Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Джон Голд

– А ещё?

– А больше я ничего и не знаю. Может быть, он вырыл землянку и там сидит, кто его разберёт?

– То-то и оно! – Славя остановилась и победоносно ухмыльнулась.

– Что?

– То, что ты не знаешь. Как ты уже, наверное, понял, вокруг лагеря есть и другие, неизвестные тебе, локации. Например, то здание рядом с упавшей антенной. Ты о них не знаешь, но знает твой братан.

– Ну, допустим. – Я всё равно пока не понимал, к чему она ведёт. – Тогда и ты должна о них знать?

– О некоторых знаю. О некоторых – наверняка нет. Некоторые крайне труднодоступны, и там он вряд ли станет прятаться, раз ему необходимо регулярно появляться в лагере.

– Ну, и? Что ты всем этим хочешь сказать?

– А вот тут начинается самое интересное! Существует один реликт – я раньше о нём не слышала, – который позволяет на некоторое время слиться с памятью всех твоих копий из других циклов. – Восторженное выражение на лице Слави больше подошло бы прилежной пятикласснице, которая показывает родителям дневник, ломящийся от пятёрок.

– А у меня голова не лопнет? – На первый взгляд затея казалась опасной.

– Я точно не знаю, как он работает, но вроде бы ты сможешь ориентироваться в этой… – Она долго подбирала слово. – Матрице, во! Ты как-то сможешь ориентироваться в этой матрице. Смотрела как-то я этот фильм на одном телефоне. Качество, конечно, так себе, но интересно.

Странно, что Славя не видела «Матрицу» раньше. В конце концов, её сняли ещё в конце девяностых годов.

– А побочные эффекты? – с сомнением спросил я.

– Мне сказали, что они минимальны. – Улыбка вдруг исчезла с её лица.

– Знаешь, звучит как-то не очень обнадёживающе. Мало того, что ты предлагаешь мне окунуться в какое-то то ли четырёхмерное, то ли вообще пятимерное пространство, так ещё и залезть в голову к тому пионеру.

– Но ведь, строго говоря, это твоя собственная голова.

– Ага, ну да, конечно, – съязвил я.

Мы вышли на площадь, я сел на лавочку и задумался. Идея, конечно, отличная в теоретическом плане. Однако, когда тебе предлагают поучаствовать в этом в качестве подопытного объекта, волей-неволей начнёшь смотреть на неё с другой стороны. Меня не столько пугало само многомерное пространство – до определённой степени я был уверен, что реликт как-то работает и не выжигает в процессе мозг человека. Однако перспектива напрямую заглянуть в разум своего безумного двойника пугала. Пугало именно то, что я могу там увидеть. Если мы действительно один и тот же человек, то, возможно, у него просто проявились какие-то черты, которые в моём подсознании пока ещё спят.

– И что это за реликт? – Однако сначала следовало узнать подробности.

– Старая советская лыжная шапка с надписью «СПОРТ».

– Ну да, логично, раньше каждый второй дед зимой в такой ходил. Иногда на них посмотришь – они реально как будто на связи с космосом. Спасибо хоть, что электроды напрямую в мозг не надо подключать! И где её искать?

– Да тут совсем недалеко – в медпункте. – Я даже не стал спрашивать, что зимняя шапка делает в медпункте.

– Как удачно, там как раз никого нет.

– Ну вот! – улыбнулась Славя и жестом пригласила меня следовать за собой.

* * *

В каком-то смысле сейчас я шёл по сценарию, ведь, если следовать его букве, в этот момент я должен замещать медсестру и читать дурацкий советский журнал мод.

Славя отперла дверь своим ключом, и мы вошли внутрь. Шапка нашлась в углу под кроватью. Девочка достала её, отряхнула от пыли и протянула мне.

– Что, прямо вот так? – с опаской спросил я.

– Ну да, а что?

– Какие-то ещё инструкции будут? Мне нужно что-то важное знать об этом реликте? Дай, в конце концов, хоть пару минут подготовиться!

– Перед смертью не надышишься, – ободряюще улыбнулась она, но вышло не очень.

– Спасибо, это успокаивает!

– Если ты не хочешь, я тебя не заставляю. – Она села на кушетку, закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди и всем видом пыталась выразить своё недовольство. – Просто ты сам вызывался помогать.

– Я понимаю. Но ты же не хочешь использовать, например, очки на себе. Мне же предлагаешь неизвестную хреновину, потенциально обладающую неизученными побочными эффектами! Что, если эти эффекты будут постоянными?

Славя ничего не ответила, лишь вздохнула, а затем взяла со стола журнал мод и начала листать.

– Ну? Чего молчишь? – нетерпеливо спросил я.

– Я уже говорила: дело твоё.

– Да, только вот ты забыла мне сообщить, кто тебе про эту шапку рассказал! Если это был я из другого цикла…

– Не ты! – Славя бросила журнал на пол и грозно посмотрела на меня. – Доволен?

Да, наверное, я был доволен. Неизвестный соперник, существовавший, как оказалось, только в моей голове, вмиг перестал стоять у меня на пути.

– Ну, поехали! – Я рывком натянул шапку на голову.

– Ты бы хоть присел для начала. – Слова Слави доносились до меня словно из соседней комнаты, медпункт поплыл перед глазами, а пол почему-то начал приближаться.

День А. 2. 2

Мне снился кошмар, однако, проснувшись, я не смог вспомнить, про что он был. Осталось только удушающее чувство тревоги. На востоке занимался рассвет, я встал с лавочки и поёжился: ночь была довольно прохладной. Хотелось пить и есть, но больше всего хотелось отомстить тем, из-за кого я вообще попал в этот чёртов лагерь! Да и что за слово такое – «лагерь»?! Лагерями назывались и концлагеря! Кому в голову пришло место детского летнего отдыха называть так же, как и самое ужасное изобретение в истории человечества?! Если, конечно, «Совёнок» действительно рукотворный…

Я сходил в туалет, попил из умывальника холодной воды и отправился в столовую. Связка ключей, которую мне вчера дала Славя, так и лежала в кармане. В холодильнике нашёлся батон докторской колбасы, а в шкафу – буханка чёрного хлеба. Помнится, неделю назад мне вожатая давала бутерброды именно с колбасой. Тогда они показались мне вполне съедобными, но сейчас «Докторская» на вкус почему-то напоминала желированную бумагу.

Позавтракав, я вышел из столовой, оставив двери нараспашку, и остановился на крыльце. И что делать дальше? Ждать, пока мой двойник или та странная девочка из бомбоубежища закинут меня в очередной безумный цикл? Или просто из раза в раз повторять один и тот же сценарий? Мне вдруг стало страшно. Настолько страшно, что весь мир сузился до дорожки, которая ведёт на площадь. Я не видел ничего вокруг, перестал слышать звуки, мной завладел всепоглощающий страх. Однако опасность, казалось, исходит не снаружи, а изнутри – из глубин моего сознания. Она плотно обволакивала всё моё естество, душила и сковывала. Мне хотелось бежать, спасать свою жизнь, выпрыгнуть из своего физического тела и, обратившись бесплотным духом, улететь из этого мира. Да и тело как будто стало чужим – я чувствовал себя пленником, заточённым в мешке из мяса и костей.

В голове вдруг что-то стрельнуло, меня повело в сторону, и мне пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть. Сердце бешено стучало, словно норовя выпрыгнуть из груди. Мне не хватало воздуха, но я не задыхался – было ощущение, что лёгкие просто перестали перерабатывать кислород. Потом появилась как будто бы дрожь. Я посмотрел на свои ладони, однако они не тряслись, но всё моё тело трепетало изнутри, как будто некая субстанция стремится вырваться из него наружу. Я сделал глубокий вдох и тут же почувствовал, как что-то в груди словно бы провалилось в желудок. Сердечный приступ? Я схожу с ума? Скорую здесь не вызовешь! Но я не могу, мне плохо! Спасите меня, кто-нибудь!

Я бросился к медпункту. Удивительно, но бежать оказалось проще, чем стоять на месте, хоть координация и подводила меня то и дело: я спотыкался и двигался зигзагами, как пьяный. Открыть дверь оказалось непросто: ключ предательски не хотел попадать в замочную скважину, я несколько раз уронил связку. Наконец мне удалось справиться с дверью, и я ввалился внутрь, запнулся о порожек и повалился на пол.

Валокордин? Корвалол? Разжевать две таблетки аспирина? Что может найтись в советской аптечке от сердечного приступа? Я рылся в стеклянном шкафчике и в ящичках стола, выкидывая оттуда бесполезные упаковки с лекарствами. Наконец мне в руки попался какой-то пузырёк без этикетки. Я быстро открутил крышку и понюхал: спирт и тот незабываемый «бабушкин» запах, который часто ощущается ещё на лестничной клетке, когда ты даже ещё не зашёл в квартиру. Видимо, какое-то успокоительное. Я прикинул, что выбора у меня всё равно не много: или двинуть кони прямо здесь и сейчас, или рискнуть. Ведь если ничего не предпринять, то я точно умру!

Я сделал большой глоток, запил стаканом воды, стоящим на столе, и лёг на кушетку.

* * *

– С утра принял, весь день свободен, да… пионер?

Из глубин сознания начал доноситься голос. Слова сливались друг с другом. Казалось, что я нахожусь под водой, а кто-то кричит мне с поверхности. Я открыл глаза и тут же почувствовал, что они опухли и заплыли слизью. Надо мной нависла Виола.

– Опасно самостоятельно пить всё, что горит. Мог бы меня попросить – я бы тебе пива дала. – Она ехидно ухмылялась.

Воспоминания пришли не сразу, а ощущал я себя пришибленным и до крайности уставшим. Сердечный приступ?

– Мне кажется, у меня что-то с сердцем, – с трудом промычал я.

– Ну давай раздевайся, послушаем тебя. – Она сняла с шеи стетоскоп.

Медсестре процесс явно нравился и занял куда больше времени, чем обычно. Она послушала моё сердце, измерила пульс и давление, а затем сказала, улыбнувшись:

– Всё с тобой в порядке… пионер. Небось просто испугался.

– Испугался? Чего? Да и как от испуга может быть… такое?!

Чувствовал я себя уже более-менее нормально, а воспоминания о приступе казались далёкими, словно он произошёл не только что, а давным-давно.

– Страх – сильная эмоция, – неожиданно серьёзно сказала Виола. – Попробуй вспомнить: может быть, ты недавно испытывал сильные переживания?

Сильные переживания? Ну да, всё моё пребывание в этом лагере – одно сильное переживание! Особенно в последнее время.

– А могла это быть паническая атака? – вдруг пришло мне в голову.

– Я не психиатр, но вполне возможно. – Она села за стол, открыла свой журнал и начала туда быстро что-то записывать.

– Ладно, спасибо вам. – Я, пошатываясь, встал с кушетки и направился к выходу.

– Обращайся… пионер.

* * *

Итак, паническая атака. Значит, я схожу с ума! Определённо, так! Теперь понятно, как мой двойник дошёл до жизни такой. Меня вновь обуял страх, но уже не такой, как во время приступа. Притуплённый, далёкий и бесформенный. Я просто боялся неизвестности – всего этого мира, который в одночасье стал для меня враждебным. Пионер, та девка и Славя… Почему-то я испытывал одинаковую неприязнь ко всем троим, хоть умом и понимал, что Славя ни в чём не виновата. Ни одна из Славь.

Мне совершенно не хотелось ни с кем общаться, но сосредоточиться на чём-то конкретном после убойной дозы успокоительного было просто невозможно. Дорожка вывела меня на площадь, на которой вовсю разворачивалась линейка.

– Семён! – воскликнула вожатая, заметив меня. – Где же ты был, изволишь объясниться?

Остальные пионеры с подозрением смотрели на меня. Электроник ехидно улыбался, Ульянка хихикала, Алиса скалилась, а Славя выглядела как секретарь партийной организации в советском фильме, отчитывающий нерадивого заводчанина. Я вдруг почувствовал, что все они против меня, весь этот лагерь, этот мир – против меня! Они смеются, издеваются, норовят подколоть, оскорбить и унизить, толкнуть, подставить ножку, дать леща, отвесить подзатыльник. А что дальше? Что придёт им в голову в следующий раз? Зверства, пытки, они снимут с меня кожу живьём, сварят в чане с кипящим маслом, четвертуют или засунут в железную деву? В голове заиграл бодренький трек ВИА «Iron Maiden» – и меня окончательно переклинило!

– Хрен вам! – заорал я и бросился прочь.

* * *

Пришёл в себя я только рядом со старым лагерем. Все ноги были изрезаны в кровь глубокими порезами и горели от крапивы. Голова кружилась, а во рту было сухо, как будто я не пил несколько дней. Я с трудом сел на пенёк и попытался отдышаться.

Здание старого лагеря при дневном свете выглядело совсем иначе, чем ночью, словно два совершенно разных мира жили в одном месте, сменяя друг друга согласно циклам света и тьмы. Его кирпичные стены, когда-то ярко окрашенные в тёплые тона, теперь покрылись трещинами, а краска облупилась и висела обрывками. Большие окна с чудом сохранившимися стёклами напоминали пустые глазницы, из которых никто уже давно не смотрел на этот мир. Но при дневном свете эти глаза казались не столько пугающими, сколько усталыми – как взгляд человека, который слишком много видел и не хочет вспоминать.

Исчезли призраки, которых тьма так щедро разбрасывала по этим руинам. Полупрозрачные силуэты детей, что кружили ночью на каруселях, растаяли вместе с утренним туманом. Их смех, зловещий и холодящий душу, больше не разносился эхом над поляной. Вместо этого старое здание стояло тихое и покинутое, словно оно само поняло, что больше не способно ни пугать, ни завлекать. Лишь скрип деревянных досок, потревоженных лёгким ветром, да редкое карканье ворона, который, похоже, поселился на чердаке, нарушали тишину.

Ржавая горка, которая ночью напоминала спину хтонического чудища, готового наброситься на того, кто осмелится потревожить его покой, при свете дня обнажила своё истинное лицо. Металл, покрытый пятнами коррозии, казался не угрожающим, а скорее измождённым. Вверх вела узкая, шаткая лесенка с почти съеденными ржавчиной перекладинами, каждая из которых выглядела как последняя ступень в небытие. Скат горки покрыли трещины и выпуклости, а мелкие травинки уже пробились сквозь его разрывы. Природа постепенно отвоёвывала своё.

Карусель, что ночью кружилась сама по себе, теперь стояла неподвижно. Её металлические ручки облезли до основания, а краска облупилась, открывая неровную текстуру под ней. Площадка, на которой она была установлена, утонула в высокой траве. Всё это выглядело как памятник прошедшему времени, разрушенный и сгнивший, как остов детской сказки, у которой не случилось счастливого конца.

Солнце, пробиваясь через облака, заливало поляну мягким светом, но даже этот свет не мог оживить её. Он лишь подчёркивал неумолимый ход времени: старое здание скрючилось, как древняя карга; в его окнах застыли порванные занавески, словно изъеденные глаукомой глаза; потемневшие от времени и влаги кирпичи были похожи на пигментные пятна; а дыры, зияющие в крыше, напоминали щербатый рот. Всё вокруг дышало затянувшейся агонией. Даже природа здесь казалась враждебной: разросшаяся сверх всякой меры трава, деревья, изгибающиеся в причудливые зигзаги, и воздух, наполненный запахом сырости и металла.

Но при всём при этом здесь всё ещё ощущалась какая-то сила. Не та, что пугала по ночам, а другая – грустная, но весомая, как воспоминание о чём-то великом, что когда-то имело значение.

В лесу было тихо, точнее, здесь не было людей – я точно знал это. Пение разноголосых птиц, шёпот насекомых и шелест травы немного успокоили меня. Однако старый лагерь был ценен в основном тем, что под ним располагалось бомбоубежище! Там тепло, есть электричество, в этом цикле там есть сухпайки. Значит, я смогу спрятаться и переждать. Я отчаянно гнал от себя мысли о том, что то, что я пытаюсь переждать, не закончится никогда. Мне просто хотелось покоя, тишины и безопасности. Хотелось хоть на какое-то время отключиться от бесконечных внешних раздражителей, от бесконечной тревоги и страха, которые занимали весь объём сознания, мешали двигаться, думать и даже правильно дышать.

В этот раз всё необходимое в бомбоубежище оказалось на своих местах. Я лёг на кровать, закрыл глаза и провалился в сон.

* * *

Никогда не любил спать в полной темноте, хоть врачи и говорят, что это полезно. Конечно, помещение освещала тусклая лампочка, но здесь не было окон. Не было у меня и часов. Сколько прошло – час или сутки? Однако чувствовал я себя на удивление отдохнувшим, сознание прояснилось, и в голове появились какие-то мысли помимо тревоги.

Что же такого в действительности произошло? Неужели все пионеры на площади на самом деле так смотрели на меня? Может, мне просто показалось и это всё был просто делирий? Однако воспоминания, которые начали приходить как редкие капли дождя осенним вечером, быстро уверили меня в обратном. Пионер, та девка, весь этот лагерь! Этот мир враждебен! Его единственная цель – мучить меня и получать удовольствие от моих страданий!

Затем я почувствовал голод. Если я здесь надолго, то стоит провести ревизию имеющихся запасов. Костюмы химзащиты, противогазы и различная аппаратура вряд ли пригодятся мне в ближайшее время. Я разложил сухпайки на столе, поставил рядом канистры с водой. Наверняка её можно пить, если уж в этом мире всё обновляется раз в неделю. Сухпайков оказалось штук двадцать, чего должно было вполне хватить на шесть дней.

Я продолжил исследование бомбоубежища и в одном из шкафов в глубине нижней полки за коробкой с бинтами нашёл маленький фонарик. Тонкий цилиндр толщиной примерно в два пальца и длиной сантиметров десять-двенадцать был чем-то похож на располневшую лазерную указку. Я покрутил его в руках и нажал на кнопку включения, но на первый взгляд ничего не произошло. Однако я присмотрелся и увидел, что в дальней стенке шкафа образовалась небольшая дыра.

– Да что за херня?!

Я взял коробку с бинтами, поставил её на стол и включил фонарь. Коробку прошило насквозь, но небольшое отверстие возникло также и в стене бомбоубежище, на которую смотрел фонарик.

– Это что, лазерный меч, что ли?!

В ходе последующих экспериментов выяснилось, что фонарь может резать совершенно любые предметы, в том числе камень и металл, а длина его луча явно превышала размеры комнаты бомбоубежища. Срез получался не больше миллиметра толщиной, однако самого светового луча видно не было, словно он состоял не из фотонов, а из каких-то других частиц.

В принципе, эта находка ничего не меняла в моём положении, но всяко разнообразие! Я сидел за столом и шинковал чудо-фонарём галеты на тонкие кусочки, игнорируя тот момент, что от этого на стене передо мной оставались следы в виде тонких порезов. Что ещё подкинет мне этот безумный мир?

«Но подождите. Этот фонарь – идеальное оружие!» – Мысль, внезапно стрельнувшая в моей голове, сама собой обрела форму возгласа.

Наконец я смогу защитить себя от врагов, которые окружили меня со всех сторон! Теперь-то они точно поймут, что со мной шутки плохи! И если они воскреснут в следующем цикле, то я достану их и там! И та девка даст мне все ответы, она выпустит меня из этого чёртового «Совёнка» и вернёт в реальный мир! В конце концов, разве я поступаю неправильно? Я просто адаптируюсь к среде, пытаясь выжить! Даже дедушка Дарвин говорил, что выживает самый приспособленный. И если я, как и раньше, буду неправильно воспринимать своё окружение, то мне кирдык! Да, точно, в этом и проблема! Просто раньше я не понимал, насколько опасно это место и его обитатели! Занимался всякими глупостями вроде обходного листа. Ведь именно сейчас я должен бегать с обходным по лагерю. Если этот мир не хочет меня отпустить по-хорошему, я его заставлю!

* * *

Ощущение времени в этом месте теряется постепенно, но чем дальше – тем больше. В один момент у меня появилось чувство, что я нахожусь здесь несколько дней, однако, судя по физиологическим процессам моего организма, прошло не больше пары часов. Интересно, как пионеры на площади отреагировали на моё поведение? Неделю назад в подобной ситуации мне наверняка было бы стыдно, я бы тревожно ждал нравоучений от вожатой, бесконечно прокручивая в голове случившиеся и собственные действия и слова. Ведь вот здесь я сказал не то, а вот тут не так посмотрел! А вот если бы в тот раз я бы сделал всё немного иначе, то тогда бы…

– Тьфу! – Я покрутил в руке фонарик и посмотрел на искромсанную стену перед собой.

И когда всё изменилось? Сегодня утром? Ещё вчера? Или в тот день, когда я вновь проснулся в автобусе? Ведь, даже попав в этот чёртов лагерь впервые, девять дней назад, я продолжал себя вести так, как будто оказался в глупом телешоу! Но этот мир опасен, враждебен, а люди, его населяющие, – мои враги! Впрочем, люди ли они вообще? Человеческий облик и умение более-менее связно поддерживать разговор – всего этого уже достаточно, чтобы считаться человеком? Конечно, такое фантастическое место не могло возникнуть само по себе – наверняка за ним стоит какой-то высший разум в форме всемогущего существа или как минимум группы людей, обладающих невероятными возможностями. На определённом уровне развития наука становится неотличима от магии? Ну да, наверное, это так.

Но если я своими глазами видел силу моего двойника и той девчонки из прошлого цикла, то что насчёт остальных пионеров? Двойник называл их «куклами» – и наверняка на то у него были причины. Если посмотреть на поведение даже той же Слави? Неужели она правда считает себя пионеркой, а всё происходящее – реальным и нормальным? Или…

Я вспомнил ту Славю с амнезией, которая помогла мне спастись от огненного апокалипсиса. Уверен, она не притворялась. Интересно, что с ней стало в итоге? Я попытался найти в душе то чувство вины, которое испытывал ещё вчера утром, но там было пусто. В конце концов, чем одна копия отличается от другой? Может, их вообще на конвейере штампуют! Ведь реален здесь только я! И, конечно, мои двойники. Где же тот пионер, когда он так нужен?!

* * *

Время шло, и я начал отчётливо понимать, что не смогу здесь досидеть до конца смены. Да что там: я не выдержку здесь больше ни минуты!

Я бросился прочь из бомбоубежища, кое-как добрался до лестницы, поднялся наверх и выскочил на улицу. С неба на меня холодно взирали бесстрастные звёзды, а над деревьями повисла полная Луна. Значит, я просидел под землёй всё-таки достаточно долго. Но что делать дальше? Главное – что делать с моим новообретённым пониманием истинной природы этого места? Это понимание не свалилось на меня как снег на голову, но и не стало каким-то ярким откровением. Казалось, я всегда где-то в глубине души знал, что весь этот мир – фальшивка, а его обитатели – лишь куклы. Знал, но отчаянно гнал от себя эти мысли, прилежно играя роль пионера. Наверное, я просто выбрал путь наименьшего сопротивления – не бежать, не сражаться, а замереть и надеяться, что хищник посчитает меня мёртвым и оставит в покое.

Однако главная проблема в том, что мне недостаточно, чтобы меня оставили в покое! Мне нужно выбраться из этого мира, вернуться в реальность! А если это невозможно? – как невидимый луч того фонарика, разрезала моё сознание эта мысль. Если я здесь навеки и обречён бесконечно скитаться по этим циклам? К горлу подступила тошнота, и меня моментально вырвало. Наверное, несвежие галеты виноваты.

Понятно одно: за всё в ответе та девка из прошлого цикла! Фотоаппарат… Да, ей зачем-то понадобился тот фотоаппарат, что я нашёл в старой хижине! Я уже было бросился назад в лагерь, но через пару метров здраво рассудил, что шляться ночью по лесу – плохая идея. К тому же подобный печальный и, что важнее, безрезультатный опыт у меня уже был.

Я вернулся в бомбоубежище и лёг спать с твёрдым намерением завтра начать новую жизнь в этом проклятом пионерлагере «Совёнок».