сообщить о нарушении
Текущая страница: 99 (всего у книги 120 страниц)
Да, Эвелин заметно похорошела за прошедшее время. К моему большому горю, это заметил не только я: когда мы с моей избранницей шли по улице, например, редкий парень с интересом не выворачивал голову назад, чтобы посмотреть Эвелин вслед. Что я мог сделать с этим? Запретить своей любимой быть привлекательной? Мне оставалось только скрипеть зубами и, стиснув кулаки, терпеть эти взгляды, на которые Эвелин, к слову, никогда не отвечала. Ревность — это мерзкое, глупое чувство — продолжала меня преследовать, хотя я, казалось, бежал от неё со всех ног. Нет, я не мог от неё избавиться так же, как и не мог заставить себя как-то иначе относиться к общению Кендалла и Эвелин.
Что представляло из себя их общение теперь? Время, видимо, охладило прежний пыл Шмидта, и он перестал так нахально вести себя по отношению к Эвелин: он больше не присылал ей цветов, не приглашал её на танец, не пожирал её глазами и перестал волноваться в её присутствии. Моя избранница с заметным для меня восторгом приняла это, и они с Кендаллом стали хорошими друзьями. Да, глядя на них со стороны, действительно можно было назвать их друзьями; тем для разговоров у них было много, к тому же они нередко могли обратиться друг к другу за помощью. Но я, хотя и не видя внешних проявлений ещё не остывших чувств немца, всё же знал, что он продолжал любить мою Эвелин. Конечно, твёрдых аргументов в подтверждение этого обстоятельства у меня не было, однако я находил всё это достаточно веским поводом для бешеной ревности. Моё отношение к их общению раздражало меня, и я всеми силами старался убедить себя, что ничего опасного в этом общении быть не может... Но моё сердце будто порождало ревность из воздуха, и я становился ревнивым там, где даже говорить о ревности казалось безумием.
Эвелин относилась к моему дикому, слепому чувству с весельем и чаще всего улыбалась, когда я приходил в ярость от ревности. Это меня задевало. Как Эвелин могла смеяться над этим? Разве она не понимала, что для меня значило всё это? Скорее всего, такое чувство, как ревность, было ей незнакомо, и потому к моей она относилась с такой несерьёзностью и даже небрежностью. Но Эвелин очень хорошо знала, как можно было заставить меня ревновать.
За годы, проведённые рядом с ней, я разглядел в характере своей возлюбленной всего одну, но очень неприятную отрицательную черту. Эвелин была чрезвычайно жестокой. Конечно, в ней сохранились доброта, чуткость и понимание, но она продолжала использовать то острое жало, которое усердно прятало в мирное время, но которым больно уязвляла в порыве злости или гнева. Эвелин всегда старалась задеть за самое дорогое, пробраться в самые глубины души и растоптать всё, что там находилось. Да, её жестокость не знала границ… Чаще всего она уязвляла меня разговорами о Кендалле, потому что прекрасно знала, какие чувства они у меня пробуждали. Эвелин почти никогда не жалела о сказанном или сделанном, и эта бессердечность пугала меня больше всего. Откуда же в ней взялось такое коварство, такое, которое заставляло её оставаться равнодушной к чужой боли? К счастью, временами ко мне приходило осознание того, что сердце у Эвелин было: иногда она плакала от сожаления и принималась твердить мне, что её поступки не достойны прощения…
Но я её прощал, потому что был слаб перед ней. Да, я готов признать свою слабость: мне кажется, что Эвелин могла сделать мне всё что угодно и сказать мне всё что угодно — я не смог бы отвернуться от неё, нет-нет, ни в коем случае! Мне кажется, я смог бы вынести её любую, пусть даже если она превратилась бы в самое беспощадное и жестокое существо на планете.
Однако жестокость — эта безобразная черта её характера — представлялась мне острыми шипами, спрятанными под внешней мягкостью и добротой. Иногда меня посещали страшные мысли: а что, если настоящая Эвелин — это шипы?..
Наши с парнями встречи в студии проходили гораздо реже, чем прежде, но за последние два года мы честно выпустили один новый альбом. Теперь работа шла над следующим, но я замечал, что мы впятером начинали терять энтузиазм и теперь брались за работу менее охотно. Не знаю, в чём была истинная причина подобного отношения к работе… Возможно, мы просто вымотались, устали столько времени двигаться в одном и том же направлении, и, может быть, нам всем захотелось чего-то нового. Однако надо сказать, что потеря интереса к группе не ослабила моей страсти к музыке. За эти два года я написал порядка двадцати новых песен и выпустил свой первый сольный альбом, который, без всяких сомнений, посвятил Эвелин. Да, каждая моя песня была о ней.
Сократился даже наш рабочий день. Если раньше мы могли задержаться в студии до полуночи, то теперь Мик отпускал нас ещё до обеда. Во многом это происходило и из-за того, что все мы за работой становились чересчур раздражительными и могли поспорить из-за каких-нибудь пустяков. Было немного жаль, что один из самых ярких моментов моей жизни начинал тускнеть и терять свои краски… Но реальность нельзя отринуть, её можно только принять.
Подобная ситуация произошла и сегодня. В три часа дня, когда мы записывали первый куплет новой песни, Мику позвонила Бетти и сказала, что Эннит, их дочь, плохо себя чувствует. Наш менеджер отпустил нас по домам сразу же после того, как сбросил вызов жены.
— Простите, что срываюсь, но по-другому не получается, — сказал Мик, на бегу хватая стакан с недопитым кофе. — Завтра доработаем. Давайте, парни, давайте, до завтра…
— Но завтра суббо… та, — попытался напомнить ему Карлос, но Мик, не услышав слов испанца, хлопнул дверью.
Мы с парнями устало переглянулись и с невесёлыми лицами побрели к лифту.
— Впрочем, нам не привыкать, — постарался придать своему голосу бодрости Кендалл. — Сегодня пятница, и давайте, в конце концов, займёмся тем, чем мы обычно по пятницам и занимаемся.
— Едем в «Погоню»? — улыбнулся Джеймс, и я увидел, как загорелись его глаза. — О, я готов. Поехали.
«Погоня», а если быть точным, «Погоня за недосягаемым», была небольшим баром, который Кендалл купил месяца три назад и в котором по совместительству работал барменом. Что заставило его совершить этот эксцентричный поступок? Я не знал и этим особо не интересовался. Мне просто казалось, что Шмидту однажды стало скучно и он от скуки вложился в это заведение, которое, впрочем, пользовалось популярностью... Хотя на этот счёт, честно говоря, у меня была ещё одна догадка.
В этом баре, ещё до того, как Кендалл стал его владельцем, танцевала Мэрилин. Эти двое расстались полтора года назад, но это не мешало им примерно раз в неделю встречаться в квартире Шмидта и по старой привычке ложиться в одну постель. Возможно, именно из-за Мэрилин Кендалл и купил «Погоню»: немец, остававшийся всё таким же грубым с этой девушкой, может быть, захотел взять над ней полную власть и стал её начальником. Однако Мэрилин, вопреки моим ожиданиям, не уволилась. Более того, мне казалось, что нынешняя полная зависимость Мэрилин от Кендалла даже нравилась ей. Я видел: она всегда смотрела на Шмидта, как кошка, и я понимал, что её безответные чувства к нему никуда со временем не делись.
— Этот бар хорошеет с каждым днём, — оценивающим тоном проговорил Джеймс, рассматривая новую барную стойку. — И стулья, кажется, другие?
— Ага, — улыбнулся хозяин и включил музыку. «Погоня» открылась только сейчас, поэтому посетителей здесь ещё не было. — Ещё я планирую выбросить этот здоровый дурацкий шкаф и поставить на его месте ещё одну полку для бутылок. А ещё в скором времени здесь будет живая музыка.
— Здорово! Но вывеску можно сделать менее яркой, — посоветовал Карлос.
— Как и всё помещение, собственно, — добавил я и, подняв голову, прищурился. — Вот эта лампа сильно бьёт в глаза.
— А ты голову опусти, и будет в самый раз, — с той же улыбкой проговорил Шмидт. — Ладно, парни, что будете? Сегодня у нас акция: к третьей кружке пива бесплатные чипсы.
— Ты же знаешь, в последнее время я без ума от этого коньяка, — сказал Маслоу, указывая на одну из бутылок, стоявших на полке. Кендалл ловким движением взял чистый бокал и поставил его перед другом; в следующее мгновение немец уже наливал коньяк.
— Я разве что выпью бокал вина, — задумчиво проговорил Карлос, разглядывая бутылки. — Вон то, красное полусладкое.
Тут же его просьба была выполнена. Шмидт снова чему-то улыбнулся и, упершись ладонями в столешницу, перевёл внимательный взгляд на меня.
— Я не буду, — сказал я, слегка качнув головой. — Можно мне просто воды с лимоном?
— Конечно, как пожелаешь.
— Жалко мне тебя временами, — признался Джеймс, глядя на меня. — Ты даже по праздникам не пьёшь...
Я улыбнулся, опустив голову, и сказал:
— По-моему, это не самое худшее из того, что могло бы со мной случиться, верно?
— Да, но… Для меня просто непонятно, как можно не позволять себе расслабиться хотя бы раз в две недели.
— Я расслабляюсь по-другому, Джеймс.
Постепенно бар начинал наполняться посетителями, и Кендалл вынужден был отвлекаться от нас с парнями ради работы, поэтому разговор шёл только между нами тремя. Карлос выпил, как и обещал, один бокал вина, то есть самым пьяным среди нас оказался Джеймс, который за час выпил почти целую бутылку коньяка.
— Хоть бы времени суток постыдился, — сказал я, несколько даже с отвращением глядя на друга, — в это время люди ещё даже с работы не уходят, а ты уже пьяный в дрова.
— Страшно представить, что сделается с тобой до вечера, — поддержал меня ПенаВега и, взяв бутылку коньяка, принялся читать надписи на этикетке. — Изабелла тебя таким домой не примет.
— Не примет, — подтвердил Джеймс и, прищурив один глаз, огляделся по сторонам. — Поэтому утром я и предупредил её, что сегодня переночую у кого-нибудь из вас.
Маслоу сделал своей избраннице предложение почти два года назад, и они поженились, не выдержав и двухмесячной помолвки. Джеймс после сделанного теста убедился в том, что Санни была его дочерью, и на официальных основаниях стал её отцом. Теперь это была полная и вполне счастливая семья.
К Санни Джеймс нашёл подход ещё с первых дней их общения, и было видно, что они оба невероятно любили друг друга. Воспитание дочери оказалось не таким уж простым делом, в котором, впрочем, Маслоу находил и свои прелести. Он часто делился с нами небольшими, но очень важными достижениями своей дочки и, видно, очень гордился ею. «В этом ребёнке нет ни капли злости, — говорил он, и глаза его счастливо блестели, — она знает только две эмоции: веселье и страх. И это удивительно!»
— На меня даже не рассчитывай, — сказал я, глядя на друга, — я не могу позволить тебе появиться в моём доме в таком состоянии.
— И я, к сожалению, тоже, — будто извиняясь, произнёс Карлос. — Мы с Алексой вообще готовимся к отъезду, так что вряд ли ты будешь чувствовать себя уютно среди нашего домашнего беспорядка.
— Ничего, дружище, переночуешь у меня, — вмешался Кендалл, краем уха слышавший наш разговор, и похлопал ловеласа в отставке по плечу. — У меня дома нет подружек, которые смогли бы воспротивиться твоему присутствию.
— Вот это я понимаю, — заулыбался Джеймс и налил в свой бокал последние капли коньяка. — Спасибо, Кен… и дай мне ещё коньячку.
Когда Шмидт отвлёкся на только что подошедшего к стойке клиента, в баре появилась невысокая светловолосая девушка приятной наружности. Бросив взгляд в сторону стойки, она улыбнулась, от чего на щеках выступили ямочки, и торопливым шагом двинулась прямо к нам.
— Привет, Кендалл, — сказала девушка и, сняв с плеча, сумку, поцеловала немца в щёку.
— Опаздываешь, Скарлетт, — только и ответил Шмидт, не посмотрев на неё, но улыбнувшись.
— Извини, попала в «пробку». Такого больше не должно повториться.
Когда Скарлетт ушла, мы с парнями облепили Кендалла заинтересованными взглядами.
— Новая девушка? — спросил Джеймс, еле шевеля губами. — Ну ты даёшь, друг, прямо на глазах у Мэрилин…
— Скарлетт мне не девушка, — со слабой улыбкой на губах отвечал Шмидт, не забывая при этом обслуживать клиента, стоявшего у стойки.
— А, Мэрилин тоже не была для тебя девушкой, — кивнул я несколько саркастически. — Ты и сам, кажется, ни черта не понимаешь в собственных отношениях.
— Да вы не слышите, я ведь сказал, что Скарлетт мне никто. — Кендалл обернулся, чтобы посмотреть, не слышит ли его предмет нашего разговора. — Я нанял её неделю назад, она просто официантка.
— Официантка? — переспросил Карлос.
— Ну, да. Я подумал, что кто-то должен кружить между столиками… К тому же один я с трудом справляюсь с наплывом посетителей. Она будет мне помогать.
— Но эта «просто официантка» поцеловала тебя в щёку, — напомнил я.
— Это вместо денег.
Мы с парнями не поняли ровно ничего, поэтому с недоумением переглянулись. Шмидт засмеялся и, опустив голову, начал объяснять:
— Мы часто спорим с ней, бывает даже о разных пустяках. Спорим на деньги, разумеется. Последний спор она проиграла и задолжала мне двести долларов. Но денег сейчас у неё нет, поэтому Скарлетт предложила один поцелуй за пятьдесят центов.
— Маловато будет, — заметил Джеймс.
— Поцелуй в щёку — в самый раз!
— А в губы?
— До этого ещё не дошло, — усмехнулся владелец «Погони», — да и не думаю, что дойдёт. По-моему, у Скарлетт есть парень…
— Для этого она слишком явно кокетничает с тобой, — сказал я, глядя на «просто официантку», подошедшую к одному из столиков. — А кто защищает её от нахальных посетителей?
— Таких нам пока не попадалось. Но я думаю, Скарлетт не маленькая и, если что, справится сама.
— А что, кстати, с Мэрилин? — спросил Джеймс, оглядевшись и приподняв одну бровь.
— А что с ней? — мрачно переспросил немец и взял с полки чистый бокал.
— Вы с ней… вроде как встречались?
— Мы и сейчас встречаемся. Каждый день. На работе.
— Ну, ты ведь знаешь, о чём я говорю… Она не против Скарлетт?
— Они со Скарлетт подруги вообще-то. И Мэрилин никогда не бывает против, о чём ты говоришь?
— Но сейчас Мэрилин что-то не видно, — произнёс Карлос, бросив взгляд в сторону небольшой сцены, на которой обычно выступали танцовщицы.
— Так ещё не время для танцев, — объяснил Кендалл. — Её рабочий день начинается с восьми вечера.
Вскоре Джеймс сделался настолько пьяным, что с ним стало невозможно говорить. Часы показывали только шесть вечера.
Пробормотав что-то вроде «Можно ещё?», Маслоу протянул вперёд пустой бокал. Шмидт посмотрел на него, слегка нахмурившись.
— Может, тебе лучше прямо сейчас поехать ко мне? — спросил владелец «Погони». — А то чувствую, ещё пара бокалов, и мы тебя потеряем.
— Нет-нет, я только с тобой поед-ду…
— Но я освобожусь только ближе к двум. Ты уверен, что хочешь остаться? Я могу попросить кого-нибудь из своих, и тебя довезут.
— Нет, я останусь… побуду ещё тут…
— Вы с Алексой куда-то уезжаете? — спросил я Карлоса, отворачиваясь от Маслоу.
— Да, хотим снять недели на две небольшой домик за городом. Хочется немного отдохнуть от шума и суеты, а там, я думаю, мы как раз найдём необходимую тишину.
ПенаВега уже год как не возвращался к своим опасным увлечениям, и это обстоятельство делало меня счастливым за друга всякий раз, когда я думал об этом. Они с Алексой стали больше времени проводить вместе, ввиду чего из их жизни исчезли частые ссоры; они начали путешествовать, и Карлос заметно посвежел от свежих впечатлений. Его жизнь заиграла совсем другими красками, и он заметно отличался от того человека, которым был два года назад. Своего психолога он продолжал навещать, но делал это уже в чисто профилактических целях.
Радуясь за друга, я в то же время не мог избавиться от чувства слепой зависти, которое неизбежно настигало меня. Нет, это была не злая зависть, и я действительно искренне радовался за Карлоса… однако меня сильно огорчало собственное бессилие. Я всё ещё страдал от своего расстройства и так и не решился сходить ещё хотя бы на один сеанс миссис Мелтон. Но в чём была причина? На исцеление мне не хватило собственной силы воли, или мой случай действительно был редким и сложным? Я не знал и мучился от этого незнания. Вокруг меня были люди, способные вдохновить меня на этот необходимый поступок, к тому же я готов был меняться не столько ради себя, сколько ради Эвелин, — но вновь отдаваться в руки врачей я пока не спешил…
— У вас с Эвелин нет никаких планов на завтра? — спросил меня испанец, улыбаясь.
— Мы ничего не планировали.
— Тогда, может быть, навестите нас с Алексой в нашем домике? Я дам тебе адрес и объясню, как проехать. Жена не видела Эвелин уже сотню лет, мне кажется, им будет, о чём поговорить.
— Да, конечно, — тоже улыбнулся я, думая о своей возлюбленной. — Уверен, Эвелин не станет возражать.
У Карлоса зазвонил телефон, и он, отвернувшись и прижав к уху один палец, чтобы музыка не мешала говорить, ответил на вызов. Я плохо слышал, о чём он говорил, но точно знал, что ему звонила Алекса. Джеймс наблюдал за ним, прищурив один глаз и слегка покачиваясь из стороны в сторону.
— Ну всё, мне пора домой, — с улыбкой сказал ПенаВега, посмотрев сначала на меня, потом на Джеймса. — Дела зовут.
— О, да брось, ты всегда рано покидаешь нас, — мало разборчиво протянул Маслоу, слегка отодвигаясь от барной стойки.
— Я не могу показать Алексе, что что-то для меня может быть важнее неё… Ну, вы знаете. Не могу я остаться, правда.
