Текст книги ""Фантастика 2024-107". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Джон Голд

Орелик тотчас подскочила, села на пол, поджав ноги. Осторожно поднесла ковш к лицу, начала пить глубокими, жадными глотками. Вода маленькой струйкой пролилась в краешке рта, закапала на бедро. От этих капель стало совсем невмоготу. Давид поспешно отвернулся. Русана его жест истолковала неверно, протянула наполовину опустевший ковшик. Вода в нём подрагивала, отражалась от стен маленькими кругами-волнами. Давид сжался, чувствуя, что мускулы больше не выдерживают напряжения. Пить он тоже хотел. Но гораздо, гораздо сильнее – противоположного! Мочевой пузырь начал давать позывы ещё во время морского путешествия. Позже, когда их тащили, подвешенных вниз головами, удалось немного отвлечься от нарастающего давления. Но когда любознательная «дамочка» начала щупать мошонку… Давид ни о чём ином и думать не мог – только бы не обмочиться. Вытерпел. Но теперь – всё. Следовало немедленно освободить пузырь, иначе это произойдёт само собой.

– Дад, что случилось? Тебе нехорошо? – Девушка озабочено придвинулась ближе.

Ароян просипел сдавленно:

– Физиологическая потребность. Малая, но очень сильная.

– Ааа… – Орелик улыбнулась. Тут же спохватилась: – Да, проблема. Мне тоже не мешало бы отлить.

Она быстро заглянула во второй горшок. Поставила его перед Давидом.

– Кажется, эта штука для таких нужд нам и выдана. Опробуй. Представь, что это унитаз. Если стесняешься, я отвернусь.

Ароян кивнул на столпившихся вокруг туземцев.

– А они?

Русана пожала плечами.

– Их отвернуться мы всё равно не заставим. – Не дождавшись никаких действий со стороны друга, предложила: – Дад, тебе будет легче, если я помочусь первая?

Давид отвернулся, чувствуя, как краснеют уши и щёки. Разумеется, Орелик права, – к чёрту все эти условности! Он не на Европе и не на «Паннонии», глупо ставить себя в зависимость от правил мира, которого больше нет. Просто не привык, никогда не приходилось оказываться в подобных обстоятельствах.

– Ладно, – Орелик восприняла молчание как знак согласия.

Деловито опустилась на корточки, с улыбкой поглядела на туземцев. Конечно, ей легче переступить условности. Виталистка, «дочь природы».

Ох, лучше бы он ей не позволил этого сделать! Звук тугой струи, ударившей в стенку пустого сосуда, отозвался в самой узловой точке напряжения. Давид сжал зубы, сдавил пальцами пах, стараясь удержать горячую волну, не напудить прямо под себя. Еле дождался, пока место на горшке освободится. И с ужасом увидел, как один из волосатых, сидевших в нескольких метрах от клетки, поднялся, неторопливо заковылял, очевидно намереваясь забрать использованный сосуд. Ждать, пока «унитаз» опорожнят, Ароян не мог. Вскочил на ноги, прицелился и отпустил мускулы.

Толпа взревела. И замолчала. Стало так тихо, что звук жидкости, плещущей в горшок, казалось, был слышен за километры. Давид краснел и потел от смущения, но остановиться не мог. Лишь когда последняя капля, сорвавшись, упала между ячеек пола и растеклась на утрамбованной площадке навеса, перевёл дух и осмотрелся. Все без исключения лица были направлены в одну точку.

Брезгливо прикрыв сосуд крышкой, Ароян отступил к охапке травы, присел рядом с подругой.

– Ты произвёл настоящий фурор, – удивлённо пробормотала Орелик. – Бьюсь об заклад, на этой планете нет скульптуры писающего мальчика.

– Угу.

Давид закрыл глаза. Напряжение уходило из мышц, оставляя после себя вялую умиротворённость.

– И что ты обо всём этом думаешь? – поинтересовалась Русана.

– Это инопланетяне.

Орелик хмыкнула.

– Слава богу! А то я опасалась, что это наши «друзья»-имперцы устроили на этой планетке большой Хеллоуин. Дад, я спрашиваю твоё мнение о нашей участи. Можешь сказать что-то вразумительное?

Ароян наклонился, дотянулся до ковшика. С наслаждением сделал несколько глотков. Вода была холодная, вкусная. Пожав плечами, ответил:

– Есть хочется.

Девушка недоверчиво уставилась на него. Шутит? Но Давид, и правда, ни о чём сейчас не думал, мысли уступили место простым физиологическим желаниям. Поняв это, Русана неожиданно захохотала – звонко, заливисто, до слёз. Заразительно. Ароян хмыкнул, тоже засмеялся. Это была реакция на стресс, цепко державший их весь день. Он повалился на спину, продолжая смеяться. Смеялся, чувствуя, как подруга рухнула рядом, уткнувшись лицом в его грудь, как колотит ладонями по животу, не в силах прекратить истерический хохот. Их жизнь в этом мире вступала в новую фазу.

* * *

Насмеявшись и наплакавшись вволю, они сидели, обнявшись, в углу клетки, перешёптывались, обмениваясь впечатлениями. Спектакль затягивался, начинал приедаться туземцам, толпа вокруг навеса редела. Первыми упорхнули стайки ребятишек. Затем и взрослые начали расходиться. Когда пришло время кормёжки, возле клетки оставалось человек двадцать, преимущественно женщины. Во главе с хозяйкой. Ей принесли удобную мягкую скамью, установили под соседним навесом. Пара волосатых слуг уселась рядом на землю. Кажется, затевалось длительное наблюдение. Что ж, если туземка намерена изучать людей, то люди будут изучать её.

Еду им принесли в большой керамической миске – тёплая синеватая субстанция, по консистенции нечто среднее между студнем и кашей. К блюду прилагалось две больших, тоже керамических ложки. Посуду сляпали грубовато, явно для «волосатиков».

Русана зачерпнула пищу кончиком ложки. Запах был не более аппетитным, чем вид. Всё же она заставила себя взять это в рот. И поняла, что проглотить склизкий комочек сможет разве что под угрозой голодной смерти. Пока до этого было далеко. Поэтому, отвернувшись, выплюнула сквозь решётку и отодвинула миску. Ароян притрагиваться к «ужину» и вовсе не стал.

Русана надеялась, что после отвергнутой «каши» им предложат что-то другое. Не тут-то было. Никто даже с места не сдвинулся. Солнце село за крыши домов, а миска с остывшей едой всё так же стояла в углу клетки. В конце концов усталость пересилила голод. Пленники зарылись в мягкое свежее сено и заснули.

Глава 9. Испытание смертью

Жить в клетке было унизительно. Но человек может приспособиться и к этому. Зато теперь у них появилась уйма свободного времени. Точнее сказать, всё их время было свободным, и тратить его оставалось на единственное – изучение туземцев.

В городе жили два вида существ. Не расы, а именно виды, хотя и близкие друг другу, – наиболее разумное объяснение тому, что не существовало особей с переходным или смешанным фенотипом. Все короткошёрстые жили во дворце, волосатики – в бараках, выстроенных по периметру города. Короткошёрстых насчитывалось сотни три, считая детей. Число волосатых значительно превышало тысячу. На них возлагалась вся грубая физическая работа. Было ли их положение здесь рабским? Никакого насилия, конфликтов в отношениях между видами, люди пока не заметили. Создавалось впечатление, что это сообщество на удивление сплочённое и миролюбивое. Почему же пришельцев они встретили откровенно враждебно? В этом вопросе Давид и Русана прийти к единому мнению не могли. Девушка считала, что их отождествили с какими-то внешними врагами. Ароян же склонялся к мысли, что виной всему страх перед непонятным, неожиданным.

Жизнь в селении текла размеренно и неторопливо. С восходом солнца из дворца появлялись его обитатели, поднимали волосатиков, приступали к повседневным обязанностям. Трижды в день работа прерывалась для совместной трапезы, а заканчивалась, когда солнце опускалось за горизонт. Город сразу пустел, но в окнах дворца вспыхивали светильники, в некоторых комнатах они продолжали гореть почти до утра. Светящийся огоньками дворец посреди раскинувшейся на сотни километров первобытной тьмы казался Русане плывущим в ночи старинным кораблём, а они с Давидом – потерпевшими кораблекрушение на маленьком тонущем плоту. Обречённые отчаянно машут руками, кричат, но корабль не замечает их, неудержимо плывёт своим таинственным курсом. Она поделилась фантазией с Арояном. Тот посмотрел удивлённо, но ничего не сказал.

Впрочем, их «плот» тоже был освещён всю ночь. Стоило сумеркам сгуститься, как стражники зажигали факелы в углах клетки. Такой же был прикреплён над скамьёй наблюдательницы. Она никогда не пустовала, туземки сменялись с пунктуальностью вахтенных. Чаще всего это была сама хозяйка дворца, а спустя несколько дней Русана и Давид научились узнавать и прочих «надсмотрщиц». Их оказалось всего три, видимо, кому попало такую ответственную миссию не доверяли. Женщины разговаривать с пленниками не пытались. Сидели, смотрели, время от времени что-то записывали в белых «альбомчиках».

«Диковинная добыча» постепенно превращалась в обыденную, неотъемлемую частью городка. Туземцы всё реже останавливались, проходя мимо клетки, всё равнодушней были взгляды, которые ловили на себе люди. Разве что стайки детей иногда прибегали поглазеть, но и их любопытства хватало ненадолго. Возможно, они надеялись увидеть ещё какой-нибудь трюк, вроде продемонстрированного самцом в первый день? Но существа в клетке большей частью лежали на травяной подстилке или сидели, тихо переговариваясь, или бродили взад-вперёд, дёргая конечностями, разминались. Русана в общем-то понимала аборигенов, старалась представить своё поведение в сходных обстоятельствах. Подумаешь, невиданные зверушки в клетке! Первый день очень интересно, а через неделю и не взглянешь. Если не знать, что зверушки – разумные существа с другой планеты.

Интересно всё же, кто они в глазах аборигенов? Загадка не давала Русане покоя. Любое предположение разваливалось, натыкаясь на кучу логических нестыковок. Их не могли принять за лазутчиков из вражеского племени – очень уж заметны морфологические различия. Не могли счесть редкими животными – охотники наверняка отлично знакомы с фауной островов, да и разумность пришельцев аборигенами под сомнение не ставилась. И не похоже было, что их спутали с богами или демонами – этих обычно пытаются задобрить, наказать, убить, в крайнем случае. Но не держат в клетке, регулярно предлагая еду, питье и вынося ночной горшок! Тогда кем их здесь считали?!

Русана хотела бы и Арояна заставить размышлять над ребусом, но тот сосредоточился на другой задаче: пытался постичь азы туземного языка. Орелик сомневалась, что из этого что-то выйдет, очень уж непривычной была фонетика. Однако не мешала, так как успех Давида мог решить проблему с питанием. А это действительно оказалось проблемой. Голодом их не кормили, но… Изо дня в день это была всё такая же каша, какую им предложили в первый раз. Она меняла оттенок, запах уже не казался отталкивающим, но консистенция блюда привлекательней не становилась. Ощущение тёплой, склизко-липкой массы во рту не позволяло Русане попробовать эту пищу вновь. Или природное упрямство мешало? Каша-студень была основным блюдом туземцев, но это не означало, что им нужно пичкать чужаков! Это был своего рода поединок – Русана хотела заставить аборигенов считаться со вкусами и пожеланиями пленников. На завтрак и обед к каше полагались «фрукты»: грозди красно-оранжевых горьковатых ягод или ломоть вяжущей во рту «тыквы» или длинные белые стебли, сочные, но тоже горькие. Фрукты не соответствовали человеческому вкусу, но с ними пришлось уступить, так как другой пищи не предлагалось. Желудок и кишечник с этой едой мирились, и не нужно было раздумывать, как и из чего её изготовили, а с горечью во рту они боролись, обильно запивая съеденное водой. В воде ограничений не было, Русана убедилась в этом на второй день плена. Стоило попробовать умыться, как по команде хозяйки волосатики приволокли глубокую миску, полную до краёв. Мигом собравшаяся толпа – тогда «зверушки» ещё не наскучили – с интересом наблюдала за всем процессом омовения. Впрочем, Орелик это не стеснило ни в малейшей степени.

Однако диета из воды и горьких фруктов оказалась малопитательной. Прошла неделя и к постоянной горечи во рту и пустоте в желудке прибавилась слабость. Организму не хватало калорий, не хватало строительного материала для обновления. А Русана по-прежнему не могла убедить аборигенов, что слизкий студень – неподходящая для людей пища. Те не выглядели тупыми или жестокими, но из-за непонятного упрямства готовы были скорее уморить пленников голодом, чем изменить их «меню».

* * *

Выучить чужой язык, сидя в клетке, казалось немыслимым. Прошло две недели, а единственное слово, смысл которого Давид смог понять, было «ишбит». Его всегда произносили, обращаясь к хозяйке дворца. Давид не знал, это собственное имя, титул, либо что-то иное. Но слово бесспорно относилось к этой женщине. И он решил попробовать.

Утром, после первой трапезы владычица по обыкновению заняла место в кресле напротив клетки. Заметив пристальный взгляд пленника, сложила губы трубочкой – кажется, это было приветствие, – указала на нетронутый завтрак. Произнесла:

– Харра.

Ароян отрицательно потряс головой. Ткнул пальцем в сторону миски, затем – женщины:

– Ишбит – харра. – Постучал себя в грудь, добавил с подчёркнуто вопросительной интонацией: – Давид харра?

И тут же опять отрицательно покрутил головой. Для убедительности схватил ложку и показал, водя ей вдоль груди и строя гримасы, как каша будет двигаться по пищеводу. И как вывернется обратно.

Перевёл дух, ещё раз ткнул пальцем в собеседницу и себя:

– Ишбит. Давид.

Туземка с интересом следила за его манипуляциями. Потом резко встала, подошла к клетке вплотную. Прокурлыкала, смешно вздёргивая подбородок:

– Ишбит харра-cc орче. Дади рр-харра орче. Кхир рр-харра орче. Дади рр-ошу кхир. Русит рр-ошу кхир. – И, помолчав, с трудом добавила: – Дади шжрать дряй. Русит шжрать дряй.

Орелик мгновенно оказалась рядом, нетерпеливо дёрнула за локоть:

– Дад, ты слышал?! Она разговаривает! Она назвала тебя и меня по имени!

– Да, – согласился Давид. Его ошеломило неожиданное открытие. Несомненно, туземка продвинулась в изучении русского языка куда дальше, чем он мог вообразить. – И она сказала, что мы должны есть эту штуку. Как и она её ест.

– Ага! – с готовностью кивнула Русана. – Значит, она поняла мои слова, что эту дрянь жрать нельзя! Чего ж тогда выкобенивается?

– Может, попробуем съесть? – неуверенно взглянул на неё Давид. – Фрукты же съедобные, хоть и не вкусные.

– Поблевать захотелось? – Орелик уставилась на туземку, ткнула себя в грудь: – Русит харра рыба. Понимаешь? Рыба!

Схватила ковшик с водой, сунула в него ладонь, изображая плещущуюся рыбёшку. Выходило забавно. Но вот понятно ли? Туземка задумчиво проследила за пальцами девушки. Переспросила недоверчиво:

– Рсакху? Русит сс-харра рсак?

– Да, да, – Орелик энергично закивала. – Русит ест вашу рсаку. Жаренную.

Ароян хмыкнул. Он вовсе не был уверен, что женщины говорят об одном и том же. Но Ишбит уже скомандовала волосатику, и тот помчал от навесов, только пятки засверкали. Минут пять они ждали, не зная, что сказать друг другу. А когда мохнатый слуга вынырнул из-за угла, Давид понял, что туземка истолковала жесты Орелик верно. Волосатик тащил большую рыбину, покрытую тёмно-синей, с алыми прожилками, чешуёй.

Русана взвизгнула от радости. Чмокнула Давида в ухо и быстро затараторила:

– Ишбит, ты лапочка! Теперь эту рыбку нужно поджарить и отдать нам. Понимаешь? Как вы их готовите? Не сырыми же едите? – Догадавшись, она показала пальцем на рыбину и на факел над головой: – Огонь. Жарить.

– Эррше? – изумилась туземка. – Русит сс-харра эррш-дха-рсак?

– Да, что-то вроде этого.

Ишбит выглядела настолько удивлённой, что и Орелик засомневалась в том, что правильно улавливает смысл беседы. Неожиданно хозяйка дворца отступила назад, склонила голову набок, озабочено произнесла:

– Кхир харр-ра эррш-дха-рсак. Шусса!

Она обернулась к подручным, приказала что-то. Немного помедлив, один из волосатиков грохнулся на землю, дёрнулся, замер, вывалив язык и задержав дыхание. Демонстрация была достаточно красноречивой.

– Шусса! Дади шус, Русит шус! Русит, Дади рр-харра орче.

Ишбит внимательно осмотрела растерянно замерших людей., махнула рукой. Волосатик, сжимавший рыбину, тут же развернулся, бросился выполнять распоряжение. Поняв, что вожделенный обед не состоится, Орелик заорала, уцепившись в решётку:

– Ты дрянь лупоглазая! Издеваешься, да?!

Вспышка ярости была такой неожиданной, что Давид остолбенел на минуту. Затем подскочил, попытался обнять подругу за плечи, успокоить:

– Руся, ну ты что? Может, для них рыба ядовита. Ты же видела!

– А на кой они тогда её ловят?! Дрянь, ещё издевается, – Русана оттолкнула руки Давида, шагнула к травяному ложу, завалилась, отвернувшись спиной к наблюдательнице. Пробормотала мстительно: – Ладно, больше я в рот ничего не возьму. Ни крошки!

Ароян огорчённо вздохнул. Яростная вспышка девушки омрачила радость от установленного контакта. Он не понимал причину этой ярости. Подумаешь, ещё одну ночь проведут голодными! Не сегодня, так завтра они смогут объясниться.

Сам он готов был попробовать и «орче», так настойчиво предлагаемое Ишбит. Лишь непреклонная позиция подруги не позволяла этого сделать. Они вдвоём противостояли миру туземцев. Или уже не противостояли? Между мирами строился мостик. Теперь следовало не торопясь, постепенно преодолеть непонимание. Прежде всего убедить Ишбит, что она ошибается, что туземный рацион не годится для людей… Или убедить Русану, что ошибается она, и человеческий организм способен подстроиться под местную кухню.

Давид не знал, которую из женщин убедить будет легче, и отложил решение задачи до завтра.

* * *

Проснулся он оттого, что Русана тихонько тыкала в бок:

– Дад!

– Что случилось?

Ароян удивлённо приподнялся, оглянулся. Судя по всему, до рассвета оставалось часа два-три. Тонкий серпик малой луны висел над чёрной полоской леса за городом, дворец заснул, погасив окошки-«иллюминаторы». Темноту ночи разрывал только свет факелов под навесом.

– Есть хочу, – капризно шепнула девушка.

– Я тоже.

– Я хочу немедленно! Пусть вернут нашу рыбу. Она мне снится! Закрою глаза: вот, нате, румяная, поджаренная на углях. Помнишь, как мы пекли?

Картинка услужливо возникла перед глазами, и рот тут же наполнился слюной. Давид досадливо дёрнулся – зачем себя растравливать? Вздохнул.

– Не дадут. Слышала, что «царица» сказала? Шусса.

– Да пошли она в задницу, дура шестигрудая! Давай попробуем у этой выпросить? – Русана мотнула головой в сторону наблюдательницы, что сидела сейчас в кресле. По ночам Ишбит не дежурила, уступая вахту помощницам. – Ты запомнил все их слова? Знаю, запомнил, ты же навигатор. Попроси жареную рыбу. Только не говори, что мы её съесть хотим.

– Для чего тогда? Что они, идиоты, по-твоему, не догадаются?

– А ты попробуй!

Ароян был уверен, что затея Русаны глупая и бесполезная. Но она всё канючила и канючила, заставив в итоге уступить. Он нехотя поднялся, подошёл к прутьям клетки. Аборигенка мгновенно насторожилась, напряглась. Давид поспешно сложил губы в трубочку, спросил:

– Эррш-дха-рсак? – Махнув рукой в сторону подруги, уточнил: – Русит – рсакху.

Он не был уверен, что произносимые звуки несут тот смысл, который он в них вкладывал. Но кое-какой эффект его фраза всё же возымела. Туземка замерла, смешно, почти по-человечески открыв маленький ротик. Затем быстро затарахтела. Речь её была куда менее внятной, чем у Ишбит, вычленить отдельные слова не получалось, разве что «рсак», «рсакху». Кажется, она допытывалась, в чём причина такой странной просьбы. Давид повторил настойчиво:

– Русит – эррш-дха-рсак!

Диалог без понимания длился минут пять. Ароян уже собирался отступить, но тут и Русана решила прийти на помощь. Встала рядом и, постучав себя пальцами в грудь, старательно выговорила:

– Эррш дха рсакху! Для Русит. Для меня, поняла?

Она буквально испепеляла маленькую туземку взглядом. Та съёжилась, ещё быстрее начала что-то отвечать. Орелик тут же перебила её: «Эррш дха рсакху!» И каждое возражение туземки мгновенно натыкалось на эту заученную фразу. Женщина замолчала, затравленно покосилась на тёмные окна дворца. «Наверняка побежит советоваться с Ишбит», – догадался Давид. Это было очевидным решением, но наблюдательница почему-то выбрала другое. Тихо отдала распоряжение волосатику, и старательно растягивая слова, прокрякала:

– Кох Русит эррш-дха-рсак. Русит рр-грух-ра.

Орелик вопросительно взглянула на товарища. Давид мог лишь плечами пожать в ответ. На всякий случай ещё раз потребовав рыбу, девушка вернулась на сено.

Ждать пришлось не так уж и долго. Волосатик пришёл минут десять спустя, принёс что-то завёрнутое в кусок ткани. По команде начальницы сунул ношу в клетку.

Это была жареная рыба! Вернее, обожжённая на огне. Зло выругавшись под нос, Орелик разломила тушку, тут же зашипела, тряся пальцами. Рыба была очень горячая, только что с огня, даже дымок пошёл из внутренностей. Готовили её поспешно, не потрудившись выпотрошить, корочка обгорела, превратилась в золу, а внутри мясо осталось сырым. В другой раз Давид побрезговал бы таким «угощением». Но сейчас ударивший в ноздри аромат заставил желудок жалобно заныть. К тому же Русана первой запустила пальцы в «блюдо».

Надсмотрщица взвизгнула, едва они сунули в рот по кусочку розоватого мяса, вскочила с места, уронив альбомчик. Ошарашено смотрела, не в силах поверить глазам. Затем опомнилась, сбивчиво запричитала. Разбирать, что она хочет, было некогда, Давид сосредоточился на еде. Железистый вкус рыбы теперь не казался странным как в прошлые разы. Да и анализировать, какой там у неё вкус, не приходилось. Рыба маленькая, а аппетит – огромный.

Испуганная надсмотрщица не придумала ничего лучше, как опрометью броситься к ближайшей лестнице, ведущей на верхние ярусы. «Ишбит звать побежала», – догадался Давид. Сделалось стыдно. Как в детстве, когда тайком от родителей учинял что-нибудь запретное и постыдное.

Рыбу они съели почти целиком, оставив кучку обглоданных костей и самое неаппетитное из внутренностей. Управились быстро, раньше, чем клетку окружила толпа разбуженных туземцев. Поняв, что Ишбит среди них нет, Ароян вздохнул облегчённо. Видимо, хозяйка дворца поняла свою неправоту, и с завтрашнего утра рацион изменится.

Всё ещё голодные, – сколько там той рыбёшки! – но довольные маленькой победой, Давид и Русана улеглись спать. Но аборигены не спешили возвращаться в дом. Стояли молчаливые и хмурые, таращили глазища. В конце концов даже Орелик не выдержала. Повертевшись на подстилке, села, прошипела рассерженно: «Чего вылупились?» И как ответ на её вопрос, в дверях, выходящих на лестницу, показалась Ишбит. Взглянула на клетку, начала неторопливо спускаться, бережно удерживая в руках чёрный кувшинчик. Давид поспешно отвернулся, втянул голову в плечи, готовясь услышать нотации. Оправдываться не хотелось, съели и съели, ничего страшного не случилось. Однако, против ожидания, Ишбит молчала. Подошла к клетке, остановилась, как будто чего-то ждала.

Заснуть ни Давид, ни Русана так и не смогли. Минут через десять обоим ужасно захотелось пить. Они мигом выхлебали всё, что оставалось в ковшике. И следующий, принесённый волосатиком, и ещё один. Жажда была такой, что они никак не могли напиться. Давиду казалось, что живот раздувается, превращается в шар, грозя лопнуть.

Не лопнул – вывернулся наизнанку. Первой стошнило Русану. Ароян даже испугаться как следует не успел, когда девушка, взревев, перегнулась пополам, выплеснула на пол содержимое желудка. Потому что в следующее мгновение он и сам забился в конвульсиях.

На смену рвоте опять пришла нестерпимая жажда. Но вода не держалась внутри. Это был адский цикл, беспрестанная пытка. Давид не помнил, как взошло солнце, лишь отметил, что светло, а клетку по-прежнему окружает толпа туземцев. Это было далеко, на границе восприятия. В ушах звенело так, что ни один звук извне не мог достигнуть сознания. Временами отказывало и зрение, предметы двоились, теряли очертания, расплывались гротескными серыми пятнами. Он сгорал, умирал от жажды, молил дать хоть каплю влаги, хоть глоток. Чтобы потом проклинать этот глоток, вырывающий внутренности.

Он не знал, сколько длилось мучение. Кажется, солнце успело прочертить почти половину дневной дуги. Сил не оставалось даже на то, чтобы приподняться. В короткий миг передышки, когда конвульсии замерли, а жажда не успела выжечь разум, Давид увидел корчащуюся в грязи девушку, догадался, что выглядит не лучше. И понял, что это агония. Орелик не могла говорить, лишь глаза на перепачканном зеленоватой пеной лице молили о помощи. Не спасти – выполнить данное когда-то обещание. Но как?! «В зависимости от обстоятельств».

Ишбит так и стояла у самой клетки, и в нечеловеческих глазах её Давид увидел сострадание. Собрался с силами, просипел: «Шусса… Дади шус… Русит шус…» Поняла ли она просьбу? Он не знал, вновь вспыхнувший во внутренностях огонь пригасил сознание. Но в ковшике в этот раз оказалась не вода. Ментоловый лёд мгновенно заморозил глотку, пищевод, желудок, грудь. Холод пошёл по конечностям, а Давид пил, пил, пил спеша превратиться в бесчувственный кусок льда раньше, чем взорвётся.

* * *

Очнуться заставил холод. Озноб бил так, что зубы стучали. Давид открыл глаза и удивился темноте, укутывающей, словно покрывало. Он так привык к желтоватому свету факелов, постоянно горевших над головой, что даже растерялся немного.

Исчезли не только факелы. Исчезла решётка, исчезло кресло наблюдательницы. На короткое время ему показалось, что очнулся он совершенно в ином месте. Но нет – тот же навес над головой, громада дворца, ещё светящегося несколькими окошками, тёмные прямоугольники городских строений. Такая же травяная подстилка, брошенная прямо на землю. Клетки больше не было, зато появилось одеяло из плотной мягкой материи, укрывающее до подбородка.

Он попробовал сесть. Мышцы отозвались тупой болью и слабостью. В горле было сухо, так, что глотнуть не получалось. Но это была не прежняя жажда! И внутренности не пытались вырваться наружи. Анафилактический шок отступил.

Ароян облегчённо вздохнул, – на этот раз обошлось, они выжили.

Он наклонился, пытаясь разглядеть в темноте черты лежащей рядом девушки. Осторожно тронул её за руку. На мгновение показалось, что Орелик мертва, такой холодной была её кожа. Но раньше, чем смог нащупать пульс, понял, что ошибся. Русана тихо застонала, шевельнулась. Открыла глаза.

– Дад? Мы что, живы?

Вопрос прозвучал так смешно, что Ароян улыбнулся.

– Живы.

– Здорово! Знаешь, я думала, что умираю. – Девушка села, оглядываясь по сторонам. – Ха, и не я одна! Дад, лупоглазые тоже поверили в нашу смерть. Глянь, они нас обмыли и клетку выбросили. Они же нас отравить пытались, ты понял? Последний раз была не вода. Я узнала вкус – те самые ягодки, недозревшие, помнишь? Только промашечка вышла, человеческий организм выносливее, чем они думают.

Давид не знал, права она или ошибается. Возможно, Ишбит в самом деле пыталась прекратить мучения чужаков, решив, что их смерть неизбежна. Или, наоборот, напиток дали, чтобы восстановить силы, после того как организм упрямцев очистился от чужеродного белка. Зачем потенциальные трупы укладывать на мягкую подстилку и закутывать в одеяла?

Русана села, откинула покрывало в сторону. У неё сомнений не было.

– Слушай, Дад, удачно как получилось! Город не охраняется, так что сматываемся, пока они дрыхнут. Представляешь, выйдут, а трупики-то сбежали! – Она вскочила на ноги, пошатнулась: – Чёрт, в ушах звенит от слабости. Ты идти сможешь?

– Наверное, смогу, – кивнул Давид. Но подниматься он не спешил.

– Так пошли, чего ждёшь? Пока эта Ишбит нас прикончит? Одного раза мало?

В такое Давид не верил. Если бы аборигены намеревались убить чужаков, они могли бы сделать это много раз. Поведение туземцев диктовалось иными мотивами, несомненно правильными и логичными для их мировоззрения. Но само это мировоззрение не походило на человеческое. Раньше Давид не считал такими уж важными вопросы, задаваемые Орелик: «За кого местные жители приняли людей?» Какая разница, – ясно, что не за тех, кем пришельцы были в действительности. Он спешил наладить контакт, преодолеть языковый барьер, и эта проблема решилась бы сама собой. Люди смогут рассказать – на уровне, доступном местной культуре, – о себе и своих потребностях. Это была нормальная человеческая логика. И стремление Русаны сбежать, вернуть свободу и право принимать решения, было вполне в её рамках.

Однако вчерашнее отравление всё перевернуло вверх тормашками. Или поставило с головы на ноги? В очередной раз вынудило вернуться к жуткой, но бесспорной мысли: людей Давида Арояна и Русаны Орелик, астронавтов «Паннонии», родившихся на планете Новая Европа, больше не существует. Каждый индивид – лишь клетка огромного организма под названием человечество. Когда связь с материнским организмом обрывается, их существование превращается в затянувшуюся агонию. Давид и Русана перестали быть частью человечества и потому каждый их поступок, продиктованный человеческим мировоззрением и логикой, был не менее глуп и безрассуден, чем путешествие на прогулочной яхте сквозь пояс астероидов.

Языковый барьер вчера дал первую трещину. Но что они могли объяснить Ишбит? Никакого контакта между разумными расами не предвиделось. Два астероида, затерявшихся в межзвёздном пространстве, ворвались в поле притяжения чужой звезды. Сейчас всё решалось. Либо сбросить скорость, стать спутником, чтобы долгие годы нежиться в лучах нового солнца. Либо сорваться под его предательским притяжением и сгореть. Либо продолжить полет и сгинуть навсегда в замораживающей пустоте.

Орелик была кибернетиком. Она прекрасно умела анализировать ситуацию, строить алгоритмы, дающие наиболее приемлемый результат при имеющихся данных. А Давид был навигатором. Он находил решение, когда исходных данных недостаточно. И пользовался для этого явно не логикой. Но в глазах Русаны он оставался всего лишь Дадом, смешным человечком, плохо приспособленным к первобытному миру. И требовалось угадать не курс сквозь гиперпространство, а их судьбу. Мог ли он убедить её, что особой разницы нет?

Давид попытался. Какое-то время девушка молча смотрела на него, обдумывая услышанное. Нетерпеливо дёрнула плечом: «Что ж, оставайся». Развернулась и шагнула из-под навеса.

– Руся, что, если они попытаются тебя вернуть? – только и нашёлся, что спросить.

– Пусть попробуют! Это им дорого будет стоить.

– Ты собираешься объявить войну? Целой расе? Хозяевам этой планеты?

– Да. Лучше умереть свободной, чем жить в клетке!

Всё верно, она нашла алгоритм, наиболее приемлемый для человека в данных обстоятельствах. Ароян смотрел вслед, пока девушка не исчезла за чёрными прямоугольниками строений. Поёжился, натянул покрывало на плечи.