Текст книги ""Фантастика 2025-162". Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Greko

Соавторы: Василий Головачёв,Геннадий Борчанинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 235 страниц)

Семейство Чандлеров разместили так: старшие заняли гостевые комнаты в левом крыле, а девочек, по моей настоятельной просьбе, вместе с двумя служанками утрамбовали в мои апартаменты на втором этаже. Самое безопасное место, на мой взгляд. Недаром, проф Эбинезер сетовал, что я заказал себе небольшую крепость.

На галерее устроился со всеми удобствами. Поставил себе кресло, под рукой кофейничек с крепким кофе. Хорошенько отоспавшись днем, даже не зевал. Целиком сосредоточился на ночных звуках – Голливуд был освещен крайне скудно, и высмотреть неприятеля, буде он случится, весьма проблематично.

Было далеко за полночь, когда что-то меня встревожило. Показалось, что услышал чьи-то тихие шаги – скорее, шарканье, чем топот – за высоким забором нашего поместья. Так напрягся, что высунулся за ограждение галереи, наведя ухо на источник звука.

Показалось?

Что-то еле-еле звякнуло. Я пригнулся за коваными перилами галереи, направил дробовик в сторону Сансет-стрип. Если бы не гости, можно было и проверить, кто там шастает в ночи, вспомнив свои спецназовские навыки. Но покидать мой пост не считал возможным в нынешних обстоятельствах. Моя задача – охранять, а не карать. Да и нельзя исключать вариант, что за забором мирно щиплет травку приблудившаяся коза.

– Эй, кто бы там ни был! – мой окрик разорвал ночную тишину, как щелчок пастушьего кнута. – Лучше развернуть лыжи и смыться отсюда, пока свинцом не угостил!

Звуки стихли. Если и были непрошенные визитеры, они затаились. Я ждал, что Зигги, привлеченный поднятым мною шумом, должен или сам подойти, или отправить казака, чтобы оценить обстановку.

– С кем вы разговариваете, мистер Базиль?

Раздавшийся женский голос чуть не вызвал у меня паралич сердца. Негодница Констанс собственной персоной. Выглянула из двери в мой коттедж и спутала мне все карты.

– Тссс! – яростно шикнул на нее и снова постарался сосредоточиться на звуках.

По внутренней части забора зашарил свет фонаря. Приблизившийся Жириновский обозначил свое присутствие, но рта не раскрывал. Возможно, он уже и не у фонаря, а притаился рядом, выжидая.

Не уверен, послышалось мне или нет, но, кажется, до меня донесся топот убегающих людей.

– Зигги, слышал? – уже не таясь, вопросил я у ночи.

– Что-то такое было – непонятное, – отозвался Жириновский от того места, где мы парковали свои машины под галереей. Когда только успел сместиться? – Проверить?

– Нет! Похоже, мы кого-то спугнули. Возвращайся на место.

– Принял!

– Я вам помешала, мистер Найнс?

Приставака Констанс так и не угомонилась. Ее фигуру подсвечивал слабый свет за спиной от электрических рожков в коридоре, уходящего вглубь коттеджа. Ночной халат до пят, чепец на голове, а в руке большие ножницы.

Ножницы! Она пришла с ними сражаться с террористами или меня истыкать за недостаток внимания?

– Ступайте спать, мисс Чандлер. Все под контролем.

– Не могу, мистер Базиль. Мне нужно с вами разобраться.

Час от часу не легче!

– Ну что еще? – довольно грубо ответил я.

– Вам нужно поправить усы.

– Усы? – недоумение в моем голосе было абсолютным.

Схватился за щеку, за саднившую засохшую корку правее носа. Точно! Мне же отстрелили кончик уса, а я и забыл.

Констанс хищно пощелкала ножницами.

– Ну же! Дайте мне привести вас в порядок. Ваши торчащие вверх усы вам, конечно, были к лицу, но теперь…

– Что с вами делать! Режьте!

Мисс Чандлер подскочила ко мне, заставила усесться в кресло, развернув к свету, потребовала замереть и ловко отхватила кончик левого уса. Немного поправила правый. С удовлетворением оглядела дело рук своих.

– Надо бы вам обработать царапину.

– Только не это! – возмутился не на шутку. Знаю я женское племя – то им непременно дай прыщ на спине выдавить, то в сестру милосердия поиграть. – Спокойной ночи.

– Под вашей защитой мистер… Позвольте называть вас Баз? – не дождавшись моего согласия, он продолжила. – Под вашей защитой, Баз, высплюсь отлично.

Едрить-ангедрить! Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: блонди положила на меня глаз. Только этого мне не хватало!

… – Неплохо ты здесь устроился, паршивец, – подвёл итоги своей инспекции прибывший после полудня генерал Отис. – А годика через два, когда заработает акведук и в Голливуд придет большая вода, наполнишь свой бассейн, запустишь фонтан – конфетка получится из твоего поместья. Как ты его назвал?

– Пока никак, – ответил я машинально, умиляясь своему переводу из статуса «гаденыш» в, вероятно, более почетное звание «паршивец».

На меня так и пахнуло старым воспоминанием о генерале Лабынцове, который на Кавказской войне всех обзывал «прохвостами». Тут же всплыли спрятанные в дальний чулан памяти ужасные сцены. Бой под Ахульго и катящиеся сверху скальные обломки. Заплыв под пулями через ледяной Андийский Койсу. «И ты, прохвостина, здесь?», «Погрейте, мамочки, утробу водочкой»… Невозмутимый генерал в простенькой ситцевой рубашке под выгоревшем под кавказским солнцем мундиром, никогда не стеснявшийся в выражениях:[1] Наверное, Отис тоже был неплохим командиром бригады.

– Название нужно, – наставительно произнес мистер Гаррисон, временно стирая из моей головы мысли о прошлом.

– Друзья называют «Берлогой».

– Сойдет для таких паршивцев, как ты и твои прихвостни.

– Не о том сейчас нужно думать, – без стеснения вернул Отиса на практическую почву, слегка обидевшись за братьев Блюм. – Ночью были гости. Мы их прогнали простым окриком.

– Кто? – спокойно, не задергавшись, спросил генерал.

– Не знаю, – честно признался я. – Поскольку с определением виновного в поджоге киностудии мы с парнями дали маху, нельзя исключить варианта, что приходили по наши души. Лучше перестраховаться и перевезти Чандлеров в более безопасное место.

– Другой бы на моем месте подумал, что ты уже наелся приличным бабским обществом и тебе не терпится вернуться к разврату. Но понимаю, что ты, паршивец, не из таковских. Еще до твоего предупреждения, я и сам об этом уже думал – о перевозе внучек в «Спортивный дом», в Сан-Фернандо. Выходит, нужно ускориться. Еще ночь продержишься?

– Куда ж я денусь?

– Вот и ладушки. Завтра освобожу тебя, и сможешь приступить к поискам. Есть идеи?

– Есть, – кивнул я. – Ньюйоркцы. Патентный трест Эдисона. Борется с независимыми кинопроизводителями, прибегая к грязным методам. Ходили слухи, что с ним работают итальянцы. Семья Морелло. Или ирландцы из «Белой руки».[2]

Меня неплохо ввел в курс дела Паркер, знакомый с внутренней трестовской кухней. А Уил Сегил регулярно информировал меня о перипетиях борьбы Независимых с беспощадным диктатом группы юристов, окружавших гениального Эдисона и заразивших его алчностью. Если коротко, то они добивались абсолютной монополии всей киноиндустрии, выражавшейся в следующей формуле: в САШ на экранах появятся только фильмы, снятые нашими фирмами на наших аппаратах и пленке, выпущенные в прокат нашими прокатчиками и демонстрируемые только в кинотеатрах, которые платят нам мзду. После того, как 24 декабря 1908 года, они добились одновременного закрытия 500 электрических театров в одном только Нью-Йорке, многим показалось, что рыпаться не стоит. Но быстро передумали. Началась борьба не на жизнь, а на смерть, вызвавшая, с одной стороны, переезд Независимых в Калифорнию и конкретно в Голливуд, а с другой – переход на незаконные методы борьбы охреневших от жадности адвокатов Патентного треста. Они могли устроить и поджог, и кражу оборудования, и даже подкупить статистов на чужой съемочной площадке, чтобы те устроили драку. Такова была суть Америки начала XX века – никем не сдерживаемые крупные хищники придумывали любые способы обогащения, проглатывая мелких рыбёшек не поперхнувшись.

В том, что объектом атаки могли выбрать меня, не было ничего удивительного. Я продавал прибывшим из Чикаго и Нью-Йорка киношникам участки под строительство студий, а тем, кому это было не по карману, предлагал аренду павильонов, лизинг оборудования и множество других мелких возможностей. А еще в тресте знали, что денег у меня, как у дурака махорки, и судом меня не напугать. А еще про «Найнс энд Блюм бразерс индастри» ходили слухи, что готовится эпик кинопроект, который перевернет весь мир синема и что с ним не справиться с помощью обвинений в безнравственности.[3] А еще на нас работал перебежчик Паркер.

В общем, Эдвин был абсолютно прав, когда советовал мне с самого начала подумать о подлой руке треста Эдисона в деле о поджоге нашего павильона. Наездом на меня, за которым могли последовать другие, гнойные пидоры с Восточного побережья желали ни много, ни мало уничтожить будущего потенциального лидера Независимых. К таким выводам я пришел в результате долгих ночных рассуждений, когда прилипчивая мисс Констанс соблаговолила убраться к себе в люлю.

– Чёртовы янки! – рыкнул Отис, не подозревая о моей неласковой оценке его ненаглядной внучки. – Я поспрашиваю.

И он поспрашивал. Да еще как! Когда наутро явился за Чандлерами в сопровождении целого отряда бойцов совершенно зверского вида – не чета тем, кого притащил в Уэстлэйк-парк – он сообщил мне пренеприятнейшее известие.

– Итальянцы. Больше некому. Вычислили мы парочку залетных, залегших в Догтауне. Один – смазливый юнец бомжеватого вида. Второй – горилла, поменьше тебя, но сразу видно, что боец. Оба чернявые, как вороны. А по поводкам – шестерки на подхвате у серьезных уголовников. Из тех, кто опекает проституток, но на серьезный налет не способен. Разве что на стреме постоять.

Осведомленность рафинированного джентльмена Отиса, любителя нагрубить встречному-поперечному, в делах криминального мира меня не удивила. Журналюга – этим все сказано.

– Догтаун? Это же фабричный квартал. Они с профсоюзами связаны?

– Как бы ни так! Если бы они якшались с рабочими, мы их в жизни бы не нашли. Наткнулись случайно – искали бомбистов, а нашли этих. Впрочем, когда знаешь, о чем спрашивать, получается обычно неплохо.

– Значит, все же макаронники. И как же мне с ними поступить? – отрешенно произнес я, захваченный врасплох скоростью поступления информации, к которой не был готов.

– Ты у меня совета, паршивец, спрашиваешь? – сел на своего конька Отис. – Поищи себе консультанта в полицейском управлении. Или у таких, как ты, кто сначала стреляет, а потом думает. Считай, что мы в расчете! Ты мне, я тебе. Вопрос между нами решен?

– Хрен ты угадал, дедуля! – осклабился я. – Пускай твой дружок Хантингтон мне скажет, что мой долг перед ним в виде будущей услуги закрыт. Вот тогда мы с тобой разойдемся краями.

– Вот же ты сукин сын! – одобрительно отозвался Отис.

… С любителями спагетти все пошло сикось-накось с самого начала. Именно так и бывает, когда все приходится делать наспех. У нас был адрес меблированного клоповника, где скрывались итальяшки. Но вот незадача: они оттуда свалили к моменту появления моей группы захвата. Я, братья Блюм и подпоручик со своими людьми потратили кучу времени и нервов, пока выбили из упертого хозяина комнат новость о том, что заезжие «коммивояжеры» с Восточного побережья резко подорвались на вокзал. Оттуда два раза в день отправлялся экспресс «Голден Стейт» – фирменный поезд (№№ 3 и 4), курсировавший от Лос-Анджелеса до Чикаго, штат Иллинойс, большей частью состоявший из коричневых пульмановских вагонов. Прямого сообщения Лос-Анджелес-Нью-Йорк не существовало: странный выверт железнодорожного бума Америки, породившим Тихоокеанский экспресс (Чикаго-Нью-Йорк), в то время как самый длинный маршрут через весь континент назвали «Золотым Штатом».

– Их спугнули люди Отиса, – заключил Жириновский, вытирая окровавленные руки о пиджак хозяина мебелирашки в Догтауне.

– Похоже на то, – согласился я. – Время не ждет! Попробуем их перехватить на вокзале.

Успели к самому отходу поезда.

– Один человек! – загородил нам вход в вагон чернокожий стюарт – принеси-подай, почисть ботинки или подмети.[4] – Можете дальше по вагонам не искать свободных мест: все переполнено.

– Что будем делать? – обратился я к своей группе.

– Какая задача в итоге? – тут же откликнулся Жириновский.

– Наказать, чтобы не повадно стало к нам соваться.

– Василий Петрович, вы хотите нас превратить в костоломов?

Только крякнул в ответ.

Переломать кости? А что, неплохая идея! Отчего же не отправить послание на Восточное побережье: кто к нам с мечом придёт, тот костей не соберет?

Подпоручик все понял по моему лицу.

– Мы – пас, Баз. Договор был о другом.

Я кивнул.

– Отправляйтесь в «Берлогу» и бдите. Не исключен вариант ошибки. Что касается вас, братья Блюм, вы со мной?

– Босс, тебе с кончиками усов соображалку отчекрыжили?

– Ок, остаетесь на вокзале. Высматриваете макаронников, дежурите у телеграфа – я буду слать сообщения с каждой крупной станции. Завтра садитесь на утренний поезд № 4 и двигаете вслед за мной. Конечная точка маршрута – Чикаго. Там встречаемся, если раньше не обнаружатся вороги.

– А если…

– Обнаружите – множите на ноль. Не до смерти.

– Все понятно!

В ответе парней оптимизм куда-то скрылся. Наверное, в бар пошел поплакать в жилетку бармену. Оптимизм, он такой – нуждается в подпитке.

– Носы не вешать! Все будет хорошо, и в случае плохого нам за это ничего не будет! – я наклонился к парням и тихо пояснил свою мысль. – Главное, не затевать бузы в Калифорнии и вовремя штат покинуть, в котором все случится. Экстрадиция нам не грозит. Откупимся.

– Сэр! – окликнул меня стюарт. – Поезд отправляется. Вы будите садиться?

– Всенепременно!

Я вскочил на подножку вагона, когда экспресс № 3 уже впервые лязгнул сцепками, махнул всей группе на прощание и прошел внутрь.

– До Чикаго, сэр?

– Как получится. Конечную точку моего маршрута определят сообщения, которые буду получать в транзитных точках маршрута, – соврал я стюарту, и глазом не моргнув.

«Дядюшка Том» нисколько не удивился и выписал мне билет до Чикаго в виде длиной ленты с целым списком городов, где ожидалась остановка – Тусон и Феникс в южной Аризоне, Эль-Пасо, Канзас-Сити…

– Без багажа, сэр?

– Сам же видел: все решилось в последнюю минуту.

– Я что-нибудь придумаю для вас. Сделаю все, чтобы вам было комфортно в пути.

– Держи доллар!

– Вы очень щедры, сэр, – раскланялся стюарт и повел к моему спальному месту.

Я уже путешествовал в пульмановских вагонах, поэтому не удивился его устройству. Он напоминал плацкарт будущего, но существенно более благоустроенный. Его можно было с известной натяжкой назвать отелем на колесах. Слева и справа от длинного прохода размещались уголки для двоих с широкими и мягкими сидениями, на ночь превращавшимися в просторные кровати на верхнем и нижнем ярусах. Во время сна пассажиров они загораживались шторками.

Мне, вопреки ожиданию, досталось не верхнее, а нижнее место. Повезло. Дорога до Чикаго занимала 68 часов, и мне предстояли три ночи сна. Или бодрствования. Как пойдет. Все зависело от макаронников и от их присутствия или отсутствия в поезде. Что с ними делать, я до конца не понимал. Но целыми они от меня точно не уйдут.

Отлично выспавшись под еле уловимый стук «бумажных колес» и промаявшись до обеда, я отправился в вагон-ресторан.[5] В пульмановских поездах все выглядело шикарно, а дорожная едальня – особенно. Резная мебель, белоснежные скатерти, хрусталь, обширное меню. На вагон-ресторане железнодорожная компания зарабатывала не меньше, чем на перевозке пассажиров. Я выбрал себе охотничий суп, фазана без костей в заливном желе, стейк из антилопы со смородиновым соусом и сливовый пудинг. Специально назаказывал много, чтобы подольше посидеть в вагон-ресторане.

Результатом моих посиделок больше остались довольны официанты в белых куртках, получив щедрые чаевые, чем я – осоловевший от обильной еды, но так и не дождавшийся кого-либо, смахивающего на макаронника. После обеда прошелся до салона для курящих. Посетил последний полупустой сидячий вагон. Постоял на его задней площадке, не открытой, как в фильмах, а закрытой. Ее внешняя дверь – не боковая, а в торце вагона – вела на железнодорожные пути.

«Если до утра мафиози не обнаружат себя, сойду с поезда на ближайшей станции и присоединюсь к Изе и Осе, следующих за мной на экспрессе № 4. Быть может, в нем нам повезет», – печально думал я, разглядывая через окошко в двери убегающие из-под колес рельсы.

Мне фартануло за ужином. Когда снова добрался до вагон-ресторана, сразу обратил внимание на парочку, подходящую под описание. Жгучие брюнеты. Один – крупный, с туповатым лицом громилы, второй со слащавой внешностью, больше подходящей сутенеру. Задрипанные костюмы, полное отсутствие манер, зато наглости в глазах выше крыши.

«Они, не они?» – гадал я, искоса поглядывая на них и попивая кофе и бренди. Еду себе заказывать не стал, чтобы иметь возможность сразу покинуть вагон-ресторан.

Сутенера-итальяшку выдал цепкий взгляд, который он то и дело на меня бросал. Выходит, меня знали в лицо. Неудивительно. Готовились, суки, к поджогу. Еще и к дому моему, похоже, подбирались.

Парочка начала что-то энергично обсуждать, размахивая руками и беспрерывно складывая пальцы в некие жесты. Наверное, решали, что со мной делать. О’кей, сейчас проверим, прав ли я в своих догадках.

– Официант! Расчет! – объявил громко.

Отдал деньги и с удовлетворением отметил, что макаронники последовали моему примеру. Не спеша встал из-за стола и двинулся в направлении, противоположному движению поезда. Планировал добраться до задней площадки в самом конце поезда. Заманить туда поджигателей и объяснить им всю степень их неправоты. Объявить им выговор с занесением в грудную клетку, а еще лучше отбить им шаловливые ручонки, чтобы впредь не повадно было покушаться на мою собственность.

Да! Да! Они купились. Двинулись следом за мной. Впереди шел худощавый юнец, нацепив на лицо глумливую ухмылку. Следом за ним топал громила, наклонив вперед кудрявую голову на бычьей шее. Уши на пельмешки не похожи, нос не сломан, то есть, не профессиональный борец или боксер. Просто здоровенный увалень в мятых брюках с отворотами, как и у его спутника. Времена, когда гангстеры превратятся в икону стиля, явно еще не наступили.

Переход из вагона в вагон трудностей не представлял. Тамбуры-гармошки позволяли спокойно двигаться внутри поезда. Под тихий стук колес я шел мимо спальных мест, которые раскладывали и застилали стюарты. За окнами мелькали вечерние пейзажи Нью-Мексико – скалистые холмы, покрытые кустарником, освещенные заходящим солнцем.

Я начал изображать испуг. Втянул голову в плечи, ссутулился. Иногда оглядывался с выражением беспокойства на лице или ускорял шаг, притормаживая в тамбурах, чтобы не заставлять макаронников переходить на бег. В любом случае, их намерения были ясны, как и азарт, охвативший охотников, преследующих свою добычу.

Вот и задняя площадка. Прикрыл за собой дверь. Встал сбоку от нее. Вытащил свой Боуи. Браунинг так и остался в кармане – стрелять я не собирался, а впустую махать пистолетом, имея двух противников, верх глупости.

Дверь снова распахнулась – не резко, а плавно. И столь же неторопливо из-за нее миллиметр за миллиметром начало выдвигаться дуло револьвера. Собирался владелец «пушки» меня попугать или был готов сразу отправить меня к праотцам, разбираться не стал. Как только показалась кисть, сжимавшая гнутую рукоятку шестизарядного уравнителя, я резким ударом ножа сверху вниз эту самую кисть отрубил.

Красавчик тихо вскрикнул и на автомате ввалился на заднюю площадку, неловко перебирая ногами. Он неверующе уставился на обрубок руки, словно отказываясь принять тот факт, что он в секунду превратился из мачо в калеку.

Удар!

Зря я отвлекся на созерцание страданий макаронника. Его напарник, заметив, вероятно, упавшую на пол кисть с револьвером, со всей своей дури вмазал по двери. Она меня не отбросила. Хуже! Она меня обезоружила! Боуи, который я держал перед собой острием вперед, воткнулся в дверное полотно так крепко, что потребовалось бы время его вытащить. Никто не собирался дарить мне драгоценные секунды. Оттолкнув искалеченного напарника, на площадку внесся громила, вытянув перед собой руки.

Ну кто же так подставляется в тесном пространстве? Не успел громила выкрикнуть что-то вроде «ке каццо![6]», как я схватил его за правую руку и, выворачивая ее, уронил его на живот. Дальше ломать ему клешню не было смысла. Отпустил ее, уселся гангстеру на спину, выставив колени вверх. Сцепив руки в замок и ухватив его под подбородок, принялся тянуть ему голову назад. Простой удушающий прием, особо эффективный, когда имеешь дело с накаченной шеей. Это в фильмах герои запросто резким вращательным движением ломают шейные позвонки, как спички. В жизни все намного труднее. Да и не собирался я убивать итальяшку. Придушить до потери сознания и руки переломать – таков был мой план.

Сперва все пошло как надо. Здоровяк раскинул руки как крылья чайки и попытался сбросить меня, упираясь в мои колени. Он все больше и больше гнулся в дугу и уже начал хрипеть. Занятая позиция не мешала мне следить за обстановкой. Я удачно уселся лицом к подвывавшему красавчику, продолжавшему пялиться на обрубок.

Вот тут он меня крепко удивил. Заметив, что я еще чуть-чуть и вырублю его напарника, он выхватил из кармана опасную бритву и с размаху полоснул меня по предплечью.

Брызнула кровь. Руку как ошпарило. Я дернулся, не размыкая рук, и этот рывок вызвал фатальные последствия для шеи громилы. Хрустнули позвонки. Тело подо мной забилось в судороге. Калека снова замахнулся бритвой.

Что делать? Откинулся на спину, сумев освободить одну ногу из-под руки умирающего громилы, и подошвой ботинка ударил наклонившегося надо мной красавчика в колено.

Удар отбросил его назад. Не удержавшись на ногах, он присел, опершись бритвой об пол. Я перекатился и рывком вскочил на ноги. Выхватил браунинг из кармана.

– Не убивай! – взвизгнул гангстер.

– Прочь из вагона! – махнул я головой на дверь, нацеливая пистолет в переносицу итальяшке. – Если выживешь, передай своим боссам: еще раз явитесь на Западное побережье, приеду в Нью-Йорк и перестреляю из снайперской винтовки и адвокатов Эдисона, и всех взрослых мужчин семьи Морелло.

Он скорчил плаксивую рожу, но спорить не решился. Открыл дверь и прыгнул. Как оказалось, неудачно. Подскочив к распахнутой двери, увидел, что калека не удержался на ногах и скатился с железнодорожного откоса. Его тело замерло на осыпающейся щебенке, почти скрытое густыми кустами.

Дойдет ли мое послание до боссов сицилианской мафии? Может, и к лучшему? Не занесло ли меня, когда я решил бросить перчатку безжалостным убийцам? Их боссы Джузеппе Морелло и Игнацио Лупо, как трубили газеты по всей Америке, загремели в тюрьму в начале года, но отморозков на свободе в Маленькой Италии хватало. Если уж наказывать, так в прицел нужно брать именно адвокатов. От Сегила я получил уже нужные имена – Фрэнк Л. Дайер и Джеремия П. Кеннеди.[7]

Я запулил подальше за пределы путей отрубленную кисть с револьвером, прикрыл дверь и занялся вторым нападавшим. Что с ним? Проверил пульс. Готов. Его я сбрасывать с поезда не стал. Зачем? Сломанная шея? Ну и что? Тряхнуло вагон, человек неудачно упал и сломал себе шею. Чем не версия? В полиции, конечно, работают не дураки, но искать меня не будут. Какой смысл копам впустую тратить свое время?

Пришла пора заняться собой. Кровь из руки лилась ручьем, прилично запятнав заднюю площадку. И красавчик-макаронник неслабо тут все испоганил. Пришлось стащить с громилы замызганный пиджак и тщательно им протереть пол. Но прежде я вытащил свой Боуи, придавив дверь ногой. Отрезал им полы своей рубашки и, как мог, перебинтовал себе руку.

Избавившись от испачканного пиджака, поспешил убраться с площадки, на которую в любую секунду мог забрести любитель покурить. Вышел в пустой сидячий вагон и двинулся в сторону своего места. Только сейчас я понял, что здорово ослаб. Крови потерял немало, и она продолжала сочиться. Порез вышел глубоким. Его нужно шить. Но где, не в экспрессе же?

В вагон-салоне для курящих понял, что меня не держат ноги. Присел в кресло, перевести дух.

«Сойду на ближайшей станции, в Эль-Пасо, – решил я. – Найду там доктора. Дождусь парней и с ними…»

Меня отвлек от рассуждений разговор на родном языке. Два типа в потрепанных костюмах и кепках обменивались впечатлениями о недавно случившейся трагедии в Лос-Анджелесе. Эка невидаль! Об этом болтали все кому не лень. Но с этими хмырями вышло все иначе. Поскольку они были уверены, что их никто не понимает, позволяли себе многие откровенности не для чужих ушей. Из их разговора я понял, что случайные попутчики – русские анархисты, связанные с рабочим движением в Детройте. Сперва мне показалось, что они всего лишь сочувствуют организаторам взрыва. Но одна фраза меня насторожила настолько, что тут же позабыл о ноющей боли в руке.

– Мы были вместе с МакМэнигалом на охоте. Когда он подвыпил, разоткровенничался и сказал, что братья готовят серьёзную атаку в Лос-Анджелесе.

Детройт? МакМэнигал? Братья? Информации недостаточно, чтобы найти подрывника и тех, кто за ним стоит, но зато есть за что зацепиться. Мне нужно срочно возвращаться в ЭлЭй. Кажется, у генерала Отиса не получится так просто от меня избавиться.

[1] Об участии унтер-офицера Девяткина в штурме Ахульго читайте нашу книгу «Беззаветные охотники».

[2] Две конкурирующие ветви мафии в Нью-Йорке в начале XX века. Семья Морелло впоследствии превратилась в клан Дженовезе.

[3] Один из способов монополистический конкурентной борьбы в киноиндустрии САШ начала XX века. Даже снятый по пьесе Шекспира фильм могли признать пропагандирующим жестокость.

[4] Пульман активно продвигал концепцию использования чернокожих в качестве стюартов в своих поездах.

[5] Бумажными колесами называли особые колеса пульмановских вагонов, имевшими стальной или кованый обод, который крепился к железной втулке с прослойкой из ламинированной спрессованной бумаги, удерживаемой между двумя пластинчатыми дисками. Такие колеса давали тихий ход, но в 1915 г. они были признаны небезопасными и вскоре их производство прекратилось.

[6]Che cazzo – сицилийское ругательство, «что за нах…».

[7] Ф. Дайер и Дж. Кеннеди стояли у истоков патентного треста Эдисона.

Глава 15

Киднеппинг

а– Баз, паршивец ты этакий! Паршивец, каких свет не видывал! Если не понял, повторю по буквам. T-h-e b-a-s-t-a-r-d!

Отис метался по своему кабинету в «Бивуаке». Я же, развалившись в широком мягком кресле, наслаждался отличным виски из очень необычного сосуда. Он был бутилирован в двухфутовую фарфоровую модель старинного поезда. Каждый вагон, а также паровоз с тендером хранили отдельный вид первосортного пойла. Мне достался из почтового вагона. Пока генерал вопил, как в задницу раненый олень, я все гадал, не набраться ли мне нахальства и не попросить ли налить из цистерны. А вдруг там самый лучший на свете напиток? Или лучше выбрать пассажирский вагон первого класса?

«Надо и мне такую вещицу заиметь. Я впервые не хочу разбавлять виски апельсиновым соком».

Я почесал зудевший шрам на руке, которую мне заштопал один мексиканец-ветеринар из Эль-Пасо. Он практиковался на овцах и так навострился, что шов вышел на загляденье ровным.

– Ты понимаешь, что наделал? – не унимался Отис. – Я уже думал: все! Разошлись наши пути-дорожки. Отделался от тебя и больше не увижу твою наглую рожу. А ты возьми, да и нагрузи меня новым долгом. И что теперь мне, прикажешь, делать?

– Папаша! Не надрывайтесь вы так. Еще пупок лопнет, а мне отвечай перед миссис Чандлер.

Гаррисон зашипел, но в бутылку не полез.

– Сейчас я познакомлю тебя с одним человеком.

Он громко кликнул дворецкого (у него и такой слуга был, хотя корчил из себя рубаху-парня).

– Позови Уилла.

В кабинет бочком протиснулся крепкий боровичок в сером. Усатый и с близко посаженными глазами. Кроме этой детали больше ничего в его внешности и наряде не бросалось в глаза. Руку был готов дать на отсечение, что сейчас мне представят детектива.

– Частный сыщик Уильям Джи Бернс, – подтвердил мою догадку генерал. – Четыре последних года занимался расследованием волны взрывов на металлургических заводах по всей стране. Не удивительно, что господин мэр Александер уже 2-го октября нанял его, чтобы найти виновников бомбической атаки на издательство «Лос-Анджелес Таймз» и мой дом. Расскажи ему, пожалуйста, свою новость.

Я слово в слово пересказал все услышанное в вагон-салоне для курящих экспресса «Голдлен Стейт». Бернс засыпал меня вопросами. Разобрал чуть не по буковкам все нюансы моего перевода беседы.

– Откуда вы знаете русский, мистер Найнс?

– Я британский подданный русского происхождения, – тут выдал ему легальную версию.

– Ты русский⁈ – удивился не на шутку Отис. – Небось, в Маньчжурии воевал? Что же ты допустил, что вам джапы наваляли?

– Меня там не было, – спокойно ответил я. – На другой войне довелось побывать. Да не на одной.

– С бурами что ли? – принялся гадать генерал. – Тогда понятно, откуда у тебя все твои навыки.

Я неопределённо пожал плечами. Знал бы Отис правду, вот бы его переколбасило!

– Коли ты русский, свожу-ка я тебя на ежегодную встречу на Русской реке, а? Слышал про такую? Там важные шишки собираются. Я тебе так скажу: всегда будь в хорошей компании или не будь ни в какой.

– Перебьюсь! Не по душе мне такое сборище.

Еще бы мне не знать о встречах Богемского клуба! О нем какие только небылицы не рассказывают в бульварных газетах! Там, в роще, давшей название двухнедельному слету всех важнейших шишек Америки, неподалеку от местечка Монте-Рио, творилась американская политика и не только. Был бы я правильным попаданцем из топовых книжек, пришел бы в полный восторг. Но я Вася Девяткин, простой парень из будущего, звезд с неба не хватающий. Мне на фиг не сдались все эти игрища с церемонией «сожжения забот» и прочими масонскими ритуалами. Что мне там делать? Пафосно дуть щеки и замогильным шепотом изрекать пророчества? Скоро-скоро начнется великая война – пора покупать акции пороховых заводов! Передайте мистеру Джону Джейкобу Астору, чтобы не вздумал подниматься на борт «Титаника»! Ага-ага, меня быстренько определят в дом шерифа Хилла.[1]

– Ну и дурак! – в сердцах сплюнул генерал.

«Дурак, не дурак, а мозги у меня на месте», – так и хотелось ответить, но я лишь развел руками: не серчай, барин – дураком жил, дураком и помру.

– Нет, нет, мистер Отис, – тут же вмешался Бернс, решивший, что «папаша» и впрямь усомнился в моих умственных способностях. – Информация мистера Найнса на вес золота. Уверен, он сэкономил мне несколько месяцев расследования. Подумать только: ниточки ведут в Детройт. Впрочем, я и сам уже склонялся к этой версии. Самый радикально-анархистски-агрессивный профсоюз – это «Ай-Дабл-ю», мостовики.