Текст книги ""Фантастика 2025-162". Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Greko

Соавторы: Василий Головачёв,Геннадий Борчанинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 235 страниц)

– Возьмусь, – пожал я плечами. – Главное, чтобы твои товарищи не втянули меня снова в ваши террористические игры.

– Это не игра, Американец, а наша борьба не на жизнь, а на смерть. Ты, как никто другой, заслужил мое доверие. Сейчас в Петербурге готовятся очень серьезные акции. Твой совет мог бы пригодиться. Наше боевое крыло уже организационно оформилось. Ныне мы называемся эсеры-максималисты.

Ёксель-моксель! Опять двадцать пять! Сколько же можно! Неужели товарищи-революционеры решили: попала белка Вася в колесо – пищи, но беги? Не, пацаны, я пас. С вами мне не по пути. Максималисты – это значит, беспредельщики? Я не ошибся? Какой выбор? Остается одно: проскочить между огненными струями революционного помешательства и ярости карательного аппарата самодержавия, который, я уверен, медленно, но верно будет ко мне подбираться.

[1] Свайка – мужской половой орган. Подержаться за свайку – заняться онанизмом. Догадаться несложно, в каком значении здесь использовано это выражение.

[2] Шмара, маруха – так называли любовниц блатных. «Шмара» – это жаргон московских тюрем.

[3] Подлинное газетное сообщение.

Глава 18

Пошел вон!

Санкт-Петербург встретил нас серой хмарью и броневиком на площади перед Николаевским вокзалом.

«Что за чудо-юдо?» – удивился я, разглядывая этот странный гибрид «Гелендвагена», скрещенного с поделкой кустаря-одиночки, решившего поразить мир стимпанковским чудовищем. – Только мужика в кепке не хватает на башне для полноты картины. Ох уж, эти питерские понты!'.

– Автомитральеза от хранцуза, – объяснил нам словоохотливый, болезненного вида извозчик, обещавший доставить нас в лучшую в городе гостиницу для холостяков среднего достатка.

Во всяком случае такую вводную от меня получил. Сомнений в нашей финансовой состоятельности у него возникнуть не могло. Достаточно было взглянуть на Осю. Ося сверкал широкой золотой улыбкой. В его исполнении фраза «Зуб даю!» имела теперь двоякий смысл. В том числе, как заявление о личной системе срочного платежа. Пришлось нам накануне отправки в Северную Пальмиру раскошелиться в Москве на стоматолога. Все мои уговоры на выбор белого цвета, намеки на цыганский шик Ося отверг как несостоятельные и не соответствующие его системе ценностных координат, выраженной простыми словами: «мечта детства». Пришлось уступить, скрепя сердце, из человеколюбия. Все ж таки главный пострадавший. Не стал по этой причине тыкать ему в нос, что отныне он находка для филеров.

А их нам всерьез стоило опасаться. С документами у нас полный швах. Я так и остался с фальшивым паспортом на имя Василия Девяткина, ибо обещанная ксива от Пузана помахала мне ручкой вместе с отправленным Изей в небытие главвором. У пацанов чуть лучше – выписки из метрической приходской книги. При желании бдительные столичные стражи правопорядка могут их отправить домой пинком под зад. Одна надежда на подполье. Но контакты с ним с неизбежностью возвращали нас к исходной точке – к филерам, которые могли пасти явочные квартиры. «Скажу Осе, чтоб не вздумал девушкам улыбаться и вообще рот раскрывать», – мстительно подумал я.

Ага, размечтался. Ося с Изей за компанию, никуда за пределы Москвы не выезжавшие, челюсти поотваливали и давай извозчика терзать вопросами: а это что, а это, а зачем так, а почему этак? Что за тетка, орущая, будто режут, «селедки голански»? Почему городовые верхом? «Маринка» – это шлюха дорогая? Что за странные типы в белых цилиндрах за катафалком? Горюны? Жуть какая на покойниках деньгу сшибать. Почему корабликов на воде мало?

– Навигацию вот-вот откроют, тогда от лайб на воде не протолкнуться, – уже еле хрипел извозчик, словно попавший в допросную папаши Мюллера.

– Ух-ты! А лайба – это невская рыба?

Ребят все приводило в щенячий восторг. Мне же Петербург не глянулся. Дома кругом красивые, но все какое-то однообразное, в охряных и темно-красных тонах. То ли прямо с порога питерской тоской заразился, то ли не давал расслабиться, держал в напряжении увесистый чемоданчик с деньгами и платежными документами, то ли взял, да резко поумнел и перестал смотреть на окружающий мир, подобно моим парням, ничего не видавшим окромя своего Зарядья.

Поймал себя на том, что смотрю на них как старший брат на младших, заменивший им и мать, и отца. Откуда такая метаморфоза? Я ведь раньше до попаданства, не на войне, а на гражданке, как жил? Мне бы пива кружечку, да и в койку дурочку. А ныне? Взвалил на себя ответственность ни с того, ни с сего. Чуть ли ни в Доцента превратился: «редиска – нехороший человек», «вот вам английский словарь – выучить от сих, до сих»…

«А ведь, правда, Василий Петрович, что-то в тебе изменилось. Мысли разные в голове завелись. А от этих мыслей ведь не только венерические болезни происходят или порыв все и вся ниспровергнуть. Порою нечто дельное возьмет и мелькнет. Постарел, что ль? Как-никак четвертый десяток размочил. Пора и за ум браться. Хуже нет на свете, чем жить дураком».

Я почесал лоб под котелком и напряг извилины. С чего вдруг еще и такая метаморфоза?

«Не иначе, как подействовало общение с культурным слоем. Марья Ильинична, Плеховы и даже почтенный провизор Чекушкин – не последние люди, если разобраться. С такими меня жизнь еще не сводила. Язык опять же изучал, вот мозг дремавший и заработал. А еще газеты… Да-да, газеты! Чем еще время заняться в отсутствие интернета? И ведь хорошо пишут, собаки! Не чета блогерам из моего будущего! Порой так завернут, закрутят – не оторваться!»

Сразу вспомнился фельетончик про купца, очнувшегося после долгого загула. Как он счета из ресторана проверял. Обхохочешься…

– А ну стой! – вдруг заорал, кое-что заметив.

– Тпрууу, – мгновенно среагировал извозчик и втянул голову в плечи. – Барин, только не бейте!

– С ума сошел? Зачем мне тебя бить? Видишь здание банка? Туда заворачивай, на канал.

Роскошное здание на канале украшало вывеска под изящным куполом со скульптурами – «Первое общество взаимного кредита». Как же мне мимо проехать? К «взаимокредитчикам» у меня теперь свое отношение – доверие и признательность, хотя тут и не москвичи обитали. Ко мне питерские коллеги банка с Рыбного переулка отнеслись с не меньшей теплотой, особенно, когда я показал документы о переводах. Жирному клиенту банкиры всегда рады. Сразу тебе и «безопасный ящик» в аренду без взятки служащему, и первый платеж за границу оформили.

Вышел из банка сияющий как новенький золотой червонец. Груз скинул, теперь можно не дергаться из-за оставленных денег в гостиничных номерах. Кто его знает, как тут, в столице, обстоит дело с отельным воровством?

– Погнали в гостиницу! За простой награжу! – обрадовал я кучера.

– Но, пошла! – прохрипел извозчик, еле живой от расспросов московских гостей.

Выбранный им «Отель де Франс» на Большой Морской, куда он нас привез, производил странное впечатление. С одной стороны, центрее места для гостиницы трудно подобрать – арка Генерального Штаба и Дворцовая площадь буквально в нескольких шагах. С другой, облезлый фасад здания с затейливым эркером наглядно свидетельствовал о том, что лучшие дни «Франции» давно миновали. Даже швейцар в расшитой золотым галуном ливрее с пелериной уступал ростом и пышностью растительности на лице своему конкуренту, стоявшему у подъезда ювелирного магазина Болина за два дома до гостиницы. И все же меня не оставляло опасение, что погонят нас отсюда как приблудных щенков. Хоть я и приодел своих парней, но зарядьевское трущобное нутро нет-нет да выпирало.

Швейцар не погнал. Напротив, приветственно взмахнул рукой, приглашая внутрь. Подбежал мальчишка в красной фуражке. Подхватил, с трудом вырвав у Оси, наши чемоданы.

Зашли.

Внутри все блистало золотом, мрамором, бронзой, лепниной и ярким электрическим светом. К номерам вели коридоры из стекла. Буклеты и объявления – исключительно на французском. На этом же языке обратился ко мне отвечающий за прием гостей расторопный малый.

– Говорите по-русски или по-английски, – взывающе ответил я и сделал морду кирпичом.

– Месье иностранец? Рады, рады. Англичане и американцы любят у нас проживать. Ныне у нас остановился корреспондент «Морнинг Пост» мистер Гектор Хью Манро. А полвека назад мы принимали самого чрезвычайного посла Соединенных Штатов достопочтенного Густава Фокса. Отличный ресторан французской кухни. К вашим услугам наши собственные экипажи и посыльные.

Что-то я засомневался, по адресу ли мы попали. На черта извозчик нас сюда притащил? Долю, что ли, получает за подвоз клиентов? Или после моего посещения банка у него изменилось представление о «скромном достатке»?

– Почем номера?

– К вашим услугам чудесные квартиры с бельем, прислугой, отоплением и ламповым электрическим освещением. Если с ванной и телефоном 25, попроще 15 рубликов в сутки. Провоз багажа от вокзала бесплатно.

– Багаж у нас собой.Подешевле ничего нет?

– На троих-с? Можно и по десять с окнами во двор. Отдельные номера по рублю. Но удобно ли вам будет порознь? – приемщик сально улыбнулся, и у меня возникло резкое желание стереть эту многозначительную лыбу с его лица. На что он намекает? За кого принял меня и моих парней? Уж не за голубых ли голубков? – Рекомендую-с с видом на набережную Мойки. Роскошно! Манифик!

– Давай с видом за 15! – решился я на отчаянный шаг в расчете на то, что вопрос с паспортами можно будет отложить. Не будут служители отеля допекать только прибывших постояльцев, да еще и выбравших один из самых дорогих номеров.

Так и вышло.

– Коридорный вас проводит, господа. Паспорта попозже у вас заберем, чтобы приставу показать.

Интерьер именно квартиры, а не номера с целой анфиладой из пяти комнат оставил меня равнодушным. Наверное, он отвечал современным представлениям о «дорого-богато» – картины на стенах, вазы на напольных резных подставках, лампы в виде бронзовых статуэток женщин в струящихся одеждах, несущих в руках свет под тканевыми абажурами, расписной рукомойник, встроенный в деревянный футляр, гнутая мебель, постельное белье в кружавчиках. Не впечатлило, евроремонт круче. Зато парни рты пораскрывали.

– Ося, пасть захлопни! Ослепнуть можно. Шмотки побросали – и айда на прогулку. У меня дело неотложное. Прикроете.

– Маузеры брать? – кровожадно поинтересовался Изя.

Пистолеты у нас были глубоко заныканы в вещах. Вот пусть пока там и остаются. В городе введено положение об усиленной и чрезвычайной охране. Не хватало еще вляпаться на ровном месте.

Выбрались на Невский. Двинулись неспешно, пробираясь сквозь пеструю толпу из чистой публики, редких военных, несущихся со всех ног посыльных в одних рубахах, несмотря на промозглую погоду, разносчиков, студентов, клерков в котелках, простолюдинов в фуражках и сапогах. Все это многолюдье выплескивалось на мостовую, уступая лишь медленно ползущим по рельсам конкам-империалам и игнорируя извозчиков. Огромный город еле справлялся с набившимися в него человеками. В него стекались со всех концов империи, чтобы воспользоваться немалыми финансовыми возможностями, которые давал Петербург. Целые крестьянские общины из разных губерний проживали в нем на регулярной основе. Авантюристы со всего мира рвались сюда в надежде ухватить удачу за хвост. За этим плотным потоком пришельцев и коренных питерцев, оккупировавших Невский, сложно было разглядеть даже огромные сверкающие витрины нарядных магазинов.

Как могли здесь филеры выискивать террористов? Зря только ребят с собой потащил. Обнаружив возле «Пассажа» нужный мне номер дома, ткнул в вывеску ресторана «Квисисана», предлагавшего дешевые обеды.

– Там меня подождите!

Ося и Изя радостно кивнули и скрылись за дверью едальни. Сам нырнул в арку. Уверенным шагом миновал проходной двор, в котором подпирали стены подозрительные личности. Зашел в следующий двор-колодец, такой тесный, что не нашлось места для дровяных сараев. Быстро нашел нужный подъезд. Поднялся на третий этаж.

Засады я не боялся. Товарищ Володя, подробно описавший мне, как найти явку на Невском, сразу предупредил, что на квартире собираются случайные люди, многие из которых не находятся под подозрением у полиции. Мне следовало лишь сообщить хозяйке о своем прибытии и назвать место встречи. Медведю передадут. Остерегаться нужно было исключительно последующей слежки, если за домом наблюдали агенты охранки.

Дверь открыла служанка в накрахмаленном переднике.

– Мне к госпоже Оржек.

– Проходите.

Меня провели по длинному коридору в большую полутемную комнату. Большая компания вполне себе приличного вида сидела за столом и на диванах. Одни пили чай, другие листали книги, третьи громко спорили.

– Мадам, к вам посетитель. Чашку еще одну подать?

– Пойди, Дуня, прочь! Понадобишься, позову. Что у вас, милсударь?

Я молча протянул записку. Хозяйка, дама среднего возраста и скромных женских достоинств, жеманно вытянула холеную руку, унизанную кольцами. Сцапала письмо из Москвы.

– Гамбеттовский ключ[1], – пробормотала себе под нос. – Присаживайтесь к столу. У меня займет немного времени, чтобы разобраться.

Она вышла из комнаты, пахнувшей женскими духами, пылью, хорошим чаем и керосиновой лампой. Я огляделся. Нашел свободное место. Прислушался к разговорам. На меня никто не обратил внимания.

– В этом городе зависти и лжи, бесконечной карточной игры и «все как у людей», отучающего сознание от работы живой мысли, следует все перетряхнуть, как пересыпанные нафталином вещи из старого сундука, – вещал один товарищ в пенсне на холеном лице с козлиной бородкой.

– Иначе мы превратимся в Свидригайловых, – вторил ему еврей решительного вида, воинственно распушая усы.

– Вы спасете меня, Ицхо, если я стану падшей женщиной? – томно поведя черными очами, спросила юная особа, очень даже ничего на мой вкус, и тут же стрельнула в меня глазками.

– Адель! Давайте серьезнее, – влез с замечанием козлобородый.

Разговоры мне наскучили в ту же секунду, когда я сообразил, что здесь, не переставая, играет одна и та же заезженная пластика, как у всех российских интеллигентов, спятивших отпрысков безумной эпохи. В то же время выдающиеся стати Адель не оставили меня равнодушным. Я принялся нагло пялиться на тугую грудь под глухим платьем с воротом под горло и на розовое ушко красотки, слегка прикрытое вьющимся черным локоном. «Какая сочная евреечка», – подумал я, удивляясь, как много представителей иудейского племени собралось в самом сердце столицы Империи. Кто и когда стер черту оседлости, позвольте полюбопытствовать?

Адель мои взгляды заметила и нисколько не возмутилась. Деланно часто задышала, заставив грудь сильнее натянуть платье. Еще больше она заинтересовалась мною, когда вернувшаяся хозяйка меня окликнула.

– Товарищ Американец, пойдемте со мной.

Я двинулся на выход, не прощаясь. Лишь в дверях обернулся и подмигнул Адель. Она мило зарделась и проводила меня внимательным взглядом.

В коридоре куда менее интересная (совершенная серая мышка) мадам Оржек меня тихо спросила:

– Что передать Медведю?

– Завтра. Ровно в полдень. Пивная лавка на Екатерининском канале напротив банка «Первого общества взаимного кредита».

Место я приглядел заранее. В двух шагах от банка, где я оставил на хранение денежки. Перед встречей заберу сто двадцать тысяч, которые мне передал Володя. Отдам и, надеюсь, получу в конце концов свои долгожданные паспорта.

… Утром меня разбудило трехкратное завывание вдали фабричных гудков.[2] Я с удовольствием потянулся на мягкой постели. Отлично выспался, однако, на барских-то перинах. Голландское полотно так приятно. Лишь кружевные вставки слегка царапали шею.

Времени навалом, не грех и славно позавтракать. Ребят ждать нет смысла. Эти фанатики всего нового надолго, если не навсегда, похоронили в себе гурманов во вчерашней «Квисисане». Как назло, запихнул их в ресторан необычного формата. Ресторан-автомат. В нем напитки и блюда выдавал механический буфет. Меняешь деньги на мелочь при входе и гуляй, рванина, от пяти копеек и выше! За пятак – пирожок. За гривенник – бутерброд, лафитничек водки или кружка пива. За двадцать копеек – салат или рюмка коньяку. Никаких официантов. Столики по центру зала. Очень демократичненько. А ближе к вечеру еще и размалеванные шлюхи, на которых так и просится печать поставить: не трожь, сифон! Как можно пользоваться там общей посудой?

(карикатура на ресторан с механическим буфетом)

Нет, не о таком завтраке должен мечтать будущий волк с Уолл-Стрит! Гостиничный мне тоже не по нутру. Попробовал вчера местную французскую кухню. Вот, не мое – и точка! Мне бы что-нибудь родное, домашнее – яишенку с колбаской или хороший кус теплого пирога. И я знал, где найду, о чем мечталось. Не в булочной через три дома от «Франции», где в витрине были выставлены круассаны, какие-то шоссоны и французские багеты. Туда пусть валят доморощенные булкохрусты. Я же пойду в соседний дом, в ресторан «Малый Ярославец», который, если верить его рекламе, предлагал редкий столичный деликатес – блюда русской кухни московских корней. Вот это по-нашему, по-урюпински!

Не подвел меня «Малый Ярославец»! Накормил так накормил! И кулебякой, и гурьевской кашей. К моменту встречи с Медведем (он же товарищ Анатолий) в полудень, все еще чувствовал отупляющую сытость. Когда плюхнулся за стол в пивной, поручкавшись с поджидавшим меня главой террористов, отмахнулся от соленых креньдельков. На сушеных снетков и не взглянул. Даже не купился на предложение отведать свежей корюшки с ее тонким огуречным вкусом.

– Ты где так объелся, Американец, с утра пораньше?

– Да в ресторане русской кухни рядом с отелем.

– В «Малоярославце» поди?

Я кивнул и отдал бумажный пакет с деньгами Медведю. Он неожиданно расхохотался.

– Чего? – нахмурился я.

– Ну и силен ты, бродяга! Стратег! Я тебя давно заприметил. Еще когда ты в банк заходил. Ты же специально это место выбрал, да? Чтобы далеко за деньгами не бегать? Но главное – в какой! Во «взаимный кредит»! Ох, уморил!

– Нормальный банк, – буркнул я.

– Выйдет налет? – наклонился над столом товарищ Анатолий.

– Сложно. Да и не нужно мне. Что с моими паспортами?

– Держи.

Забрал три немного потёртые бумаги без переплета. Выбрал одну и с недоумением развернул несколько раз сложенный лист с двумя гербами. Под верхним с мультяшными львом и единорогом шел рукописный текст, испачканный оттисками печатей.

– Британский?

Моему удивлению не было предела, когда я прочел вслух титул и фамилию подписавшего мой паспорт английского лорда – «We, Henry Charles Keith Perry Fitz Maurice Marquess of Landsdown, Earl Wycombe» – и свое имя – Basil Nines.

– Настоящий?

– Ну, в Соединенное Королевство с ним лучше не въезжать. А жить без проблем в России и выехать из нее – запросто.

– А как же я с полицией буду объясняться?

– Английский у тебя хромает, но шпикам и этого хватит за глаза. А будут приставать, ты просто скажи: пошел вон! Такое обращение они понимают.

Лопни моя селезенка! Как же у этих ребят-революционеров все просто. «Пошел вон!» у них как код «свой-чужой». Это так они за жизнь простого народа воюют? Сословная спесь вкручена в их головы с модными прическами золотыми шурупами детства.

Посмотрел остальные паспорта и чуть не расхохотался. Изя превратился в Айзека Блюма. А Ося – русак Изосим – в его брата Джозефа, если коротко, то в Джо. Привет, тебе, золотозубый индеец Джо иудейского исповедания!

– Что-то не так? – напрягся Медведь. – Все, как ты просил. Найнс – по-английски «девятка». Имена твоих парней, вроде, перевели правильно. Сам же написал: Изя и Ося. Подстать еврейским именам и фамилию подобрали. А то, что братьями их сделали, так это пригодится.

– Все нормально.

– Отлично!

– Разбегаемся?

– Еще задержись. Есть, о чем поговорить. Пойдем прогуляемся вдоль канала.

Отчего не порастрясти жирок от съеденного завтрака?

– Пойдем!

Мы вышли на набережную, пересекли Невский, самым краем проскочили колоннаду Казанского собора и продолжили прогулку вдоль кованой решетки Екатерининского канала.

Медведь шел твердой, уверенной походкой, не обращая внимания на городовых и редких конных полицейских. Говорил вполголоса, но в своей привычной энергичной манере. Наивно пытался завербовать меня в террор.

– Мы все в восхищении от твоей решимости, Американец. Как четко ты все спланировал в Москве! Продумал все детали. Среди нас нет специалиста твоего уровня. Ты нужен нам, нужен революции.

– Вы, ребята, не видите берегов, товарищ Анатолий. Вам кровушку пролить, как водички попить.

– А как иначе? Столько наших погибло. На баррикадах, на улицах, зарубленными казаками, забитыми насмерть в участках, в пересыльных тюрьмах. Столько сошло в могилу от туберкулёза, заразившись в камерах. Столько матерей лишились своих детей. Как это можно забыть? Когда я начинаю перечислять имена павших товарищей, иногда не могу продолжать… Сам срываюсь, и люди, меня слушающие, заходятся в рыданьях. Это война, Американец. Это война!

Что мне ему сказать? Остановитесь, и никто больше не умрет? Или напомнить ему, что это он – тот, кто отправляет на смерть молодых? Бессмысленный довод. Он считает себя командиром, которому люди доверили свои жизни. А, значит, и право имеет посылать других умирать. И кого тут винить? Быть может, тех, кто льет яд в умы молодежи, сидя в венской пивной или в парижском кафе? Фанатики идеи, которая отчего-то дала такие жуткие всходы в этой несчастной стране. Уже в нескольких поколениях. И не видно конца. А эти, у власти? Неужели нельзя найти выход? Тоже на крови помешались, на своем праве разговаривать с улицей на языке пулеметов. Был бы Ленин столь непоколебим, если бы не повесили его старшего брата? Моего-то не повесили. У меня в этом мире вообще нет никого, кроме моих парней. Если бы кого-то из них убили, я бы не отправился стрелять в случайного губернатора и не потащил бы за собой на баррикаду толпу потенциальных смертников. Я бы прикончил того, кто конкретно был бы виноват. И он точно от меня бы не ушел.

– Это не моя война, товарищ!

Медведь резко затормозил на ходу. Обернул ко мне разгоряченное лицо.

– Не твоя?

– Нет!

– Рано или поздно ты поймешь. Даже если уедешь за границу. Родина позовет. Ты поймешь, что стал дезертиром.

Я рассмеялся ему в лицо.

– Что ты понимаешь в дезертирстве? Забыл мою старую кличку?

– Вот именно. Ты – Солдат. И ты нам нужен.

Ну что с ним поделать?

– Да! Да! – с жаром продолжил он. – Когда стреляли в рабочих год назад – здесь, на этих улицах, даже на этом канале, разве можно было стерпеть? Когда в Москве штыками добивали железнодорожников? Солдаты… – презрительно протянул. – Такие же крестьяне и рабочие, как мы… Палачи! Но мы отомстим! Новый министр внутренних дел Столыпин! Знаешь, что он задумал? Казнить всех, кто против режима, военно-полевым судом!

«Да-да-да, ты-то какое отношение имеешь к народу, ась? Молоток или косу в руках держал? Только и можешь: пошел вон!»

– Мы его взорвем!

– Кого?

– Столыпина. Он поселился на Елагином острове. Вот его дом мы и поднимем на воздух среди бела дня.

– С семьей? С детишками? С посетителями?

Товарищ Анатолий равнодушно пожал плечами.

«Бобр ты вокурвовленный, а не Медведь! – подумал я, заводясь. – Зачем мне рассказал? Хочешь замазать? Думаешь, мне деваться некуда? Мол, доносить не побежишь, милок. Ты теперь с нами завязан навсегда. Москва нас связала. Рыбный переулок».

– Пойдем еще пива выпьем, – успокаивающе предложил мой спутник, показав на рекламу портерной в 83-м доме. – Пойдем, пойдем, не ершись.

Он затянул меня в полуподвал и усадил за столик у углового окна. Посмотрел на часы.

– Я…

– Подожди, Американец. Еще пара минут. Долго мы шли, чуть не опоздали.

– Куда?

– Подожди. Сам все увидишь. Просто смотри в окно.

Я посмотрел. Набережная с гранитными столбиками, ажурными решетками и чахлыми деревцами, защищенными невысоким, туго стянутым в пакет штакетником. Канал. Стройка. Оба берега соединяли однопролетным деревянным пешеходным мостом. Блоки с откосами уже собрали. Шла доделка. Неказисто выходило. Не по-питерски с его великолепными мостами. От нового сооружения, как я видел из окна, вглубь квартала уходил переулок. Перекресток бойкий. Народу шлялось немало.

– Не понимаю, – честно признался. – Дело в переулке?

– Фонарный? Переулок веселый. Злачное местечко. Баня, бордели. Но дело не в них.

На набережной показалась группа конных жандармов. За ней следовала закрытая карета.

– 14–30, – прокомментировал Медведь. – По нечетным дням в половине третьего, точно, как по расписанию, мимо этого переулка проезжает карета из питерской таможни на Гутуевском острове в губернское казначейство на Казначейской улице. Везет таможенные сборы. По четным – в половине двенадцатого.

– И вы хотите ее бомбануть, – догадался я.

Медведь меня понял иначе.

– А какой еще вариант? Бросим бомбы. Карета набекрень. Перевозчики денег контужены. У жандармов лошади понесут. Две группы – от моста и из переулка открывают огонь на подавление. Шум, дым, прохожие бегут. Мы баулы с денежками – цап! И разбежались.

– И куча трупов штатских.

– Придумай лучше! Ты сможешь, я знаю.

– Так не действуют даже гангстеры в Америке!

– Не знаю, кто такие гангстеры, но такая акция вполне нам по силам.

– Без меня. Ты слышал мой принцип: без крови. А здесь без нее не выйдет.

– Повторюсь еще раз. Ты! Нам! Нужен!

В ярких красках представил себе кадр из фильма: бьющиеся на брусчатке лошади в крови, разорванная на части карета, сорванная вывеска «Пиво. Портер. Ледъ», осколки стекла, вопли пострадавших, контуженные инкассаторы, которых добивают из маузеров максималисты…

– Прощай, Медведь!

Резко отодвинулся от стола и вышел из портерной, не оглядываясь. Лишь в голове вертелось одно, как на граммофонной пластинке с заевшей иглой: пошёл, ты! Пошёл на…!

Замер на мгновение перевести дух. Печальный звук шарманки из соседнего двора-колодца истаивал в наползавшем с реки весеннем тумане.

[1] Гамбеттовский ключ – один из популярных шифров, использовавшихся революционным подпольем.

[2] По первому гудку рабочие вставали, по второму выходили из дома на работу, а по третьему должны были занять рабочие места.

Глава 19

Оборотень в эполетах

Великий пост так или иначе смирял гордыню огромного многоконфессионального города, утихомиривал буйство его многочисленных обитателей. Не до конца, конечно, но в воздухе витало некое отрезвление. Бога еще не изгнали с невских берегов. В домах избегали скоромного, чаще посещались церкви, не проводились публичные гуляния, не устраивались общественные развлечения. Интеллигенция, понятное дело, плевать хотела за запреты, продолжала банкетировать по поводу и без. Рабочие продолжали митинговать и бастовать. Прочий же простой люд и солидная публика подчинился религиозным запретам и с нетерпением ждал шестой недели, Вербной – краткой отдушины в великопостном унынии.

В эти дни на Конногвардейском бульваре устраивали рынок – многочисленные балаганы, торгующие всем, что могло тронуть сердце невзыскательной детворы, преимущественно, разного рода поделками. И, конечно, веточками распустившейся вербы – милого символа весны. Атмосфера на этих базарах была сродни карнавальной, проказливой.

Мы с парнями, то бишь, с братьями Блюм (ха-ха!), немного потолкались на Вербе, как в народе прозвали главное весеннее торжище. Чуть не оглохли от бесчисленных дуделок-свиристелок. И отправились на другой конец города, на Петроградскую сторону к Народному дому императора Николая II, вокруг которого в Александровском парке, по слухам, установили аттракционы, а главное, в котором демонстрировали синема. Ни Изя, ни Ося «фильму» ни разу не видели, но очень хотелось. До нервной дрожи.

– Будет вам фильма, будущие звезды Голливуда! – пообещал я.

– Босс, а что такое Голливуд?

Задумался. А не поспешил ли я с названием? Когда, интересно, появился или появится город грез на калифорнийских холмах? Впрочем, скоро все сами узнаем. В моих наполеоновских планах Лос-Анджелес стоял вторым пунктом после Нью-Йорка. Нет, третьим. Вторым будет Детройт и мистер Форд. У меня на него большие надежды.

И ведь не так долго осталось до осуществления мечты. С перегонкой денег я почти закончил. Уже ознакомился с вариантами трансатлантического броска. Поскольку до «Титаника» еще нескоро, можно без опаски вступить на борт лайнера, отплывающего к берегам обетованным. Только никак не мог решить, то ли трястись на поезде до Гавра, то ли добраться морем до Гамбурга. Как выяснилось, конкуренция на рынке пассажироперевозок через океан была бешеной, межгосударственной – только выбирай, что твоей душеньке угодно. Хочешь дешевые билеты, хочешь суперкомфорт, хочешь – корабль с «Голубой лентой Атлантики».[1]

– Голливуд, братья Блюм, нам понравится, обещаю! А вот насчет фильмы, я не так уверен. Не знаю, как вас, но лично меня вряд ли впечатлит.

– Почему⁈ – взревели Айзик и Джо, переорав звук «иерихонской трубы», в которую дул юный гимназист по соседству. Они-то предвкушали зрелище, которое их потрясет.

– Синема только зарождается. Мы с вами еще научим этот мир классное кино снимать!

– Мы⁈ – растерялись парни.

– Мы, мы! Дайте срок – усё будэ!

Парни скептически пожали плечами. Вот же Фомы неверующие! Да с моими знаниями проще снять блокбастер, чем освоить фокус на четырех тузах!

Посмеиваясь над «братишками», тронулся в сторону Дворцовой площади. У Александровской колонны, рядом с чугунной оградой, увенчанной орлами, на посту стоял старик-часовой в высокой медвежьей шапке и черной шинели, перекрещенной белыми ремнями. На груди боевые награды. Я замер. Моя ж ты красавица! В руках инвалида роты дворцовых гренадеров такая знакомая до боли, старинная «семилинейка»-переделка со штыком. Эх, сколько раз ты меня выручала в прошлой жизни!

Перевел взгляд на грудь солдата, украшенную крестами и медалями. Тут же вспомнил про своих «Егориев», за которые кровью заплатил немалой. Среди наград солдата заметил медаль «За покорение Кавказа». Дыхание сперло. Тело само собой вытянулось в струнку. Рука метнулась к кубанке, чтобы отдать честь. Здравствуй, боевой товарищ!

Старик не удивился. Благородно прикрыл слезящиеся глаза.

– Вась, Вась, знаешь, что за странная сумка у деда на спине?

– Немного уважения, засранцы! Перед вами не дед, а геройский дядька! И не сумка, а лядунка. В ней патроны полагалось носить. Служивый! Не в обиду! Примешь от старого солдата червонец вербу отметить? Выпить за славу русского оружия?

Солдат в нарушение устава решился на быстрый разговор.

– До старого тебе еще далеко, господин хороший. Из гренадеров? Рост подходящий и выправка сразу видна. Куда мне червонец, рубля хватит.

– Не спорь!

Я сунул деду в руку золотую монету и скорым шагом пошел в направлении Зимнего дворца.