Текст книги ""Фантастика 2025-179". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Анатолий Матвиенко

#Эпилог

Все сны и предсказания, все мое путешествие вело именно к этим минутам.

Именно минутам, потому что я чувствовала, как время стремительно исчезает, словно песок сквозь пальцы. Я, всегда обгонявшая ветер, сейчас не могла замедлить его бег.

«Смерть догонит тебя в розовом саду и дыхнет тебе в лицо своим смрадом», – сказала мне Мама-Ока, и сейчас я чувствовала смерть как никогда. Острый приступ головной боли, как и во время боя с Алайлой, ввинтился в виски. Я сжала голову руками и застонала.

– Чувствуешь это?

Стараясь пересилить боль, я взглянула на говорившего. Под деревом сидел пожилой мужчина в броне, один из легионеров. Мне он показался смутно знакомым.

– Чувствую головную боль, и только. – Однако приступ начал слабеть, и я даже смогла свободно вздохнуть. Старик с нечесаными волосами, соль с перцем, вздохнул и грязной рукой набил маленькую трубочку. Глаза у него были улыбчивые, но смотрели на меня с грустью.

– Чувствуешь ход времени? Как теряешь его? Как оно бежит, словно песок, в твоей ладони между пальцами?

– Кто вы?

Старик вздохнул:

– Ну что, легионер, догнал ты свою мечту о Белой башне?

И я внезапно вспомнила его – человек из прошлой жизни. Старик, когда-то спросивший меня на Поле Песчаных мышей, почему я отсиживаюсь в снабженцах и есть ли у меня мечта. Это было так странно, что из всех выжил именно он, старый и бессильный.

– Догнала мечту, да.

– И что же случилось с мечтой? – Он так хитро улыбнулся, повторяя свой вопрос полугодовой давности, что я не смогла сдержать ответной улыбки.

– Случилась жизнь.

Мы промолчали, а я повторила, глядя на своего знакомца:

– И все-таки – кто вы?

Старик не ответил и лишь коснулся ладонью своей груди в области сердца. Я внимательно посмотрела на это место: ничего особенного – кожаный нагрудник да грязная рубаха под ним. Затем медленно перевела взгляд на свою грудь – над сердцем у меня были вплавлены шестнадцать бусин. Пятнадцать зеленых и одна тусклая.

– Они тебя не спасут. – Старик пожевал конец трубки, раскуривая ее, и выпустил облачко дыма. – Через полчаса здесь будет… – он тщательно подбирал слово. – Здесь будет ад.

– И что мне делать? – Я догадывалась, кто находится передо мной. Как и в случае с проклятым копейщиком все вернулось в начало. Все сказки оказались правдой. А исконный владелец зеленых бусин помогал хорошим людям в пути. И если мои догадки были верны, то прислушаться к совету этого старика стоило вдвойне.

– Что делать? То, что ты делаешь всегда, Лис. Принимать решение на бегу. Решать и бежать дальше. Очень быстро бежать.

– Но что я должна выбрать? – Мне хотелось оставаться спокойной, но голос сорвался: – Мне все твердят о выборе: сны, гадалки, ты. Что я должна выбрать?

Старик усмехнулся и не ответил, а лишь кивнул в сторону. Я проследила за его жестом: он указал на Атоса и Алайлу, сидевших около костра. Мой учитель перевязывал этой ведьме колено.

– Но что я могу там выбрать… – Когда я развернулась, мой собеседник исчез. Теперь сомнений в том, что это был не человек, уже не осталось. Сказки продолжали сбываться.

– Выбор, – прошептала я. – Выбор. Собственно, он прост. Остаться здесь и умереть, либо бежать. Но от чего мне придется отказаться?

Сердце болезненно сжалось. Я могла забрать с собой все, что захочу, но кое-что мне придется оставить в лагере.

Я не смогу убедить его или увести силой. У меня не хватит притворства разжалобить его. Это то, что я должна буду тут оставить – мое сердце и моего Атоса. Минуты текли, но я обязана была попытаться.

Подойдя к костру, я оценила, какой затравленный вид при моем приближении изобразила Алайла, – я даже не сомневалась, что она уже рассказала свою версию событий.

– На пять минут, Атос. Больше я тебя не задержу. – Я и вправду не могла потратить больше. Во мне росло чувство паники, которое зрело по мере того, как Крамер приближался к лагерю. Атос с неохотой поднялся, но перед уходом так нежно потрепал Алайлу по щеке, что мне захотелось сбежать прямо сейчас. Мы отошли под мокрые вербы, где маленькие птички продолжали щебетать.

– Ты сказал, что попытаешься мне поверить. Если ты не врал – сделай это сейчас. Как только вернется Крамер, здесь начнется бойня – и скорее всего выживет только Алайла. Если ей повезет, она станет Поглощающей…

Я замолчала, не видела смысла говорить что-либо далее. Все читалось в его взгляде: нежность, жалость, грусть, но ни капли веры. Я сделала свой выбор, хотя он и рвал мне сердце:

– Я должна уехать.

– Ты права. Это единственный выход. – Он на секунду прикрыл глаза ладонями, как будто собирался плакать. Впрочем, это было лишь иллюзией, когда он отнял руки, я увидела, что глаза у него красные и воспаленные, но не от слез. Похоже, он просто устал. – Лис, когда я решил учить тебя после того, как узнал, что ты девушка, мне казалось, что я смогу сделать тебя лучше. Но с каждой тренировкой, с каждым ударом, проклятье, Лис, ты не становилась лучше – ты становилась мной. Сильной, смелой, ловкой – да. Но вместе с тем жестокой, беспощадной, грубой и потерявшей ту нежность, за которую я тебя ценил. Я хотел сделать тебя лучше, но я испортил тебя. В тебе сейчас так мало от той славной девочки в лисьем шлеме. Ты должна снова стать собой, а не пародией на меня. И для этого ты должна уехать.

Минуты утекали, я всем своим существом чувствовала, что смерть стала еще ближе. Но я не могла прервать Атоса. То, что он говорил, сильно ранило, но вместе с болью приходил покой.

– Я бы не хотела вот так прощаться, – наконец глухо произнесла я.

– Лис, я люблю тебя. Но Алайлу я люблю сильнее. – Это признание совсем выбило почву у меня из-под ног. Я знала, о чем он говорит, и знала, какая большая разница между его чувствами ко мне и к ведьме с ключом. Но это признание все равно много для меня значило. Особенно сейчас, когда я убегала и оставляла его здесь – в розовом саду, где должен был начаться ад.

Я порылась в сумке и достала ржавую цепочку.

– О боги. – Он был и вправду удивлен. – Я думал, ты потеряла этот кулон в башне.

Я и вправду долго не могла найти руки Далии, которые так неосмотрительно кинула в проклятого копейщика. Тогда талисман лишь на секунду отвлек его и не проявил своей магической силы, но ничего другого у меня не было.

Я поднялась на цыпочки и надела цепочку через кудлатую голову Атоса на его мощную шею.

– Пусть он хранит тебя, Атос. – Затем я порывисто, по-сестрински, поцеловала его в уголок губ, на мгновение услышав удары его сердца. Наши ритмы не совпадали, его заполняли пустоту, пока мое сердце молчало, а мое – ударяло в тот миг, когда замирало его.

А затем я развернулась и пошла прочь от лагеря. Не оглядываясь и стараясь не сорваться на бег. Я знала: стоит мне оглянуться и увидеть Атоса с опущенной головой, и я не решусь его бросить здесь. С другой стороны, позволить себе бежать я тоже не могла – паника накатывала волнами. Мне казалось, что я слышу шаги Крамера, вижу, как он подходит к лагерю.

Лишь только когда из звуков осталось лишь пение птиц да звук капель, падающих с верб, я побежала. В тот же миг ужас начал заполнять пространство вокруг, и не одна я чувствовала приближение чего-то страшного. Пение птиц превратилось в истеричную перепалку.

Я несколько раз поскользнулась на грязи и упала. Затем бежала еще и еще. Наверное, я не пробежала и пары километров, когда ад разверзся. Словно биение огромного сердца, из лагеря легионеров один за другим три мощных удара накрыли мир вокруг.

Первая волна лишила окружающий мир звуков. Она пролетела над вербами легким порывом затхлого воздуха, и мир погрузился в абсолютную тишину. Я видела, как птицы недоуменно открывают клювы, но у них не выходило ни ноты. Я крикнула, но голос мой поглотила тишина. Мне ничего не оставалось, как продолжать бежать.

Вторая волна была сильнее – словно мощный удар в спину, она опрокинула меня, как бумажную куклу, и протащила пару метров по грязной дороге. Вторая волна убила все цвета вокруг меня. Мир стал серым и тусклым. Я впервые за время бега обернулась. Ноги отказались слушаться, и я просто сидела и смотрела на место рождения этих чудовищных потоков страшных волн.

Третью волну я заметила издали. Как покрывало, сшитое из ничего, она накрывала один за другим деревья, кочки, землю, поглощая все и стирая каждую пылинку. Маленькие птички вокруг меня начали валиться с верб. Еще не касаясь земли, в полете, они умирали. Хотя я и не слышала, мне казалось, что останавливались их маленькие сердечки. Птицы все падали и падали, и вскоре вся земля была усеяна их маленькими тельцами.

Волна была далеко, но с резким треском на груди у меня лопнула зеленая бусина. Одна жизнь. Вторая, третья… Волна приближалась, но я не могла встать. Я смотрела на нее и думала, хватит ли мне жизней-бусин – достаточно ли далеко я убежала и не промешкала ли слишком долго, принимая решение.

Седьмая и восьмая. Что же там стало с Атосом? Смогу ли я когда-нибудь простить себя за это предательство? Девятая, десятая и одиннадцатая. В самом ли деле это бусины бога дорог Карамина? Да какая сейчас разница. Тринадцатая и четырнадцатая.

Волна была в двух шагах. Я не была готова умирать, но все, что я могла теперь – это встретить ее лицом к лицу. На груди с сухим треском лопнула последняя целая пятнадцатая бусина. В тот же миг меня накрыла черная волна пустоты.

Мира не стало.

Ли Виксен
#Охотник на волков

© Л. Виксен, 2016

© М. Козинаки, фотография на обложке, 2016

© А. Надеев, модель на обложке, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

***

Homo homini lupus est

Человек человеку волк

#Волк первый

СЕЙЧАС

Я ступила на теплый деревянный пол босыми ногами. Выщербленные временем половицы отозвались скрипом. На кровати зашевелилась гора пуховых перин. Из-под одеял выпросталась тонкая нежная ручка с розовыми ноготками. Я ухмыльнулась и надавила на половицы посильнее. Они заскрипели отчаянней. Но ровное дыхание спящей доказало, что битву с чужими снами я проиграла.

Я была обнажена, и свежий утренний воздух холодил мою кожу. Еще вчера я обратила внимание, какое в этой гостиничной комнатушке огромное зеркало в бронзовом обрамлении. Это было удивительно: зеркала – вещи недешёвые. Откуда взялась этакая громадина, метра в два в высоту, в подобном захолустье?

Бронзовую раму покрывала искусная гравировка. Абстрактные узоры вначале показались мне переплетениями лисьих фигур, как на моей броне, но, приглядевшись, я поняла, что это лишь красноватая листва и цветы. Само зеркало было мутное и покрыто слоем пыли. Я провела пальцами по его глади, оставив на ней чистые дорожки. В воздухе, в луче света, заплясали пылинки.

Я стояла голой перед огромным зеркалом и пыталась рассмотреть себя. Вернее, узнать в незнакомом отражении ту, кем когда-то была. Я провела рукой по загорелым плечам и выпирающим ключицам, по похудевшей груди, твердому, как доска, животу. Прошлась ладонями по бедрам, потерявшим округлость. На смуглой коже то тут, то там выделялись светлые полосы и зигзаги: мои шрамы, моя история…

Совсем не то, что я ожидала увидеть. На мне был фаранк – головной убор заокраинцев, шарф с традиционными узорами ока. Он широкими полосами был обернут вокруг головы, а между его витками проходили пряди волос. Вчера, укладываясь спать, я скинула все, кроме фаранка. Потянув за край, я распустила шарф, и мои кудри упали на плечи, спустившись до лопаток. В копне волос виднелись высветленные пряди. Я прислонилась лбом к холодному зеркалу и вгляделась светло-зелеными глазами в мутную глубину.

– Неужели меня снова подхватил ветер?

Отражение молчало. Перед зеркалом стояла поджарая и суровая Бешеная Лисица. Никаких признаков девочки по имени Лис из прошлого. Новая «Я» не нравилась даже мне самой. Какая-то чересчур серьезная или даже надменная. Я всерьез задумалась, как может кто-то испытывать ко мне симпатию, и с беспокойством обернулась на кровать и ту, которая на ней спала. Но царство сна оставалось нерушимым, и я вновь вгляделась в свое отражение в зеркале.

Мои волосы и глаза так и не обрели свой прежний цвет… а ведь уже прошло два года. В мысли вновь ворвались воспоминания, и я, прислонившись спиной к зеркалу, прикрыла глаза и вернулась туда, где все закончилось.

ТОГДА

Повозка ока ездила вокруг Сиазовой лощины, поскрипывая необитыми колесами. Прошла уже неделя после Взрыва, и кочевники были единственными, кто решился приблизиться к месту, где произошел столь сильный выброс магии. Что бы ни говорили люди, ока искали не мертвецов, чтобы их обобрать. Заокраинцы единственные во всей округе могли представить себе ужасы магического заражения и возможные последствия. Поэтому они искали выживших. Но, увы, находили лишь трупы. Им только и оставалось, что предавать тела земле.

В вербовой роще, подъехав к месту взрыва настолько близко, насколько позволяли их защитные талисманы, ока обнаружили последнее тело. Это оказалась молодая женщина, седая, словно старуха, с широко раскрытыми белесыми глазами. Вид ее напугал заокраинцев, но они решили, что бросать тело нельзя. А может быть, они просто пригляделись и заметили броню, выкованную мастером их токана. Тело закинули в повозку, и, качнувшись, она двинулась назад со своим печальным грузом.

Стоило им отъехать от злополучной лощины, как у возниц за спиной послышался хрип. Это был мой первый вздох за неделю. Одновременно с этим звуком на моей броне с громким хлопком разлетелись в пыль шестнадцать треснувших бусин, подаренных мне когда-то моей подругой Извель. Они достались ей от нашего общего друга, охраняющего путников в дороге.

Ока совещались почти полчаса, обсуждая, стоит ли везти белоглазого демона в токан. Между тем я судорожно и жадно хватала ртом воздух на дне повозки. Сложно сказать, была ли я жива ту неделю, что лежала в лощине. Позднее ока клялись, что я не дышала и была холодна, как самый настоящий покойник. Может, мои магические бусины хранили во мне искру жизни до прихода людей, а может, ока просто не заметили, что я была жива.

В результате решение этой похоронной команды определил мой доспех, выкованный Бороном, мастером их токана. Не видящую, не слышащую и не реагирующую ни на что вокруг, а лишь хрипло дышащую, меня доставили в ближайший токан к Мама-Ока, старейшине заокраинцев северо-востока. Я совсем не помню первые недели после моего чудесного воскрешения. Со слов братьев и сестер мне известно, что на меня потратили много сил и лекарств. Сама старуха Мама дневала и ночевала в шатре, держа ладонь на моем сухом лбу и шепча молитвы своим богам.

Лишь когда радужка моих глаз чуть окрасилась в светло-серый, а призрачная белизна волос потускнела, Мама-Ока поняла, что отвоевала у смерти еще одну жизнь. В тот же день я произнесла первые в новой жизни слова.

– Я не умру, – прошептала я. А затем с неожиданной для полуживой больной яростью прокричала: – я не умру!

Мои силы прибывали с каждым днем. Хотя я боялась утратить слух и зрение, именно эти чувства вернулись первыми. Затем пришли осязание и вкус: я смогла есть лежа. Дольше всего не хотела возвращаться память. Но и она явилась, ударив, словно молотом. Первым желанием было дать волю боли, утопив мир в слезах. Как же я удивилась, осознав, что не могу плакать. Видимо, магия что-то сотворила с моими глазами. Мир обрел краски и четкость, я видела даже зорче прежнего, но плакать больше не могла. Едва я это поняла, мне ничего не оставалось, как рассмеяться. С тех пор приходилось смеяться каждый раз, когда хотелось плакать. Чем больнее или страшнее, тем громче я хохотала. Я замещала одну эмоцию другой, но, как ни странно, это помогло.

Хотя силы вернулись, я не находила в себе духу встать и начать что-то делать. Лишь безучастно лежала в шатре, ела, когда мне приносили еду, спала и смеялась. Но как-то раз одна женщина из тех, что ухаживали за мной по просьбе Мама-Ока, лущила возле моей лежанки орехи и потом оставила пустую скорлупу грецкого ореха. Две одинаковые половинки. Они первыми привлекли мое внимание после того, как ко мне вернулось зрение с остальными чувствами. Сердцевина ореха была вынута, и скорлупа казалась совсем хрупкой. Я сложила половинки вместе и сжала их вялой рукой. Скорлупа не поддалась, и тогда рука сдавила пустой орех сильнее. Но проклятая скорлупа словно издевалась надо мной. Она оказалась даже прочнее без своей сердцевины.

Это открытие меня потрясло. Скорлупа, пустая оболочка, оставшаяся без какого-либо наполнения, но все еще достаточно крепкая, а может, ставшая еще прочнее. Ведь защищать ей было уже нечего. В этот день я впервые встала и вышла из шатра.

Мир вокруг, оказывается, жил в своем ритме все время моей болезни. Токан кипел новостями, преимущественно про Сиазову лощину. В городе ока говорят на многих языках, не только на родном заокраинском. На языке Королевства из уст в уста передавались вести о магическом взрыве, сотрясшем весь север. В сердце всплеска никто не совался – магия там все еще кипела, как раскаленный металл. Все жители округи либо погибли, либо пропали без вести. Я единственная пережила Взрыв.

Это подвело меня к мысли о гибели остатков легиона Алой Розы. Не сказать, что я сильно удивилась. Чем все закончится для них, я поняла еще в самой лощине. Но даже эта мысль меня больше не тревожила. Та жизнь закончилась, началась новая – в токане, среди ока.

По правде, братья и сестры не сразу меня приняли. Несмотря на то, что седые волосы и белесые глаза начали обретать цвет, я все еще напоминала привидение, и среди ока ходили разговоры, что я проклята магией. За спиной шептались, что я – Хвоара, персонаж фольклора ока, некто вроде злобного духа. Меня сторонились и, хотя выказывали видимое уважение гостье Мама-Оки, избегали не только случайно соприкоснуться со мной руками, но даже встретить мой взгляд.

Несмотря на это, мне было суждено стать частью клана. Все началось с желания вырваться из токана, за пределы его незримых стен. Ходить на большие расстояния было тяжело, так как ноги еще плохо слушались. Поэтому я попросила у Мамы-Ока лошадь. На гнедой кобылке я объезжала близлежащие холмы, любовалась закатами и слушала степных птиц. Время словно застыло, а от меня не было никакого проку. Я питалась едой народа ока, спала в его постели, но была бесполезна, как соломенная кукла. И до поры меня это не тревожило.

Но в одну из прогулок я стала случайной свидетельницей жестокой забавы. Степные бандиты преследовали двух гадалок ока, которые возвращались с базара Штольца. Верхом на крупных лошадях, тыкая в них копьями, они гнали беззащитных заокраинцев, словно диких зверей. Я наблюдала за происходящим с холма, минут пять. Рослый бандит с грязно-рыжей бородой и притороченным к седлу трупом мертвой собаки, видимо, решил заколоть жертв насмерть, завершая свое варварское развлечение.

В этот миг какой-то невидимый механизм у меня в голове придал нужный ход беспечным мыслям. Я вспомнила все: и скорлупу грецкого ореха, и ощущение беспомощности из моей юности, и забытый треск-стон ткани, и мягкий удар магического взрыва в лицо – теплый воздух, полная темнота, поглотившая мир, и осознание потери самой большой ценности на свете.

Я пустила лошадь с холма галопом. И прежде чем бандит успел опомниться, накинула ему на шею петлю из сорванного с головы фаранка и буквально вырвала его из седла. Его товарищ словно остолбенел и пораженно наблюдал за нами. Я душила мерзавца долго, возможно, несколько минут. Напарник его, совсем молодой парень, успел прийти в себя и разразился слезами и мольбами. Отбросив свое копье, он просил сохранить жизнь его брату.

Но я его не видела. Я смотрела на ока – оставляя на земле кровавый след, они бежали в сторону токана – и вспоминала историю Кима, родителей которого забила камнями охрана аристократа, просто от скуки.

Степные бандиты тоже просто развлекались, может, потому я и душила эту сволочь с наслаждением, какое раньше было мне неведомо. И что удивительно, внутри не вспыхнул извечный спор между доброй маленькой Лис и суровым двойником Атоса в женском обличье. Атос умер. И он победил. Внутри меня остался только зверь.

Когда я отбросила от себя бездыханное тело рыжего бородача, его младший брат уже собрался с духом и попытался напасть. Это дало мне повод. «Ты дал мне повод, – говорила я сотни раз после этого. – Ты сам виноват».

Вернувшись в токан, я разыскала свой доспех с пустыми выемками от бусин из браслета Карамина и корундовый меч с трещиной на лезвии. Не сказать, что я знала, что делать со своей жизнью, но, по крайней мере, передо мной забрезжило хоть какое-то будущее. И оно вело в ратаран.

Ока никогда не были воинственной расой. В Ирбисе, столице их родины Заокраины, процветали магические искусства, а военное дело не развивалось. Однако своя каста бойцов имелась и у ока. Когда из-за магической напасти всю Заокраину стерло с лица Земли, а заокраинцы начали мигрировать токанами и поодиночке, выжившие ока из клана воинов создали ратаран. Не более дюжины человек на один токан, они были избранной гвардией и весьма искусными бойцами. Их было до смешного мало, но особенности боевого стиля, оружие, муштра сильно отличали их от остальных ока – бродяг, предсказателей и гадалок.

Ратаран – приложные воины Заокраины. Они были и при нашем токане. Но когда я явилась к их предводителю и попросила взять меня в следующий рейд, тощий черный мужчина с белыми тонкими усиками лишь презрительно взглянул на меня, белого призрака Хвоару, и бросил:

– Ромэ!

Это походило на отказ. А я разучилась принимать отказы.

– Я хочу в ратаран. Я не вашей крови, но дайте мне шанс.

– Ромэ! – громко и строго повторил предводитель.

– Вы не знаете моей силы!

– Ромэ! Ромэ!

Меня так разозлили его тон, его тонкие усики и надменный вид, что я кинулась на мужчину, желая вколотить это глупое «ромэ» ему в глотку. И только пара солдат-ратаран, схвативших меня за руки, не допустили драки.

– Ромэ – означает «принята», глупая девчонка-призрак! Чтобы работать с нами, тебе придется для начала выучить наш язык, – заключил глава ратарана.

Позднее я узнала, что его зовут Кашим, – так заокраинцы произносят имя божества-хлебопашца Кашми. Правда, с богом у него не было ничего общего. Его отличали горделивость и заносчивость, но умению Кашима вести бой и обращаться с изогнутой саблей-лакши можно было позавидовать.

СЕЙЧАС

Я настолько погрузилась в воспоминания, что и не заметила, что сижу голым задом на деревянном полу. Половицы нагрело солнце, но прохладный утренний воздух согнал меня с места. Поднявшись, чтобы взять одежду, я направилась к кровати. Она, как и зеркало, была слишком большой для такой маленькой комнаты. Над одеялом вновь мелькнула нежная ручка.

Я не удержалась и присела, как была голышом, на край постели. Среди перин и подушек в обрамлении золотистых кудрей покоилась головка поистине ангельского создания. Если бы меня спросили, доводилось ли мне видеть девушку прекраснее, то я бы с уверенностью ответила, что никогда. Аэле была творением божества, а не земным ребенком. Ее шелковые кудри сияли в утреннем солнечном свете, а нежная кожа персикового цвета была покрыта нежным румянцем на щечках.

Глаза беспокойно двигались под сомкнутыми веками: Аэле снился какой-то сон. Один из тех, что она радостно мне рассказывала, взмахивая своими изящными ручками у меня перед лицом. Губки были чуть приоткрыты, словно в удивлении. Сейчас девчушка больше напоминала картину из замка, нежели настоящего человека.

Я поправила загнувшийся край одеяла, чтобы он не мешал ей и не лез в лицо. Она была так близко, в ключичной впадинке пульсировала тонкая голубая жилка. В какую авантюру ты меня втянула, Аэле? Я даже тихо рассмеялась. Потом проговорила:

– Ты чудовище. Мучающий меня маленький монстр, втягивающий в неприятности.

Аэле во сне перекатилась на другой бок, отвернулась от меня, словно давая понять, что наш разговор окончен. Я выглянула в окно. Птицы вовсю уже галдели, утро полностью вступило в свои права. Во дворе гостиницы, куда выходили окна наших комнат, крикливые прачки переругивались около колодца. Вздохнув, я прошла к своей одежде, небрежно брошенной около циновки, – моего ночного ложа. Все правильно: принцессам достаются мягкие перины, а бешеным зверям вроде меня – коврики у кровати, и то если повезет.

Я сменила повязку на подживающей ране, натянула одежду и подняла доспех. Рука задержалась на нагруднике. Металл не потускнел со временем. Даже магический взрыв, превративший в пыль волшебные бусины, не заставил заокраинское серебро потускнеть. Лисы все так же вились золотистыми узорами. Я невольно вновь бросила взгляд на зеркало, но раму все-таки украшали листья, а не «лисий» орнамент, как мне показалось вначале.

Когда я зашнуровывала рубашку и крепила доспех, в голову вновь пришли мысли о прошлом. Я так и не смогла отплатить токану за все, что он для меня сделал. Сбежала оттуда так быстро.

ТОГДА

Ратаран никогда не считался привилегированной кастой Заокраины. Примерный перевод самого слова «ратаран» звучал так: неумный человек с мечом. Это кажется странным здесь, в Королевстве. Но для могущественного государства, чья сила заключалась в магии, такое толкование было вполне логичным. Неумный человек, которому не хватило знаний для магии, тот, кому требуется кусок железа, чтобы обладать властью. Прошли столетия, и внезапно ратаран остался единственной частичкой могучего государства, хранившей традиции и жалкое подобие иерархии.

В ратаран никогда не брали против воли. Мальчики и девочки могли добровольно выбирать этот путь, но, однажды ступив на него, они понимали, что это пожизненная служба. Кочевая стезя избаловала заокраинцев: любую диктатуру, в том числе военную муштру ратарана, они воспринимали как вызов и обузу. Сюда не стремились, лишь единицы и вправду желали получить военную профессию – стать защитниками токана. Однако ратаран жил, год за годом пополняя свои ряды. Принимая лучших.

Меня это, конечно, не касалось. Кашим сразу объявил, что берет меня в свою армию лишь на время. Также он не скрывал, что за меня просила Мама-Ока и что свою роль сыграло мое мистическое прошлое, а именно то, как я выжила при магическом Взрыве. Несмотря на эти слова, в ратаране меня не третировали, равно как и не относились с почтением. Здесь не бралось в расчет ни то, что я женщина, ни мой рост, ни моя слабость после болезни. Эта миниатюрная армия жила дисциплиной и стремительностью, и следовать этим принципам не было такой уж трудной задачей для бывшего легионера.

Слова «один боец, стоящий десятерых» не были преувеличением в отношении солдат ратарана. В ином случае токан бы просто не выжил. Палаточный город ока представлял собой лакомый кусок для бандитов, ведь сюда со всей страны стекались заокраинцы, в том числе и для торговли. А где торговля, там всегда большие деньги. От крупных неприятностей ока откупались, для прочих случаев существовал ратаран, раз за разом державший оборону. Помимо отличных боевых навыков и потрясающего мастерства в разведке, бойцы-ока намеренно распускали о себе жуткие слухи в городах: о пожирании ими человеческой плоти для обретения божественной силы, о мучительных пытках поверженных противников, вроде заливания глазных яблок кипящим маслом и отделения плоти от костей кисти. Едва ли и сотая доля этого бреда была правдой. Да и поверить в подобное могли лишь слабоумные. Однако бандиты и были недалекими и падкими на суеверия, поэтому такая предупредительная тактика защиты ратарана оказывалась весьма действенной.

Случалось нам патрулировать и сам токан. Хотя ока, ценившие свое братство, редко допускали драки, горячие головы время от времени затевали ссоры. Тогда ратаран выполнял роль внутренней, «городской» стражи. Утихомиривал буянов и мирил семьи.

Но особенно мне запомнились наши поездки в бывший Элдтар. Некогда цельное государство, прилегавшее к северо-восточной границе Королевства, развалилось по вине Проклятого копейщика, с которым я столкнулась в Лисьем чертоге. За пределы Королевства я выбиралась впервые, надеясь набраться новых впечатлений. К сожалению, поездка оказалась на редкость унылой. Бывший Элдтар обладал, наверное, худшим видом на свете. С юга надвигались барханы с холодными и злыми ветрами, задувающими между ними и кусающими зазевавшихся путников за щеки и носы; а с севера тянулись непроходимые камышовые болота с редкими полунищими деревнями между ними.

Когда линия правителей Элдтара прервалась и королевство начало разваливаться на части, соседние страны чуть глотки друг другу не перегрызли в стремлении отхватить от пограничного государства кусок полакомей. Свою часть добычи получило и Королевство. Да только права на эти земли никто так и не заявил. Здесь не было плодородной почвы для пахоты или удобных выходов к морю для торговли. Что до налогов, население бывшего Элдтара настолько обеднело, что любая плата правителю свела бы их в могилу из-за голода в течение месяца. Брать с них было нечего, это понимали даже бессердечные аристократы Королевства. В итоге земля осталась забытой.

Но, как говорят у нас на юге, лежалый кусок всегда привлечет бродячего пса. В барханах завелся всякий сброд, вроде мародеров и нечистых на руку дельцов, устроивших в негостеприимных дюнах свои логова.

А еще там стали жить волки. Хищники, не имевшие ничего общего с чахлыми серыми тварями Королевства, которых я встречала в горах Хаурака. Покрытые черно-бурой плотной шерстью, эти псы размером с хорошего пони, с крепкими желтыми зубами напоминали чудовищ из детских книжек. Мы с ратараном ходили на волчью охоту дважды. И каждый раз теряли людей. Причин подвергать опасности нашу и без того малочисленную армию было две. Первая – это черные кости волков, считавшиеся ценным товаром по всему Королевству. По преданиям, такой странный цвет кости приобретали от того, что волки питались человеческими останками. Но, как полагал Кашим, да и я тоже, дело было в элдтарских угольных болотах, откуда животные поколениями пили черную, как ночь, воду. Волчью кость ценили не только купцы, но и сами ока. Они ее полировали до блеска эбенового дерева и делали украшения для волос – тамаки. Вплетенные в белоснежные волосы ока, черные тамаки тысячами капель-слез сверкали на солнце ярче алмазов, оттеняя темные лица заокраинцев.

Вторая причина заключалась в том, что охота на волков служила своеобразной инициацией для новых воинов ратарана. Каждый из новичков должен был убить элдтарского волка, чтобы доказать свою пригодность к службе. Мне хотелось бы рассказать потрясающую историю о том, как я кружила в смертельном танце с волком, как мы с ним рычали друг на друга и как громадный зверь меня чуть не загрыз. Но, увы. Все оказалось весьма прозаично: я просто убила волка. Громадную злобную тварь, которая прикончила бы меня, будь у нее шанс. Кашим подошел ко мне после того, как все закончилось, и спросил на языке ока, который я понемногу начинала понимать: