Текст книги ""Фантастика 2025-162". Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Greko

Соавторы: Василий Головачёв,Геннадий Борчанинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 235 страниц)

– Ося! – окликнул я парня, кормившего с ложечки Изю, похожего на мумию в своих бантах и гипсе. – Что у вас с паспортами?

– А на кой они нам? Не было отродясь.

– Так и бегали без ксивы?

– Нас с детства все знают в Зарядье. И запись есть нужная в метрической книге. Ну, это так – на самый крайний случай. Если в полицию загремим.

Я обратил внимание, что общение с Марьей Ильиничной парням точно пошло на пользу. Из речи почти исчез блатной жаргон. Только мозгов, житейского опыта не прибавилось. Ничего, это дело наживное. А пока есть кому за них подумать.

– Как, по-твоему, вы со мной в Америку уедете? Заграничный паспорт как получить?

– Твоя правда. Не подумали.

– Надо бы заняться вам этим делом. И мне. Вы где записаны?

– О, это целая история. Я же не в Зарядье родился, а где-то у черта на куличиках, за Тверской заставой. А Изя у раввина был записан, которого выселили вместе с тетрадками.[2] Вот тетка и подговорила дьячка-пьяницу нас записать задним числом в книгу церкви Зачатья Святой Анны рядом с домом.

– И как же Изю записали? – развеселился я.

– Израилем, – удивился моему смешку Ося. – Вполне себе православное имя.

– То есть вы, получается, Изосим и Израиль?

– Выходит, так.

– Это хорошо, – задумчиво и многозначительно протянул я. – Тогда поузнавай, когда друг в няньке нуждаться перестанет, какие документы нужны, чтобы разрешение на выезд получить.

Изя пошевелил рукой, привлекая наше внимание:

– Что-то хотел сказать?

– Да, – голос слабый, а глаза горят. Одним словом, боец. – Не выпустят нас. Мы же военнообязанные. Документ нужен об освобождении.

«О, как! Неожиданно! Выходит, все ж таки придется снова на поклон к Пузану идти? Или попытаться через Беленцова попросить подпольщиков? У них, уверен, этот вопрос давно решен. На поток поставлен. Так и шастали через границу, если верить учебникам. Только где сейчас в Москве эти революционеры? Кого пристрелили. Кто сбежал. Не факт, что и Беленцов уцелел. Ладно. Об этом подумаем позже. После Нового года. Пузан от меня не убежит».

– Не выпустят? – я подпустил в голос строгости. – А хо-хо не хо-хо? Кто нас остановит⁈

– Командор! – вдруг выдохнули оба.

Вот же, черти! От Бодрого нахватались! Но ведь верят мне, как отцу-командиру. Ни секунды не сомневаются, что все преодолеем. Отчего бы и не стать для них Командором? Или по-другому, по-американски?

– Окей, шпана зарядьевская! Английский учили у Марьи Ильиничны? Отныне я босс. Биг Босс. А для незнающих – Би-Би. Привыкайте: американцы любят сокращать все подряд.

Парни заржали, но кивнули согласно. Биби – так биби! Сам напросился!

Оглядел своих ребяток с ленинским прищуром, в этом мире известным пока единицам. Люлей они славно отхватили, но бодрости не утратили. И повели себя достойно. Особенно Ося. Закрыть своим телом друга – такое дорогого стоит. Изя, он другой. Помозговитей, что ли. Может и не родятся от осинки апельсинки, но кровь дает своё знать. Когда Ося шулерам в лапы попал, Изя не бросился на них с кулаками, нет. Ко мне побежал за помощью. Нашел сразу единственный выход. Не то чтобы показал себя слабаком – как по мне, так он поступил тактически грамотно. Неплохая из них выйдет пара – соображалка и беззаветная храбрость. Ну и я в качестве ударного дрона с продвинутой программой самонаведения и приданными сателлитами. Отличная команда!

… Сани с мягким шорохом скользили по снегу за лошадкой в нарядной попоне. Укрытые меховой полостью, мы с Анной ехали в «Метрополь», Улицы поражали безлюдьем. После девяти вечера Москва как вымерла. Лишь редкие повозки развозили подобных нам в рестораны праздновать Новый год. Пирамидки из снега, вытянувшиеся ровными рядами, размечали дорогу.

Подъехали к роскошному зданию, распахнувшему свои двери посетителям чуть менее года назад. Нас приветствовала майолика на фронтоне, «Принцесса Грёза» от Врубеля – принцесса и умирающий принц. Тревожная аллегория перед посещением с дамой ресторана. Ну, да не беда: мы хоперские, авось пронесет!

Вошли. Разделись в гардеробе. Служка принял у меня роскошную шубу и бобра с головы. Все это меховое богатство презентовал мне Антонин Сергеевич, узнав, куда я направляюсь. Чтоб, значица, соответствовать. Не в бекеше же ехать. И не в кубанке. «Моветон!» – сказала Антонина Никитична, командовавшая моими сборами.

Прошли в зал с высоченным огромным стеклянным потолком, украшенным гирляндами и аллегорическими фигурами. Не зал, а настоящий сад. Все в игольчатых пальмах. Нам не досталось места за полукруглыми диванчиками. Усадили за маленький столик около круглого бассейна, в котором плавали живые осетры. Лампа под бордовым абажуром мягко светила, создавая романтический настрой. Как и шампанское в ведерке, которое тут же открыл официант, не спрашивая моего разрешения. Спорить не стал. Все ж Новый год, все по канону, за исключением обращения президента и трансляции боя курантов.

Оглядел зал. Плехов меня предупредил, что на Рождество в «Метрополе» собирались финансовые тузы Москвы, а на Новый год подтягивалась публика пожиже – биржевые спекулянты, известные столичные кутилы, игроки на бегах и богема, у которой в карманах случайно завалялось лишнее золотишко. Все пока выглядело чинно-благородно, но то ли еще будет! Оркестр на сцене наигрывал что-то лирическое, но каждая новая композиция постепенно ускоряла темп. Как будто местный распорядитель задался целью незаметно завести гостей – так, чтобы ближе к заветной минуте, к полуночи, в зале разразилась вакханалия.

«Да нет! Зачем я себя накручиваю? Фешенебельное место. Лучшее в Москве. Здесь же не „Яръ“. Посидим спокойно, отметим Новый год и поедем домой».

Принесли первые закуски. Что-то микроскопическое на тарелках, оформленное изысканно, но выглядевшее подозрительно.

– Комплимент от нашего шефа Эдуарда Ниньона![3] – торжественно объявил официант в длинном фартуке до пола. – Розетки из семги с беконом в сопровождении рататуя!

– Подай-ка ты мне, братец, икорки и стопку казенной для разогрева, – ткнул я в ледяную резную фигуру рядом с нашим столом, подсвеченную лампочками. Искусно вырезанный из прозрачной глыбы гном обнимал широкими лапищами серебряное ведерко с икрой.

– С чем желаете, с блинчиками или с подогретыми гренками?

– На белом хлебе.

– Бриош а-ля-шеф?

– Тащи свой бриош. И маслица не забудь.

– Как можно-с? Обязательно. Маслице – первый сорт. С ореховым привкусом. На горячее рекомендовал бы наши фирменные запечённые куриные грудки по-бретонски. Вашей даме понравится.

– А стерляди паровой у вас нет?

– Стерлядь запекаем исключительно аршинную.

– Ну, пусть будет грудка.

– Ты слышал, Базиль? – спросила у меня Анна, когда халдей умчался за своим бриошем. – В октябре в этом зале пел сам Шаляпин.

– Правда? Интересно было бы посмотреть. Только, боюсь, сегодня для него обстановочка сложилась бы неподходящая.

Имел все основания бурчать. Не успели мы добраться до горячего, как атмосфера в зале накалилась. Чем ближе к полуночи, тем горячее.

Море шампанского. Тысяча золотоглавых бутылок. Граница между правилами вежливости и безумным кутежом стерлась так быстро, так непроизвольно… Оркестр уже жарил что-то зажигательное, отчего у хроноаборигенов ноги сами в пляс норовили рвануть. За соседним большим столом бледный кудрявый, но с рано оголившимся лбом молодой человек с цветочным венком на голове пытался перекричать музыкантов, декламируя стихи и размахивая им в такт в воздухе бутылкой шампанского. Пена брызгала на соседей, но тем уже было фиолетово. Раздухарившиеся дамочки вполне пристойного вида, тяпнув лишку, принялись прыгать на колени к своим кавалерам, а иногда – не к своим. Эти самые кавалеры, хоть и не возражали, но порывались отколоть что-нибудь этакое. Или бокал с шампанским на голове удержать – с весьма печальными последствиями для костюма. Или выпить его без рук, ухватив губами и запрокинув в глотку. У большинства, как ни странно, получалось. Профи загула по-купечески, ёксель-моксель.

Одна из тех, сигающих на коленки, дам попыталась ко мне прислониться, пробираясь между столиками в поисках жертвы. Меня обожгло резким запахом женского пота, тщетно спрятанного за тонкими духами с оттенком сирени. Отстранился как ошпаренный. Даже стулом скрипнул, сдвигаясь в сторону. Волна недовольства, всем этим поклонением Мамоне и Бахусу, затопила сознание. Перед глазами мелькали картинки из недавнего прошлого: горящая баррикада на пустынной Пречистенке, окровавленные госпитальцы в доме Плехова… Музыка мне не нравилась – не хватало ей на мой вкус басов и ударных. Еда во французском стиле выбешивала, о чем так и тянуло сообщить подошедшему к столу метру Ниньону и нарывавшемуся на комплименты. Оживление Анны, блестевшей глазами и с восторженным видом разглядывавшей творившееся вокруг безобразие, казалось наигранным и фальшивым. Все эти ужимки и прыжки разгулявшейся публики уже раздражали так, что хотелось кому-нибудь в лоб закатать.

– Командор! – раздался за моей спиной восторженный рев.

[1] Согласно отчёту московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова, военных и должностных лиц убито 54, ранено 119. Частных лиц убито 393, ранено 691. Цифры были явно занижены.

[2] Метрические книги иудеев с записями о рождении назывались «тетрадь №… о родившихся евреях по городу Москве за…» такой-то год.

[3] Эдуард Ниньон считается один из основоположников современной французской кухни. Он работал шефом в Лондоне, в знаменитом «Карлтоне», в Австро-Венгрии и России. Открыл в Париже собственный ресторан Larue, имевший отношение к «русским сезонам» Дягилева. Написал культовую книгу «Похвала французской кухне», упомянутую в фильме «Повар для президента». Ставил кухню в «Метрополе».

Глава 14

Кто виноват? Татьяна!

Ба! Какие люди! Мои савраски собственными персонами. Вот ни разу не обрадовали, если по чесноку. Щаз мозг запилят и всего обслюнявят. И точно. Робкий бросился обниматься. За ним потянулись и остальные. Беленцов мелькнул за их спинами, послал мне загадочную улыбку и исчез.

– За наш стол! За наш стол! Вот-вот пробьет полночь!

Нас потянули в угол зала, откуда открывался шикарный вид на сцену. На ней кривлялся, манерно заламывая руки, певец с напудренным лицом, уродливое дитя декаданса. Сидевшие за столом саврасок немногочисленные дамочки слушали его с открытым ртом. Их голые плечи лоснились. Глаза заволакивала масляная поволока.

Анна с интересом знакомилась с компанией. Ее явно поразило то почтение, которое выказывали мне члены бывшей банды недорослей.

– Командор! Расскажите нам, куда вы пропали. Новые подвиги?

– Нечего рассказывать!

– Не может быть! Наши три дня потрясли Москву! О наших похождениях уже ходят легенды! Один танец на бульваре чего стоит!

– Танец? Ты танцевал на бульваре? – уточнила Анна.

– Это надо было видеть, – тут же наперебой принялись делиться с англичанкой савраски. – Командор! Давайте закажем у оркестра вашу «Ойся» и вы повторите на бис.

– Что я вам – медведь с балалайкой? Идите к черту!

– Но как же…

Я разозлился. Настроение и так не айс. Ща я вам исполню!

– Официант! – усталый лакей мгновенно материализовался у стола. – Тащи 25 бокалов под шампанское типа чаша и шесть бутылок игристого.

– «Блюдце», «шале»? – уточнил официант.

– Да хоть креманкой назови.

– Будет исполнено!

Все заинтересованно ждали продолжения.

Юркий официант в два присеста подтащил бокалы.

– Значит, так! Строим пирамиду. Первый ряд – четыре на четыре бокала. Следующий – три на три. Далее – два на два. Простейшая горка. Когда научитесь, можно хоть семь ярусов выстроить.

Я аккуратно составил первый ярус. Объяснил, как ставить следующий. Хоть приличных размеров горку из бокалов сооружать не так просто, как выглядит сейчас, я не стал об этом предупреждать. Пусть потом помучаются. Вот такой я злобный Карабас! Ха-ха-ха (демонически).

– Так это же фонтан из шампанского, – разочарованно выдал какой-то знаток. – В дворянских клубах так делают.

– Так, как сделаю я? Сомневаюсь. И под руку не лезь.

– Не мешай Командору, – зашикали на скептика и заворожено уставились на меня, как на фокусника, который сейчас вытащит зайчика.

Когда последний ряд из четырех бокалов занял свое место, взял в руку бутылку. Выхватил из-под полы сюртука свой горлорез. Он теперь всегда со мной. Я, как Крокодил Данди в Нью-Йорке, заказал себе не шляться по Москве без большого ножа. Законом не запрещено, а лихих людей в древней столице с избытком.

Савраски восторженно завопили.

Резким движением, под женский вскрик, снес горлышко. Забила струя. Я осторожно поставил бутылку на центр последнего яруса. Шампанское принялось стекать вниз. Бокалы начали наполняться. Пошла вторая бутылка. Дамы, включая Анну, зааплодировали.

– Ростислав! – окликнул Робкого. – Не зевай, меняй бутылки.

Мудров-младший, не обращая внимания на промокающие рукава, поменял бутылки, сумев не опрокинуть пирамиду. И так по очереди все «снаряды», все шесть бутылок. Бокалы были почти полны. Стол залит лужей из шампанского. Но никого это не смущало. Савраски прыгали вокруг меня и радостно вопили. На нас оглядывались. Какой-то разгулявшийся ухарь подлетел и принялся меня дергать.

– Нам! Нам так сделайте! Любые деньги плачу!

– Видишь бассейн в центре зала? Сейчас я тебя в осетра превращу.

Приставака покосился на мой нож, отпрянул и исчез. Наверное, не глянулась ему идея освежающих ванн. Слабак! Снова кто-то полез. Даже нагло схватил за рукав. Я дернул плечом, освобождая руку. Оглянулся. За спиной стоял Бодрый. Приподнялся на цыпочки и зашептал мне в ухо:

– Командор! Нужно выйти на пару секундочек. С вами хочет познакомиться один человек.

– Кто там еще? – огрызнулся я.

– Пожалуйста, – взмолился Сашка. – Много времени не займет.

– Отойду на пять минут, – громко объявил я честной компании и посмотрел на Анну. – Носик припудрить нужно.

Все засмеялись. Им было не до меня, как и Анне. Расхватывали наполненные бокалы и подсчитывали, сколько же их потребуется на четырёхъярусную пирамиду. Вот же неучи! Нетрудно же подсчитать! Просто прибавить ряд пять на пять, то есть 25 бокалов.

– Пошли! – кивнул я Беленцову.

Мы покинули зал. Рядом с уборной комнатой в небольшом алькове, прикрытым бархатной портьерой, скрывался какой-то господин. При нашем появлении он вышел из-за шторы.

– Это товарищ Володя, – представил его Бодрый. – Я вам о нем говорил.

Взглянул прямо в лицо рослому молодому человеку с ямочками на щеках. Серьезный товарищ у Беленцова. Они одногодки, но этот явно из молодых да ранних. На меня смотрели, не мигая, холодно-безразличные глаза человека, привыкшего убивать. Насмотрелся на подобный типаж. Спутать невозможно. Что ему от меня нужно?

– Давайте сразу на чистоту, – начал незнакомый мне Володя с обескураживающей прямотой. – Я знаю, кто вы, каким талантами обладаете, на что способны, как далеко готовы зайти. Я же руководитель боевой дружины эсеров-максималистов. Сейчас скрываюсь. Да, мы проиграли в декабре. Но ничего не закончилось. Мне удалось сохранить и костяк дружины, и оружие, и явки. Борьба будет продолжаться. Но для нее нужны деньги. Много денег. Гораздо больше, чем вам удалось добыть в октябре.

Нехилое место выбрал подпольщик, чтобы прятаться от полиции. Как говорится, ни в чем себе не отказывайте.

Товарищ Володя догадался о ходе моих мыслей.

– Сегодня такой день, что именно здесь я чувствую себя в безопасности. Шпики сюда не сунутся. Но все же обстоятельно поговорить нам не получится. Слишком шумно и людно. Ни к чему, чтобы посторонние видели нас вместе. Вы согласны встретиться со мной в более спокойной обстановке?

– Зачем?

– Неужели не догадались?

– Допускаю несколько вариантов.

– Я хочу взять банк.

Он сказал это так спокойно и уверенно, что не могло появиться и тени сомнения: его решение твердо, отступать он не намерен.

– Я не революционер. И, тем более, не террорист.

– Знаю, – кивнул Володя. – Я и в мыслях не держал призывать вас к борьбе во имя идеалов. 25 процентов. Такой будет ваша доля.

– Удивительно. Несколько дней назад я как раз думал о подобной возможности. У меня есть своя маленькая группа. 30 процентов. Или 25 плюс загранпаспорта для троих людей.

– Это можно устроить, – задумчиво кивнул подпольщик. – Нужно снова встретиться и все обговорить. Я рад, что в вас не ошибся.

Мы обменялись рукопожатием. В этом простом жесте заключалось немало смыслов. Встретились два хищника, спрятавшие на короткий миг гастрономический интерес к роду человеческому. Оба признали силу друг друга. И опасность, которую каждый из нас нес для собеседника. И Володя не чета Бодрому. И я не лыком шит и не мальчик на побегушках.

– Где и когда? – спросил лаконично.

– Давайте в Татьянин день. Приходите ровно в шесть в ресторан «Эрмитаж». К вам подойдут.

– Хорошо.

– Прощайте!

Володя быстро удалился. Я же решил воспользоваться возможностью посетить уборную комнату.

Посетил. Вышел.

Беленцов ждал, с тревогой ожидая моего заключения.

– У тебя сигары, случайно, не завалялось?

– Сейчас организую, – тут же откликнулся Сашка и убежал.

Когда вернулся с дымящейся сигарой, я уже сидел в удобном кресле под пышной пальмой. Забрал сигару. Окутываясь клубами ароматного дыма, принялся размышлять. Сам не заметил, как машинально начал стряхивать пепел в кадку с деревом.

Бодрый с вопросами не лез. Терпел. Или караулил, страховал своего Володю? Кто знает, что у этих революционеров в голове?

– Командор! Время! – вдруг напомнил о себе Беленцов. – С минуты на минуту оркестр начнет отбивать полночь.

Мы вернулись к компании.

– Где вы ходите⁈ – встретил нас вопросом Робкий, совсем не робко строя глазки Анне. – Чуть Новый год не прописали!

… В третьем часу ушли из ресторана, рассчитавшись с официантом и раскланявшись с окосевшей от шампусика компанией. И притомился от грохота, по ошибке названного музыкой, и слушать пьяное бахвальство мажорчиков не было больше сил. Да и голова была намертво занята далекими от праздника мыслями.

– Давай снимем номер в гостинице, – неожиданно предложила Анна, уже наряженная в шубку.

– Ань, нам ехать до дома пятнадцать минут.

Снова сморщенный лобик.

Вышли на мороз.

– Посади меня в сани. Я домой, – решительно заявила эта динамистка.

– Ну, чего ты? Хорошо же посидели. Обиделась?

– Нет, я устала. Домой хочу.

– А вещи твои?

– Потом заберу.

Я пожал плечами. Посадил ее в сани к пожилому кучеру, похожему на доброго дедушку Мороза.

Умчалась.

Наверное, я был не прав. Наверное, девушке хотелось романтического продолжения ночи. И заодно очередного доказательства с моей стороны, что мне для нее ничего не жалко. Девушки – они такие девушки во все времена. То им апельсин, то персик, то яблоко из Райского сада. Или звезду с неба, или норковую шубку. Чуть что не так – топ ножкой: «я домой».

Скатертью дорога!

Стыдно мне? Да ни капельки. Во-первых, на меня где сядешь, там и слезешь. Во-вторых, от нашей ночи я не ждал ничего особого. Успели днем поразвлечься, когда англичанка прибыла ко мне, чтобы подготовиться к выходу в свет. Почему-то она категорически не желала открыть мне свой домашний адрес. Ну и, в-третьих, чувствовал, что наш роман доживает последние дни. Так зачем лишние траты?

Вот такая я продуманная сволочь. Можете закидать меня тухлыми помидорами.

«Когда встречаешь человека, которого готов пустить себе в душу, наделяешь его кредитом доверия, – размышлял я под неторопливую трусцу лошадки, везшей меня домой. – Потом, как с капусты, начинаешь срывать листья одно за другим, обнажая истинную суть. И когда доберешься до кочерыжки, внезапно окажется, что нарисованный тобой светлый облик весьма далек от реальности. В случае с девушками никакая страсть тебе не поможет. А иначе как в том анекдоте: где в этой мегере скрывается та богиня, которую когда-то повстречал?»

Вау! Про «четвертое» я и забыл. Мне еще своих парней с Новым годом поздравлять!

… Я вскипел и грохнул что есть силы по стене.

– Ося! Мать твою! Ты будешь меня слушать или нет⁈

Научил на свою голову. Мои пацанчики резались в морской бой, коротая время, пока уже пожелтевший, а не фиолетовый Изя валялся в кровати. Толк от их сражений, конечно, есть. Буквы хоть выучат и цифры. Ну, это… не знаю… в сетке координат пусть разбирутся. Но кто сказал, что можно игнорить присутствие Биг Босса⁈

– Усе ща будет, Биби! Только дай мне Цусиму закончить.

Придумал себе погремуху на свою голову! Ох, язык мой – враг мой. Звучит, если подумать, как-то обидно. Как портовую шлюху окликнули. А эти гады специально ударение путают.

– «Же» пять! – победоносно воскликнул Изосим.

– Убит! – убито ответил Изя.

– Адмирал Того разгромлен! Биби, я в твоей власти!

– Забудь про Би-Би! – слегка заискивающе попросил я. – Давайте ограничимся просто Боссом.

– Э, чо за дела! Биби звучит гордо.

– Сцукко! Достали! Сказал же: Босс! Точка!

– Ой-ой-ой, какие мы нежные! – отозвался с кровати поверженный «самурай» Изя.

– Пойди себе харакири сделай, флотоводец недоделанный. Когда гипс снимешь.

Странно. Исчезновение Анны из моей жизни вместе с ее шмотьем и уроками английского, случившееся через два дня после Нового года, подняло наши отношения на новую, доверительную высоту. С шуточками-прибауточками и взаимным подкалыванием. Вроде как последний барьер проломили. А английский? Марья Ильинична признала, что огрехи моего урюпинского произношения исчезли без следа, и можно работать дальше с «сырым» материалом, получившим нужную «просушку».

– Босс, я весь внимание! – наконец-то у Оси проснулась дремавшая с прошлого года совесть.

– Короч, что вы знаете про сегодняшний день, про День студентов?

– А что про него нужно знать? Нажрутся студенты в хламину и начнут безобразить. Если палку не сильно будут перегибать, то их даже полиция не тронет. А попробуешь залезть в их компанию, городовой тебя за шкирку…

– А «Эрмитаж»?

– Так они у Оливье собираются уже много-много лет. Говорят, к их появлению посуду меняют на глиняную. Чтоб не жалко было, когда всю перебьют. Сам-то я там не был. Говорю же, городовой бдит.

– А что со входом в ресторан? Только синие шинели?

– Сперва да, но попозже, когда все перепьются, всем становится на все наплевать. Шляются туда разные… в рубахах с петухами.

Кажется, стало понятно, зачем Володя, наверняка, и сам из студентов, выбрал 12 января и ресторан «Эрмитаж» как день и место встречи. И ее назначенный час тоже не бином Ньютона. Видимо, к шести вечера веселье будет в разгаре, и моя бекеша никого не возмутит. Но будет выделяться в толпе, как паранджа на пляже нудистов. Так меня и опознают. А сама встреча будет где-то поблизости или в недрах ресторана. Ага, в закромах. На мясном складе.

– Вот какое дело, Ося. Нужно мне сей кабак посетить. Хочу, чтобы ты меня подстраховал. Посмотрел, кто за мной туда придет, куда отведет и что в том доме будет происходить дальше.

– Сделаю. Только не в бекеше пойду, как ты, а в старье своем.

… Студенческий праздник начинался с благопристойного молебна в церкви «во имя св. Татьяны» и торжественного заседания в актовом зале Московского университета. А потом… потом, как писали в газетах, в городе будет выпито все, кроме Москва-реки, да и та уцелеет исключительно из-за сковавшего ее льда. Волнующиеся потоки синих шинелей заполнят улицы и устремятся на Неглинную, в двухэтажное здание ресторана Люсьена Оливье. Прославленный гастроном уже почил в бозе, не ведая, сколь печальная участь уготована его имени и как неблагодарные потомки поглумятся над ним, приписав мэтру идею с вареной колбаской, овощным крошевом и заводским майонезом. Но традиция жила: роскошное здание, декорированное зеркалами в шикарных рамах, изящной мебелью, дорогими коврами, живыми деревьями в кадках и дорогой посудой, раз в году превращалось в вертеп. Никто не искал в нем изысков гастрономии. Только пьяная водка, мутное пиво, горлодрание по имени хоровое пение и неслыханные приступы демагогии. Большего в Татьянин день московскому студенту не нужно.

К назначенному часу я был на месте.

В гардеробной толкотня. Швейцар уже не выдавал номерки. Махал рукой входящим: так идите. Путь мне преградил какой-то дохляк. Косил кровавым взглядом на галуны бекеши, промычав что-то вроде «синий цвет – цвет небес, цвет студентов-повес».

– Дальтоник? – с сочувствием поинтересовался я.

– А как же пуговицы? – с надеждой, что не все еще потеряно, уточнила жертва моего нахальства.

Отстранив его рукой, я поднялся на второй этаж по истоптанной грязными калошами лестнице.

Да уж, не так я представлял себе знаменитый ресторан знаменитого мэтра Оливье. Деревянные лавки, убогая посуда, голые стены. Наверное, все ценное убрали из зала, так сказать, во избежание. Как по мне, так это не праздник студентов, а дешманская туса за гаражами. В одном углу блюют на пол, на котором ковры на один день заменила солома, во втором кавказцы танцуют лезгинку, в третьем хохлы напевают что-то лирическое, утирая пьяные слезы, в четвертом особо продвинутые пишут мелом на спинах товарищей домашний адрес, чтобы извозчик довез до дома упившегося до положения риз ваганта. В центре зала качают на руках очередного оратора, завершившего свою пьяную, маловразумительную речь, стоя на столе. Не дожидаясь, пока поймают в последний раз предыдущего болтуна, следующий говорун лезет на стол, чтобы выдать свою порцию бреда.

Оказалось, что нет. Этот попался то ли потрезвее, то ли действовал в духе традиций. Заорал на весь зал:

– Кто виноват?

Зал хором, моментально сплотившись:

– Татьяна.

И половина участников разом завела песню:

Нас Лев Толстой журит, журит

И пить нам водку не велит,

Но мы сегодня пьяны.

Кто виноват? Татьяна!

В кармане без изъяна, изъяна, изъяна

Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.

Все пустые кошельки,

Заложены часы…

– А кто виноват? – не унимался стоявший на столе и пытавшийся дирижировать руками студент.

– Татьяна!

Только отпели очередной куплет, в очередной раз обвинив Татьяну во всех бедах, другая компания громко запела свое:

Снег кружится – январь,

В день Татьянин как встарь

По стаканам вино разливается.

Помнишь старый указ в день Татьянин у нас

Всем студентам гулять разрешается.

Конкуренции между спонтанно сложившихся хоровых обществ не вышло. Теперь уже все дружно подхватили, не особо заботясь о слаженности:

Повалился словно столб,

Головой об землю хлоп, —

Ноги сами собой разъезжаются.

Поскользнулся – и в сугроб.

Поцарапал щеки, лоб, —

Ноги сами с собой заплетаются.

От зари до зари, как зажгут фонари,

Все студенты по улицам шляются.

Они горькую пьют, на начальство плюют

И еще кое-чем занимаются.

Новый оратор на столе, а «дирижёр» взлетает к потолку.

– Это стыдно! Стыдно… В такое время праздновать, когда еще не остыли трупы наших товарищей…

– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Слазь со стола! – гнали говоруна студенты из тех, кто побогаче или поумнее. – Хватит с нас митингов. Не все в восторге от ваших революций. Нам учиться нужно. Профессию получать…

– Немедленно прекратите! Вы… Вы… Подстилки самодержавия – вот вы кто! Соглашатели!

– Сессию-то сдал, умник?

Жестко тут, я смотрю. Того глядишь подерутся. Дуэль на сосисках или пивной бутылкой по чайнику. Кажется, у них это называется альма-матерь. Или матер?

Не зная, что мне делать, принялся слоняться по залу. Невольно слушал чужие разговоры. Вернее, всего два их варианта. Пьяные признания в любви, звучавшие довольно двусмысленно в сугубо мужском обществе. И сетования, что нет былого бесшабашного веселья в Татьянин день.

Не удержавшись от соблазна, громко процитировал классику невеселой компании, оплакивавшей упадок студенчества:

– Грубый век, грубые нравы. Романтизьму нету.

– Вот! Вот! – завопил взлохмаченный студиоз в съехавшем набок пенсне, размазывая слезы по лицу и тыча в меня пальцем. – Не студент, а понимает!

– Грубый век, – согласились его собутыльники и протянули мне бутылку. – Выпей с нами, собрат!

– Вас ожидают, товарищ Командор, – тихо шепнул мне на ухо незаметно подобравшийся в бурной толпе длинный нескладный юнец с очень серьезным лицом и бегающим взглядом.

Глава 15

Мистер Вася, у вас есть план?

О, как! Нежданно-негаданно заслужил партийную кличку. Глядишь, войду в учебники истории русской революции. Какой-нибудь амбициозный аспирант из ИМЭЛ защитит в будущем кандидатскую диссертацию, посвящённую забытым героям русского террористического подполья, раскопав мое имя. Или еще из какой научной структуры, где в славные советские времена засели профессиональные натягиватели исторической совы на политический глобус. Я-то в курсе, если что, про гнезда фальсификаторов истории. Откуда у меня такие познания? Так матушка моя преподавала в урюпинском техникуме до распада СССР историю партии, пока ее команда Ельцина не лишила насиженного теплого местечка. Вот она тут же и переквалифицировалась в разоблачители бывших коллег – исключительно в рамках кухонных симпозиумов и околоподъездных научных дискуссий. Наслушался от нее в детстве всех видов антипартийной критики, поедая сырники или яичницу с колбасой.

– Выходите на улицу и садитесь в сани с цифрой 17 на борту, – поторопил меня студент.

Кивнул согласно в ответ. Садиться так садиться. Жаль только Ося меня потеряет из виду.

Вышел на улицу. Сразу обнаружил нужные мне сани. В них на месте пассажира уже сидел очередной студиоз. Напряженный как струна. Рыскающий глазами по сторонам, держа руку в кармане. Наверняка, у него там браунинг или что-то вроде того.

– Гаудеамус! – закричал ему, изображая подвыпившего участника праздника, и плюхнулся рядом.

– Трогай! – скомандовал связной Володи и, вынув руку из кармана, пожал мою. Спросил в полголоса. – Вы Командор?

– Собственной персоной, – подтвердил я и накрыл нам ноги овчинной полостью.

Ехали недолго. Остановились у какого-то сквозного проходного двора.

– Вам туда, – кивнул на проход студент. – Выходите на параллельную улицу.

Спрыгнул с саней и, изображая нетрезвого человека, миновал двор. Студент ждал, пока я скроюсь. Видимо, отслеживал, нет ли за мной хвоста. Конспиратор хренов!

Вышел на параллельную улицу. Покрутил головой. И что дальше у нас по программе, господа подпольщики?

Сбоку раздался свист. Я повернул голову и увидел человека в простеньком черном полупальто и серой приплюснутой кепке, совсем не по погоде. Приблизился. О-па! Так это товарищ Володя!

Он махнул мне рукой, предлагая следовать за ним, и скрылся в ближайшем подъезде многоэтажного доходного дома.

Железных дверей с кодовым замком еще не изобрели, так что в подъезд проник без труда. Никаких консьержей или швейцаров. Скромненько, но чисто. Лифта нет. Стал подниматься по ступенькам.

На лестничной клетке меня ждал Володя. Он внимательно смотрел в окно. Даже не повернув в мою сторону головы, протянул мне руку. Я пожал.