Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Джон Голд

Соавторы: Василий Панфилов,Роман Романович,Антон Аркатов,Талия Осова,Владимир Босин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 350 страниц)

… и мои, мать их коллеги, среди которых наверняка есть та самая сука!

«Хорошо, что не нужно изображать спокойствие», – мелькает мысль, пока я здороваюсь с мужиками, спешной скороговоркой вываливая на них всё, что я думаю о гостях, рубашечках, и необходимости изображать пай-мальчика, развлекая скучающих тёток, до которых лично мне нет никакого дела!

– … за целый день – вот так вот! – бью себя ребром ладони по горлу, и тут же, без перехода:

– Дай папироску, дядь Паш!

– Да мне-то не жалко, племянничек! – весело хмыкает толстопузый водила, доставая из кармана чуть смятую пачку, – но родители не заругают?

– А-а, чёрт… – суетливо оглядываюсь на окно комнаты, выходящей как раз на задворки магазина, но тут же нахожу выход, – за машину спрячусь!

Получив папиросу и коробок спичек, трясущимися руками ломаю несколько штук, прежде чем удалось прикурить. Затянувшись неглубоко, пережидаю лёгкое головокружение, знакомое каждому, кто давно не курил, и, уже не столь нервно, рассказываю о, мать их, гостях!

– Конвейер… – сплёвываю на асфальт тягучую слюну, – одних выпроводили, другие уже в дверях.

– Эт у тебя праздник колхозной лошади был сегодня! – хохотнул добродушный пожилой грузчик Василич, поглаживая лысину, – Голова в цветах, а жопа в мыле!

– Ну да… похоже, – соглашаюсь с ним и делаю затяжку, привалившись спиной к фургону.

– А с чего эт? – интересуется водила, – День рождения у родительницы?

– Да нет… – отмахиваюсь с досадой, – другое! Комнатушка у нас маленькая, а мебели хорошей днём с огнём не найдёшь, да и куда её ставить?!

Разговор на некоторое время сместился в сторону мебельной промышленности, уничтоженных Хрущёвым артелей и почему-то – денежной реформе, чтоб её авторам, сукам, до самой смерти икалось!

– Так что с мебелью-то? – вернулись к теме мужики, наругавшись всласть.

– А… да придумали с отцом, как из говна и палок эрзац нормальной мебели сделать, вот и понабежали курицы! Повод!

– Бабы, – понимающе поддакнул один из товароведов, принимающий товар, – известное дело!

– А что там… – начал было угостивший меня папироской водитель, и сердце у меня забухало…

Это одно из уязвимых мест нашего плана, и не дай бог, они сейчас напросятся в квартиру! В теории, нашествие стада грузчиков, водителей и продавцов – в плюс, поскольку может надёжно похерить вопросы с долларами…

… но это в теории!

Но если пустить всё это стадо… то как потом не пустить продавщиц из ГУМа? А им же интересно… и главное, рядом ведь! В обеденный перерыв сбегать можно, и не откажешь! Не принято здесь такое.

А запусти их… и всё по новой! Даже если не будут больше ничего подбрасывать (что не факт!), это ж несколько недель паломничества, и не знаю, как столь длительный стресс способны перенести родители, но лично у меня, кажется, будет новый припадок!

– Сейчас бы коньячку грамм пятьдесят, – произношу мечтательно, будто не услышав вопроса, – нервы подлечить…

Послышались хохотки и рассуждения о том, чем лучше лечить нервы.

– … в морду кому-нибудь сунуть на танцах, вот и все нервы проходят! – хохочет один из мужиков, – Сперва ты, потом тебе…

– А потом просыпаешься в милиции, – язвительно добавил другой, – и пятнадцать суток метёшь улицы!

– А давай сразу, малой! – захохотал Василич, – В морду сувать, эт не дело, а за работой у нас дело не станет! Хорошо нервы лечит! Так, мужики?

– А-га-га! – неожиданно басовито захохотал тщедушный, можно даже сказать, плюгавый мужичок из слесарей, обслуживающих ГУМ, – Метлу не обещаю, а работы у нас валом, и могу даже… га-га-га… не наливать! По малолетству!

– А и в самом деле, Мишаня! – подмигнул мне продавец, – Давай, а? Там на складу прибрать надо, а? И нам хорошо, и тебе, а то в самом деле, пойдёшь сперва морды искать, а потом – родители тебя в милиции!

Сделав вид, что думаю, кусаю губы, и наконец, решительно киваю, тут же срываясь с места.

– Сейчас! – кричу уже от подъезда, – Переоденусь и прибегу!

Заскочив домой, закрываю за собой дверь и медленно сползаю.

– Ну? – не выдерживает мама.

– Угу… – нахожу в себе силы ответить, и, быстро переодевшись, на подгибающихся ногах беру спецовку, перехлёстывая её через плечо так, чтобы выглядело как можно естественнее.

– Давай… – едва заметно шепчет мама, подталкивая меня к двери, и я иду, и кажется почему-то, что на плече у меня не куртка, а тикающая бомба, отсчитывающая немногие оставшиеся минуты.

Вот сейчас, сейчас… но никто не спешит меня арестовывать и останавливать. Не подъезжают к переулку милицейские машины, включив сирены и проблесковые маячки. Шаг, ещё шаг… и пройдя на дебаркадер, сбрасываю куртку в коридоре, едва пройдя несколько метров.

Сердце ломает рёбра в груди, но никто не спешит подходить ко мне или окликать, требуя убрать куртку со стоящих штабелем винных ящиков. Она свисает низко, криво, касаясь рукавом грязного пола, и мимо, как ты ни крути, не пройдёшь!

Один из грузчиков, скользнув мимо, зашарил в ящиках.

– Наш про́цент, – подмигнув мне, сообщил мужичок, достав бутылку с треснувшим горлышком, – видал? Законно всё!

Хмыканьем подтверждаю законность притязаний, не задавая глупых вопросов про распитие спиртных напитков на рабочем месте. Ну в самом деле, как это, быть при вине, и не пить?! Смешно же, правда?!

– Да, – вспомнил мужик, оторвавшись от горла, – там тебя Василич спрашивал.

– Ага! – сорвавшись с места, бегу в указанном направлении, оставив куртку, краем глаза замечая, как к вину подтянулся очередной страждущий.

В работу я впрягся, как никогда, пытаясь взятым темпом заглушить страх.

– Эка шустрый парень! – хвалил меня толстая тётка, работающая по соседству, перебирающая что-то на полках. Она, в отличие от меня, не торопится, больше чеша язык с товарками и всеми, кто только проходит мимо.

– Хорошего помощника ты взял, Саня! – сообщает она спустившемуся в подвал дяде Саше, – Работяга!

– Мишка! Какого хера! – не слушая её, возмущается старшо́й, заводясь так, что багровеет лицо, – С утра был уже, так какого хера на ночь глядя припёрся? А завтра как? Варёный ходить будешь? Ты это мне прекращай!

– Да гости, дядь Саш! – останавливаюсь я, и снова, уже отработано по горлу, – Вот так вот! Зае…

Кошусь на тёток и не договариваю, хотя они, в общем-то, не будут шокированы русским обсценным от подростка.

– Забодали, – уже спокойней говорю я, – С полудня одна за другой… и всё-то им интересно, всё-то им пощупать надо, с места на место переложить!

– Переложить, блять?! – вспыхнул он, сжав кулаки и делая шаг вперёд с таким напором, что попятился невольно. С яростью посмотрев на меня, он замолчал, тяжело дыша.

– Гости у них, блять… – клокочущее сказал и тут же заорал:

– Почему без спецодежды!? Я сколько раз говорил: пришёл на работу, одень спецовку! Здесь, блять, ГУМ, и если комиссия…

– Саня, да ты…. – начала было тётка, ошарашенная таким напором не меньше моего.

– Где, блять, спецовка?! – не слушает её бригадир.

– Я… это, на дебаркадере, кажется… – пячусь от него, – сейчас принесу!

Опалив меня взглядом, в котором читались вечные муки, он пошёл, почти побежал, к выходу, а я поспешил за ним.

– Ну, где?! – дойдя до дебаркадера, спросил он, резко повернувшись ко мне.

– Здесь… должна быть, – мямлю я, отступая на несколько шагов, – оставлял…

Я уже всё понял, но никак не могу поверить, что этот весёлый и жёсткий мужик, такой классный и справедливый, и есть та самая сука…

– Где!?

– А… вон, – нахожу наконец спецовку, – мужики, наверное, переложили!

Схватив её, он смотрит на меня бешеным взглядом, замерев, а потом начинает орать что-то про малолетних пиздюков, которые не ценят…

– … и по карманам ещё надо проверить! – с этими словами он и в самом деле начинает шарить по моим карманам, и, не найдя искомого, приходит в бешенство, швыряя куртку мне в лицо.

– Вон!

Глава 12
Любовь, комсомол… Гехалуц?!

Водитель ловко подкатил к самому подъезду и остановился, не глуша тихо работающий двигатель. Сразу, не дожидаясь команды, откидываю борт, придержав его, чтоб не лязгал, и начинаю подавать вещи отцу, уже стоящему на асфальте. Две минуты, и все наши пожитки неопрятной кучей громоздятся у подъезда, а отец, поблагодарив водителя, отпустил его.

– Ой, вы же Савеловы, да? – близоруко щурясь, поинтересовалась у нас полная немолодая женщина с болезненно толстыми, распухшими ногами, вышедшая из подъезда, и на ходу запахивающая на необъятной груди несколько выцветший халат китайского шёлка.

– Да, Антонина Львовна, – закивала мама, улыбаясь очень сладко, – переехали наконец!

– Ой, как хорошо-то! – заулыбалась в ответ женщина, – Ну давайте, что ли, я вещи посторожу! Помочь, уж извините, ничем пока больше не могу, не с моими ногами.

– Спасибо! – отозвалась мама, прижав руки к груди и немножко, на мой взгляд, переигрывая в сценке «Первое впечатление, произведённое на соседей», – Это очень кстати!

– Миша, познакомься! – представила она меня, – Это Антонина Львовна, наша соседка!

Раскланиваясь, сообщаю, что мне очень, ну просто невообразимо приятно…

– Антонина Львовна сейчас на пенсии, а раньше в музыкальном училище преподавала, – закончила представление мама, поглядев на меня не без толики гордости.

– Ого… – и это ого разом относится и к Антонине Львовне, и к маме, которая в этих безумных схемах размена смогла учесть не только квадратные метры и расстояние до школы, но и профессию, и кажется – национальность наших новых соседей.

Последнее – не то чтобы сплошной цимес, но именно сейчас, когда политика страны носит несколько антисемитский характер, в том числе и внутри самого государства, евреи, ощутив дух гонений, отреагировали привычным, выстраданным способом, сплотившись.

Это, в общем-то, достаточно интересный момент, поскольку, как по моим наблюдениям, так и по рассказам хоть родителей, хоть Горовицев, большая часть моих соплеменников, к этому моменту евреями оставалась скорее по паспорту, растворяясь в коллективной общности советского народа. Не без национальных особенностей, разумеется, но и не цепляясь за давно, казалось бы, устаревшие национальные традиции, становясь просто гражданами СССР.

Но волна антисемитизма, запущенная властями страны второй раз за два десятилетия, вынудила евреев вспомнить, что они, собственно, евреи…

… хотят они этого, или нет!

– Савеловы? – сухонькая старушка, с прищуром поглядев на нас в пенсне, и получив подтверждение, посторонилась, пропуская нас в квартиру. Высохшая, маленькая, она держится так уверенно, властно и с таким достоинством, что можно нисколько не сомневаться, что дама успела до Революции закончить как минимум гимназию, а вернее всего, и Бестужевские курсы. Да и биография у неё, полагаю, такая, по которой можно написать пару-тройку романов из тех, что увлекательно читать, но примерять на себя судьбы героев можно только с внутренней дрожью и мыслями «не дай Бог!»

В квартире всего три комнаты, в одной из которых в одиночестве проживает дама из «бывших», а в другой – Антонина Львовна с супругом, мизантропического вида толстым стариком, преисполненным отвращением ко всему миру разом, но впрочем, вполне вежливым, хотя и сквозь зубы. Ну а третью, соответственно, заняли мы!

Комната больше нашей прежней на одиннадцать метров, потолки заметно ниже, и, хотя ремонт безусловно требуется, запущенности, в том числе санитарной, не ощущается. На старых, выцветших обоях, не видно следов от клопов, а таракана я видел пока одного-единственного, и такого, знаете ли… робкого.

Обмен наш, по большому счёту, «шило на мыло», а быть может, и не в нашу пользу – так, по крайней мере, считает мама.

С одной стороны – метраж и приличные, интеллигентные соседи, притом всего трое. Это ценится, и при разменах, насколько я успел понять, учитываются не только метры, но и соседи, притом проживающие не только в соседних комнатах, но и даже в квартирах.

А с другой – коммунальный АдЪ из семи комнат, двадцати с гаком проживающих людей и принципиальное отсутствие горячей воды…

… но ведь и ГУМ, вот он! Вот!

В эпоху дефицита и необходимости доставать всё и вся, это – козырь, притом из старших. Жить рядом с ГУМом, и не обзавестись знакомствами, это ж кем надо быть?!

Если бы не эта чёртова ситуация, то через годик, а скорее и меньше, мы смогли бы, не торопясь, разменять нашу комнату с большей выгодой, сохранив, в той или иной степени, наработанные за это время связи с торговой мафией.

А ведь есть ещё и сакральный, решительно мне непонятный, но учитываемый в раскладах момент, согласно которому дом в Ветошном переулке – самый близкий к Кремлю жилой дом! Что это даёт, и даёт ли вообще, я не понял, но очевидно, что-то в этом есть… по крайней мере, для части граждан.

Жилой фонд в СССР в страшном дефиците, если это мало-мальски приличный город, а не занюханный добывающий северный посёлок, состоящий исключительно из бараков, построенных ещё до войны. А уж в Москве, в самом центре Столицы, без внимания не останётся даже чердак, если есть возможность прописаться в нём.

Но это, как правило, длинные и сложные схемы с перекрёстными обменами, доплатами и осторожными проверками всего и вся. Народ интригует, пишёт письма Куда Следует, выбивает положенное, фиктивно вступает в браки и всячески дискредитирует светлый образ Советского Человека несоветским поведением.

Нам же пришлось выбирать из того, что есть здесь и сейчас, и я считаю, что это вполне достойный вариант, а с учётом срочности и подавно. Благо, мама начала подыскивать варианты для обмена едва ли не в первый день, как мы въехали в эту «Воронью слободку».

Мне, по крайней мере пока, здесь нравится намного больше, чем в прежней квартире, ну а сакральные возможности близости ГУМа и добычи всяких дефицитов, вроде мохера и колбасы я не могу понять и принять в должной мере в силу то ли возраста и пола, то ли (что вернее), в силу иного взгляда на жизнь.

– Всё, дальше без меня! – отец торопливо клюнул в щёку супругу, подмигнул мне, и, чуть помедлив, добавил:

– Приду, наверное, поздно. Ну всё!

Он ссыпался по лестнице, спеша вернуться на работу. По тому, как напряглась мама, как чуть заторможено кивнула ему, отпуская, я понял, что дело, наверное, не в работе и не в посиделках в пивной – после.

Собственно, не ново. Отец сейчас пытается выяснить – что же, собственно, это было такое?! С учётом его биографии, шансы у него есть, а если не получиться ничего узнать, это ведь тоже – информация…

Понятно, что очень вряд ли получится узнать какие-то подробности, но даже по косвенным данным, задавая вполне простые вопросы мужикам в пивной, можно понять как минимум, кто именно курирует дядю Сашу. А они, в ГУМе, все под кем-то! Без исключений.

Нельзя даже уверенно сказать, что главенствует именно КГБ, потому что оставить ГУМ без внимания милиция просто не может! По определению.

А партийные и околопартийные товарищи из всевозможных Комиссий и Комитетов, названия которых ничего не скажут рядовому гражданину, но обладающие притом вполне серьёзными полномочиями и возможностями? Имя им – Легион!

Но даже внутри одного, казалось бы, ведомства, имеются свои отделы, разногласия и противоборствующие команды, которые ведут игры, малопонятные посторонним. Вербовки, шантаж, подставы… и по итогам кто-то из людей в погонах получает повышение или выговор, а кто-то, из числа гражданских, сломанную жизнь.

Всё это – в государственных интересах, разумеется! А точнее – в интересах лиц, считающих, что они представляют интересы государства, что они и есть – Государство.

… но я старательно делаю вид, что ничего не понимаю. Родители у меня и без того на нервах, и если они считают нужным «не впутывать» меня в эти игры (что, по моему мнению, поздно), если им так проще – пусть. По крайней мере – пока.

– Приличные люди жили, – переводя тему, несколько нервно констатировала мама, обозревая доставшуюся нам комнату, и я не смог не согласиться с ней. Переезжая, оставить после себя не натоптанные полы и залежи тараканов, годами мумифицировавшихся за комодом, а чистую комнату, это дорогого стоит!

– Всё-таки надо полы вымыть, – пробормотала мама, и я, хмыкнув, не стал спорить. Я бы, собственно, поступил точно так же…

Это и первое впечатление на соседей произвести, и, наверное, некий сакральный момент. Замыть следы соседей, обозначить себя хозяином жилища, и ну и так… Когда ползаешь с тряпкой, сразу видно, где нужно подкрасить, где подбить, а где – заменить половицу…

… ну и с учётом ситуации – просто успокоиться.

Сделав уборку и расставив все вещи, мама принялась наводить уют и хлопотать по хозяйству. Все эти женские мелочи, которые большинству мужчин не просто не понятны, но и, пожалуй, просто не придут в голову, но именно эти мелочи и делают жизнь уютней.

Мама этим женским искусством владеет в совершенстве. В посёлке я не вполне это осознавал, и лишь заходя к соседям и друзьям удивлялся – как же так, обстановка, в общем, мало чем отличается от нашей, но как-то всё неинтересно, серо, и иногда – помойно.

В условиях вечного дефицита, серой поселковой действительности, бараков и понимания, что ты здесь ненадолго, что ты временщик, перекати поле, приехавший на год-два, чтобы потом уехать куда-нибудь ещё, сознание деформируется.

У всех немного по-разному, но есть и общее, прежде всего – острый синдром отложенной жизни[91]91
  Синдром отложенной жизни (СОЖ) – группа жизненных сценариев, заключающихся в том, что живущий в таком сценарии человек искренне и часто неосознанно считает, что пока он не живет настоящей жизнью, а лишь готовится к ней. Сегодняшняя жизнь воспринимается как не вполне значимая, как черновик перед чем-то большим.


[Закрыть], что можно диагностировать у абсолютного большинства[92]92
  СОЖ (ИМХО) неотъемлемая часть советской идеологии, согласно которой (наступление коммунизма) всё лучшее впереди, и нужно ещё немного потерпеть, не обращая внимания на мелкие жизненные трудности.


[Закрыть]. Это там, на «материке», он будет жить нормально и интересно, а здесь – ватник, кирзовые сапоги и залежи грязи под кроватью, потому как даже она, кровать, всё равно не твоя, а потому не всё ли равно?!

Пошатавшись по квартире вслед за мамой и заскучав, я засобирался на улицу.

– Купить чего надо? – интересуюсь, положив в карман авоську.

– Сама! – отмахнулась мама, – Мне по магазинам самой пробежаться надо, с продавцами поговорить, посмотреть.

– Ла-адно… – протянул я, уже собираясь выходить, но тут из комнаты Брониславы Георгиевны вышла, мявкнув, шикарная трёхцветная кошка, и я, растаяв, тут же присел на корточки, начав подманивать её.

– Киса-а… кс-кс-кс… иди сюда… а кто это у нас такая хорошая? – наглаживаю её, – Красавица, да? Красавица…

– Панна, – любезно сообщила мне Бронислава Георгиевна, вышедшая из комнаты и наблюдающая за мной, держа чуть на отлёте тлеющую папиросу, вставленную в длинный мундштук, – её Панна зовут.

– Панна, да? – осторожно наглаживаю кошку, бодающую меня головой, – Прекрасная панёнка, да? Красавица…

Кошка, боднув меня напоследок головой, величаво удалилась в сторону кухни, ну а я, улыбнувшись её владелице, вышел-таки на улицу, не зная, чем себя занять. Гулять одному как-то не особо… да и вообще, настроения нет.

Да и откуда бы ему, настроению, взяться? Так, выдохнули… ничего ещё не закончилось, и ничего, собственно, непонятно. Можно сделать какие-то предварительные выводы, но всё это пока зыбко и неверно.

– Миша?! – издали обрадовалась мне Таня, возвращающаяся, наверное, из школы, – Вы сюда переехали? Здорово! Соседями будем! В этом доме, да? А мы в соседнем! Во-он в том подъезде!

От неё полыхает такой искренней радостью и приязнью, что я невольно заулыбался, и хмурое настроение моё начало расползаться, как паутина под веником.

– Да вот… – пожимаю плечами, невольно смущаясь чему-то и не в силах подобрать слова, – на втором этаже, справа. Соседи, кажется, хорошие – Антонина Львовна с мужем и Бронислава Георгиевна с кошкой.

Таня, услышав такое, засмеялась, весело и искренне – так, что я не могу не засмеяться в ответ.

– А давай я тебе всё покажу? – предложила она, – Портфель дома оставлю, и погуляем! Давай?

– Давай! – с радостью согласился я, тут же, впрочем, спохватившись, – Только может, пообедаешь сперва? Я подожду!

– Ну… – она окинула меня оценивающим весёлым взглядом, – жди!

… и как-то так получилось, что в это слово мы, кажется, вложили чуть больше, чем подразумевалось.

– П-фу… – отец, разуваясь в прихожей, отдувается пивными парами, – и не хотел, да вот…

Пошатнувшись, он ухватился за дверной косяк так, что ещё чуть, и вырвал бы его с мясом.

– Новый коллектив, – пояснил он любопытствующей Антонине Львовне, вышедшей из своей комнаты, – проверка… п-фу…

– Постоянно в новом коллективе так, – вздохнув, пояснила мама зрителям, – Непременно им нужно знать, сколько новичок может выпить, да как он при этом держится. А если начальство, так и вообще!

– Угум… – отец, расшнуровав ботинки, снял их и выпрямился, став очень-очень прямым и слегка деревянным, – Потом – да… потом хочешь – пей, не хочешь – не пей… А я не хочу! Не совсем трезвенник, но и не этот…

– Я мыться, – сообщил он всем присутствующим после короткой, но очень внушительной паузы, заполненной покачиванием, – и зубы чистить! А то воняет от меня, наверное…

Взяв чистую одежду, он ушёл в ванную, где долго и шумно плескался, отфыркивался и отхаркивался, а потом, судя по звукам возни, протирал пролившуюся на пол воду.

– Сделай, пожалуйста, чаю, – негромко попросил отец супругу, выйдя из ванной очень чистым, очень свежим, и кажется даже, несколько протрезвевшим, – крепкого! Надо, хм… по свежим впечатлениям пройтись, пока помню.

Мама умчалась на кухню, а отец, повернувшись ко мне, виновато развёл руками.

– Вот как-то так!

Он не то чтобы ярый трезвенник, но именно напиваться, терять контроль над собой или быть в шаге от этого состояния, терпеть не может! Подробностей не знаю, но в прошлом именно на этом он пару раз крепко влетал, и в общем, я его вполне понимаю – сам такой же…

Вернувшаяся с кухни мама поставила большой, дореволюционный ещё медный чайник на подстеленную на подоконник газету, и принялась колдовать с заваркой и травами. Хоть сколько-нибудь приличного чая в Союзе раздобыть непросто, поэтому почти все добавляют туда травы, и мы не исключение, так что вскоре по комнате поползли восхитительные ароматы, и я, поколебавшись и глянув на часы, стрелки которых подбираются к одиннадцати вечера, решил, что от одной чашки большого вреда не будет!

Отец, собравшись, то и дело кусает губу или потирает костяшки кулака. Рассказывает он очень ёмко, лаконично, самую суть. Несколько раз мама, перебивая его, уточняет что-то конкретное, и снова продолжается рассказ.

Если вкратце, то отец провёл расследование по горячим следам. Он, разумеется, не ползал с лупой и не ходил в плаще с таинственным видом, задавая вопросы и играя в частного детектива.

Но если взрослый мужик с очень непростой биографией, умеющий работать в коллективе и с коллективом, приходит в этот самый коллектив и задаёт вопросы «… а какого, собственно, хера», при этом ни сном, ни духом не показывая, что он хоть что-нибудь знает о долларах, и интересующийся лишь тем, почему его сына погнали с работы, с ним будут разговаривать.

Отпуская междометия и предположения, что «Сашка сорвался на ма́лом и тот обиделся», чего-то конкретного сказано было мало. Но! Направления, в которых можно и нужно копать, мужики озвучили очень чётко, не всегда даже понимая, что делятся ценной информацией. А потом информацию добавили тётки, злоязыкие и видящие мир несколько иначе, с другой плоскости.

– … его милиция курирует, – морщась от подступившего к горлу спазма, сообщает отец, – Собственно, они там все под кем-то… и чаще всего, не под одним.

Бурная (и не вполне здоровая) подростковая фантазия подкинула мне сценку, в которой покряхтывающего дядю Сашу имеют с двух сторон люди в погонах. Благо, сценку эту я увидел как карандашный набросок, злую карикатуру.

– … пришлось в пивную, с людьми разговаривать, – продолжает отец, и я машинально киваю, прекрасно понимая суть. Завсегдатаи пивных, это, можно сказать, законная добыча участковых, и вербуются они, что называется, «на раз», потому как грешков за каждым много, а психика и характер у алкоголиков не то чтобы железные.

Но информация, пусть даже значительно более тонким ручейком, течёт и от участковых к осведомителям. Картину в целом алкоголики редко видят, да и вряд ли бы они поняли, если бы даже видели. Но если умеешь слушать и задавать вопросы, и понимаешь при этом, в какую стороны эти самые вопросы задавать, можно выяснить много интересного.

– … вряд ли сам, – делает выводы отец, – хотя мог! Этот, Сашка… живчик такой, и не всегда, когда надо. Но всё-таки… п-фу… вряд ли!

Снова машинально киваю, это я уже спел уяснить. Бывший мой бригадир из тех мужиков, что, будучи вполне неглупыми, думать притом не умеют. Не «Семь раз отмерь, один раз отрежь», а ровно наоборот.

Приняв какое-то решение даже в условиях недостатка информации и времени, они потом не пытаются заново проанализировать ситуацию, а слепо следуют ему, раз за разом танцуя на граблях. Вот посмотришь на такого, поговоришь – так неглупый вроде бы мужик! Нередко – начитанный, эрудированный, рассуждает интересно.

А потом оп-па… и понимаешь, что «Умный, но дурак», родилось не на пустом месте. Собственно, вот он… дурак, хотя и, казалось бы, умный!

А за дядей «Сукой» Сашей мелькало несколько раз такое – самоуверенность где не надо, не по чину, отсылка на заведомо сомнительные данные, как на нечто безусловное, и прочее в том же духе.

– Но скорее всего, – продолжает отец, подлив себе ещё чаю, – его куратор проводил операцию против нас, а Сашка, от большого ума и самоуверенности, «подправить» решил. Вербовка там, или что иное…

Он снова закусил губу, задумавшись. И я тоже… мы, как ни крути, достаточно уязвимы для разного рода махинаций, будь-то махинации людей в погонах или совсем даже наоборот. Биографии, национальность… очень удобно, как ни крути. Болевых точек много, включая мой диагноз, который при мало-мальски приличной проверке вскроется, а это ведь, при нынешних советских реалиях, прямая дорога к постановке на учёт…

– Если бы не доллары, – сказал отец и замолк надолго.

– Ну точно! – воскликнул он после длительного молчания, – Запах! Не тот запах, совсем не тот…

– Фальшивые? – спросила мама, уже зная ответ.

– Ну… – отец склонил голову набок, обдумывая, – один-два наверняка настоящих, чтоб если что – статья с гарантией легла. А так… да, тогда всё прорисовывается!

– Частная инициатива? – спрашиваю, уже зная ответ и ставя в уме галочку о необычных знания отца. Доллары в условиях СССР, это тяжёлая статья, а он на запах? Оч-чень интересно… и не факт, что я это когда-нибудь узнаю.

– Похоже на то, – кивнул отец, – Опера часто такие схемы крутят, а если мент центровой, то у него и доллары фальшивые могут найтись, и что угодно ещё. Москва!

– Да уж… – поёжилась мама, – страшненькая ситуация!

– А когда иначе-то было? – спросил отец, – Хоть Филиппа Петровича[93]93
  Филипп Петрович – участковый из посёлка, где «появился» ГГ.


[Закрыть] взять, хоть…

Он замолк, не договаривая, да и что тут говорить? Всё и так ясно… Для вербовки наша семья – идеальный вариант! А зачем-то конкретным или «про запас», не суть важно.

– Да, похоже, частная! – решил отец, – Сашка, говорят, ходит злой и такой весь… прижуханный, аж серый. Если бы операция велась официально, то… хм, доллары, пусть даже и фальшивые? Да ещё и вмешательство в операцию? Сидел бы уже, без вариантов!

Положим, я варианты вижу… но не суть, да и отец, вернее всего, прав. Он, в конце концов, эту ситуацию понимает много лучше меня.

Немного поговорив о том, что же, нам собственно, делать, к какому-то определённому выводу так и не пришли. А что тут, собственно, сделаешь?

Ворочаясь без сна, хотя время уже сильно заполночь, всё думаю, думаю… Но в голове слишком много мыслей, и при этом слишком мало данных.

… а ещё, черт подери, досадно! Я тут накрутил себя об играх спецслужб и прочем, а тут – сука подментованная свои дела крутит!

Грузчик, м-мать… грузчик и курирующий его мент, который, вернее всего, использовал бы меня и нас для своих мелких маклей, обтяпывая делишки в ГУМе и обслуживая свою машину вне очереди на отцовской автобазе! Это как… унизительно, что ли… и мелко.

Хотя говоря по правде, оно ведь и к лучшему, потому что если бы за нас взялись всерьёз, соскочить мы бы не смогли. Но… логика, это одно, а самолюбие – совсем другое. Понимать, что нам, по факту, просто повезло, что дядя «Сука» Саша оказался из тех, что один раз меряют, и семь раз режут, это одно… но вот принять, как данность, тот факт, что нам просто повезло, и что в другой раз может не повезти… неприятно.

Вставая ночью в туалет, я, по образовавшейся уже привычке начал было нащупывать ногами лесенку вниз. Не обнаружив её, аж вспотел от волнения и окончательно проснулся. Поняв наконец, что мы переехали, и я снова ночую просто на расстеленном на полу матрасе, а наша мебель осталась там, став доплатой за квадратные метры и срочность, успокоился, и, сделав все дела, снова лёг.

Снилась мне наша квартира и батоно Тамази, студент из Тбилиси, выглядящий, как это часто бывает у южан, значительно старше своих лет. Сон, на удивление яркий, многосерийный и детективный, оборвался в самый неподходящий момент, и я так и не узнал, где же в моём сне батоно Тамази сделал тайник для денег, и нашёл ли представитель одного из грузинских криминальных кланов контакты с представителями ГУМа.

Проснувшись, долгое время лежал, не в силах разобрать, где сон, а где явь, продолжая выстраивать логические цепочки из сна, где фигурировали грузины, Товарищ Майор тётя Тоня и комиссар Катани по линии Интерпола. Но всё это, хотя и безусловно ярко, но ещё и нервно, напряжённо и очень тревожно.

Настроение с самого утра – сильно так себе… не задалось. Всё разом как-то – и сон этот дурацкий, и мебель, в которую я вложил без малого душу, и неприятный, фальшиво-дружелюбный батоно Тамази, который спит сейчас или на моей кровати, или на родительском раскладном диване.

Глянув на часы и поняв, что всё равно скоро вставать, и досыпать эти сорок минут, когда сна уже ни в одном глаза, смысла нет.

– Рано ещё, – шепчу заворочавшейся матери, – спи!

Пробурчав что-то, она затихла, и через несколько секунд я услышал мерное посапывание.

Рассудив, что нет никакого смысла валяться, раз уж не спится, я посетил ванную комнату, и не только почистил зубы, но и ополоснулся с утра. Возможность помыться без проблем, горячая вода и качественный ремонт несколько исправили моё настроение.

А уже на кухне – просторной, отменно чистой, без каких-либо тараканов и замков где бы то ни было, зато с обилием посуды, которой можно пользоваться вот так запросто, по-соседски, я окончательно пришёл в себя, успокоился и занялся готовкой.

Прежняя квартира, ГУМ и батоно Тамази остались там, и мне нет никакого дела до возраста студента из Тбилиси, и действительно ли он приехал учиться, или это обычное прикрытие для того, чтобы не упекли за тунеядство, мне нет никакого дела! Пусть уважаемый кем-то Тамази учится хоть до сорока лет, переходя из одного института в другой и ничего не оканчивая, если ему так удобней! Кто я такой, чтобы критиковать человека, решившего взломать серую советскую действительность?!