ничего не жрамши. Того и гляди издохнут, сердешные.

Девки аж прыснули смехом – родная русская речь придала им спокойствия и уверенности. Старшая – высокая рыжеволосая красунья в простеньком сарафане, сморщила носик и сказала с грустной серьезностью:

– Русичи? Мы уж испугались, думали, что поляки снова наехали… Вы не стесняйтесь, пускайте лошадок своих. Скока они там съедят… – уже совсем грустно махнула она рукой. – Поляки гораздо больше добра изводят, а вы наши, родимые…

Витязи спешились, а девки отложили серпы и застенчиво оглядывали друзей.

– Что, много лиха творят? – нахмурился Ратибор, разнуздывая и отпуская коня.

– Да хватает…

Она склонила золотистую челку, неожиданно шагнула навстречу и вдруг горько разрыдалась, прижавшись лицом к изодранному в ночной сече мужскому плечу.

– Сил нет! – шмыгая продолжала она. – Старикам еще ничего, хотя и их без всякого стыда бьют почем зря. Куда хуже парням, мужикам, что постарше! Их согнали в Киев, на работу, как говорят, на самом же деле видала я эти работы своими глазами. Под плетьми роют ловчие ямы, готовятся к напуску богатырей… Да только где те богатыри? Вон, у Цветаны жениха угнали, а через седьмицу узнали, что его до смерти забили палками. Нерадиво трудился… Цветана после того умом тронулась, бродит теперь как тень, худющая стала, не ест ничего… Мы ее и в поле теперь не берем, она серп-то едва ли удержит. В самом же Киеве вроде поспокойнее, там много народу, вот поляки и боятся злое лихо чинить. А про нас кто прознает? Вот и творят тут, что захотят…

– А сами вы как? – стиснув кулаки спросил стрелок.

– Лучше не спрашивай! – в голос разрыдалась красавица.

Она выплакалась и отстранившись, стыдливо утерла чистые ручейки слез. Микулка слушал, буквально вскипая от злости, ему показалось, что с этим огнем в груди он в одиночку сровняет с землей все это поганое войско.

– Надо идти, Ратиборушко… – твердо вымолвил он. – Не могу я больше ждать! Я теперь спать не смогу, пока эта погань топчет нашу землю.

– Да куда вы пойдете? – блеснула глазами рыжеволосая. – Чай, не спали пару ночей, все изодранные чуть ли не в клочья, голодные небось, как ваши кони. Погодите!

Подружки, расслышав ее слова, как воробушки метнулись к разложенным возле скирд узлам, витязи и удивиться не успели, как на солому легла чистая скатерть, заставленная горшками, кувшинами, мисками и краюхами хлеба.

При слове «откушайте» Ратибор так изменился в лице, что девушки не удержались от улыбок.

– Слыш, Микула… – задумался стрелок. – Надо наверно остаться. А то как-то соромно таких красавиц отказом обидеть. Али не так?

– Так, так! – облизываясь кивнул паренек. – Все равно нам коней отсюда не увести, пока до отвала не наедятся.

Они уселись возле скатерти рядом с хозяйками, глаза выискивали что бы ухватить пожирней, да побольше. Мяса не было, только куриный бочек на один зуб, зато вареников разных, блинов, овощей – завалиться можно. Пивом тоже не пахло, но в охотку пошел кислый студеный квас.

– Ешьте, ешьте, – кивнула черноокая, игриво пряча взгляд за ресницами. – Вам сила вдесятеро нужнее чем нам.

Самая молодая вообще с Микулки глаз не спускала, он аж смутился от такого внимания.

– Коль они так будут смотреть… – шепнул пареньку Ратибор. – Так мы тут и останемся… Мужиков-то угнали… Да…

– Ты кушай, кушай… – успокоил Микулка друга. – Не отвлекайся. Когда еще до такой доброй сыти доберемся?

– Сыть это да… – мигом переключился стрелок. – Особенно вареники хороши.

Когда на скатерти остались только чистые миски и пустые горшки, Ратибор снял с плеча лук и довольно отпустил пояс на пару дырочек.

– Фух… – сыто выдохнул он. – Благодарствуем, красавицы, за угощенье!

– Да что там… – смущенно улыбнулась рыжеволосая. – Таких витязей кормить – одно удовольствие! Все едят, нос не воротят… Вы отдыхайте, только кафтан да рубаху сымите, мы их быстренько залатаем, будут как новые!

Друзья скинули броню и охотно разделись до пояса, нарочно играя крепкими мышцами, у Ратибора на теле, казалось, живого места не было – спина и плечи белели старыми и розовели свежими шрамами, а у Микулки вся грудь и руки хранили следы печенежских сабель, да на шее, величественно и серьезно, золотилось теплым сиянием сверкающее кольцо гривны… Девицы очень уж быстро схватились за костяные иголки, стараясь отвлечься работой от этих могучих, исстрадавшихся тел, а витязи улеглись в кучу мягкой соломы, наблюдая, как на синем лугу небес пасутся белорунные стада облаков.

– А куда вы путь держите? – не отрываясь от шитья, спросила черноокая.

– В Киев… – беззаботно отозвался Микулка. – Надо вынести этих поляков к Ящеру, пусть катятся откуда пришли.

Девушки удивленно подняли головы, в глазах мелькнуло безмерное удивление, смешанное с восторженным испугом.

– Ни в жисть не пройдете! – широко раскрыв глаза, шепнула самая молодая. – Мы бывали на заставах… Нас еду заставляли принесть… Там их столько!

– Да мы знаем! – паренек взял в зубы соломинку и вяло махнул рукой. – Прошлой ночью нарвались. Пройти, конечно, не прошли, но не известно еще кому хуже пришлось – нам или этим воякам. Думаете отчего одежка вся дранная? Мы их сначала по зубам, а потом так измотали бегом, что они скорее всего до сих пор отдышаться не могут. Некоторые даже померли от натуги. Наверное. А этой ночью пройдем обязательно.

– Но ведь заставы во всех проходимых местах! Мы каждую с этого края знаем!

– Каждую? – навострил уши стрелок. – А ну-ка, поведайте!

Девушка смущенно подсела к витязям, стараясь не глядеть на широкие плечи, начертила палочкой Днепр и принялась ставить крестики на месте застав.

– Между этими двумя болото. – поясняла она. – Тут никак не пройти. Упыри даже днем за ноги хватают. Тут вот, змеиный луг. Там тоже никто еще не прошел. Везде луга как луга, а на этом гадюк больше, чем травы. Не видно, не слышно, а потом раз… И все. Земляники там, как звезд на небе, но кто пытался полакомиться, там же костьми и легли. К ним даже не подойти, чтоб тризну справить. А вот тут Собачий Овраг, меж двух самых сильных застав. Это вообще гиблое место, там дикие псы собрали огромную свору. Сколько уж их били, а толку чуть. Плодятся раз в десять быстрее, чем вымирают.

– Да… Веселее некуда… – почесал затылок Микулка. – Но почему молодой рыбарь указал нам именно на овраг, а не на луг или болото? Может там все же кто-то когда-то прошел?

– А… – девушка безнадежно махнула рукой. – Был там в селе один дурачок, ну совсем тронутый. Так он хаживал. Даже спал вместе с псами в пещерах. Они его отчего-то не трогали, а вот кто другой заходил, того в клочья. Этого дурня вообще звери любили – голуби по всему дому, собака у него тоже была. Умная-я-я… Гораздо умнее его самого. Как же звали… А! Лизунья! Помню, что-то такое мокрое.

– Дурень, значит… – у Микулки чуть мозги не трещали от тяжких раздумий. – Дурней и детей псы не трогают, это точно… Интересно, а можно дурнем прикинуться?

– Двумя дурнями. – хмуро уточнил Ратибор. – Если туда впрямь попремся, то нам и прикидываться не надо, поверят и так.

– Главное чтоб псы поверили! – не унимался паренек. – У них о дурнях, видать, особое мнение. Если бы они решали как ты, то всех бы пропускали через овраг. Умный-то туда не пойдет, это верно.

Девушка слушала витязей, изумленно переводя взгляд с одного на другого, никак не могла поверить, что те всерьез обсуждают поход в жуткое логово.

– Как же они дурней-то отличают? – мучался Микулка.

И вдруг так хлопнул себя по лбу, что чуть искры из глаз не посыпались.

– Я понял! Понял!!! – заорал он как в ногу ужаленный.

Он аж вскочил, девки бросили шитье и испугано взирали на всполошившегося витязя.

– Да говори ты яснее! – ухватил его за плечо Ратибор. – Что за муха тебя укусила?

– Я понял, как псы отличают дурачка от всех остальных! Дурачки псов НЕ БОЯТСЯ! Не боятся, понимаешь? Бредут себе, словно пьяные. Во! Пьяных наверное псы тоже не трогают!

– На ком бы сначала испробовать? – усмехнулся стрелок. – Слушай, а вообще в этом что-то есть… В Суроже, было дело, один мужик, пьяный в дым, со скалы в море свалился. Другой бы вдребезги, а этому хоть бы что, даже НЕ ИСПУГАЛСЯ. А потом, на спор, уже на трезвую голову, с той же скалы сиганул и одни лишь подметки остались. Зато какая гулянка была на тризне… Вот я тогда наелся!

– Да погоди ты с едой! – прервал воспоминания Микулка. – Может попробуем?

Ратибор размеренно постучал себя пальцем по лбу.

– У тебя точно мозги набекрень съехали. Можешь идти смело. Не тронут. Будешь спать в пропахших псиной пещерах…

– Вот и пойду. – совершенно серьезно кивнул паренек и Ратибор сразу понял, что шутки кончились.

Девки тут же принялись за шитье, понимая, что лучше пока не вмешиваться, а там, как решат, может помощь понадобится.

– И как ты себе это все представляешь?

– Напьемся так, чтоб страха не чуять… – пожал плечами Микулка. – И пойдем.

– Я стока не выпью… – кисло сморщился стрелок. – А если и выпью, то ходить уж точно не смогу. Коней ты тоже напоишь, чтоб не боялись?

– Нет, коней придется оставить… – поник головой молодой витязь, взглянув на жующего Ветерка.

– Не кручинься так! Девицам конячек оставим. Если загинем, так животинка им в подмогу останется, а уцелеем, значит вернемся. Как ни глянь – хорошо.

Он посидел немного, наслаждаясь теплой лавиной золотистого солнечного света, вздохнул и тихонько позвал закончивших шитье девушек:

– Девицы-красавицы… Мы тут дело одно задумали. Шибко опасное. Да вы уж поняли, вижу. Да… Конячек наших сберегите, ладно? А как Киев отобьем, обязательно воротимся, вы к тому времени вареничков таких же наварите. Ладно?

– Можно я твоего коника себе возьму? – смущенно спросила черноокая. – Только ты обязательно воротись! Меня Власой звать, мы тут рядом, в деревне живем. Сыщешь без труда…

– Да уж постараюсь… – немного опешил стрелок.

Девушка снова глянула из под ресниц и Ратибор понял, что за такой взгляд согласен десять раз пройти Собачий Овраг в обе стороны.

– А я твоего заберу, можно? – обратилась самая молодая к Микулке. – Ему хорошо со мной будет, понравится! Когда воротишься, спросишь Ладушку, Щитомирову дочь.

– Ну вот… – усмехнулся паренек. – Эдак он и обратно ко мне не захочет. Замучаюсь забирать!

Девушка не ответила, но в глазах ясно читалось, что она совершенно не будет против, если вместе с конем останется и хозяин.

– Ладно! – Ратибор попробовал развеять общее смущение. – Вы мне, красавицы, вот что скажите… Где тут можно самого крепкого меду достать?

– В деревне, где же еще? – настороженно сощурилась рыжеволсая. – Но вы что, действительно решились идти через Собачий Овраг? Это же верная лютая смерть! Да и в деревню вам нельзя – поляки за едой нередко заезживают.

– Ну… Тогда принесите нам меду. Пожалуста! – взглянул на черноокую Ратибор. – У нас есть серебра немного, Микула, достань! Мы купим.

– Да при чем тут деньги? – нахмурилась Ладушка. – У старостиной жены тоже мужа угнали, так она теперь, чтоб полякам отомстить, весь мед из подвалов с готовностью выдаст. Но мы же за вас беспокоимся!

– Это хорошо… – мягко улыбнулся стрелок. – Когда кто-то ждет, тут уж хош-не хош, а воротишься.

Девушка кивнула и быстренько засеменила босыми ногами в деревню, а ее подружки подсели к витязям и принялись делиться последними новостями. Ратибор слушал жадно, копил злость и запоминал то, что может пригодиться при напуске.

5.

Солнце косо сползало по выцветшей за день стене неба, постепенно заваливаясь в густые травы оврага. Прохлада свежим духом тянулась с реки, пьяно шатая толстые мясистые стебли и остужая налитые хмельным жаром головы. Жирная черная земля так и норовила выпрыгнуть из под ног, а Микулку уже дважды била в подбородок молодецким ударом.

– Тьфу… – стоя на карачках, отплевался от травы паренек. – Неееет… Тут легче на ч-четырех ногах. И больше на псов походить будем!

– Нееее… – Ратибор все пытался сосредоточить взгляд на соратнике, но впервые в жизни не мог сладить с окосевшими глазами. – У тебя нет хвос-та-а-а! Не похож ни капли! Не боишься, что признают?

– Я?! Ни-и-и чуть! Эй, собачки!!! – заорал он так, что эхо трижды отразило его пьяный голос. – Собаки-и-и-и! Я вас не боюсь!

– Так собак нигде нет. – шатаясь как репа на нитке, шагнул вперед Ратибор. – Чего орать?

– Нету…

Микулка с трудом поднялся и двинулся за стрелком, на щеках блеснули неподдельные слезы.

– Не-е-е-ету собачек-то… Нету.

Тут же слезы высохли, словно роса на жаре, а лицо изобразило непомерное удивление.

– А отчего же овраг Собачьим назвали?

– Ну… – Ратибор изобразил лицом напряжение мысли. – Назвали и все. Такие вот дела… Пойдем, пойдем, а то через десяток лет этот овраг будут кликать Микулкиным.

Они двинулись дальше плечом к плечу, словно две нерушимых скалы, изрядно расшатанных злыми ветрами.

От начала оврага прошли не меньше трех верст, а диких псов будто никогда тут и не было. Хотя нет… Следов-то как раз предостаточно – под ноги частенько подворачивался вылизанный ветрами козлиный череп, а из темных сырых нор в крутых склонах густо несло слежавшейся собачьей шерстью. Живые козлы тоже были – людей не боялись вовсе, но уши так и ловили каждый принесенный ветром звук.

– Есть тут собачки… – нехорошим голосом вымолвил Ратибор, медленно трезвея от веявшего по оврагу сквозняка. – Точнее были совсем недавно.

– Ну ик… где они?

– А леший их знает! – стрелок сплюнул в траву и шатаясь побрел дальше, все чаще озираясь по сторонам.

– Знаешь… – сказал Микулка совсем трезво. – Мы с тобой, кажись, мало выпили…

– Мало? – удивился соратник. – Так больше бы все равно не влезло! Тьфу… Ты чего, друже?

– Места тут такие… То весело, то страшно… Я боюсь, Ратиборушко! Трезвею прям на ходу, а тут еще ветер гуляет, студит голову почем зря. Вот я и говорю – мало!

Ратибор на мгновение задумался, быстро глянул на соратника и скомандовал с непреклонной решимостью:

– Назад! Отходим пока не поздно. Затянул ты нас в историю со своими медовыми изысканиями. Тьфу! А я, дурень тоже… Повелся. Пошли, говорю!

– А как же Киев?

– Что-нибудь придумаем! Сейчас бы отсель выбраться… Гляди, темнеет совсем!

Он ухватил паренька за руку и чуть ли не волоком потащил назад по оврагу, тот еле успевал переступать непослушными ногами, путаясь в высокой влажной траве.

– По-го-ди-и! И! Тьфу, Ящер! Да погоди ты чуть-чуть!

Ратибор стал, глаза с нетерпеливым недовольством глянули на запыхавшегося соратника…

– Ну чего еще? Новая задумка пришла в светлую голову?

– Нет. – мотнул Микулка рыжей копной волос. – А может и да. Короче, ты как знаешь, а я иду в Киев. Мне иначе жизни все равно нет.

Паренек поглядел на соратника так, что тот кожей почуял ледяную пустоту, таившуюся в душе друга, пустоту, оставшуюся после выдранной с мясом мечты о счастье. Ратибор замер, не зная что предпринять. Он прекрасно понял, что только надежда вернуть любимую, позволила Микулке стать на ноги, только она одна двигала сейчас его руками и ногами. Отними – рухнет трупом, и уже никакие волхвы не смогут поднять, вытянуть душу из царства Нави.

Солнце испуганно спряталось за края оврага, с востока, вместе со свежим речным ветром, принесло быстро густеющие, как добрый черничный кисель, сумерки.

– Все… Поздно… – устало склонил голову Ратибор и махнув рукой уселся на мягкую теплую землю.

– Чего? – не понял Микулка.

– По сторонам погляди…

Паренек оглянулся и замер – последние отсветы убежавшего солнца высветили по всему оврагу тысячи, десятки тысяч мечущихся кроваво-красных угольков. Собачьи глаза горели яро и зло, сверкали не только за спиной, со стороны Киева, но и повсюду, взяв отчаянных витязей в сплошное живое кольцо.

– Действительно много. – почти равнодушно ответил Микулка. – Но что-то они не спешат нападать. Может хмель из нас не весь выветрился?

– Да какой там весь… – усмехнулся стрелок. – Все же кувшин на двоих – дело не шуточное.

– Ну так чего расселся? Назад он идти собрался… Нынче, что назад, что вперед, никакой разницы. Собаки кругом! Идем в Киев. Не хватало еще от паршивых псов драпать. Я их и без хмеля не боюсь. Вот!

Он бодро развернулся и пошатываясь побрел на восток, где в темном проеме оврага горели алые звезды собачьих глаз. Ратибор поспешил следом, ничуть не удивившись, что и сам теперь не испытывает ни малейшего страха. Равнодушная смелость безысходности налила тело уверенной силой, когда точно знаешь, что умрешь, но жизнь хочется продать подороже. Авось…

Ромеи никак не могут понять значение этого слова… А ведь все на удивление просто! Видно Боги так создали мир, что когда не боишься гибели, точнее боишься, но точно знаешь, что все равно умрешь, просто силишься побольше врагов с собой унести, смерть ошарашено отступает. А вот когда стараешься выжить, тогда точно труба.

Смерть словно смеется над страхом смертных и удивляется их бесстрашию. Он, Ратибор Теплый Ветер, давно уже должен был умереть, годков с десяток пережил на этом свете, но видать смерть старается в первую голову прибрать тех, кто пытается выжить, убежать от нее, а те, кто давно махнули на все рукой и так никуда не денутся. Вот тебе и авось… Да только понять ли это ромеям? Дороже продать свою жизнь, утянуть за собой в могилу как можно больше врагов, даже если колени дрожат от страха… А они и будут дрожать, если ты не дурень безмозглый. Вот она смелость, а не залихватский вид и пустое маханье мечом. Настоящая смелость – это не отсутствие страха, а особое состояние, когда просто обидно, что уходишь с этого дивного света один.

– Ну, морды лохматые… – сипло пробубнил Ратибор. – Поглядим чьи зубы острее!

Он выхватил недлинный ромейский меч с выбитой по-гречески надписью и серые глаза весело улыбнулись быстро восстающей луне. Умирать вообще надо весело. Жизнь, правда, не всегда веселая штука, зато смерть как огонь, она не только уничтожает, но и очищает все, до чего коснется.

Псы осмелились напасть только где-то на восьмой версте. Низкорослые, по большей части рыжие, они бросались в бой стремительными длинными прыжками, со злобным рычанием метили в пузо, там где мягче – все же клыки не волчьи. Друзья плотно стали спина к спине и медленно, но уверенно пробивались к востоку, с каждым шагом оставляя за спиной с десяток порубленных тварей. Бить не сложно – главное не прозевать, кто из псов прыгает раньше, тех и сечь молниеносным, не терпящим промедления ударом. Визг, вой, надсадный рык и резкое клацанье зубов слились в жуткий, ни на что не похожий гул, эхо испуганно металось по оврагу, заставляя крутые обрывы содрогаться, ронять вниз сухие комочки глины. Клинки звонко врубались в оскаленные черепа, хрустели брызгами разлетающихся зубов, а мертвые глаза не меркли, так и продолжали светиться яростным красным светом. Луна удивленно взирала на странную сечу, где двое стоят против тысячи, даже забыла пасти стада сереньких облаков и те радостно разбежались, очистив черное небо до звездного блеска.

На девятой версте витязи без сил повалились на вытоптанную в траве проплешину, махонький островок среди окровавленной груды посеченного мяса и разодранных шкур. Напуск ослаб, псы не кидались больше, бегали широкими кругами, не стесняясь выхватывать из павших сородичей крупные куски дымящейся плоти. Вот только меньше их явно не стало.

– Устали, заразы… – чуть слышно вымолвил Ратибор.

– Я бы тоже отдохнул, коль по чести… – устало улыбнулся Микулка, расстегивая ворот рубахи. – И водички бы…

Луна вынырнула из-за одинокого облачка, высветив мир на версту в каждую сторону. Не виднелось ни единого клочка травы, только уходящие в глотку оврага пятнистые, черные, серые, рыжие шкуры.

– Нам как императору ромейскому, – хохотнул стрелок. – Коврами путь устилают.

– То ли еще будет! – поддакнул Микулка.

На душе действительно было весело, словно они сидели не посреди Собачьего Оврага, а рассказывали об этой ночи байки на княжьем пиру.

– Во-во! Точно! – Ратибор хлопнул друга по плечу. – То ли еще будет! Тока отдохнем маленько. Жаль, что нам отсюда не выбраться, а то было бы что под старость лет рассказать.

– А она тебе нужна, эта дряхлая старость? – удивился паренек. – Гляди, какие тут места добрые! Травка кругом… Жаль, сейчас ее не видать. Хорошее место для смерти, тихое… А псы будут наш покой охранять. Жаль только одежку… Разорвут ведь! Гляди, у меня уже рукав прокусили, а на животе только кольчуга спасла. Девки старались, латали, труд свой вложили, душу, красоту свою ненаглядную. Разве не жаль?

– Жаль… – согласился стрелок. – Слушай, а давай ее снимем? И девичий труд уцелеет, и без брони дольше продержимся, а то для такой сечи уж больно кольчужки-то тяжелы. Тут махать резче надо, а не пузо прикрывать. Верно?

– Вернее некуда!

Они помогли снять друг другу двухпудовые кольчуги, аккуратно уложили на землю кафтан с рубахой и прикрыли их броней, чтоб псы не достали. Туда же, под тяжелые кольца, лег лук и колчан стрел, а Микулка обвязал поверх пояса туго сплетенную волосяную косу.

– Прохладно… – расправил он могучие плечи.

– Ничего, скоро согреемся!

Действительно, новые полчища диких псов подходили с обеих сторон, сверкающее глазами кольцо снова сомкнулось, отрезав все пути, оставив одну единственную возможность – драться до последнего вздоха.

– Свежие подошли… – удобнее ухватил меч Ратибор. – Сейчас кинутся.

– И чего им неймется? – вздохнул паренек. – Неужели не понимают, что идут на булат, на верную гибель? Зачем?

– Дикие они… Ты ведь тоже, когда шел сюда, знал, что на верную гибель.

– Но я хоть надеялся, что хмель выручит!

– Вот и они надеются. На быстроту, на внезапность, на большое число и крепкие зубы. Надеются, как и мы, но твердо знают, что идут умирать.

– В этом что-то есть… – понимающе кивнул Микулка и рассек первого прыгнувшего пса.

Без брони драться действительно стало легче – плечи не давила сердитая тяжесть, а руки разили стремительно и точно, тяжелые мечи метались как невесомые пушинки, будто сделаны были из одного только света, отточенного и смертоносного. Вот только и собачьи зубы теперь достигали цели. Редко, но вырывали из груди, рук и боков лоскуты кожи, портки буквально промокли от крови, рваные раны темнели в свете луны страшными бездонными дырами.

– Так честнее! – свистя губительным лезвием, выдохнул Ратибор. – А то бы мы до утра простояли.

– Куда-то спешишь? – удивился Микулка. – Не прав ты! В кольчугах мы бы уже свалились без всяких ран, а так того и гляди псы кончатся. Авось выберемся!

– Авось… – яростно выкрикнул стрелок, похожий на удивительную птицу с сотней стальных крыльев.

Но псы не кончались, лохматые волны перли без устали, рычащие, смрадные, злые.

– Кажись конец… – грустно улыбнулся Ратибор. – Не знаю, как у тебя, а у меня вовсе сил не осталось…

Движения его и впрямь замедлились, из десятка разом прыгающих псов одному теперь удавалось достичь цели, а уж когда прыгало больше… Микулка понял, что еще немного и соратник выронит меч, он пытался помогать другу, но псы валили такой лавиной, что общим весом живых и трупов едва не сбивали с ног. Витязи уже давно стояли на горе остывающего мяса, псы покрывали землю в два десятка слоев, никак не меньше. И перли, перли…

Вдруг несметное полчище дрогнуло, расступилось, словно через живое море пробивался режущий волны корабль. Псы перестали прыгать и чуть отступили, зло полыхая раздутыми яростью углями глаз. Рычание слилось в один клокочущий гул, дрожащий в стенах оврага, витязи устало опустили мечи, не зная, что за новая напасть свалилась на их головы. Чего вообще может испугаться такая клыкастая рать?

Луна блестела серебряным блюдом, срывая покров темноты с копошащихся лохматых спин, стало видно, что нечто большое и сильное пробивается по оврагу со стороны Киева, настолько сильное, что собаки с визгом разлетаются, словно комья земли под плугом.

– Что это там? – удивился Микулка. – У тебя глаза поострее.

– Живое… Не могу понять – далеко. Но псы словно ждут команды, погляди на них!

– Слушай… – паренек испугано понизил голос. – А может это собачий бог? У волков есть, я сам видел. Старец такой, с длинной бородкой.

– Я бы предпочел, чтоб это была богиня. – не то серьезно, не то в шутку сказал Ратибор. – Главное, чтоб не старая. И все же жутковато немного, неизвестность, она завсегда пугает.

Вскоре стало видно, что не одно существо, а не меньше десятка пробивает себе путь через несметное собачье воинство, скорее даже не пробивает…

– Псы расступаются сами! – пораженно воскликнул Микулка. – Они уступают дорогу…

– Другим псам. – закончил за него Ратибор. – Мне кажется, я знаю, что это такое. Точнее кто.