Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Джон Голд

Соавторы: Василий Панфилов,Роман Романович,Антон Аркатов,Талия Осова,Владимир Босин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 350 страниц)

Глава 14
Блицкриг. Моше Даян

Проснувшись и резко сев в кровати, я несколько секунд приходил в себя, пытаясь осознать, где я, и собственно – кто…

Спустившись по лесенке, нашарил ногами тапочки и вышел за дверь, осторожно прикрыв её. В ванной, вдумчиво пообщавшись с унитазом, долго умывался, вспоминая перед зеркалом сон, истаивающий, как дымка под солнцем.

Снилась сперва классная, а потом – Таня, а чуть погодя и Верочка, худенькая вертлявая девчонка из посёлка, с чу́дными зелёными глазами, обещающая вырасти в необыкновенную красавицу, и всё было – очень странно! Подробности сна растворяются в прозаической реальности, помню только, что мозг сгенерировал какое-то подобие РеалРПГ[101]101
  РеалРПГ рассматривает идею о Системе, которая пришла в реальную жизнь.


[Закрыть], и было это очень интересно, странно и реалистично. Но всё, что я запомнил отчётливо, так это мягкий, мелодичный женский голос, произнёсший «Загрузка завершена».

– Нет, ну бред… – негромко бурчу себе под нос, пытаясь поймать тающие воспоминания, – бред же!

… но, будто надеясь на что-то, несколько минут я потратил, пытаясь вызвать перед глазами интерфейс, и понятное дело – безрезультатно. А жаль…

Но как бы то ни было, ощущаю я себя необыкновенно цельным, и некоторая двойственная моего сознания ушла, как и не было. Навсегда это, или нет, не знаю, но здесь и сейчас я ощущаю себя именно мальчишкой, который помнит прежнюю жизнь. Жизненный опыт и память остались при мне, но сейчас я именно подросток!

Я и раньше воспринимал себя так, но где-то в голове всегда маячило взрослое, умное и немного нудное Альтер Эго. Слабенько, где-то в самой глубине… но оно всегда было, а теперь – нет…

… и это, пожалуй, к лучшему.

Нет больше двойственности сознания и выглядывающего иногда в бойницы зрачков взрослого мужика, запертого в подсознании, пугающего сверстников и настораживающего родителей. А сейчас – это только Я, и никакой двойственности!

Я – Миша-Моше Савелов… и не только Савелов, но об этом – как-нибудь потом. Может быть.

Родня моя по отцу, будь то с немецкой или еврейской стороны, в истории отметилась, и местами – ярко. За бабушку и дедушку мне краснеть не придётся, а вот дяди и тёти…

С одной стороны – «Комиссары в пыльных шлемах», троцкисты и заговорщики, горящие идеалами Революции и не боящиеся лить кровь – ни свою, ни тем более – чужую! Пожар Мировой Революции и попытки её экспорта, продотряды и расстрельные списки, подписываемые недрогнувшей рукой.

Все они, кто не сгорел в разжигаемом ими же пламени, не умер от последствий ран и болезней, были убиты в тридцатых годах, и никто, что характерно, не реабилитирован посмертно.

Не потому, что злодеи – вся советская верхушка была ничуть не лучше, да и сейчас у власти отнюдь не травоядные! А потому, что они представляли реальную оппозицию нынешней Власти, а вот это – не прощается никогда.

С другой же стороны…

… с другой стороны всё, в общем-то, то же самое… но совсем с другой стороны!

Молнии в петлицах, генеральские чины и причастность, пусть даже косвенная, к названиям местности, которые на слуху у каждого советского человека и тем более – у каждого еврея…

… но в основном, конечно, «просто» офицеры, выполнявшие приказы и не дававшие себе труда задуматься, что приказы могут быть преступными, и что может быть, не все приказы стоит выполнять.

С маминой же стороны понятно только, что иногда раввин – это очень непросто, и какая там запутанная цепочка родственных связей, учеников и влияния, в СССР лучше не вспоминать, и даже – не думать. Потому что сионизм там самый настоящий, а имена и истории, стоит только копнуть, могут оказаться такими, что плохо будет многим!

Ну а я… я Михаил-Моше Савелов. Пока. Всё остальное – потом, может быть.

– Ф-фу ты… – выдохнул я, пытаясь понять, как от РеалРПГ в ускользающем сне пришёл к такому. Но не придумав ничего, просто умылся ледяной водой, и кажется, проснулся окончательно.

Вернувшись в комнату, глянул на часы, стрелки которых только подбираются к четырём, но спать… Сна, что называется, ни в одном глазу, и, взяв свои записи, потихонечку прошёл на кухню, пытаясь, раз уж не спится, провести время с пользой.

Разложив на столе дешёвую, туристическую карту Москвы, испещрённую пометками, некоторое время посидел над ней, сверяясь с записями и загружая в память подробности предстоящей операции.

– Кофе… мне нужно кофе! – встав, зашарил по полкам, и о чудо, оно нашлось! Именно «Оно», а никак не «Он!» Кто бы что ни говорил, но иногда кофе, это именно «Оно», и другого в Союзе почти не бывает.

Сам по себе он, в общем-то, не особый дефицит, хотя «доставать» его приходится даже в Москве. Выверты советской торговли выше моего понимания, но кажется, дефицит некоторой продукции раскачивают искусственно.

С тем же кофе… он как бы есть всегда, но – не везде! Всегда нужно куда-то ездить, часто – отпрашиваться с работы, чтобы успеть отовариться, стоять в нервных очередях и льстиво улыбаться знакомой продавщице, у которой таких как ты – сотни! Но – есть… как бы.

Прикрыв дверь, распахнул форточку. Котельная жарит совершенно нестерпимо, хотя на улице слякоть и ссыкоть, а крещенские морозы остались далеко позади.

Кофе я себе сделал чёрный, крепкий и совершенно несладкий, под настроение. Делая крохотные глотки, медитирую над картой, пытаясь раскочегарить мозги на полную мощность.

Кто, где, откуда… и время, время! Нас, локтевцев, так-то не одна сотня, но в основном мелюзга и девчонки, а ребят, хотя бы в силу возраста способных дать отпор шпане, едва ли полсотни. Минус те, кто вовсе не проходит по здоровью или просто испугался.

Намечались ещё ребята из технаря, враждующего с нашими обидчиками, но там свои сложности, и потому – увы!

Зато прорезались неожиданные союзники из парочки музыкальных школ и Культпросветучилища, которых понаехавшая лимита, делающая набеги из своего Выхино задрала ничуть не меньше нас, а пожалуй, что и больше!

– … но надеяться на них не стоит, – постановил я после размышления, – Очень уж они на своей волне!

Снова пометочка, и снова – то кофе, то карандаш грызу, на закуску. Нас, локтевцев и примкнувших ребят из музыкальных школ, достаточно мало, а гопоты в Выхино – много! Поэтому нужно создавать локальное численное преимущество в каждом конкретном месте.

«Суворов, блин, – мне стало смешно, – не числом а умением… Стратег доморощенный!»

Но стратег я там или кто… но раз уж ввязался в эту историю и стал, неожиданно для себя, «Предводителем команчей», то сливаться… нет, не вариант!

– Надо будет пообщаться с авторитетными ребятами, – бормочу себя под нос, – на будущее.

Сейчас, если мы не облажаемся, меня будут слушать, но я хочу (и надеюсь, буду!) говорить не только и даже не столько с позиции силы. Попытаюсь мягенько этак попенять – что же вы, такие уважаемые, не пресекли?

Художников, музыкантов и актёров не принято цеплять, по крайней мере – всерьёз.

А я хочу не то чтобы профсоюз… не выйдет этого в советских реалиях. Но вот навести какие-то мосты между музыкантами и представителями, скажем так, другого полюса, так почему бы и не да?

Это только отчасти – корпоративная солидарность, а отчасти – личная выгода, маячащая на горизонте! Когда личное с общественным перемешивается, это, я считаю, самое то!

Ребят из разного рода ВИА, хоть официальных, хоть самодеятельных и насквозь неформальных, я знаю лично, и пользуюсь в этой среде не то чтобы большим, но всё-таки – авторитетом. Не столько за музыкальные способности или, скажем, способность «забодать» взрослого парня без серьёзных последствий для себя, сколько за знание английского.

В этой среде английский востребован, и знают язык, хотя бы по верхам, очень и очень многие. Но далеко не все… и почти все – по верхам! А тут я, способный сделать перевод песни «с листа», учитывая притом подтексты, контексты и жаргонизмы.

Английский здесь у большинства, даже у рокеров, если и есть, то это – классический «Лондон из зэ грейт кэпитал», который понимают только учителя английского в СССР! В лучшем случае – очень академический, по словарям, Диккенсу и Шекспиру. А вот живой, разговорный английский, знают немногие избранные, и в их числе – я[102]102
  Автор понимает, что английский язык того времени, и английский, современный ГГ, отличаются. Но на безрыбье… К тому же, отличаются по больше части жаргонизмы, какие-то сокращения, само употребление (или не употребление) каких-то слов, но не структура языка, и полагаю, у ГГ вполне «живая» речь на то время.


[Закрыть].

Ну а Русский Рок сейчас – это английские каверы и плохие (очень плохие!) переводы и аранжировки, своего мало. Поэтому в меня не то чтобы вцепились…

… но заметили, а свои таланты, с недавних пор, я начал монетизировать!

Ничего (пока!) серьёзного, но бесплатные билеты на официальные концерты я могу получить «на раз», а это уже – немало. Про то, что в баре или в кафе за меня всегда платят и не попрекают этим, или про импортные жвачки и сигареты, которые, по факту, почти валюта, и говорить не приходится!

А жвачка, отданная старосте, или пачка «Мальбора», сунутая «на общак» ребятам из школы, это мелочь для меня, а для подростков, да и не только, вполне весомо.

Никакой спекуляции, боже упаси! Бесплатно, совершенно бесплатно…

… просто не всем.

В планах – становление не то чтобы продюсером, но скажем так – человеком, который может решать какие-то вопросы. Не (упаси боже!) спекуляция на этом, а так – подработка не без пользы для своего кармана.

Никаких денег, или (тем более!) валюты, но пачка американских сигарет, билеты на концерт или джинсы в подарок, могут серьёзно облегчить нашу жизнь в условиях СССР, с его вечным дефицитом и погоней за красивой западной жизнью.

Вот, к примеру – оставшиеся полпалки сырокопчёной колбасы в нашем холодильнике, как результат хороших отношений мамы с одной из постоянных клиенток в парикмахерской. С одной стороны – билет на концерт для дочери-студентки – в подарок, от всей души! Ну и с другой, соответственно… в подарок, разумеется, к какой-то дате приурочили.

А мог бы и продать, к слову. Десятка за билет, не меньше! Колбаса дешевле стоит, да и, при желании, её можно купить, хотя и дефицит. Побегать, постоять в очередях… но можно, это всё-таки Москва.

Но это уже – спекуляция! А так – подарок, и связи с полезным человеком, искренне благодарным, и воспринимающим тебя не продавцом, а как минимум – приятелем.

Не то чтобы мне очень всё это нравится, но это, чёрт бы его побрал, СССР! Здесь иногда важнее не деньги, а связи! А колбаса… да чёрт бы с ней…

Это, на самом деле, мелочь. Важнее то, что они, эти самые связи, есть! А когда и зачем они могут пригодиться, не знаю… но точно знаю, что в СССР без них – никуда!

Поэтому…

… я опустил голову и принялся снова и снова проверять информацию, ломая голову, а всё ли я учёл? Этот набег на выхинцев, если он выйдет хоть сколько-нибудь удачным, в копилку моей репутации ляжет очень весомо!

Да и в конце концов, за ребят постоять надо! А то в самом деле, обнаглели!

– Ну всё, хватит! – я решительно отложил бумаги в сторону, понимая, что ещё чуть, и сам себя перегружу так, что мозги откажут. Собственно, они уже начали сбоить…

Сейчас я даже не представляю, что в операции можно поправить, улучшить или изменить, ну а потом, разумеется, всплывёт всякое, как это обычно и бывает. Дьявол, как известно, кроется в деталях, а я, хотя и участвовал в драках а-ля «район на район» и в этой, и в прошлой жизни, наверняка не учитываю какие-то особенности времени и места.

Транспорт, например… есть ли задержки, насколько автобусы загружены поздним утром выходного дня? А в полдень? Сможем ли мы втиснуться? По предварительным подсчётам – да… но на то они и предварительные!

А скорость реакции правоохранительных органов? А реакция окружающих взрослых? Вопрос…

Нет, так-то у мужиков не принято вмешиваться в подростковые разборки, если они не переходят некую черту. Но она, эта самая черта, штука плавающая…

Где-то на пацанские разборки не брезгуют приходить парни, отслужившие в армии, щедро отваливая люлей пацанве, и ощущая себя не иначе как полубогами. А где-то – есть градация по возрастам, и подросткам, заканчивающим школу или шарагу, участвовать в разборках ребят на пару лет помладше, дикое западло.

А отмороженная выхинская лимита, начинённая бывшими уголовниками, как пасхальный кулич изюмом, это, скажем так, очень своеобразная субкультура, реакцию которой, не поварившись в этой среде, предсказать достаточно сложно. Всякое может быть, и это «всякое», по возможности, нужно предусмотреть!

Поглядев на часы, насыпал в кастрюлю геркулеса, и, присолив, поставил на газовую плиту. Потом пришёл черёд изюма и ма-аленького кусочка сливочного масла.

Поел через силу, заставляя себя жевать нормально, то и дело поглядывая на часы, стрелки которых ползут издевательски медленно. Потом, всё так же поглядывая на часы, хрустел гренками, щедро приправленными перцем и солью, запивая говяжьим бульоном.

Время тянется медленно… и не субъективно, а объективно! Вот, к примеру, знаю уже достоверно, что если включить газ на определённую мощность и поставить толстую чугунную сковороду на огонь, плеснуть масла и кинуть гренки, то готовы они будут минуты через три-четыре. А сейчас – делаю всё то же самое, а готовность – через минуту… вот как так?!

Не зная, чем себя ещё занять, начистил маме под будущий борщ овощей и всячески подготовил кулинарный плацдарм, ещё раз почистил зубы, и, не силах больше сидеть, оделся и вышел в промозглую, тёмную ещё Москву, на ходу поднимая ворот старой куртки.

Ещё совсем рано, прохожих на улицах почти нет, да и откуда бы им взяться? Воскресенье, да и если кому надо на смену, то они только-только просыпаются, ну или может быть, сидят сейчас на кухне, ковыряя вилками яичницу и отхлёбывая чай.

Попадаются лишь редкие рыбаки со своими ящиками из фанеры, с бурами и пешнями на плечах, хлюпающие по раскисшему снегу валенками, вбитыми в безразмерные калоши. Никогда не понимал этого удовольствия…

Пока я шатался бесцельно по улицам, меся ногами снег пополам с грязью, стрелки часов подошли к заветной отметке, и на «Маяковской» уже начали собираться ребята. Здесь командиры групп и проводники, в силу разных причин знающие местность в Выхино – более или менее.

– Здоров… – обмениваемся рукопожатиями, выпячивая челюсти и всячески демонстрируя крутость и маскулинность.

– И тебе не хворать…

Общаемся преувеличенно бодро, всех чуть потряхивает от предстоящего. Нервы, м-мать их…

– А что это у вас? – бдительная бабка заглядывает через плечо, подслеповато щурясь на кроки и пометки.

– Городское ориентирование! – отбрехался я, – К соревнованиям готовимся!

– Да? Молодцы какие… – закивала та, – вот я в своё время…

… к счастью, толпа вскоре унесла её прочь, и нам не пришлось выслушивать длинную, нудную и тупую (поучительную, по мнению бабки!) историю её жизни, приправленную ароматами старческого немытого тела и запаха изо рта.

– Да, да… – кивает один из ребят, делая пометки, – а это?

Поясняю… хотя ну всё же ясно! Всё ведь постарался предусмотреть!

Но… нет, и дело здесь не в тупости приятелей, или в моём неумении объяснять, а кажется, снова всплыла разница менталитетов, воспитания, образования и жизненного опыта. Сталкивался уже, и думаю, столкнусь ещё не раз!

– Все всё поняли? – переспрашиваю ещё раз, – Вопросы?

– Да вроде ясно всё, – с сомнением тянет Серый, почёсывая прыщи на подбородке.

– Тогда расходимся… – командую я, подавая пример, и не представляя, где и как я проведу эти часы!

Полупустое метро, пересадка, автобусная остановка. На ней стайка озябших пацанов, старательно делающих вид, будто незнакомы друг с другом. Особого смысла в такой конспирации нет, но лучше уж так, чем сбиться в стайку, начав возбуждённо обсуждать предстоящие действия.

Подъехавший автобус, полупустой по этому времени, выпустил на остановку клуб вонючих выхлопных газов и собрал всех нас внутри себя. Запахи плохой соляры, жар от печки и одновременно – сквозняк изо всех щелей. Всё как всегда…

На сиденьях дремлют бабки, закутанные в старые долгополые пальто, возвращающиеся с покупками с рынков. Едва ли не каждая вторая одета так, что если их фотографии прикреплять под статьями и заметками о Дореволюционной России, подвох заметят немногие. Какие-то плюшевые, выцветшие и вытертые юбки, телогрейки поверх пальто, по несколько платков на головах, и выражения лиц – те самые, аутентичные.

– Держись рядом, – негромко наставляю «волонтёра» из музыкальной школы, то и дело нервно поправляющего запотевшие очки, – и вперёд не лезь. Да! Ты совсем не видишь?

– Да вижу, – мямлит тот, снимая, наконец, очки, и пряча их в массивный футляр, исчезнувший где-то в недрах старой куртки. Мы все здесь – в старом, в том, что не слишком жалко…

Волонтёры наши настроены боевито, но нервничают заметно больше прочих. Мы, как-никак, привыкшие друг к другу, и ощущение плеча, ну или… хм, локтя товарища, немного успокаивает.

– За спиной у меня держись, – тихонечко предлагает Длинный своему приятелю из музыкальной школы, – я если кого с одного удара не свалю, то вцеплюсь, и тогда уже ты…

Волонтёры наши – все чьи-то приятели и друзья, без исключения. «Локтевка» достаточно разветвлённый коллектив, и всякого рода творческий народ со всей Москвы перемешивается здесь, приходя и уходя, обзаводясь знакомствами. Если бы не необходимость хранить тайну и опасение, что информация о предстоящем набеге просочиться куда-то не туда, мы бы смогли набрать куда больше бойцов.

Но смысла в этом нет, потому как в этом случае выхинцы просто встречали бы нас на остановке толпой, выхватывая все подъезжающие автобусы и отлавливая чужаков. Ну или, в лучшем случае, это была бы драка толпа на толпу, с членовредительством и последствиями.

Водитель что-то прохрипел, но мы и без него знаем – пора! Высыпавшись из автобуса, подтягиваемся, и чуть помедлив, идём в нужную сторону – благо, с картами Выхино, на тот самый «всякий» случай, ознакомились все.

Народу не слишком много – воскресенье, и на улицах преимущественно галдящая детвора и редкие мамаши с малышами. На нас они особого внимания не обращают, но это – пока!

Местная шпана – та, что уже проснулась, кучкуется в новостройках и на задах бараков, и нас пока не видит.

– Время! – шепчу одними губами, поймав глазами командира одной из групп, идущей в полусотне метров от нас, и подношу запястье с часами к глазам.

Кивок…

… и события начинают ускоряться. Без лишних слов сворачиваем за угол, и вот они – стоят, курят…

– Н-на! – выдыхает Длинный, без лишних слов заряжая в голову ближайшему. Нокаут! Ну а хер ли… свинчатка, она решает!

Не мы такую игру начали, ребята! Но играем теперь по вашим же правилам! Война пришла на вашу территорию!

Я пробиваю с ноги в живот и добиваю влетевшего в сарай парня, никак не меньше шестнадцати лет, ударами по голове, от которых тот закрывается руками. Поплыл…

Ну, до тяжких доводить не буду, поэтому носками ботинок тщательно обрабатываю голени и бёдра уже упавшего противника. Тяжких нет, а хромать до-олго будет…

– С-сука! – сдавленно шипит тот, и… н-на! Впечатываю ему подошву в морду, кровяня её и расплёскивая губы с зубами. Не мы первые, ребята, не мы первые…

Вот что вам в вашем Выхино не хватало? С какого рожна к нам припёрлись порядки наводить? Причём, скажем так, не конвенционными методами… ну и получите ответочку!

– Всё? – удивлённо спрашивает кто-то из ребят. Драка, а точнее – избиение, закончилось менее чем за минуту, что при численном преимуществе и эффекте неожиданности – совсем неудивительно!

– Угум… – киваю я, мельком оценивая поверженных противников, – двигаем дальше! Время, ребята, время!

Не бежим, бережём дыхание, но идём быстро. Крики… переглядываемся и срываемся с места.

– Наших… – начавшийся даже не крик, а всхлип, оборвали ударом в душу, а потом в толпу выхинцев, начавших было давать отпор, с тыла врезались мы. В плотной толпе мои навыки работы коленями и локтями – самое то!

– С-су… – начал было проговаривать один, подавившись на выдохе ударом колена под рёбра. Успеваю сделать ещё несколько ударов и останавливаюсь, отходя в сторону и поглядывая по сторонам.

– Уби-или… – завыла сиреной одна из мамаш, прогуливавшаяся с мелким, хватая того в охапку и куда-то убегая. Это она врёт… надеюсь!

А мы уже бегом – дальше, и несколько местных ребят, выскочивших из подъезда, торопливо заскакивают назад. За ними!

Коротка ожесточённая схватка в тесноте подъезда, и мы выскакиваем наружу, переполошив весь подъезд, под рёв разбуженных мужиков, обещающих нам анальные и прочие кары. В подъезде – избитые, охающие, окровавленные подростки, и взрослые мужики – матерящиеся, злые!

– Сука… – а это уже наш волонтёр, получивший каменюкой по башке – благо, вскользь…

– Бегом! – реву я, и мы набегаем на выхинцев, сминая их боевые порядки и вынося на пинках. В ход уже идут камни и дреколье, но мы и к этому готовы!

Соединяемся с другими отрядами, и ещё минут пять бесчинствуем, по итогу отоварив пиздюлями около сотни подростков и с десяток мужиков, решивших за каким-то чёртом влезть в чужую заварушку.

– К остановке двигаем! – ору я, и мы, уже не опасаясь запалить дыхалку, лосями несёмся в нужную сторону, а там, не разбирая, штурмуем автобусы – любые, лишь бы отсюда! Я с Длинным заскакиваю в последний, когда где-то там, вдали, слышится рёв разъярённой толпы. Успели!

Переглядываемся торжествующе, не слушая бабок, несущих извечное своё про милицию, в которую бы нас, фулюганов, нужно бы сдать! Где вы, такие правильные, когда ваши внуки устраивают беспредел, или это другое?!

Сбор – у ближайшей остановки метро. Пересчитываемся… все на месте! Вот целы – не все, это да… Физиономию у некоторых ребят такие, что ой…

Да и у меня ноют отбитые предплечья, саднит лоб, разбитый неудачно о чью-то морду лица, и набухает кроваво поцарапанное веко.

– Фигня! – озвучивает общее мнение один из волонтёров, прижимая к синяку старый, дореформенный медный пятак, но сияя отчаянной и лихой улыбкой, – Как мы их, а? Пусть знают!

По хорошему, нам бы сейчас разбежаться, не отсвечивая на всю округу физиономиями. Да хотя бы не галдеть возбуждённо, размахивая руками и повествуя громкими, срывающимся на фальцет голосами, о подвигах богатырских, но нет…

– … а я ему с носка – по бейцам – н-на! – светится от радости долговязый и тщедушный на вид Моня, – А потом – по роже, и коленом…

Моня, несмотря на прозвище и внешность, ни разу не еврей, но – бывает! Стереотипы, они такие стереотипы… и если человек черняв, горбонос, интеллигентен и играет на скрипке, то он, кончено же, еврей.

– Моня, не шепети! – весело перебивает его Лёшка, не отрывая от виска комок тающего снега, собранного с чугунных перил, – Ша! Всё было совсем не так!

Курносый, веснушчатый, скуластый, белобрысый… таких, на самом-то деле, немало среди ашкеназов. А он, вообще-то, Иосиф, а Лёха – не имя, а прозвище, образовавшееся от паразитного «Лехаим», которое тот пихает куда ни попадя, заменяя им русские матерные междометия.

– Моня! Я скажу да за твоё геройство… – за каким-то чёртом Лёха взял на вооружение одесский говор – такой, каким он его видит и понимает, но как по мне, получается скорее нелепо. Однако если хочется, то почему и не да?

– Хулиганы… – шипит, проходя мимо, полная дама с авоськой, набитой так, что ещё чуть, и треснет, – вот сейчас милицию вызову!

В ответ – хохот! Хулиганы? Мы? Впрочем, если подходить формально…

– А кульки, кажется, застряли, – озабоченно говорит кто-то из ребят, пытаясь накапавшую из носа кровь со старой куртки, не замечая, что на физиономии её много больше, и она, засохшая, придаёт ему вид вурдалака.

– Парни… парни! – повышаю голос, – Хорош! Устроили тут не то базар, не то митинг! Сейчас дождёмся, выхинские подъедут! В метро!

Мы уже начали было спускаться, когда подъехали, один за другим, несколько автобусов, из которых высыпались «кульки», общаясь между собой довольно-таки бессвязно, но очень эмоционально.

– … а хули вы…

– … а я ему н-на! Ногой в рожу! Тот поручень отпустил, а Витька водителю орёт:

«Трогай, мля! Не видишь, сейчас мясо будет?!»

В метро, по итогу, спускались все вместе, перемешавшись и очень эмоционально обсуждая произошедшее.

– Претензии?! – отгавкиваюсь от одетого в старый ватник Дьячка, одного из предводителей «Кулька», – С хера ли? Вы ж сами с усами, так какого хера мы под ваши хотелки подстраиваться должны? Огребли? Так я предупреждал! Время, время! На план наш хер положили, на разбивку по времени тоже, так какого хера недовольны теперь? Сами ведь всё, как и хотели!

В ответ всякая хрень, из которой можно вычленить разве что эмоции и отдельное, в стиле «русские своих не бросают».

– Так то русские… – негромко, но с вызовом произносит кто-то из «кульков», но тему не развивает. Среди нас, и в самом деле, довольно много евреев, не столько среди локтевцев, сколько среди примкнувших волонтёров.

Этим вдвойне достаётся – и за скрипочки с флейтами, и за профиль. А тем более сейчас, когда пусть неофициально, но – можно!

– Мля, Дьячок… – тру переносицу, – заглохни!

– Да я… – вскидывается тот.

– Пожалуйста, – поднимаю на него глаза, и тот сдувается, – Потом, если захочешь, поговорим, ладно? Вы все сейчас на эмоциях…

Нехотя кивнув, тот согласился и замолк, отвалив к своим. Заскакиваем наконец в вагоны, и я облегчённо (и незаметно) выдыхаю – пронесло!

Выхинцы, конечно, устроят погоню, но здесь и сейчас мы оторвались, а информация о массовой драке от водителей автобусов если уже не ушла в ментовку, то вот прямо сейчас они её получают. Сейчас ещё минут десять, а наверное, и поменьше, и около станций метро будут дежурить усиленные патрули, а это уже совсем другое дело! Пободаться с милицией, они, конечно, могут… но тогда будут сами себе злобные буратины!

– … нет, я всё понимаю, но… – не унимается один из «кульков» со своими претензиями. Опять – про то, что своих нельзя бросать…

… хотя какого чёрта?! Когда было согласование плана – вы сами с усами, а потом (внезапно!) мы, оказывается, костьми должны были ложиться, чтобы выгребать за вас ваше дерьмо?

– Парни, ещё раз… – обвожу их взглядом, – расходимся! Всё на сегодня, это ясно? Никаких прогулок с гордым видом по дворам, никаких посиделок где бы то ни было! Сейчас милиция жестить начнёт, это всем ясно? А тут мы, такие красивые, с фонарями и порванными куртками, да ещё всей толпой! Первые кандидаты!

– Да они и так всё выяснят, – бросает один из парней.

– Так, да не так… – парирую я, – зачем делать за них работу, да ещё и не в свою пользу? Кто там что видел и что наврёт, менты на десять поделят, особенно если мы отсвечивать не будем.

– Потом всплывёт всё равно, – задумчиво произносит Моня, с видом светского денди привалившийся к стене.

– Потом – это потом! – парирую я, – Серьёзных делов мы не натворили и на горячем не попались! Всякое, конечно, может быть, но если мы сейчас не будем на глаза попадаться, то менты нас особо искать и не будут, они такие вещи на тормозах стараются спускать.

– А… ну да, – согласился Моня, доставая папиросы, пачка которых тут же пошла по кругу, – показатели и всё такое…

– Они самые, – киваю одобрительно, не обращая внимания на загомонивших и закашлявших пацанов. Закурили, кажется, даже те, кто вообще не курит, воспринимая это, наверное, как обязательный элемент посвящения в мужчины, – Зачем им себе жизнь усложнять? Это ж дела заводить, бумаги писать, отсчитываться потом, что-то там раскрывать…

– А что раскрывать, если мы все несовершеннолетние? – удивился Длинный, – С одной стороны раскроют, а с другой – показатели из-за этого рухнут, – Ну и эта… воспитательная работа провалена!

– Вот именно! – соглашаюсь с ним, – А самое лучшее в такое ситуации для ментов – не делать ничего!

– А-а… – протянул тот, – логично! В залупу не лезть, из дома только в магазин, ментов пусть на себя выхинцы собирают! Ну и кульки, если им хочется!

– В точку! – засмеялся я, стукаясь с ним кулаком, а потом и с остальными парнями, – Ну всё, разбегаемся!

Разбежался я до ближайшей аптеки, запамятовав, есть ли дома нужное.

– Давай садись, – бесцеремонно сказала мне аптекарша, – гляну твой глаз!

Она очень ловко промокнула перекисью веко, болезненно ощупала его, вывернув в разные стороны, и постановила:

– Заживёт! Ничего страшного!

– Подрался, – констатировал бойкий дедок, коротавший в аптеке время, стоя даже не в очереди, а просто с такими же скучающими пенсионерами, обсуждающими здесь свои болячки и досаждающих персоналу аптеки. Ну и заодно – сноха-коза, сын неблагодарный…

– Не без этого, – соглашаюсь с ним, ожидая, пока провизор сделает мне какую-то чудодейственную мазь.

– Хоть за дело? – поинтересовался дед.

– Хулиганьё проучили, – не вижу смысла скрывать.

– Это дело, – закивал тот, и я уже ожидал, что он пустится в воспоминания, но нет, сдержался.

Из аптеки я вышел с повязкой на глазу и обещанием занести деньги как-нибудь потом, намереваясь (естественно!) это обещание сдержать. Адреналин уже не бушует в моей крови, и всё синяки, ссадины и ушибы чувствуются очень даже хорошо…

А ещё хлюпает в промокших ботинках, мокрая от пота спина начала подмерзать, и…

– А-апчхи!

… кажется, я слегка простыл!

* * *

От капитана пахнет табаком, «Тройным» одеколоном, по́том и валерианой, призванной, очевидно, замаскировать пошлый запах алкоголя – уловка нехитрая и старая, как мир. Полное, одутловатое лицо милиционера, со слегка обвисшими щеками и лопнувшими склерами в глазах, наглядно демонстрирует, почему у сотрудников Внутренних Органов ранняя пенсия.

В кабинет заходят и выходят коллеги, какие-то срочные посетители, и, несмотря на сырой сквозняк, тянущий из открытой форточки, табачный дым не успевает выветриваться. Пахнет табаком, пылью, мышами и почему-то – кислой, а вернее, прокисшей капустой.

– … а Зоя говорила… – продолжают беседу вошедшие в кабинет упитанные женщины, – Василичь! Принимай документацию!

– … да ты шо? – восклицает одна из них с таким яростным интересом, что я, пусть ненадолго, жалею, что не знаю, что же там говорила Зоя?!

– Посиди пока, – ещё раз велит мне капитан, погружаясь в документы.

Агакаю без нужды, потому что… а что, собственно, мне остаётся делать? Я знаю, что отчасти эта текучка – нормальное состояние дел, а отчасти – на меня пытаются давить милицейской атмосферой, но последнее получается плохо.

– Ну и что же мне с тобой делать? – будто продолжая беседу, спрашивает капитан, сцепляя руки в замок и опуская на них подбородок, расплывшийся по пальцам. Пожимаю плечами, старательно не глядя ему в глаза, и следующие несколько минут слушаю, как он нудно и устало перечисляет, какие статьи Уголовного кодекса мы нарушили, и что нам за это может быть.

Врёт… и я знаю, что он врёт, и он, кажется, тоже знает, что я знаю… но врёт!

Не знаю, почему… но вернее всего, это низкоуровневый юнит, неспособный на сложные действия, или быть может – способный, но не желающий напрягаться. Таких большинство – хоть в милиции, хоть где.