сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 120 страниц)
— Семья, — грустно подтвердила Эвелин. — Другая семья, не я. Теперь у неё будет ребёнок, которому она посвятит свою жизнь, а я… Я просто стану никчёмным элементом её прошлого.
Я невесело усмехнулся и опустил голову.
— Вот, что расстроило тебя больше всего, — сказал я. — Новость о свадьбе — это не то, что заставило тебя убежать наверх. Больше всего тебя расстроила новость о ребёнке.
Собеседница не смотрела на меня, её взгляд был устремлён в пол.
— Всю свою жизнь ты, фактически, была ребёнком Уитни, — продолжал я, глядя на Эвелин, — в конце концов, она сама говорила, что заменила тебе мать. А теперь у неё будет родной ребёнок, и это не может тебя не расстраивать, потому что ты чувствуешь, что тебе нашли замену... Но это не так, совершенно. В тебе говорить ревность первого ребёнка, который узнал, что у него будет братик или сестричка, только и всего.
«Всё равно ты сущий ребёнок, — мысленно добавил я. — Как, впрочем, и я».
Эвелин не поднимала на меня взгляда. Когда я замолчал, её губы начали дрожать, и я, улыбнувшись, обнял её. Она заплакала.
— Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы она уезжала, — проговорила моя избранница, обнимая меня и всхлипывая. — Что со мной будет? Я же не вынесу, я не вынесу!..
— Она не насовсем уходит из твоей жизни. Вы будете видеться.
— Но всё на свои прежние места никогда не вернётся.
— Может, это и хорошо, — задумчиво сказал я, поглаживая Эвелин по волосам. — Перемены не всегда означают только плохое, ты в этом ещё убедишься.
Она отстранилась, вытерла слёзы и положила голову на мои колени.
— Главное, чтобы ты от меня никуда не делся, — тихо сказала Эвелин. — Этого мне точно не пережить.
— С чего ты взяла, что я вообще когда-нибудь смогу покинуть тебя?
Она посмотрела на меня.
— Но однажды ты ведь уже делал это, — вполголоса проговорила Эвелин. — Когда встретил Дианну.
Я, как обычно, насторожился от упоминания этого имени, и хмуро взглянул на собеседницу. Ну зачем, зачем она говорила о Дианне? Почему вообще девушки так любят упоминать чужие женские имена в разговоре с парнями? Или им так нравится мучить себя, придумывать причины споров и обвинять парней во всём, в чём только можно?
— В итоге ведь я всё равно вернулся сюда, — угрюмо сказал я.
— Да дело даже не в том. Правда в том, что я в твоей жизни не первая… И поэтому ты никогда не научишься по-настоящему ценить во мне то, что любишь. А ты в моей жизни — первый, единственный. И для меня это действительно много значит.
Я взял её за руку.
— Думаешь, для меня наши отношения значат меньше только из-за того, что до тебя в моей жизни уже были девушки? — Поймав на себе грустный взгляд Эвелин, я тепло улыбнулся. — Всё не так, как ты себе это представляешь… Наши с тобой отношения я ценю выше всех прочих вместе взятых, потому что раньше я не встречал таких, как ты. И никакие мои отношения с другими девушками не были похожи на наши с тобой. Никакие другие мои отношения никогда не будут похожи на них хотя бы немного.
Она ничего не ответила, и я даже не видел, улыбнулась ли она, потому что не видел её лица.
— А что, если ты решишь уйти мне назло? — спросила Эвелин, и я с удивлением взглянул на неё, — решишь уйти, только чтобы заставить меня страдать, как это и было с Дианной?
— Что это значит? — не понял я. — Что значит назло?
— Ты же не любил Дианну, — с жёсткостью выговорила Эвелин, приподнявшись. — А встречался с ней, встречался долгие месяцы, в то время как…
Я затаил дыхание, готовясь услышать окончание фразы. Но его не прозвучало: Эвелин замолчала и теперь выжидающе глядела на меня.
— Я делал это не назло тебе… — растерянно выдал я.
— А для чего ещё? К чему была эта бессмысленность? Ты замучил и меня, и Дианну, и самого себя… Неужели это всё не имело никакой цели?
Я опустил глаза, не зная, что и сказать. Слова Эвелин вернули меня к уже давно забытым мыслям и обострили моё чувство вины.
— Я никогда не стал бы намеренно заставлять тебя страдать, — сказал я, посмотрев Эвелин в глаза, — никогда…
— Да, — дрожащим голосом прервала меня моя избранница и, обняв меня за шею, зашептала: — Да, конечно, ты не такой… Прости, прости, я просто не подумала…
— Лучше всегда говори то, о чём думаешь, — тихо сказал я, — даже если не думаешь, что это нужно говорить… Главное — не молчи.
И я почему-то поцеловал её в щёку, хотя вовсе и не собирался делать этого. Эвелин посмотрела мне в глаза, улыбнулась и снова легла на мои колени. А я, прерывисто вздохнув, попытался представить свою жизнь без неё. Ничего бы не было, ничего — только зияющая пустота, бесцветная дыра. Без Эвелин нет красок жизни, без Эвелин нет жизни.
Но что она хотела сказать? Что имела в виду, когда оборвала себя на полуслове? Неужели она хотела сказать, что я встречался с Дианной, в то время как Эвелин… любила меня?..
В голову ударила мысль спросить её об этом. «А что тут такого? — размышлял я, глядя на неё. — Не понятно — спроси. Лучше знать твёрдую правду, чем строить неуверенные догадки».
Я уже открыл рот, чтобы задать Эвелин вопрос, но понял, что моя избранница спит. Я сидел неподвижно, боясь любым неловким движением нарушить сон Эвелин, и начал думать о том, что случилось там, внизу, несколько минут назад. Я уже долгое время пытался понять, что представляли из себя мистер и миссис Блэк. Оснований не верить словам Эвелин у меня не было, но и при мне Дженна и Джонни никогда не подтверждали эти слова. Для меня они были заботливыми родителями, искренне беспокоившимися за своих детей; да и состояние миссис Блэк в сегодняшний вечер лишний раз подтвердило мои мысли.
Когда в спальню постучали, я вздрогнул, но не ответил на стук.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Уитни. Её лицо было заплаканным. Молча глядя на неё, я приложил указательный палец к губам.
— Она злится на меня? — шёпотом спросила Уитни.
— Ей сейчас непросто.
Сестра Эвелин опустила взгляд.
— Я хотела с ней поговорить.
— Лучше в другой раз, — прошептал я, невесело улыбнувшись. — Пусть она поспит.
— Да… Лучше…
И, бросив взгляд на свою сестру, Уитни медленно закрыла дверь. Мы с Эвелин снова остались вдвоём.
Неконфликтное отношение Уитни ко мне было непривычным, но думаю, я смог бы привыкнуть. Я уже и забыл те времена, когда она принимала меня в штыки и запрещала Эвелин видеться со мной… Почему-то теперь это вызывало у меня улыбку. Теперь, думая о том, что было раньше, и о том, что происходит теперь, я понимал, что обязан быть рядом с Эвелин. Нет, я никогда в жизни не смог бы оставить её…
Не знаю, сколько времени я просидел неподвижно, думая обо всём на свете. Минут через тридцать, наверное, в спальню заглянул Дейв.
— Ой, — улыбнулся он, переводя взгляд то на меня, то на Эвелин.
— Что ты хотел?
— Хотел попросить помощи… Надо перенести чемоданы Уитни в машину. Но если ты занят, я справлюсь один.
— Да нет, я помогу. — Взглянув на спящую Эвелин, я сказал: — Будь добр, дай подушку.
Дейв дал мне белую, как снег, подушку, и я аккуратно переложил на неё голову Эвелин. Моя избранница всё так же беззаботно спала.
— У вас с Эвелин всё так серьёзно? — спросил меня Дейв, когда мы спускались по лестнице. — Признаться, она очень изменилась с момента последней нашей встречи.
— Это хорошие изменения?
— Не могу знать. Но Эв стала более решительной, и это, если рассудить, хорошее изменение.
Я улыбнулся. Да, думать о том, что я смог изменить Эвелин, что наши отношения переросли во что-то очень большое и серьёзное, — это было более, чем просто приятно.
Последний чемодан в машину загрузил мистер Блэк, вызвавшийся помочь нам с Дейвом. Я окинул взглядом пустой автомобиль, затем посмотрел на окна спальни Эвелин и спросил:
— А где Уитни?
— Она уехала, — засмеялся Дейв, — ещё два часа назад.
— Два часа? — с удивлением переспросил я. Время, которое я провёл в спальне Эвелин за размышлениями, пролетело одним мгновеньем.
Захлопнув дверцу машины, Джонни вздохнул и задумчиво сказал:
— Не верится как-то, что Уитни от нас навсегда уезжает…
— Да, — согласился я. — Тяжело смотреть, как рушится семья.
— Ничего не рушится, — замотал головой Дейв, — просто Уитни — давно оперившийся птенчик, которому уже законом природы предначертано вылететь из гнезда. Кажется, и Эвелин скоро выпорхнет, да? — И, улыбнувшись, он дружески пихнул меня в бок. Я только улыбнулся в ответ.
Потом Дейв пожал нам с мистером Блэком руки и, прыгнув в машину, уехал.
— Останешься на ужин? — спросил меня Джонни, проводив грустными глазами зятя.
Сначала я хотел отказаться, но потом вспомнил состояние миссис Блэк, представил, какой непростой период сейчас переживает эта семья, и согласился. Дженна была на кухне, когда мы с мистером Блэком пришли туда. Она постелила новую белоснежную скатерть и уже расставляла на столе тарелки.
— Эвелин не вставала? — спросила она и натянуто мне улыбнулась.
— Ещё нет.
— Пусть детка поспит, дорогая, — сказал мистер Блэк и подошёл к плите, на которой жарилось мясо. — Логан, будь добр, достань столовые приборы.
Я принялся выбирать из ящика ножи, вилки и ложки, как вдруг мы с мистером Блэком услышали резкий вскрик миссис Блэк. Обернувшись, мы увидели её стоящей у стола и держащей в дрожавших руках банку с томатной пастой. На белоснежной скатерти красовалось пятно от пасты.
— Ну, дорогая, — заботливо выговорил Джонни и, подойдя к супруге, забрал из её рук банку. — Может, тебе лучше прилечь?
— Нет, нет, — тихо сказала она и, свернув скатерть, добавила: — Сейчас я постелю новую, а эту застираю. Всё нормально.
Она ушла, а я бросил сочувствующий взгляд на мистера Блэка. Он добродушно улыбнулся и произнёс:
— Выспится и успокоится.
Какое-то время в кухне была тишина, слышно было лишь шипение жарившегося мяса.
— Слушай, я хотел спросить, — прочистив горло, начал Джонни. — У вас с Эвелин… что-то было?
Не ожидая услышать такой вопрос, я выронил из рук вилки и ножи и покраснел; столовые приборы отвратительно зазвенели.
— Вы имеете в виду… — неуверенно проговорил я.
— Да, — прервал меня мистер Блэк и выжидающе на меня уставился.
Не глядя на него, я отрицательно покачал головой.
— Не нужно смущаться, — засмеялся собеседник. — Я же отец. Я должен знать.
— Я п-понимаю… Просто хочу, чтобы вы знали, между мной и Эвелин нет ничего… такого…
— Нет? А я думал… Кхм. Но ты очень изменил её, ты знаешь об этом? Я никогда её прежде такой не видел.
— Какой — такой?
— Мечтательной. В последнее время она всё чаще забывается, летает где-то в облаках, улыбается… На неё такую смотреть приятно.
Я смущённо улыбнулся и опустил голову. Думать о влюблённой в меня Эвелин было непривычно, как-то даже страшно, а потому я постарался думать об этом как можно меньше. А лучше было бы переключиться на что-нибудь другое и вообще об этом не думать.
В то утро, когда мне был назначен приём у невролога, я проснулся с плохим настроением. Ехать в больницу не хотелось, и я настраивал себя на поездку как мог. «Это как приём у стоматолога, — думал я, готовя завтрак. — Да, будет неприятно, но стоит потерпеть. Этот приём пойдёт тебе на пользу. Просто надо немного потерпеть».
Я никому не рассказал про своё намерение посетить невролога, сам не знаю почему. Может быть, мне и самому не слишком верилось в то, что я делал, к тому же я не хотел, чтобы близкие проявляли излишнее внимание к моему недугу. Это раздражало, и я, оповестив всех близких о приёме и обнадёжив их, мог в последний момент струсить.
За руль я сесть не смог из-за головной боли, поэтому до больницы доехал на такси. Перед кабинетом я долго стоял в нерешительности, пока какой-то мужчина, сердито сдвинув брови, не спросил меня: «Ты заходишь или нет?»
Чтобы набраться смелости, я подумал об Эвелин и, улыбнувшись, вошёл в кабинет.
— Доброе утро, — поздоровался я не слишком радостно.
Невролог, мистер Дэниелс, посмотрел на меня и, кивнув, указал на кресло у стола.
— Доброе. Присаживайтесь.
На негнущихся ногах я прошёл к креслу и сел в него. Я чувствовал, что моё лицо было бледнее лунного света.
— Логан, — полувопросительно проговорил невролог и посмотрел на меня, — мистер Хендерсон, верно?
— Верно.
— Вы впервые у меня на приёме, но я думаю, что наше общение будет эффективно влиять на нас обоих. Всё, что требуется от вас сейчас, это честно отвечать на мои вопросы.
Я молча смотрел на него, не зная, что сказать. Внутри у меня будто что-то долго и мучительно растягивалось; мне казалось, что сейчас мистер Дэниелс начнёт задавать глупые вопросы, искать в моих ответах и действиях признаки необоснованной агрессии, начнёт цепляться к каждому моему слову… И, в конце концов, я всё ещё с неприязнью вспоминал своей первый поход к неврологу.
Какое-то время мистер Дэниелс молча заполнял бумаги, после чего снял очки и с добродушной улыбкой взглянул на меня.
— Поделитесь со мной вот чем, — начал он, не прерывая нашего зрительного контакта, — что вас беспокоит в данный момент?
— Я… — растеряно проговорил я, — я ощущаю некую… тревогу.
— С чем это связано?
Я пожал плечами и ответил:
— С моим пребыванием в этом кабинете.
— Вот как. А скажите, мистер Хендерсон, в данный момент вы испытываете какую-либо физическую боль?
В ответ на этот вопрос у меня больно кольнуло в затылке, и я, поморщившись, сказал:
— У меня голова болит. В области затылка.
— Как сильно? По шкале от одного до десяти.
— Восемь, наверное... Где-то так.
— И часто это у вас? — продолжал задавать вопросы мистер Дэниелс таким образом, будто эти вопросы, как и все возможные варианты моих ответов, были приготовлены и продуманы им заранее.
— Раза два в неделю…
— А ваша работа отнимает много физических сил?
— Достаточно, — ответил я, кивнув. — Вечерами, после работы, случается такое, что у меня болит голова, причём очень сильно. А ещё боль настигает меня утром, после бессонной ночи.
— Это всё переутомление, — утешающим тоном проговорил невролог. — Чтобы избавиться от боли, я советую вам выделять больше часов для сна. Спите хотя бы на пару часов больше того времени, что проводите за работой. Переутомление может привести к более серьёзным расстройствам. А теперь могу ли я вас попросить пройтись по кабинету на пятках? Лучше будет, если вы снимете обувь.
Я удивился, но постарался не выдать этого своей мимикой и послушно выполнил просьбу доктора. Он внимательно наблюдал за мной, после чего вновь пригласил меня присесть.
— Переутомление — это единственная ваша жалоба, мистер Хендерсон? — продолжил задавать вопросы мистер Дэниелс.
— На самом деле нет, — вздохнул я. — Я пришёл сюда вовсе не из-за этого.
И кое-как, перескакивая с одного на другое, я рассказал ему о своём расстройстве, о моём первом и на долгое время последнем посещении невролога, о том, как я вёл себя во время вспышек ярости. Всё это время мистер Дэниелс очень внимательно слушал меня.
— А что заставило вас обратиться за помощью врача?
Я немного подумал, прежде чем ответить.
— Хочу расстаться с угнетающими мыслями и дурными предчувствиями, — произнёс я, с доверием и большой надеждой глядя на доктора, — не хочу, чтобы мои отношения с людьми зависели от моего настроения.
— Добровольное желание — это очень хорошо. В таком случае успехи в лечении вам гарантированы.
— То есть лечение возможно?
— Ну а как же? — улыбнулся мистер Дэниелс. — Повторюсь, всё, что от вас требуется, это честность. И, пожалуй, желание. Вот увидите, вы способны на очень многое.
Невролог сделал какие-то записи в своём ежедневнике, после чего снова занялся допросом.
— Скажите, а при вспышках ярости вы ощущаете, что вы — это вы? Вы помните, что с вами происходит?
— Чаще всего да. Но иногда, когда я прихожу в себя, семья или друзья напоминают мне, как я себя вёл во время вспышки, и… Я себя не узнаю. Я не помню, как произносил кое-какие слова, и просто не понимаю, как я мог их произнести.
— А ваши близкие замечали какие-либо судороги? Может, у вас при вспышках начинают сокращаться какие-либо мышцы?
Я задумчиво покачал головой.
— Нет, они мне ни о чём таком не рассказывали…
— Хорошо. Теперь, мистер Хендерсон, расскажите мне, лечились ли вы самостоятельно?
Я печально вздохнул.
— В моей жизни был такой момент, — начал я, — когда я просто не мог позволить себе выйти из себя… И я начал принимать кое-какие лекарства, которые позволяли мне в относительной степени контролировать свои эмоции.
Мистер Дэниелс спросил меня о названии лекарства, и я сказал ему.
— Как долго вы принимали эти таблетки?
— Около двух месяцев, наверное… Но к концу приёма лекарство уже перестало помогать мне, к тому же из-за таблеток у меня начал болеть желудок.
— Так, — произнёс врач, опустив глаза, — с этого момента вы без моего назначения никаких лекарств больше не принимаете. Договорились?
Я молча кивнул.
— Теперь давайте я осмотрю вас, и, думаю, уже можно будет написать заключение, — сказал невролог и снова надел очки. — На кушетку, пожалуйста.
