Текст книги ""Фантастика 2025-162". Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Greko

Соавторы: Василий Головачёв,Геннадий Борчанинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 235 страниц)

«Да, ребята, вам бы „11 друзей Оушена“ показать или гангстерские саги. Страна непуганых банкиров, да и только. Интересно, налеты на банки уже случались в Российской империи?»

Задавать подобные вопросы Мудрову я поостерегся, хотя было крайне любопытно.

… Мы вышли из банка вместе.

Я взглянул направо. На Карунинской площади, которую Бодрый при расставании обозвал Биржевой, прогуливался одинокий городовой. Несколько извозчиков дремали на облучках. Нахальные воробьи прыгали по брусчатке и искали рассыпанное зерно.

– Командор, неужели в таком виде и с деньгами в кармане отправитесь в Зарядье?

– А что с ним не так?

– Это же бывшее гетто. А нынче настоящие трущобы. И народ там живет соответствующий.

Я кивнул. Нечто подобное я подозревал, хотя и не знал, что все так запущено. Трущобы вполне соответствовали профессии нужного мне человека.

– Ты сказал гетто…

– Да, там евреи раньше жили. Потом их почти всех выселили. Лет 15 назад.

– Как найти Кривой переулок?

– Вам налево до Варварки, потом снова налево. А там посматривайте на правые повороты в зарядьевские переулки. Кривой ни с чем не спутаете. Все-таки пойдете? – Робкий оживился. – Новое приключение? А меня с собой возьмете?

– Не в этот раз, Ростислав.

– Может, тогда зайдем в трактир на площади. Там лучшая в Москве икра. Хлопнем по рюмашке.

– Не сегодня, увы. Здесь есть где-нибудь поблизости оружейный магазин?

– Оружейный? – переспросил Мудров. – Есть! Как раз на углу Варварки и Рыбного. В Старой Гостинке. Ох, чую, снова будет весело!

– Не в этот раз, Робкий, не в этот раз, – повторил я задумчиво и двинулся в одиночестве налево, как и подобает настоящим мужчинам.

Оружейный магазин нашелся там, где напророчил Мудров. Прямо с порога меня ждал большой облом – объявление, что в связи с распоряжением генерал-губернатора в Москве действуют ограничения на ношение огнестрельного оружия и без специального разрешения частным лицам не продается. Пустой зал всем своим видом показывал пагубность для оружейной торговли подобных запретов. Скучающие приказчики при моем появлении тут же вскинулись с надеждой, которая тут же потухла, когда я честно признался в отсутствии бумаги из полиции.

«Что же делать? – затосковал я. – Идти на встречу к ворам с пустыми руками – верх глупости».

Да, человек, к которому меня направил Плехов, был авторитетным вором Зарядья и имел немалый вес в Москве в узких кругах. «Главвора», как я окрестил неизвестного пока мне уголовника, звали Пузаном. Столь обидная кличка, объяснил мне Антонин Сергеевич, произошла не от склонности к обжорству, а от смешной фамилии Пузанков. Чем он промышлял, доктор не знал, но разумно предположил, что связей у «авторитета» хватит, чтобы решить мою проблему.

Уголовники для меня не проблема. Не могу сказать, что их уважаю или, тем паче, восхищаюсь, но принимаю как неизбежное зло. Работа у них такая. Паскудная, мерзкая, но работа. Я и сам не ангел, если разобраться. Мокрушников, насильников не приемлю. А чистые воры? Можно и наступить на горло своему самолюбию. Не переломлюсь. Только подстрахуюсь.

Мой взор приковала витрина с охотничьими ножами. Вернее один нож, но зато какой! С ножнами из теснённой кожи, чем-то он напоминал мне ту переделку, которой мне резанул горло Дорохов, только намного идеальнее. Длинное лезвие в четверть метра с изгибом и верхней частью обуха типа «щучка». Ширина клинка, почти как у сабли. Настоящий тесак. Гарда, как я люблю. Таким ножом можно запросто колоть, рубить, резать.

– Заинтересовались ножом Боуи? – тут же подлетел приказчик. – Это легенда Дикого Запада! Длина клинка девять с половиной дюймов, рукояти – почти шесть…

– Американский?

Я вздрогнул. Снова знак! Америка, Америка, кругом одна Америка…

– Да! Этот нож стал знаменитым после того, как в 1827 году случилась невероятная дуэль. Полковник Боуи – тогда он был лишь известным первопроходцем, – имея только этот нож, в одиночку расправился с несколькими противниками, несмотря на то, что в него неизвестно сколько раз выстрелили, ударили шпагой и огрели пистолетом по голове. Как он выжил, никто не понял. Зато подробности дуэли облетели все газеты[1]. И все захотели себе такой клинок…

Пока приказчик разливался соловьем, я, уже все для себя решив, пытался сообразить, куда мне пристроить этот горлорез. Вешать на пояс в ножнах – не лучший вариант. Оставалось одно: запихнуть сзади за пояс брюк и надеяться, что рукоятка меня не выдаст, спрятанная под пиджаком. Был бы на мне костюм-визитка с его длинными фалдами… Увы, чего нет, того нет.

И еще… Нужно зашить две пятисотки в воротник пиджака. Не стоит дразнить гусей, то бишь уголовную братию.

– У вас найдется в магазине походный набор с иголкой и ниткой? – уточнил я у продавца, заранее зная ответ. – И место, где с ними можно поколдовать?

… Мудров не обманул: Кривой переулок и в самом деле был кривым, как турецкий клыч. И таким же опасным. Я свернул с Варварки и стал спускаться вниз в сторону Москва-реки. И сразу почувствовал себя тут лишним. Моя соломенная шляпа смотрелась вызывающе в этом царстве картузов, фуражек и кепок. Как и костюм, путь и недорогой, но все же бастард голубых кровей среди поддевок, тужурок и простых косовороток. Народ тут обитал простой и дерзкий. Я прошел мимо начинающейся драки двух оборванцев в лаптях в окружении толпы босяков. Видимо, тут обитали рабочие, прибывшие на московские стройки. И жулики. Куда же без них. Перехватив несколько оценивающих пристальных взглядов, я ускорился и вскоре прибыл на место. В лавку-«обжорку», торговавшую щами за три копейки, кашей за две и «бульонкой» – странным блюдом из обрезков вчерашнего мяса, запеченных в горшке с перцем и лавровым листом – за 10. У входа толпились старьевщики с толкучки на Старой площади.

Я нырнул внутрь. Встретился взглядом с подавальщиком за стойкой в цветастой рубашке-косоворотке. Мой вид у него вопросов не вызвал. Как и мое сообщение, сказанное полушепотом:

– У меня записка к Пузану.

Качнув нарочито прилизанным к узкому лбу прямым пробором, подавальщик окликнул молодого еврея, притулившегося в темном углу.

– Изя, человек до Матки. Проводи.

Парень безропотно поставил на стойку кружку с квасом.

– Идем!

Мы вышли в переулок и тут же нырнули в проход между домами. Запетляли между ветхих, но высоких четырехэтажных домов, деревянных сараев и куч мусора по такому сложному маршруту, что я мгновенно потерялся. Где север, где юг, где Кремль, где Москва-река? В этом мире полутеней, облупленных фасадов, мрачных тоннелей, проходных дворов ощущение пространства совершенно искажалось. Казалось, я уже не в Москве, не в России, а непонятно где: трущобы – все на одно лицо. Вернее, абсолютно безликие. Живущие по собственным законам. И, конечно, никакой полиции…

Адская смесь запахов чуть не снесла меня с ног. Из прямоугольного проема, ведущего во внутренний двор, несло одновременно скисшей капустой, гнилым луком и жареной рыбой, мышиным дерьмом и котами, солдатскими портянками и нечистотами. В этом «бульоне» раскачалось белье на длинных веревках, протянутых между расположенных тремя ярусами друг напротив друга длинных балконов-галерей. Удивительно, но этот двор напоминал Одессу. Только Одессу тусклую. Одессу, лишенную солнца. Оно, словно вор, с трудом прокрадывалось в этот каменный колодец, но так и не смогло пробиться сквозь мокрые простыни, отразиться от обшарпанных потемневших стен. Здесь веяло безысходностью, а не южнопортовой черноморской бесшабашностью и весельем. Отсюда хотелось поскорее сбежать. Но выбора у меня не было.

Я вздохнул и двинулся за своим провожатым, не переставая недоумевать: ведь я находился буквально в двух шагах от кипящего центра столичной торговли в Гостиных рядах. От нарядной толпы. От сверкающих витрин. От Биржи с ее пройдошистыми, но представительными дельцами. В двух шагах от Кремля и Красной площади!

– Нам сюда, на галдарейку, – показал мой провожатый на лестницу, ведущую на второй ярус сплошного балкона.

Под ногами загремели ржавые ступени. Открытая длинная галерея-галдарейка сплошной полосой лепилась к стене дома непонятно на чем и заменяла собой внутренний коридор. На нее выходили двери из квартир и их слепые окна, в которые свет не мог проникнуть из-за нависающей точно такой же галереи следующего этажя. Похоже, владельцы здания экономили на всем. Возможно, даже на отделке: казалось, дом сразу так и был построен с потемневшей от сырости штукатуркой, кое-как размазанной по стенам.

Дорогу нам преградил здоровенный простоволосый детина в одной рубахе навыпуск на голое тело, залатанных штанах и истоптанных, позабывших о ваксе сапогах гармошкой. Мы померились взглядами. Ни ростом, ни комплекцией я не уступал, а придать себе вид опасного типа – это мне запросто. Громила сплюнул сквозь редкие зубы.

– Кто таков? Заблудился, барин?

– К Пузану, – ответил за меня провожатый.

– Смелый, да? – нагло улыбнулся мне в лицо детина и вытащил из кармана руку. На его кулаке блеснул кастет.

– К зубодеру сходи. У тебя изо рта воняет, – укорил я молодчика, ничуть не впечатлённый его вызывающим поведением.

До громилы дошло, что я его не боюсь.

– Заходи, коль охота. Но имею в виду: у нас вход рубль, выход – два.

– Два покойника? – уточнил я.

Страж двери – а кто еще? – рассмеялся и освободил мне дорогу. Я не спешил подставлять ему спину. Выразительно посмотрел на кастет.

– Не боись, – успокоил он меня, но руку с кастетом убрал в карман.

Я шагнул в полутемную комнату и сразу сдвинулся в бок от входа, чтобы не дать шанса огреть меня сзади. Но ничего страшного не случилась. Дверь закрылась почти бесшумно. Провожатый остался на галерее вместе со стражем.

Полутемную комнату перегораживал стол, заставленный тарелками с едой и бутылками с пивом. Не сказал бы, что по-бомжатски, но и не Версаль, ясно дело. Без расстеленной вместо скатерти газетки, но и без серебра с фарфором. Причем первый вариант тут был бы уместнее, чем второй. Больше соответствовал бы компании за столом всего из двух человек и ее немудреной закуси, вроде соленой рыбы и жареного гороха. Один любитель пенного – точная копия громилы, оставшегося за дверью. Второй худощавый, с мышиным туповатым лицом. От такого лопоухого типа не ждешь угрозы, но не трудно догадаться, что именно от него можно ожидать любой подлянки.

Я скосил глаза в сторону и крепко сжал зубы, чтобы не крякнуть от удивления. У окошка, пользуясь струящимся от него рассеянным светом, за колченогим столиком работал переломанный кособокий инвалид. Высунул язык от усердия, тихо сопел и наклеивал какой-то штемпель на бланк 5-тысячного векселя. Я эти векселя в банке час назад видел, спутать невозможно. Но что позабыла столь ценная бумага в этой трущобной норе⁈ Увидеть в этих оскрузлых грязных пальцах что-то дороже рваного рубля казалось немыслимым! Неужели это и есть нужный мне Пузан?

– Привет от доктора Плехова честной компании, – промямлил я, ни к кому не обращаясь.

– От Антонина Сергеевича? – неожиданно уточнил человек-грызун.

Неужели главвор – это он?

– У меня записка для господина Пузанкова, – пояснил я, вызвав смешки за столом.

– Господ тут не держим. Давай сюда, – главвор, неожиданное внешне поумнев, протянул руку за письмом.

Возражать не было никакого смысла. Отдал записку и приготовился ждать.

– Тебе, что ль, бирка нужна? – оторвав глаза от записки, спросил Пузан.

– Бирка?

Пузан рассмеялся и провел для меня короткий ликбез. «Бирка», «ксива», «глаз», «одеяло», «очки» – как только не называли блатные российский вид на жительство. «Линка», «линковые очки» – неподдельный паспорт на чужое имя, с подходящими к личности «покупателя» приметами. «Липовые очки» – поддельный паспорт. Оба вида давали возможность «прикрыться одеялом», то есть официально прописаться. Все эти сведения главвор вываливал на меня без малейшего стеснения. С шуточками-прибауточками. Метла у него была хорошо подвешена. И речь вполне себе правильная, без матюгов и глупых просторечий. И глазки такие умные-умные, добрые-добрые…

– Ты, уважаемый, так лихо мне все вывалил…

– А чего мне бояться? За рассказ на кичу не гребут.

– Мне-то не рассказ нужен, а документ. Сможете помочь? В деньгах не обижу.

– Другому на порог бы указал. Но ты другое дело. От Антонина Сергеевича пришел, а я его крепко уважаю. Дважды меня от смерти уберег. Долг платежом красен. Так какой тебе нужен паспорт – линковый или липовый?

– А оба можно?

– Оба? Зачем тебе?

– С одним попробую прожить, с другим постараюсь свою фамилию сохранить. Скоро смутные времена настанут. Вдруг подвернется вариант?

– Вариант… – задумчиво протянул Пузан и отвлекся.

В дальнем конце комнаты распахнулась занавеска, открыв проход в смежную комнату. Оттуда выпорхнула шустрая разбитная молодка. Подскочила к столу. Плюхнула на него тарелку с пирогами и, склонившись к уху хозяина, что-то зашептала.

Главвор нахмурился.

– Ты, это, парень, падай к столу. Пивка попей. Мне отлучиться надо.

Я покрутил головой. Нашел свободный табурет. Приставил его к столу. Уселся. По-хозяйски, без спроса прихватил бутылку, неловко ерзая, ибо нож Боуи чуть не порвал мне брюки.

Пузан, не заметив моих мучений, удовлетворенно кивнул и вышел из комнаты в сопровождении молодки. Из соседней комнаты донеслись тихие голоса.

– Пирога попробуй, – кивнул минут через пять на тарелку оставшийся за столом громила, когда пауза затянулась. – С требухой. Горячий еще.

– Потом попробует, – раздался напряженный голос Пузана, в котором сквозили чуть ли не угрожающие интонации.

Он стоял в дверном проеме, сжимая кулаки. Из-за его спины вылезла голова Беленцова.

«Бодрый⁈ Он что тут позабыл?» – напрягся я не на шутку.

– Я тебе не дядя Сарай! Вот ты и запоролся, звонарь! – зло выкрикнул человек-грызун, и его впечатляющие уши налились пунцовым цветом.

[1] Эта дуэль вошла в историю как «Бой на песчаной отмели».

Глава 7

Сделка с совестью

«Запоролся, звонарь» – понятно без уточняющих вопросов. Вопрос лишь в том, в чем я, собственно, наложал? И кто такой «Дядя Сарай»?

Пузан, еще тот артист, переменился в одночасье. Куда только подевался собеседник с таким выражением на лице, что ему хотелось излить душу и доверить ключ от домашнего сейфа? Вроде только что культурно беседовали, а тут запел на блатной музыке, что твой тенор в итальянской опере. Срочно дайте переводчика! Иначе как мне разобрать фразы, вроде «загнали тебя в пузырек» или «лишь прикидываешься ветошным», которыми сыпал Пузан с перекошенным от злости лицом. Чем я не угодил ворам? Какого грача я спугнул? Почему обстановка так резко переменилась?

На крики Пузана тут же нарисовался второй громила. Залетел в комнату. Встал за моей спиной. В открытой двери на галдырейку застыл еврейчик Изя.

– Не пойму, Пузан, что за предъява? Говори нормально, я вашей фени не разумею.

– Ты нашему бурчу все карты спутал, как львенка поймать! – ткнул пальцем в Беленцова главвор. – И не прикидывайся, будто по фене не стучишь. Шнифера за версту видно. Из Варшавы приехал на гастроли? Для того и в банк ходил присмотреться?

– Львенок? Медведь был, признаю. Сынка царя зверей не трогал, – усмехнулся я, демонстрируя олимпийское спокойствие. – Не вор я. Ошибочка у вас вышла.

Мне сразу стало понятно одно: слишком я все же выделялся среди хроноаборигенов. Люди интеллигентные, вроде братьев Плеховых, хоть и отмечали странности в моем поведении, но пытались найти им простые объяснения. Но крученый-верченый главвор сразу просек, что со мной дело нечисто. Вот только ответ себе придумал опять же таки в своем, в воровском духе.

– Чего его слушать⁈ – рявкнул громила за моей спиной. – Ну ты, шляпа, думаешь, коньки петуховые напялил и за умного сойдешь?

Я взвился с табурета, как подброшенный. Левой рукой ухватил растерявшегося детину за шиворот, а правой вырвал из-за ремня измучивший мой афедрон горлорез. Резко дернул парня на себя, мгновенно сместившись ему за спину. Отступил к стене, прикрываясь его телом. Когда на нее оперся спиной, просунул нож ему между ног, острой кромкой вверх. Громила замер, не осмеливаясь пошевелиться. Видимо, углядел блестящий кончик ножа и мигом сообразил, что его бубенчикам цена копейка.

– За петуха ответишь! Ты бы еще меня голубым назвал, – громко выкрикнул я прямо в ухо терпиле с меня ростом.

– Эй, эй! – тут же запричитал Пузан. – Обиды не было, ты чего? Петух, по-нашему, – пять рублей. Спрячь Черкеса, спрячь!

Упс! На лицо лингвистический конфликт отцов и детей[1]. Но не извиняться же за ошибку?

– А, по-нашему, петух – это педераст.

– Маргаритка, что ль? Ты, паря, даешь! Никто тут и не думает, что ты туза харишь. А вот в том, что по музыке ходишь, практически уверены. Неспроста тебя под красный галстух взяли. Давай-ка успокоимся и поговорим ладком.

– Можно и поговорить. Только изъясняйся понятно, Пузан. Мне ваш воровской жаргон не понятен от слова «вообще». Что за красный галстух, львенок и прочие несуразности?

Оттолкнув громилу, я на виду у всех вытащил ножны, медленно вставил в них свой Боуи, выложил его на стол, устроившись снова на табурете. Пальцы лежали на рукояти, а так я был сама любезность и паинька. Точно таким же снова стал Пузан. Душка, а не человек, когда захочет. Он вернулся за стол и более чем доброжелательно пояснил:

– Ну коль желаешь и дальше поиграть в свою игру, так тому и быть. Взять под красный галстух – горло перерезать. У тебя же есть шрам, не соврал студент? – я кивнул, подтверждая слова Пузана. – А львенок или грач – это богатый купчик, кого нацелились малость пощипать. Наш человек бурчил… – я закатил глаза в потолок. – Хорошо, хорошо. Завязал знакомство с компанией молодых богачей. Ждали его сигнала, чтобы навестить квартирку на Тверской. А тут ты нарисовался и все карты нам спутал.

Оба-на! Выходит, Бодрый – обычный наводчик, втиравшийся в доверие к Робкому. Ничего не скажешь: шустрый вьюнош! Какие еще сюрпризы от вас ждать, господин Беленцов?

– Чем же я вам помешал? Наоборот, помог.

– Поясни.

– Проще пареной репы. Отправляйтесь на квартиру к Мудрову под видом мебельных грузчиков. Скажите, что вас прислали неоплаченную мебель забрать. И выносите все в чистую. Хозяин и не трехнется, – выдал я как на духу, нисколько не наступая на горло своей совести. Мудров только рад будет, если его от мебелей избавят. Еще что прихватят? Ну-так усушку-утруску еще никто не отменял.

– Прокатит? – уточнил Пузан у Беленцова.

– Запросто! – восторженно воскликнул Бодрый. – Говорил же я вам, товарищ Пузан, что Командор – отчаянный человек и с головой дружит. Очень полезный…

– Ты свои эсеровские штучки про товарищей оставь для ваших явок, – одернул его главвор. – А на хазе изволь выражаться по-человечески.

Оба-на второй раз! Выходит, Беленцов не просто запутавшийся юноша, а из этих – из революционеров? Чего тогда позабыл среди воров? Или, как говорят умные люди, не спрашивайте женщину, сколько ей лет, а юношу – на какие живет доходы?

– А говоришь, что не вор, – упрекнул меня Пузан. – Раз украл – навек вором стал.

– Я не вор. Я солдат.

– Митрич? – удивился Пузан и, заметив мое удивление, поправился. – Дезертир?

– Вроде того.

– Хорош солдат, да плащ хапун; шинель – постель, шинель и кошель, а руки – крюки: что зацeпил, то и потащил; с постоя хоть ложку, а стянет за ножку, – выдал скороговоркой легкий на язык Пузан. – Темная ты лошадка, солдат. Темная, темная… Сделаем так. Пока мы дельце не провернем, поживешь тут, в Зарядье. Тут тебя никто не тронет.

– Да я и не против, – кивнул ему в ответ. – Могу и на подольше задержаться. Мне без документов и податься некуда. Долго ждать-то придется?

– Кого? Паспортов? Поддельный сварганят быстро. В Каменщиках бланков полно, и мастеров, умеющих из медного пятака печать соорудить, хватает. Закинем маляву – за три дня управимся. А вот с линкой все не быстро. Есть прикормленные писари в управах и правлениях из соседней губернии, за немалую денежку выпишут тебе настоящий паспорт, подобрав подходящего по приметам пропавшего мещанина или мужика. Но пока до них наш запрос дойдет, пока они почешутся… Месяц ждать придется.

– Каменщики – это что?

– Губернская тюрьма.

– Что, прямо в тюрьме виды на жительство мастрячат?

– В ней, в родимой. Гостиница, – хмыкнул Пузан. – Не желаешь туда заселиться?

Я грозно нахмурился.

– Шучу, шучу, солдатик. И не шучу. Тебя нужно клифту сменить. Наряд твой. Очень ты в своей шляпе будешь тут выделяться. И в городе тебя шпики на раз срисуют. Долго пробегал на свободе-то по Москве?

– Недели не прошло, как прибыл.

– Странно, – искренне удивился Пузан. – У легавых глаз наметанный. Войлошников, начальник сыскной полиции, своих-то людишек научил, на чем таких, как ты, гастролеров прихватывать. Приняли бы тебя на улице, свезли на вокзал, да и посадили бы на поезд.

– Бог миловал. И я, повторяю, не гастролер. Просто беспаспортный.

– Ну вот и сиди в Китай-городе как мышка.

… Решить вопрос с моим благоустройством воры поручили Изе. Молодой чернявый парень, еще и двадцати годочков не стукнуло, он терся среди блатных, наметив себе уголовную стезю. Был пока на подхвате, входя в так называемую шпану.[2] Как и его лепший кореш-однолетка, коренной русак Изосим, откликавшийся на Осю и чем-то неуловимо похожий на своего дружка, хоть был шатеном и в плечах покрепче. К нему-то на квартиру и повел меня худой шустрый еврейчик. Осина родня промышляла тем, что держала «заводиловку» для беспаспортных воров и сдавала комнату с шикарным видом и богатыми возможностями.

– Окно прямо на боевой ход Китайгородской стены выходит. Если облава, уйти можно влёгкую, – нахваливал мне фатеру Изя, как заправский квартирный маклер.

– Стреммар в день! – объявил Ося цену за «козырную» комнату, сквозь заплеванные окна которой с трудом угадывался крепостной путь на свободу.

(На всякий случай уточню: это не уровень земли, а боевой ход того самого фрагмента Китай-городской стены, которая уцелела до нашего времени. Послереволюционное фото)

Хата как хата, нора в человейнике. Узкий пенал со скрипучей расшатанной койкой. Стол небольшой. Вешалка к стене прибита. Рукомойник деревенского типа. Жить можно. Я и не к такому привык за годы солдатчины. Может, и дорого, но цен я, один черт, не знаю.

– Он по фене не курсает, – извиняющимся тоном пояснил Изя. – Но дядя серьезный. От него сам Пузан маленько струхнул. Он же и поручил нам присмотреть за гостем.

– 30 копеек, – почтительно разъяснил мне Ося. – За эти деньги вам и постирают, и белье поменяют, и в лавку сбегают. Осилите?

– Осилю! – кивнул я. – Давайте, пацаны, по-простому, на «ты». Я Вася, если что. Ваши имена мне уже известны. И просьба одна есть. Нужно смотаться на Пречистенку и барахлишко мое привезти, – и добавил, с подозрением оглядев незамысловатый антураж комнатенки. – Клопы есть?

– Куда ж без них, без «бекасов»? – вздохнули хором парни. – Поздно вечером устроим на них охоту. Повыведем большей частью. Ну а те, кто уцелеет…

– Попьют моей кровушки, – грустно подытожил я.

Особенностей загадочной «бекасной охоты» мне не раскрыли. Основное ее действие было запланировано на темное время суток. А пока, суть да дело, парни навертели в стенах дырок, предварительно смотавшись за моими вещами и притащив гору разной еды. Белых московских саек, гречишных оладьев, горячей колбасы, соленых огурцов и дюжину пива. Все за мой счет. Я проставлялся на новоселье.

Изрядно подкрепившись, выбрались поболтать за жизнь на тот самый боевой ход, который превратил комнату родни Оси в жилье воровского премиум-класса. За прошедшие века на стену нанесло немало листьев и прочего древесного мусора. И превратился боевой ход в подобие городского бульвара с кустами и мелкими деревцами. Красиво. Внизу шумел город, пролетали экипажи, звенел вдали трамвай, куда-то торопился рабочий люд после тяжелого трудового дня. А мы сидели, свесив ноги со стены, потягивали прямо из горла отличное пивко, наслаждались багрянцем на деревьях, игрой теней у загоравшихся уличных фонарей и вели неспешный разговор. И только сейчас до меня вдруг дошло, что я действительно в Москве, в златоглавой – вон, сколько куполов сияют, только руку, кажется, протяни. А если сомневаешься, повороти башку на сто восемьдесят градусов – Кремль, сэр! Хоть с орлами на башнях, а не со звездами, но все ж тот самый воспетый в песнях Кремль и примелькавшийся в новогодних телезаставках. Сердце страны! И я здесь, в двух шагах, усевшись на задницу поудобнее…

Изя и Ося мне нравились. Простые ребята. И очень дружные. Как рассказал еврей, Изосим его, можно сказать, спас, когда из Китай-города выселяли иудеев по приказу активного антисемита и не менее активного «петуха» великого князя Сергея Александровича. Двадцать тысяч человек тогда выперли из столицы, но только не Изю. Не захотел уезжать, и всё! Сирота семи лет отроду, он спрятался в одном из убежищ, которые пронизывали гетто, как дырки швейцарский сыр. Когда опустевшие дома стала заселять разная голытьба, Ося столкнулся с Изей. Сперва подрались до крови. Потом побратались. Изю приютила тетка Оси, у которой он и сам жил на положении приемыша. Так вместе и росли, учились взрослым играм и практически не расставались.

– Чем промышляете, братишки?

– Да всем помаленьку. К серьезным делам нас не допускают. То белье где своруем. То с пьяного шапку сорвем. То голубей наловим на чердаках, да и продадим их в ресторан. А уж там эти птички сойдут за дорогую дичь.

– А мечта у вас есть?

Парни оживились.

– А то как же! Ждем, пока Манька из нашего дома подрастет. Справим ей билет и станем хипесниками.

– Это как?

– Как-как, обычное дело. Манька клиента в дом приведет, за ширмой устроит, а мы тут как тут. Бумажничек хвать – и тикать.

– Постойте! Вы хотите свою юную соседку в блядь превратить?

– Почему в блядь? – удивились парни. – Нормальная профессия. Не целка какая-то без билета, а бланкетка. Осмотр у доктора, отметка в полиции и все такое.

Я вздохнул. Мне ли парней осуждать? Тут жизнь у людей тяжелая. Порой тухлятине рады и последним обноскам, на которые без слез не взглянешь. В мастерских гнут спину от зари до зари, без выходных. Голодный народ прет из деревень и хватается за любую, самую копеечную работу. Ночуют на улицах, прямо на булыжной мостовой.

– Вась, – по-своему оценили мою реакцию парни. – А куда нам еще податься? Не в банщики же идти?

– А чем плохо людей мыть?

– Мыть? – парни заржали, вспугнув стаю воробьев. – Банщиками прозываются те, кто на вокзалах промышляют.

– А причем тут баня?

– Не баня, а банхоф. Вокзал по-польски, – пояснил Изя, открыв очередную бутылку не особо крепкого бархатистого «Черного» со сладковатым вкусом от пиво-медо-варенного товарищества «Калинкин».

Эти два красавца не видели себе иного пути, кроме воровского. Правильно говорят: с кем поведешься, от того и наберешься.

– Я так понимаю, Пузан сейчас масть держит в Китай-городе. Авторитет? Иван или как там у вас говорят?

– Не Иван, – помотал головой Ося. – Иваны – это те, кто имя свое скрывает в остроге. Просто весовой. Или Матка, старший вор.

– Чем он на жизнь раньше зарабатывал? Карманник?

– Карманник, маравихер – это самый авторитет среди воров. Не, Пузан попроще, но тоже из «аристократов». Он мойщиком прежде был.

– Мойщик?

– Это те, кто в поездах промышляют. Особый талант нужен человека заговорить.

– Зачем?

– Вот сядет мойщик в купе с «грачом» и давай мешать ему заснуть. Все время пристает с разговором. «Какая станция»? «Скоро ли доедем»? И все такое. Доведет человека до такого состояния, что он сам во сне забудется, как в обморок провалится. Тут и бери у него из карманов все что угодно.

– Я заметил. Пузан мастак говорить на разный лад. И по фене. И по ветошному. Правильно слово употребил?

– Все верно. Ха, глядишь, ты, Вася, скоро застучишь по фене как блатной. А еще у нас говорят «ветошный кураж». Это про человека, навроде тебя. Который в минуту опасности ни в чем не меняется, оставаясь спокойным – будто не как вор, а как честный-пречестный, – пояснил мне Изя и с жаром добавил. – Держись Пузана – не прогадаешь. Он тоже из таковских.

Парни, перебивая друг друга, рассказали, как главвор добился авторитета. Он сделал себе имя среди воров следующей выходкой. «Помыл» как-то раз деньги у одного купца в вагонном купе. А купец оказался стреляным зайцем. У него уже как-то украли 25 тысяч в поезде, и он решил над «мойщиками» пошутить. Забил подкладку резаной бумагой, придав ей вид «колодок»[3]. Вот Пузан ее и вытащил. Через некоторое время к купцу на улице подходит молодой человек.

– Скажите, это вас обокрали на 25 тысяч?

– Да.

– А потом еще на 20?

– Да-да, поймали? – с надеждой спрашивает купец и… получает пощечину.

– Впредь будете знать, как шутить с ворами! – говорит ему Пузан (а это был он), прыгает в коляску и уезжает.

– Вот такой он лихой вор! – завершил свой рассказ Ося.

– Ночь на дворе, ребята! – поднялся на ноги Изя. – Пора «бекасов» гонять.

Мы перелезли через подоконник обратно в комнату. Зажгли побольше сальных свечей. Вылезшие на разведку клопы заметались по стенам и полу. И стали гурьбой набиваться в проделанные заранее отверстия. Парни внимательно следили за бегством кровопийц. Когда в дыре их скапливалось достаточно, наглухо затыкали ее чем-то вроде комочка смолы. Я же просто метался по комнате и плющил гадов ногами. И счет изведенных врагов рода людского был явно не в мою пользу.

Когда все отверстия были залеплены, парни встали плечом к плечу и затянули нечто вроде «вечной памяти».

– Ну вот и все! – радостно воскликнул Изя. – Теперь заснете, как у Христа за пазухой.

Если бы! Когда, проводив Изю и Осю, улегся на тощий матрас, набитый конским волосом, сна не было ни в одном глазу. Мне не давало покоя воспоминание о посещении банка.

А что, если предложить Пузану, устроить налет? Вломиться толпой. Пистолеты навести на кассиров. Откроют несгораемые шкафы как миленькие. Главное – уйти, не спалившись. Плёвая работенка, если разобраться. Можно по минутам расписать план, наметить пути отхода, заранее подготовить лежки и тайники. А потом Америка…

«Эх, Вася, Вася, – укорил себя я. – Выйдет у тебя с совестью договориться? Решил в грабители податься? Но ведь можно и так рассудить: вот – уголовники, крадут – с того и живут. Если в тюрьму не загремят. Это одна сторона медали. Однако есть и другая – куда мерзее».

Я стал вслух перечислять, закладывая пальцы, морщась как от укола иголок. Террор, погромы, расстрелы без суда и следствия, убийства ни в чем неповинных, массовые грабежи, насилие, самое дикое воровство, поджоги, нападения средь белого дня…

«На фоне всего этого оголтелого разнузданного безобразия кражи, аферы и разбои уголовников кажутся цветочками. И тем не менее, нынешнее общество осуждает блатных и находит оправдания для всех остальных. Ну дикость же!»