Текст книги ""Фантастика 2024-37". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Леонид Кондратьев

Соавторы: Анна Кондакова,Анастасия Сиалана,Рик Рентон,А. Райро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 134 (всего у книги 314 страниц)

– А потом бабушка… – Глаза снова намокли, и она опять принялась судорожно шмыгать. – Заболела…

– Как эти? – Я показал на копошащихся неподалёку жор.

– Нет… Кашляла сильно… Температура была… И… – Не в силах продолжать, девочка принялась размазывать слёзы по щекам.

– И теперь не кашляет. – Закончил я за неё. – Сами-то откуда? Из города? Родители так и не приехали, да?

Девочка кивнула, продолжая сопливиться. Но всё же даже как-то выпрямилась.

– Из Саратова?

– Из Москвы…

У меня вырвался удивлённый присвист.

– Значит точно уже не приедут. Ладно, чё уж…

Достав из рюкзака капусту, я поставил банку возле неё. И посмотрев на зарёванную раскрасневшуюся мордочку, решил добить некстати проснувшуюся совесть ещё одним широким жестом. Извлёк из кармана завёрнутую шоколадку и вложил ей в ладошку:

– Только на улице не разворачивай. – Жоры что-то забормотали, словно подтверждая опрометчивость такого поступка. – Тут в соседних домах такие же погреба. Лезь туда. До лета проживёшь. А там видно будет. Не высовывайся лишний раз.

И я захлюпал по грязи прочь, не вполне представляя, куда идти дальше посреди ночи. Эффективнее, чем чтобы то ни было, мужчин губят вот такие вот опухшие от рыданий мордашки. Иди и не оглядывайся. Ать-два. Ать-два.

– Подождите… Подождите, пожалуйста! – Голосок отдалялся с каждым моим шагом, но вдруг начал догонять. Вместе с торопливым чавканием резиновых сапожков.

Я не останавливался и не отвечал. Каждый сам за себя. Человек человеку волк. Такие нынче времена, дочурка.

Сапожки перешли на бег, но вдруг резко остановились и побежали обратно. После непродолжительной возни, меня снова догнало семенящее чавканье и натужное пыхтение где-то справа.

– Я… Я могу пригодиться… Не бросайте меня, пожалуйста… Я сильная…

Скосив взгляд вправо, я увидел, как она, взвалив банку с соленьем на плечо, пытается доказать свои слова делом. Смотри-ка, соображает, москвичка. Перестала нюни распускать, поняла, что не поможет. Уж не знаю, сознательно или интуитивно. Но отвечать и реагировать не стал.

– Я… Я пригожусь… – Сбивчиво повторила она. Стараясь не наступить на края платья – не по размеру длинного – она подобрала подол свободной рукой, обнажив тонкие бледные коленки.

– Это меня не интересует. – Я всё равно не стал поворачивать голову и шёл не сбавляя темп.

Покрывшись пунцовой краской, москвичка отпустила подол и заявила обиженным тоном:

– А я и не имела в виду ничего такого!

Пожав плечами, я продолжил маршировать в выбранном направлении. Дорога в любом случае куда-то вела. Может, дойду в соседнее село. Поищу целые погреба, где ещё не был. Или магазин с консервами. Может, тоже до лета продержусь. А то что-то совсем быстро уставать начал…

Устала и девочка. Окончательно запыхавшись, она уронила скользкую банку в грязь и остановилась. Это вынудило меня обернуться – если разбила, то сейчас жоры налетят уже на нас.

Банка была целой. А девчонка, хватая ртом воздух, пыталась поднять её обратно:

– Я… Я знаю, где можно найти много еды… И лекарств… И ещё много всякого полезного…

– Чё ж ты не там до сих пор?

– Я… У меня… У меня папа работал в МЧС… Он полковник… был… – Она снова взвалила банку на плечо и, заметив мой заинтересованный прищур, подошла поближе. Но уже не так торопливо.

– И? Где-то тут складировал тушняк и патроны?

– Нет… – Она поравнялась со мной и пыталась отдышаться. – Он… стратегические запасы охранял.

Старательно выговорив словосочетание, она следила за реакцией. Я разочарованно усмехнулся:

– И иногда делился с тобой гостайной за вечерним чаем?

– Нет. – Она обиженно насупилась. – Но у него в ноутбуке точно всё есть. Я однажды подглядела. Там карты, коды всякие… И просто так карты были, документы в сейфе.

– Ага. И всё это в Москве. В управлении МЧС.

– Нет. – Девочка снова упрямо замотала головой. – У нас дома. Папа с него звонил по скайпу, когда бабушка заболела. И всё началось… Хотел узнать, что с нами, говорил, что скоро приедет. Но сейчас из-за работы не может. И… Я видела, как он… Прямо во время разговора…

– Переставал думать о чём либо, кроме еды. – Я угрюмо закончил за неё. – Жорой стал.

Она опять начала прерывисто вздыхать, посмотрела в пол и пустила слезу.

– Вынесли уже твою квартиру, вместе с ноутбуком. Ничего мы там не найдём.

– Ну а вдруг нет? Там же в хранилищах… Там и машины, и оружие, и одежда… Всё что нужно… Вам же всё равно некуда идти, как и мне. Я же вижу… – Москвичка утёрлась и натужно переложила банку с одного плеча на другое.

Ишь ты, какая зоркая.

Она продолжала напирать и аргументировать, заметив, что я перестал спорить:

– Вы же, может быть, теперь… Единственный… Ну… Взрослый… Который не хочет только есть и всё. Мальчишки-то тоже все как сдурели… Им в квартиру-то ещё просто так не попасть. А я знаю, где ключ спрятан запасной.

Перспектива, конечно, не сказочная. Метнуться через полстраны на поиски какой-то столичной хаты. С мизерным шансом найти координаты складов госрезерва. И в нагрузку – вот это ходячее несчастье.

Но долго ли я смогу шататься по местным полям, пока не загнусь от цинги. Или пока не ослабну настолько, что меня прирежут местные шакалята. Хорошо, если только прирежут.

В конце концов. О чём ты больше всего мечтал, сидя в четырёх стенах последние полгода до эпидемии? О свободе. Так вот она, твоя свобода. Такая, какой никогда раньше не было. Собрался разменять её на медленный голодный суицид?

– Сейчас и я мало чего хочу больше, чем поесть. Пошли. – Я забрал у неё капусту и зашагал в сторону самого высокого коттеджа в посёлке. – Вон туда. Там на чердаке жоры нас не унюхают. Попробуем твои соленья, переночуем. И с утра что-нибудь придумаю.

Девочка улыбнулась, шмыгнула и захлюпала рядом, соглашаясь:

– Правильно. Утро вечера мудренее. Так бабушка всегда говорила…

Глава 2
Глаза жертвы

О скором восходе солнца нас оповестил дружный хор воющих с голодухи жор. Они всегда приветствовали рассветы и закаты таким образом. Если, конечно, не валялись где-нибудь, обожравшись до полной одури.

Хотя, обычно жора переставал есть только тогда, когда еда поблизости кончалась полностью. Один раз я наблюдал, как пара заражённых глодала сгоревшую прямо в стойле корову. Надеясь дождаться окончания пиршества и отрезать себе пару кусков про запас, я прождал почти час. Они пихали в себя комки поджаренной говядины до тех пор, пока не лопнули раздувшиеся животы, вывалив наружу проглоченные куски и сизые внутренности. Они всё равно ещё некоторое время заталкивали себе в рот горелое мясо. В том числе и то, что только что из них вышло. Пока не ослабели от кровопотери. Так и не побаловался я тогда говядинкой.

В ванной комнате разорённого коттеджа ожидаемо нашёлся нетронутый комплект зубных щёток и нить. Одичавшие от свободы подростки и раньше-то не особо заботились о личной гигиене, а тут уж и вообще забили на все «взрослые» требования. Поэтому разнообразные мыльно-рыльные приспособления можно было найти проще всего и в больших количествах.

– А паста есть? – Девочка приняла у меня щётку и заглянула в зеркало, сразу же пытаясь расчесать спутанные волосы пятернёй.

– На запах мяты жоры сбегутся со всей деревни. И язык тебе отгрызут. Хотя, может и не зря…

За наше недолгое время знакомства я успел убедиться в том, что девчонка дьявольски болтлива. Ночью, пока мы осторожно хрустели вскрытой капустой, она спросила с набитым ртом, поначалу стесняясь:

– А как… А как вас зовут?

– «Эй ты».

– Нет, ну правда! Не могу же я вас так звать.

– Кир.

– Кир? Это как… Кирилл?

– Кир это как Кир.

– Кир… Есть… Был такой писатель, Кир Булычёв… – Она задумалась, хрумкая очередную ложку сочной овощной нарезки.

– Не слышал. – Я думал, что заканчиваю разговор. Но, как оказалось, я только что его горячо поддержал.

– Да вы что! Он очень интересно писал! Про Алису Селезнёву, там… Про космос… Будущее всякое… У меня почти все его книжки были дома. Я все прочитала… – Тут девочка, видимо, вспомнив что уже находится в прекрасном далёко, оказавшемся весьма жестоким, перестала жевать и потеряно глянула в сторону.

Я знал, что ещё пожалею об этом, но всё же попытался отвлечь её от мрачных мыслей:

– Тебя-то как зовут?

Она вернула взгляд на меня и снова принялась азартно хрустеть:

– Алина.

– Сколько лет?

– Скоро будет пятнадцать. В мае. – Она показала ложкой куда-то за спину, словно май должен был наступить откуда-то оттуда.

– Знать бы ещё, когда он будет… – Сам я перестал считать дни почти сразу после того, как выбрался на свободу.

– А я знаю, я всё время считала! Сегодня двенадцатое апреля. День космонавтики!

– Надо же. С праздником…

Девчонка заулыбалась и закивала, не имея возможности ответить, пока не дожуёт. Но тотчас заметила, что поздравление было отнюдь не радостным.

Спешно проглотив капусту, чуть не подавившись, она заявила:

– А я думаю, что всё когда-нибудь наладится. И мы опять полетим в космос. Люди и не с таким справлялись! Чего только не было в истории…

Я с удивлением посмотрел на Алину – только час назад перед ней пускали кровь из вскрытого горла её родные братики. А банда малолетних отморозков собиралась оттрахать её во все дыры. А может ещё и братиков заодно. И теперь она тут строит мне оптимистичные прогнозы о том, как космические корабли непременно будут бороздить просторы вселенной. На голой капусте и талой воде. Хотя, скорее всего, ребёнок просто на автомате спорит с взрослым. Есть у детей такая неприятная привычка, давно заметил. Как сам повзрослел.

– А как вы думаете, Кир… Они что-нибудь понимают вообще? Может, просто вида не подают? Ну… эти… Жоры. – Она опять нашла новую тему, спешно прожевав очередную порцию капусты. – Может им когда-нибудь станет лучше?

Я отрицательно покачал головой:

– Я пробовал. Не реагируют ни на что, пока едой не пахнет. А когда пахнет – тем более. Только отбиваются, если мешать им есть. Кстати, жуй тщательнее. Больше усвоится.

– А как вы… А почему вы не такой, как остальные взрослые? У вас, наверное, какой-то иммунитет?

– Зараза к заразе не пристаёт.

Алина заулыбалась:

– Бабушка тоже таквсегда говорила… – И, очевидно, вспомнив судьбу несчастной старушки, снова поникла. Настроение меняет по несколько раз в секунду. Девчонки… Никогда вас не понимал.

– А где вы были, когда все… Ну… Когда все заболели… – Любопытство юности побеждало любую скорбь.

– В дурдоме.

– Ой… Как же вы туда попали?

– Выиграл путёвку в лотерею.

Девочка хихикнула и посмотрела на меня уже не так испуганно, как секунду назад. Но, так и не дождавшись подробностей, она философски пожала плечами:

– Теперь весь мир – один большой дурдом…

И замолчала. Я уже было обрадовался тому, что беседа закончена, но она снова заговорила, а я ругнулся про себя:

– Я думаю, должны быть ещё такие, как вы. Ну… С иммунитетом.

– Не встречал.

– Может быть, мы таких найдём! Вот было бы здорово! – Нужно заметить, что как-то мимо меня прошёл момент, когда «я» вдруг превратилось в «мы».

Я поспешил её разочаровать, стараясь говорить медленно и со значением, мрачно понижая голос к концу фразы:

– Ты хочешь, чтобы мы нашли ещё таких… Как я? Думаешь, это будет… Здорово?

Она, очевидно, поняла намёк. Но синдром автоматического противоречия опять дал себя знать:

– Ну не обязательно же… Может где-то осталась армия, врачи, спасатели… Они же давали присягу. Да и вы на самом деле добрый. Пусть и хотите, чтобы вас все боялись.

Да у нас тут психолог. Знавал я парочку таких самоуверенных, но неосторожных мозгоправов. Пока не задушил.

Девочка заметила скепсис на моём лице и поспешила продолжить спор:

– Да, добрый! Вы же меня спасли… И не бросили…

– Не заставляй меня об этом жалеть.

Зря я с ней шутил. Теперь она меня совсем не боялась, увлечённо сооружая перед зеркалом хоть какое-то подобие причёски. А без страха ещё и слушаться перестанет.

– Давай чисти. Щётку с собой и выходим. Если заболят, лечить теперь некому.

Алина покосилась на меня, поджала губы и тайком проверила языком коренные зубы. Похоже, её уже что-то там беспокоило. Цветы жизни, твою мать. На могилах родителей.

Пока она возилась с щёткой, яростно отплёвываясь, я оглядел из чердачного окна дорогу на соседнее село в бинокль. До горизонта никакого движения. Свежих колёсных следов на размокшей дороге нет. Только пустые весенние поля. Кое-где уже проглядывали засеянныев прошлом году озимые. Интересно, когда начнут созревать колосья, жоры и их сожрут? Надо будет проверить кое-что…

– Ну ты скоро? – Я заметил как Алина всё ещё мнётся у входа в ванную.

Она покраснела и, запинаясь, чуть слышно проговорила:

– Мне… Мне надо в туалет…

Начинается…

– Соседняя дверь. Давай быстро. Жду внизу.

– Я не могу… Там… Там уже кто-то сходил. – Девчонка ссутулилась и поджала губы знакомым жестом, продолжая пялиться в пол.

Дважды начинается…

Из окна был виден уличный нужник в соседнем дворе. Я показал на него:

– Вариант на свежем воздухе устроит ваше величество?

Вариант устроил.

Я ждал её у калитки и наслаждался пасторальным пейзажем. Апрельское утро, как и положено, было премерзким. Низкое небо скрывало солнце, голые деревья безысходно покачивались на фоне разбитых окон и раскуроченных на дрова заборов. Время от времени со стороны пашни каркали грачи. Пахло сырой землёй. И слегка начинала подванивать кучка мальчишеских трупов неподалёку. Часть из них успела обосраться, прежде чем сдохнуть. Так пахнет смерть.

К шуму грачей иногда примешивалось гортанное бормотание жор. Некоторые из них иногда начинали будто бы разговаривать сами с собой. В основном слышались вопросительные интонации. Или мольбы.

Сейчас от нечего делать я прислушался к этому ворчанию, пытаясь разобрать слова. И вдруг разобрал далёкую фразу:

– Из Советского мудилы какие-то мелкие… Там школота одна, ща отпиздим. Я вчера ещё хотел, но темно уже было, как у негра в жопе…

– Всё-то ты знаешь, Ванёк. Везде-то ты побывал…

И гогот. Мерзкий пацанский гогот, который я ненавидел ещё со школы. Смеялось точно больше двух голосов.

– Алина! Нужно уходить.

Мочит.

– Алина!

– Я… Сейчас…

Гогот приближался скорее, чем хотелось бы. И вдруг смолк. Похоже, они дошли до кучи трупов. Всё, поздно. Если сейчас откроет дверь, они услышат.

Я пригнулся и пополз на четвереньках к сортиру.

– Запрись и сиди там. Не открывай, пока не скажу.

– Хорошо…

Отбежав обратно к редкому забору, я попытался разглядеть сквозь голые кусты, сколько гопников пожаловало с другой стороны местного фронта на этот раз. Четверо. Лет по пятнадцать, с щетиной уже. Как у кота на яйцах. И у этих не палки. Вилы, топор… Это что – коса?

Очень не хотелось тратить патроны. Считая те, что в стволах, осталось всего четыре. Подожду, может мимо пройдут.

– Жоры же не едят людей… Кто это их так…

– Это Советские?

– Ага.

– Ну и хуй с ними. Может собаки тут. Пахану скажем, что это мы их так. А чё, нет шоль?

– Нихерасе, собаки. Пошли отсюда нахуй тогда.

– Сам нахуй иди епта, гыыы…

– Ща пацаны, срать хочу, не могу. Вон вроде толкан норм. Ща…

– Давай быстрей. Смотри чтоб собаки хуй не отгрызли, гыыы…

– Пацаны, пацаны! Анекдот, короч. Купил кореец сосиски. И бросил их в холодильник, к хуям собачьим! Гыыыы…

– Гыыыы…

Твоюматьтвоюматьтвоюмать! Гопник с вилами пермахнул через забор и потрусил по огороду к туалету. Пока он меня не заметил, я скинул в кусты ружьё с плеча и рюкзак. Выпрямился и медленно зашагал вдоль забора, издав пару булькающих кашлей для привлечения внимания.

– Блядь, напугал, жора ебаный! – Пацан с вилами нерешительно остановился, глядя на меня. – Ребзя, зырьте, какой у него плащ заебатый! Давайте снимем!

Троица за забором присмотрелась ко мне.

– Чот здоровый какой. Ну его нахер.

– Да ладно, они ж тупые. Ща я его наколю… – Забыв о природных позывах, гопник с вилами подбежал ко мне и замахнулся своим сельхозинвентарём мне в живот. Стараясь не задеть расстёгнутый плащ, он аккуратно нанёс удар. Но вилы, перехваченные правой рукой, ушли влево, а его подтянуло ко мне вплотную. Лицом к лицу.

О, да. Давно я не видел перед собой этот взгляд. Взгляд жертвы, которая, наконец, поняла своё место в пищевой цепочке. Взгляд, который расставлял всё и всех на свои места. Взгляд, который однозначно говорил всем, кто здесь победитель, а кто проигравший. Взгляд, который придавал смысл моему существованию даже здесь, в подыхающем мире.

Конечно, гораздо приятнее покорять волю равного по силам соперника. Но на безрыбье…

Финка в левой руке пронзила покрытый нежной щетинкой подбородок и тут же ушла обратно, пока кровь не испачкала на руку. Паренёк осел на колени и шлёпнулся спиной в грязь, навсегда оставив на лице выражение косули, которой вцепился в горло волк. Вилы остались в моей руке.

А жизнь-то налаживается!

Перехватив оружие двумя руками, и перебравшись через забор, я быстро зашагал к остальным трём. Как и полагалось жертвам, они сперва застыли при виде приближающегося хищника. Убедившись в моей реальности, а также в том, что эта реальность несёт конец их существованию, они перешли к стадии грозных криков. Так животные пытаются предотвратить драку, пытаясь сэкономить энергию. И заставить противника поверить в то, что он слабее. Заставить его отступить без боя.

Вот только я в это не верил. Набрав полные лёгкие прохладного воздуха, я оборвал фальшивые матюки своим протяжным рыком. О, какое же это наслаждение, во всю силу кричать в лицо своему врагу, не стесняясь и не боясь никого. Кричать о том, что ты готов забрать его жизнь. Это лучше любых наркотиков. Лучше секса. Лучше, чем двести по встречной. Лучше жизни.

Вместо того, чтобы встретить меня атакой или попытаться обойти с флангов, они втроём попятились, занося над головой свои орудия. Не приближаясь слишком близко, я выкинул вилы одной рукой вперёд на всю длину, уцепившись за самый край черенка, целя центральному парню в горло. Он отбил их вниз топором и, вместо горла, вилы с тихим шелестом вонзились ему в грудь. И тут же с чавканием вылетели обратно, а я отскочил с ними на шаг.

Он охнул и посмотрел на четыре расширяющихся красных пятна на замызганной ветровке. И заревел. Бросив топор, рефлекторно обхватив грудь обеими руками, пацан попятился назад, скорчив трагическую маску античного театра.

Его кореша слева и справа замахали мне вслед своими черенками – ещё одни вилы и коса рассекали воздух в полуметре от меня. С каждым повторным движением они двигались всё медленее. Пока, наконец, у меня не получилось легко поднырнуть под них и ткнуть горе-бойцов черенком в солнечные сплетения.

Хватая ртом воздух, они оба рефлекторно согнулись пополам. Теперь можно не спешить.

Разогнув первого за давно нестриженные волосы, я насадил его шею на вилы, воткнутые в слякоть зубцами верх. Два зубца прошли по бокам тонкой шеи, а два центральных высунулись под затылком, видимо, задев спинной мозг – подросток так остался висеть, поливая кровью черенок.

Второй успел посмотреть на меня снизу вверх, когда подошла его очередь сдохнуть. И снова одарил меня тем самым взглядом. За миг до того, как подобранный топор вонзился ему промеж глаз.

Вытащив топор обратно и позволив парню откинуться на бок, я зашагал к тому, который, будучи раненым в грудь, всё-таки пытался убежать. Получалось у него не очень – заполнявшиеся кровью лёгкие не слишком хорошо позволяют снабжать организм кислородом. Так необходимым телу в такие моменты. И вместо бега он перемещался шаткой трусцой, постоянно оглядываясь и продолжая рыдать.

– Не надо, дяденька! Пожалуйста, не надо, не… – Я с размаха воткнул ему топор в шею сбоку и оставил в нём.

Пробежав с топором ещё несколько метров, гопник подскользнулся и упал лицом в грязь. Поизвивавшись там ещё секунд десять, булькая и стеная, он, наконец, потерял сознание.

Никогда вы, ублюдки мелкие, драться не умели. Даже конец света вас ничему не учит.

– Зачем… Он же сдался…

Я резко обернулся и увидел Алину, стоящую у забора с ружьём в руках. Широко открытыми глазами она осматривала последствия бойни.

– Сказал же, не выходи.

– Вы так кричали… Я испугалась и думала – надо помочь… – На этих словах висящий на вилах парень всё-таки шлёпнулся с ними на бок.

– Помощница… – Я подобрал косу и проверил режущий край, шагая обратно к калитке. Неплохо… Но поправить при случае всё равно не помешает.

Подняв взгляд от косы на девчонку, я увидел, что та испуганно пятится и целится в меня.

– Не дури.

– Я… Я боюсь…

– Это правильно. – Подойдя поближе, я легко выхватил у неё двустволку из рук. – Ещё раз направишь на меня ствол – будешь жить вместе с этими.

Я пнул так и не погадившего ублюдка. Он продолжал смотреть в никуда с ужасом осознания собственной смертности.

– Зачем вы их всех убили… Они же бежали… Они же слабей…

– Тебя не спросил. – Поглядев на её испуганное лицо, глаза на котором опять были на мокром месте, я всё же решил объясниться подробнее. – Слабые и добрые сдохли в первых рядах. Ещё зимой. Вешай флягу на спину и пошли быстрей. Слишком тут место проходное.

Навьючив рюкзак обратно, я перекинул через плечо ружьё и зашагал, опираясь на косу.

Подхватив флягу с водой за верёвочные петли, Алина с пыхтением навьючила её на себя и захлюпала следом. Некоторое время оставаясь чуть позади, она всё же поравнялась со мной и сказала себе под нос:

– Теперь я знаю, как вы оказались в психушке…