Текст книги ""Фантастика 2024-37". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Леонид Кондратьев

Соавторы: Анна Кондакова,Анастасия Сиалана,Рик Рентон,А. Райро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 314 страниц)

– Спаси ее.

– Нет! – яростно взвыл воин.

– У нас нет выбора, она дорога нам, если не поторопишься, все будет потеряно. Я отпускаю тебя.

– Наконец-то!

– Она в опасности! – испуганно закричал маг.

– Кто посмел? – рык вырвался из горла обредшего контроль воина, – Они уже мертвы! Разорву!

От этого рева, взбрыкнула кобыла и сбросила воина. Кашир грациозно извернулся в полете и приземлился на ноги. Не теряя ни минуты, он ринулся в сторону, где от рук степных орков медленно, но верно погибало его проклятье и его спасение.

Словарь

[1] Naice ore nya – боль души моей

Глава 8 Никогда не жалейте розовых и пушистых!

Жизнь – это юмор. Иногда черный, иногда белый, а иногда плоский.

Вот уже пять рассветов, как мы слоняемся по степи. Ну почему у меня все через одно место? Вот как я не заметила, что свернула не туда? Ума не приложу. В результате ищем другой путь, который упорно не хочет находиться. У нас на хвосте злющий эльф, лучший воин Хрустальных лесов, и парочка оборотней с наемником неизвестного назначения. Думается мне, сверни мы правильно, уже мучительно раскаивались бы в этом. Только по этой причине я все еще ищу другой ход.

– Ванька, я есть хочу-у-у-у…

– Остановимся и сварим кашу?

– Ненавижу кашу, умру, если еще хоть ложку придется проглотить!

Вам интересно, почему у меня сформировалось столь сильное негативное чувство к бедной каше? Да потому что мешки с овощами, хлебом, мясом и сливовицей на груженной вещами лошади остались. Какой идиот предложил облегчить мою лошадь? Знаю, то огонек клыкастый, оборотень его покусай…э-э-э… упырик погрызи. Из-за этой «гениальной» идеи я вынуждена пятые сутки давиться кашей неизвестного происхождения, без соли, без перца и без масла. Темень! Я убью оборотня! Одна радость, когда навешали мешки с продовольствием и оружие на бедную животинку, места для одежды наших пушистых не осталось, и ее на Палю взвалили. Надеюсь, эти изверги околеют нагишом в степях. В противном случае обмен не равноценен. Как же кушать хочется.

– Ванюша, может ты создашь какую колбаску, а? – щенячьими глазками смотрю на него.

– А как?

– Из воздуха.

– Я не умею

Не подействовали телячьи нежности. Да уж, умильная мордашка, это козырь Малыша. Мне далеко до него. Практики не хватает.

– Все, если через пол рассвета не найдем чего поесть, я перейду на подножный корм.

– Это как?

– Встану на четвереньки и вместе с Палей буду жрать сочную травку, мням. Она намного привлекательнее каши, – кобыла аж с шага сбилась. Конкуренции боится что ли? Ну так вполне обоснованно. Все сожру! Паля, кстати, сразу после преобразования маньяка в Малыша к нам явилась. Где пряталась эта трусливая предательница, не знаю, но рожа больно довольная была. Не меньше чем поле ромашек прикончила, заедая стресс.

Предаваясь унылым мыслям, мы подъехали к перекрестку. И куда дальше? Всего ван и меня охватило отчаяние. Я закричала во все горло. Плохо дело. Кто-то умрет, и этот кто-то по левую сторону от нас. Я его чувствую. Решено, едем налево!

– Ты как?

– Нормально, поехали туда. Там умирающий наш, – и я тронула коня.

Около вата мы ехали по узкой дороге, кое-где сужающейся до тропки, и тогда мы пристраивались друг за другом цепочкой. Впереди виднелось небольшое озеро и странная фигура на его берегу. Непонятное существо сидело, опустив ноги в воду. И все бы ничего, но это нечто было розововолосым. Как такое возможно? Длинные, до талии, розовые волосы! Упиться и не жить!

– Э-э-э-э… это что? – растерялся маг. Я разнообразием речи в тот момент мало отличалась от Вана.

– Ну-у-у-у… э-э-э… простите… э-э-э… дух?

Незнакомец повернул голову и грустно посмотрел на меня своими абсолютно розовыми глазами.

– Э-э-э… призрак? – он покачал головой, – маг, жертва неудавшегося эксперимента, эксцентричный некромант?

Он печально вздохнул.

– Не трудитесь, не угадаете.

– А вдруг… хотя чего это я? Ван, поехали, хватит нам и одного ненормального в нашей развеселой компании.

– Они так же сказали, – безразлично произнесло нечто.

Мне не интересно, мы едем дальше. Любопытству нет, силе воли да-да-да! Да упырь с ней, с силой, которая воли.

– И кто это они?

– Все мои сородичи. Они тоже не хотели иметь со мной ничего общего, – и розовый поднялся.

Не спеша, он пошел вдоль берега. Чуть выше меня ростом, худой, едва там мышцами пахнет, но фигура пропорциональная. Лицо миловидное, красивое, с мягкими чертами, как у девушки. Однако орлиный нос и более грубый подбородок дают закрасться подозрениям относительно его женственности. Одет изысканно – кожаные, расшитые золотыми узорами, а может и золотыми нитями, штаны и камзол для верховой езды, черного цвета. Белоснежная рубаха, так же расшитая и с оборочками у ворота. На манжетах рубиновые запонки, предполагаю, настоящие. Из обуви высокие начищенные сапоги, что сейчас сиротливо остались стоять чуть в стороне. Под камзолом виден пояс с ножнами, где спрятана сабля. По поверхности рукояти тянется вязь из белого и желтого золота, думаю, и лезвие так же расписано. В волосах, ранее мной не замеченная, инкрустированная розовыми рубинами золотая, тончайшей работы заколка, удерживающая собранные у висков пряди на затылке. И это утонченное существо продолжало своими аристократичными шагами мерить уступ берега. Через пару шагов раздался хруст под его босой ногой и обреченный стон «опять».

Что значило это опять, я не знаю, да и не до него как-то было. Тут такое случилось. Наш случайный встречный просто-напросто сгорел в розовом пламени и осыпался пеплом. Оригинальная смерть. А через ван меня потянуло петь. Значит, вот кто наша запланированная жертва. Я спешилась, чтоб не сбиться с ритма, и запела.

Я в гробу живу давно

Но бессмертен я зато.

Упырем меня зовут,

И зомбякой кличут.

Я не злое существо,

И хорошим был я до.

Но ужасный некромант

Здал меня на провиант.

А я Машеньку люблю,

Каждый день я ей пою.

А она мне в сердце кол,

И от этого я зол.

Я подарок ей нашел,

И к порогу подошел.

А она меня долой.

Не по нраву дар ей мой.

Я ей почку подарил,

Не свинячью, говорил.

Из своих запасов личных,

Отодрал у птичек хищных.

Не поверила она,

Не поверил бы и я.

Почку из себя достал,

И с посыльным отослал.

Не взяла подарок мой,

Из сердца вон, с дум долой.

Раз не хочет быть моей,

То останется ничьей.

Ночью в домик заглянул,

И придвинул к двери стул.

Как же бегала она,

И убилася сама.

Я лишь коготь подточил,

И об этом я забыл.

И разрезал когтик мой.

И сердце вон, и жизнь долой.

– Что за бред? – возмущению моему не было предела. Я вообще черным юмором не страдаю. Так откуда вот эта песенка взялась?

– А-ха-ха, коготь подточил, ах-ха-ха… – да уж, иногда у болезного с юмором все в порядке, но почему именно сейчас?

– Хватит гоготать, ничего смешного в этом нет, тут чело… кхм… неизвестно что пеплом осыпалось, а ты над его останками слезы от смеха проливаешь, – попыталась прекратить я приступ.

– Гы-га-га, кхм… ха-хм-хм-ха…ах-ха-хмх!

И что это за предсмертные хрипы? Поворачиваюсь, а розовое нечто, что пять вар назад горело розовым пламенем, держится одной рукой за живот, а второй безуспешно пытается закрыть себе рот. Не, я ошиблась, это послесмертное гоготание.

– И что, зомби сгрызи, здесь творится? – и новый приступ хохота с обеих сторон, слаженно так.

– Ну ты даешь… ах-ха… я прям не поверил, что ты банши, когда петь начала… ха-ха, – возвестило это нечто, – да за такое я готов хоть каждый ват с жизнью прощаться.

– Ты уже с ней попрощался. Вали отсюда, дух эксцентричного существа, куда там вас уносит? Вот прямо туда и побыстрее.

– Прости, плакальщица…

– Дана.

– Дана, но я не унесусь в райские кущи пинать облачных пони и упиваться запахом божественных цветов.

– Само собой. Всевышние тебя и на десять тат к своей обители не подпустят. На кой им розовое пожарище в Светлом мире.

– Жестокая ты, – обиженно сказало нечто.

– Мне говорили. Так что это все значит? Тут и духу твоего быть не должно, в буквальном смысле, а ты вот стоишь и на смех меня поднимаешь, – грозно смотрю на духа, которого и след простыть должен был.

– Туго соображаешь банши…

– Дана!

– Я не дух, я вполне жив, здоров и осязаем. Можешь проверить, – и он протянул мне руку, а я попятилась. Тут непонятно что творится, а он мне руку тянет. Я не самоубийца.

– Ваня, дотронься до него, будь другом.

– А зачем?

– Ну, понимаешь, он поздороваться хочет, а я, как бы это… – и вот что ему сказать, что тебе уже все равно хуже не будет, а я жить хочу. Грубо как-то, – я леди и со мной за руку не здороваются, – пришло мне в голову, – короче, пожми ему руку и все!

– Хорошо.

И он подошел к розовому. Тот, ранее протянутую тыльной стороной ладонь, повернул ребром для рукопожатия, и их руки встретились. Я даже дышать перестала. Увы, рука Вана не прошла сквозь протянутую ему в ответ руку духа. А значит, никакой он не дух. Плохо, просто ужасно. Что же такое нам попалось на пути? Так, спокойно. Хватаем Вана и бегом отсюда. А то пока будем разбираться, что же он такое, нас быстренько закапают и пеплом могилку посыплют, тем самым… э-э-э… тем, которого уже нет. Что за ерунда? Куда пепел делся? Если только…

– Ван, тащи-ка его сюда! – розововолосый попытался выхватить свою руку у Вана, но не тут-то было. Малыш одним рывком притянул его к себе, схватил за плечо и повел ко мне.

– Слушай, возрожденный, а где пепел? – заискивающе интересуюсь у изрядно побледневшего шутника.

– Так развеяло его. Раз и нету, – неуверенно улыбаясь, попытался он обмануть меня. Ага, уже поверила, аж раз десять как.

– Ты мне зубы не заговаривай, сама это умею. Ты, значит, из пепла возродился? – молчит, – а кто у нас из пепла возрождается? – как партизан молчит, и зло глазами в меня молнии метает.

– Какой же ты не образованный, – обхожу Ваньку и насупившегося пленника по кругу, и, издеваясь, продолжаю, – что, никаких вариантов? Жаль, как жаль. Так и быть, я тебе открою этот секрет. Единственные, кто возрождается из пепла, они же и бессмертные, это фениксы. Правда, вот не задача, встретить в наше время феникса невозможно, так как они вымершими по меньшей мере весен пятьсот как считаются. А тут раз и феникс. Да еще ты что-то про сородичей говорил. Ну и конспирация!

– Хочешь перья содрать? Так тебе еще меня заставить истинный облик принять придется. А тут ты не справишься, и никто не справится, – ехидно скалится феникс. И что интересно, нет страха в его глазах.

– Дана?

– Да Малыш – переключилась я на Вана.

– А он феникс?

– Да.

– Ух ты! А что он может.

Вот чувствую, в интересах сохранности тушки розового не стоит рассказывать Вану о фениксах. Он же его на обереги разорвет. Исключительно из любопытства.

– Малыш, давай потом, а? – он кивнул, соглашаясь.

– Какие-то странные у вас отношения, – подал голос, слегка удивленный феникс.

– Какие есть.

– А вы кто вообще?

– Меня Дана зовут, его Ваном, он мой друг.

– А больше на ребенка или любимого раба похож, – не знал он, как точно описал наши отношения, а я его просвещать не собиралась.

– А ты кто такой? – феникс дернул плененным плечом, видимо затекшим от лапищи моего раба, – Ванюша, да пусти ты его, сбежит, страдать не стану, – и мой недомаг отпустил плечо розового. Тот осторожно отстранился от Ваньки, опасливо косясь на него и растирая плечо.

– Мое имя Ласкан зи Верт Нало, я изгой, – на последнем слове он скривился как от зубной боли.

– И что это значит?

– Что меня изгнали из клана, – нехотя пояснил он.

– Слушай, меня мучает вопрос. А все фениксы розовые? – как он покраснел, если б чуть другой оттенок, то с волосами слился бы.

– Нет, я единственный, – буркнула птичка в ответ.

– Тебя из-за этого изгнали? – опять пуляет молниями в меня.

– Слушай, а ты всегда так над трупами глумишься? – бросила на него испепеляющий взгляд. Розовый, а такой колючий.

– Один-один, Ласка, – зарычал. А я думала фениксы – это птички. Хищные что ли?

– Ласкан! Я, между прочим, из знатного рода, простолюдинка!

– Ага-ага, – покивала как болванчик, – это из которого тебя турнули?

Кто-то обиделся.

– А тебе чего вообще от меня надо, плакальщица-извращенка? – сложил руки на груди и грозно смотрит.

– Да, собственно, ничего, – пожала я плечами, а он удивился. Еще бы, как это я его пернатое высочество ободрать не хочу. Ведь перо феникса, а точнее пепел от сгоревшего пера излечивает любые раны.

– Хотя, – он презрительно ухмыльнулся, – зря делаешь поспешные выводы птичка, оставь при себе свои перышки. Мне бы дорогу узнать.

– А куда вам надо? – уже более дружелюбно спросил Ласкан.

– В Хрустальный лес.

– А зачем? – нахально интересуется.

– А тебе все знать надо. Идем, значит, есть причина.

– Я вот о чем подумал, ты ведь банши, вымирающий вид, – я скривилась, говорит обо мне как о животном, – а раз к эльфам идешь, значит, они тебя приняли.

– Необязательно, – протянула я, – так к чему ты клонишь?

– Если я прав, то они тебя укроют. А я ведь тоже… – договорить не дала.

– А ты тоже птичка редкая, и одной летать – значит пеплом землю посыпать каждый рассвет. Так? – он кивнул.

Смотрю на розовое чудо, а оно мне слезную мордочку строит. И ведь внутри ни капельки не розовый и не пушистый, а все равно жалко. Ну что за жалостливая у меня натура. Вон Широ же не пожалела. Хотя жалость к этому извергу он сам же у меня и отбил.

– Ладно, огненный наш, пойдешь с нами. Но если доставишь проблемы, мигом браконьерам сдам, – лихорадочно закивал, – так куда идти?

– А вы правильно шли, вот по этой тропинке через тринадцать рассветов до самой заставы и дойдем.

– Тринадцать? Так мы только шестой рассвет в степях, а до лесов минимум двадцать два. Ты что-то путаешь.

– Нет, это короткий путь. О нем никто почти не знает, – и Ласкан самодовольно ухмыльнулся, – его мои предки проложили, чтоб незаметно по степям передвигаться.

Понятно, как целый клан фениксов скрывался от мира.

– Русалку гному в жены! Так это же великолепно!

Получи Широ, распишись под поражением. И я крепко сжала феникса в объятьях. А отпустила уже пепел. Удивляться своей силе, раздавившей птичку, времени не было, так как песенка полилась в тот же момент.

У вампира клык отпал,

И куда-то ускакал.

А на ужин у бессмертной знати,

Девственница в льняном халате

Как кусать теперь прикажешь,

И на дверь ей не укажешь.

Плакать собралась она,

В пасть полезла и сама.

И спросил ее вампир:

– Что это за номер?

Доставая с пасти шею

Что не сделал он своею.

– Коль тебе я не нужна, -

Осветила пол луна, -

– То кого любить я буду,

Ведь тебя я не забуду.

Ошарашен был вампир,

Сума сошел егоный мир.

Куда катится земля?

Кровопийца и дитя.

– Ты послушай малышня,

Ноги уносила б от меня.

Потрошить не стал пока

Потому что нет клыка.

Истерить она изволит

Чувство мести ее гонит

И девица с горяча,

Дала в лоб и стрекача.

И остался наш вампир

Ополчившись на весь мир,

Без девицы для себя,

И с улыбкой без клыка.

– Ха-ха-ха, ой убейте меня снова, это нужно повторить! Ха-ха, – смотрю на две валяющиеся фигуры, и так убить их хочется, что сил терпеть нет. Да только одного убьешь, песенки похабные петь будешь, а второго сил убить не хватит, быстрее сама убьюсь.

– Может, хватит ржать, как кони. Ты мне, Ласка, лучше объясни, как так получилось, что сил меч держать у меня нет, а тебя прикончить – есть?

– Ну-у-у… я нежный.

– Ага. На сколько нежный?

– Хм, очень нежный. Одной царапины или большого синяка достаточно, чтоб я сгорел, – грустно как-то он это сказал.

– И что, все фениксы от насилия так застрахованы, или с синяками не модно гулять?

– Нет, это скорее особенность моего организма…

– Ага, розовая, – перебила его я, – заметили уже.

– Розовые волосы и глаза – это подарок, – печально произнес он.

– Чей?

– Моей мамы. Понимаешь ли, Дана, я не чистокровный феникс. Моя мама нимфой была, – держите меня, я проваливаюсь сквозь землю. Нимфы такие же часто встречающиеся существа, как и банши. И вот где его мифический папаша-феникс нашел не менее мифическую нимфу-мамашу?

– Да как такое возможно? Ты либо нимфа, либо феникс, а ты…

– А я и то и другое. Моя мама была нимфой…

– Сладкоежкой, – снова перебила я.

– Нет, нимфой светлой мечты. Эти нимфы самые редкие и их цвет – розовый, – слышала что-то о том, что нимфы разноцветные существа. К примеру, у нимфы надежды волосы и глаза зеленого цвета, у нимфы веры – желтого и так далее, – вот мне и передался ее цвет, а так же…

– Ее нежность? – не удержалась от смешка я.

– Нет, чувствительность. Нимфы не терпят к себе прикосновений, только от любимых. В противном случае они умирают. Поэтому нимф так сложно найти, они принимают облик деревьев, травы и цветов, некоторые ручьев и облаков. Если нимфа не покажется тебе сама, то ты ни в жизнь не найдешь ее.

– Получается, что от любого прикосновения ты мрешь? Но тогда, как же Ван тебе руку пожал? – закономерный вопрос, согласитесь. Догадка меня просто убила, – или он тебе настолько понравился? – и я загоготала во весь голос.

– Нет, просто ты мне синяк поставила, а он нет. Я ведь феникс, я не умираю от прикосновений, только от синяков и ссадин, – но все его объяснения бес толку, я все равно заливисто хохотала, корчась в приятных муках на земле.

Две насупившиеся фигуры, что коршунами нависли над валяющейся в припадке мной, все сильнее расплывались от слез. Они молчали, но весь их вид обещал, что месть будет ужасной. От этого стало еще смешнее. Мстя от вечно мертвой птички и придурковатого воина с раздвоением личности, что даже рубашку без меня ни снять, ни одеть не может. Прям вижу, как Ван, запутавшись в рукавах, во время приведения плана мести в действие, случайно выбивает дух из феникса, который тот час же сгорает и ветерком уносится в неизвестном направлении, с предсмертными словами «Я буду мстить, и мстя моя будет страшна!».

Не знаю, сколько длилось мое забвение, да только очнулась я от невероятно аппетитных запахов, что принес мне милостивый ветер. Как они посмели? Я отлучилась ненадолго (как мне кажется), а они сразу хомячить пошли. Изверги, это уже слишком жестокая месть, оставить меня голодной. Или еще хуже – оставить мне только кашу.

Оказывается, наш феникс весьма запасливое существо. У него в седельных сумках чего только не завалялось. Даже вяленое мясо! Я люблю фениксов! Даже розовых.

– Шлушай, Лашка, а жа што тебя фще шаки иж кфана фыкнали?[1] – да уж, как-то сама не поняла, что сказала, но оторваться от куска ароматного, вяленного и столь желанного от долгого лишения мяса выше моих сил.

– Ты б прожевала сначала, а потом в душу ко мне лезла, – скривился феникс, наблюдая за моей кровожадной расправой над несчастной гастрономией. Если честно, даже знать не хочу, как сейчас выгляжу.

– Ижвини, не жаметила куда флежла, наверно, в нешущештвующую фещь[2], – и скривилась в улыбке. Думается мне, что с куском мяса во рту, как с добычей, при этом вгрызаясь в нее и улыбаясь одновременно, я выглядела жутко. Даже Вана проняло, он от этого зрелища аж отшатнулся в сторону. А нечего людей на кашевую диету сажать. Я сейчас и покусать могу.

– Так я услышу ответ или как? – так и быть, я оторвалась от мяска.

– Или как, – вот же ж упрямая птица.

– Ванюша, радуйся, мы выезжаем, садись на Палю, – такую гримасу боли и праведного страха я в жизни не видела. А теперь смотрим на розового. Тот с бесстрастным лицом начинает собираться.

– Одни! – но вот мимолетная расслабленность от того что пытать не стали сменяется осознанием.

– Ты меня бросить хочешь, – щурит глаза и с вызовом смотрит на меня, – так и знал, что ты такая же подлая. Набила живот, поняла, что перышки с меня не сдерешь, и решила выкинуть. Ты ничем от них не отличаешься, – и он отвернулся, но скрытую в глубине его души боль, что отразилась в глазах и словах, сложно было не заметить.

И снова он сравнивает меня с «ними». Но кто эти «они», и что же сделали с Ласканом? Он сказал сородичи, но мне кажется, что здесь кто-то конкретный имеется в виду. Вроде. он хочет обобщить всех, подстроив под одного человека. Поразмышляв, я не нашла ничего лучше, как вгрызться в свое лакомство.

– Мошет рашкажешь, о ком ты шейчаш? – и он снова повернул ко мне свое лицо. Но это не было то искреннее и богатое эмоциями выражение, это была изящная, благородная, полная собственного достоинства и величия фарфоровая маска аристократа.

– Знаешь, я сейчас себя животным чувствую. Ты не мог бы лицо по проще сделать, а то по сравнению с Вашим Великолепнишейством я сейчас на зомби похожу. Уже к земле тянуть начинает и жутко покусать кого-то охота.

– Тебе ничего не даст мой рассказ, – с высоко поднятой головой произнесло это гордое изящество.

– Ошибаешься, я не собираюсь путешествовать со странным существом, при этом ничегошеньки про него не зная. Так рисковать я не намерена. И если ты благоразумный, должен это понять.

– Тогда и ты расскажи мне о себе, – снова с вызовом, но уже с нотками ребяческого упрямства. Похоже, феникс возрождается из своего холодного и мертвого пепла.

– А с чего это? Это ты к нам навязался в спутники, и это ты не хочешь нам доверять. Так с какой стати должны мы, – говоря все это, я даже глаз на него не подняла, просто смотрела на лакомство, которое упорно уничтожала. Думаю, такая непринужденность намного лучше, чем напористость. Или нет? Куда это розовое недоразумение собралось, да еще и без своих сумок?

– И куда ты? – как можно безразличнее спросила я.

– К эльфам.

– Да что ты, неужели? – притворно удивилась я, – и ты, конечно же, знаешь, как пройти патруль, что сказать стражникам и как попросить защиты у Владыки. Ты же у нас принц.

Феникс остановился как вкопанный. Его ладони были крепко сжаты в кулаки, а на предплечьях проступили вены. Ей богу ребенок. Своей выходкой он сам же загнал себя в угол. Теперь или гордость, или благополучие. И что же ты будешь делать?

– А ты знаешь? – ух как злобно!

– Само собой!

Сижу, все так же развалившись на травке и оперевшись о дерево, но теперь посербывая горячий отвар из трав. А что я? Мне ведь все по барабану. Дай только слабину, и, серена поцелуй, ты из него потом хоть словечко вытянешь.

– А что ты о своей собачке знаешь? – это он так Вана решил обозвать. Хоть бы лицом ко мне повернулся, а то, как собрался уходить, так свой тыл мне и демонстрирует.

– То, что он слегка не от мира сего, добрый, доверчивый и добродушный.

– Это, конечно же, самое важное в его прошлом, – и он усмехнулся, но мертвой была эта ехидная пародия на сарказм.

– Все так, да только он с самого начала был милашка, и мы многое с ним прошли. А ты высокомерный упрямец, с которым меня ничегошеньки не связывает. Ванюша мне все бы о себе рассказал, если б мог, – даже как-то грустно от своих слов стало, – ладно, тащи сюда свой пернатый зад и рассказывай герою-спасителю, что за бяка-потрошитель тебя обидел.

Конечно он воспользовался моим предложением. Я ему только что дала возможность вернуться и не уронить свое пепельное достоинство. Прям сама доброта и благородство. Малыш, кстати, вообще ушел в свои фантазии и ничего вокруг не замечал. Лежит и смотрит в небо, а что ему там видится, одним Всевышним известно. Ласка, тем временем, уселся рядом со мной, оперевшись спиной все о то же дерево только с другой стороны. Я милостиво дала ему деревянную мисочку с настойкой. Почему мисочку? Так зачем с собой еще и кружки таскать, когда уже миски есть.

– Как ты догадалась, что я принц?

Честно, я аж подавилась и рукой попыталась зажать рот. Не помогло, расплевала всю настойку по траве и штанам.

– Кха-кха, чего? Кха-кха, принц?

– Так ты не знала? – и мордашка такая растерянная.

– Неа, я это так ляпнула, кха… просто больно вид у тебя высокомерный был, не дать не взять королевских кровей.

– Ну что ж, ляпнула ты в точку, я принц клана Нало.

– А есть еще кланы фениксов? – думаю глаза у меня сейчас точно как блюдца.

Надо же, мы их вымершими считаем, а они живут себе припеваючи. Ласкан тяжело вздохнул и повесил голову.

– Были, сейчас только мы.

– Если вас так мало, то, какого голодного кельпи, тебя изгнали? Тут самого недобитого и задрыпаного хранить как зеницу ока должны, не говоря уже о принце! – возмущению моему не было предела. Я даже забыла про испачканные штаны, только усердно вытирала лицо тряпицей.

– Ты права. Многие были не согласны с приговором. Но правитель не способный править и без наследников, никому не нужен.

– В чем проблема, отказался бы от трона, – на меня тут же уставились два грозных розовых глаза. Правда, их цвет вызывал скорее улыбку, нежели страх, но я поняла намек – сглупила.

– Давай ты все расскажешь по порядку, а то у меня от твоих розовых угроз рябить начинает, – ну что ж, сама виновата, хотя пара лишних пятен на штанах уже ничего не изменит, все равно обидно, когда на тебя выворачивают что-нибудь, – настойка между прочим вкусная. Была.

Ух ты, мы даже соизволили улыбнуться, прям редкость сегодня.

– Как ты уже знаешь, я особенный, – киваю, очень особенный, – естественно меня воспитывали отлично от остальных. Я мало общался со сверстниками. Мой отец всячески старался скрыть факт моей неполноценности, но он понимал, однажды все узнают о моей ущербности. Не скажу, что детство было плохим, скорее скучным и однообразным, – Ласкан сорвал травинку, покрутил ее, изучая, но я почти уверена, сознание его сейчас далеко в прошлом. Еще немного помолчав, он взял стебель зубами и начал перекатывать его на языке, изредка прикусывая.

– Когда я был подростком, меня начали водить на заседания старейшин. Там собирались все знатные фениксы, а так же главы других кланов, что спаслись после уничтожения своего народа. Естественно, они тоже брали с собой своих сыновей. Ребята уже давно знали друг друга, а я, проживши затворником, никак не мог вписаться в их компанию. Этому поспособствовала и зависть со стороны наследника другого клана. Прознав о моем секрете, они стали издеваться надо мной и всячески подставляли. Однажды, на очень важном заседании один из ребят подсел ко мне и предложил стать друзьями. В самый ответственный момент, когда я должен был выступить со своим предложением и закончить заседание церемонией посвящения меня в члены совета, мой новый друг схватил мою руку и крепко сжал. Я до сих пор помню его злорадную ухмылку и слова, что он произнес: «Удачи, мой принц». Они прозвучали как пожелание смерти, коя не заставила себя ждать. Сквозь розовые всполохи пламени я видел лица пораженных советников и гневное, ненавидящее лицо отца.

После этого я часто сгорал на собраниях и пропускал важную информацию. В конце концов, меня исключили из совета старейшин, так и не посвятив в него. Справедливо, ведь я вскоре вообще перестал понимать ситуацию в клане. Несмотря ни на что, я оставался наследником и принцем. Как только я повзрослел, мне сосватали принцессу из другого клана, что чудом уцелела со своей семьей, – он снова замолчал, а на его лице появилась печальная улыбка. Улыбка, отражающая радость обладания и скорбь потери одновременно. Не нужно было даже спрашивать, как сложились их отношения. Одно его присутствие здесь и сейчас говорит само за себя. Это история с печальным концом, но может у нее будет и новое начало. Он внезапно продолжил.

– Она была прекрасна, но совершенно не знала меня. Как и остальные дети старейшин, не общалась со мной раньше. Ее зовут Энге. Постепенно мы подружились, но присутствие другого наследника, принца клана Вран рядом с ней тревожило меня. На одной из прогулок она ни с того ни с сего позвала меня в лес. Будучи влюбленным, я согласился. Я шел очень аккуратно, старался ни за что не цепляться, но все же дважды умудрился умереть. Энге терпеливо ждала моего возрождения, и мы шли дальше, – руки крепко обхватили голову, а пальцы запутались в волосах. Ласкан не хотел продолжать, но пересилил себя, – я до сих пор не знаю, было ли это случайностью или спланировано, – он поднял голову и я увидела застывшие в глазах слезы, его рот скривился от муки.

– На нас напал ликан, – он повесил голову между колен, одна рука закрывала глаза, вторая упиралась в спасительную опору земли, – у Энги было много ран, ее лицо было изуродовано, но зверь не убил принцессу. Вовремя подоспел принц Врана и спас мою невесту. После этого никто не хотел иметь со мной дела. Ни один старейшина не хотел выдавать за меня своих дочерей. Я ненавижу себя за то, что даже не успел закрыть Энге от первого прыжка зверя. Я просто оцарапался о ветку и смог лишь наблюдать то мгновение, когда ликан разрывал грудь девушки своими когтями. Розовое пламя собственного огня впервые полыхало алым цветом, окрашенное ее королевской кровью. Лучше бы она умерла и переродилась в тот же миг, но зверь будто знал, кто перед ним и не спешил её убивать. Он долго мучил девушку. Почему я не возрождался на протяжении такого большого периода времени для меня загадка. Полагаю, кто-то наложил печать, чтобы я не вмешался. Когда я снова твердо стоял на своих ногах, я увидел принца и свою Энге, истекающую кровью на его руках. В это же время пришли старейшины. Как они узнали, где мы, я не знаю. Время их появления как будто было рассчитано. Моя невеста почти бездыханная, бледная как первый снег, окропленный багровым соком озимого цветка хейши, на руках раненого другого, мертвый ликан у его ног и я позади них абсолютно невредимый. Все было ясно, как божий день. Никто не проронил ни слова, но я тонул в их отстраненности, горел под их осуждающими взглядами и растворялся из-за их безразличия. Я существовал, но уже был отринут своим народом. Мужчина-ничтожество, не способный защитить свою женщину. Позор всей королевской семьи. Изгой. Урод, – я услышала судорожный вздох. Феникс одним быстрым движением обтер глаза. Я не видела его лица, он все так же смотрел в землю, не поднимая головы, а его волосы розовым покрывалом укрывали голову, храня в тайне все эмоции огненного существа.

– Раны принцессы зажили, – уже спокойно и однотонно продолжил принц, – но она была обезображена шрамами. Мы не можем убивать себе подобных – это грех. Поэтому никто не позволил Энге переродиться. Тогда она нашла меня и на моих и отца глазах всадила себе кинжал в сердце по самую рукоять и уже сквозь догорающее рыжее пламя мы услышали голос «Это ты убил меня». Я принял ее проклятие и перед всеми я был убийцей соплеменника. За это меня изгнали из клана. Собственный отец прочитал приговор и просто ушел, не одарив меня и взглядом. Из поселения я уходил ночью, и никто не посмел меня проводить, никто не посмел заговорить со мной, никто не посмел выйти на улицу в эту ночь. Таков закон. Я более не существую, для них я умер. На мне нет клейма изгнанника и убийцы только потому, что я бы умер от одного только прикосновения магического предмета.