сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 120 страниц)
– Какое право он имеет? – возмущённо спрашивал я, измеряя гостиную шагами. – Что за глупость? Прежде тебя оправдывали, с чего этот индюк решил, что ему удастся доказать твою вину теперь?
– Думает, очевидно, что сможет взглянуть на дело свежим взглядом, – предположил Кендалл. – Он в тупике, но не расследовать дело не может. Ему нужен подозреваемый, а Джеймс первый на очереди.
– Это бред, – согласился Карлос. – Семь лет – слишком большой срок. Никаких улик уже однозначно не осталось, а друзья Джеймса и Брианны ничего нового сказать не могут.
– Но Эндрю есть дело до всего этого, – устало отвечал Джеймс, бессильно расплывшийся по креслу. – Кажется, он что-то ещё наплёл Паркеру про меня…
– Да плевать, – высказался я. – Ты знаешь, что не виновен. К тому же теперь у тебя есть достаточно средств, чтобы нанять самого лучшего адвоката в городе. Он докажет твою невиновность.
– Докажет… – задумчиво повторил Маслоу. – Есть ли смысл во всём этом? Я снова попаду туда.
Под словом «туда» он подразумевал тюрьму. Я постарался представить, как с ним обходились там, и в моё сердце закралась невообразимая жалость к Джеймсу.
– Не попадёшь, – уверенно сказал Кендалл. – Твой адвокат – твой самый лучший адвокат – не позволит этого.
– Опять будет суд, – продолжал Джеймс, бессмысленным взглядом глядя перед собой, – опять будут допросы, лампа в глаза…
– Понадобится время, чтобы адвокат смог доказать твою невиновность, – вставил слово Карлос, – ты, главное, наберись терпения. Всё кончится.
– Правда, теперь нам нескоро попасть домой… – со вздохом произнёс я.
– Вы-то тут причём? – не понял хозяин дома, метнув в мою сторону мрачный взгляд. – Это я под подпиской. Не вы.
– Какое это имеет значение? – спросил Кендалл, в возмущении подняв брови. – Мы не уедем домой тогда, когда ты тут, совсем один, готовишься к суду. Мы задержимся в Нью-Йорке на столько, сколько будет тянуться следствие.
Лицо Джеймса просияло обрадованной улыбкой.
– Спасибо, мужики, – тихо сказал он. – Правда. Спасибо. Я так подавлен повторением этого ужаса, я… Я просто в растерянности. Не знаю, что ждёт впереди, и не знаю, что делать дальше.
– Искать адвоката, вот что! – посоветовал испанец. – А потом – ждать оправдания.
– Не надо слепо надеяться на моё оправдание, Карлос…
– Да? А на что же тогда надеяться?
Дианна страшно разозлилась, когда я позвонил ей и сказал, что вынужден задержаться в Нью-Йорке на какое-то время.
– На какое-то время? – переспросила она с недоверием. – Что это значит?
– Не знаю, когда смогу вернуться в Лос-Анджелес… Но здесь нет моей вины. У Джеймса кое-что случилось. Я должен остаться.
– А Джеймс – маленький ребёнок? Почему ему вечно нужно, чтобы ты был рядом с ним?
– Дианна, услышь, что ты говоришь, – с плохо скрываемым раздражением в голосе сказал я. – Я его друг.
– А ещё ты мой молодой человек! И я тоже хочу, чтобы ты был рядом! – Она часто дышала, словно готовилась расплакаться. – Пойми же, Логан… Меня не устраивает, что ты так далеко…
– Да? А на что ты шла, когда начала встречаться со мной?
Дианна молчала какое-то время.
– Дай мне знать, если ты не один, – тихо попросила она.
– Что?
– Кто там с тобой, Логан?
Меня рассердила её ревность, и я гневно крикнул в трубку:
– Ты невозможна!
– А мне кажется, что для тебя уже невозможны наши отношения!
Я сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свою ярость, и медленно выговорил:
– Я вернусь в Лос-Анджелес, как только смогу.
А потом, не желая слышать её ответа, я бросил трубку.
Ссора осталась открытой. Я не чувствовал своей вины, а потому не собирался извиняться и оправдываться, но Дианна была абсолютно уверена в том, что я должен попросить прощения. Одно обстоятельство, однако, разрешило эту ссору, если под словом «разрешило» понимать « сделало всё только хуже». Между нами возникло новое, ни на что не похожее противостояние, победителем из которого мог выйти только кто-то один.
Вечером того же дня я получил от Дианны сообщение, оборвавшее всё внутри меня. К сообщению было прикреплено фото – то самое фото, на котором был запечатлён наш с Ольгой поцелуй. А само сообщение содержало такой текст: «Теперь понятно, почему ты решил задержаться в Нью-Йорке. Спасибо большое за честность».
Я проклял всё на свете, когда получил это от Дианны. Видимо, тот самый аноним не стал дожидаться, когда Дианна узнает обо всём от меня, и решил сам посодействовать. Я поверить не мог, что кто-то в действительности был способен на такую подлость, и всё ещё не мог думать о том, что целовал Ольгу.
Мои попытки дозвониться до Дианны были напрасны. Она упорно игнорировала мои звонки, и это приводило меня в бешеную ярость. Мне нужно было услышать её голос, нужно было столько всего сказать… Но она не желала слушать моих объяснений. И тогда я стал писать ей.
«Возьми трубку. Как бы это банально не прозвучало, но это не то, о чём ты думаешь. Просто дай мне всё объяснить».
«О боже, Дианна! Хватит молчать! Твоё молчание добивает меня!»
«Я сам не могу поверить в то, что случилось. Но это ничего не значило. Это была не заинтересованность, не симпатия и не влечение. Поверь. Пожалуйста».
«Кажется, я с ума сойду, если ты не ответишь. Дианна! Пожалуйста!»
Но она выдерживала гордое молчание, и я перестал пытаться. До этого вечера вина не столь сильно грызла моё сердце, но теперь я ощутил её в полной силе. Я был виноват перед Дианной – был. Конечно, я не должен был садиться играть в «Бутылочку», не должен был целовать Ольгу лишь потому, что на неё указало горлышко бутылки: можно было обойтись простыми объятьями, как делали это многие другие! Конечно, я не должен был позволять ей целовать меня во второй раз, и, конечно, я даже думать не должен был о том, чтобы самому крутить бутылочку. Раньше всё это казалось мне простым и безобидным, но теперь я понимал, насколько сильно облажался перед Дианной и насколько сильно был перед ней виноват. Оправдания мне не найти: я виновен, и точка.
Примерно через три минуты после того, как я перестал ей писать, она прислала мне сообщение: «Я поговорю с тобой, когда ты вернёшься домой». И всё. Восемь сухих слов в ответ на моё искреннее сожаление! Честно признать, я готов был сейчас же сорваться с места и поехать в аэропорт. Но Джеймс нуждался в нашей помощи. Я, Кендалл и Карлос были для него треножной опорой: не будет хотя бы одной ноги – рухнет вся опора.
Мне нужно было позвонить и Эвелин, чтобы предупредить, что я не смогу вернуться домой в назначенный срок. Она, в отличие от Дианны, не рассердилась, а лишь высказала надежду на то, что у Джеймса всё наладится. Я был невероятно счастлив слышать её голос после всего того, что произошло между мной и моей девушкой.
Наша задержка в Нью-Йорке составляла уже три дня, а вестей от Паркера не было, как и не было хотя бы малейшего продвижения по делу. Джеймс, по нашему с парнями совету, позвонил Мику и в подробностях объяснил сложившуюся ситуацию. Менеджер обещал поучаствовать в удачном разрешении этого дела, и это зажигало в наших сердцах слабую надежду. Но ожидание раздражало больше всего, неизвестность пугала. Никто из нас не знал, что будет дальше: заточение, привлечение к делу новых свидетелей, оправдание? Каждый из нас, я думаю, строил себе самые отвратительные и ужасные догадки, но вслух их высказывать не торопился. Хотелось надеяться на лучшее.
Наконец на четвёртый день Джеймс сказал нам:
– Возвращайтесь в Лос-Анджелес, парни. Как видите, никаких новостей нет, но… Отсутствие новостей ведь тоже новость? Не хочу, чтобы вы страдали из-за меня.
– Страдали в Нью-Йорке? – с усмешкой переспросил Карлито. – Слышишь себя?
– Нет, я хотел сказать, что вижу, как вы тоскуете вдали от Лос-Анджелеса… Особенно Логан, его там целых две дамы ждут.
– Они могут подождать, – с уверенностью сказал я.
– Как и моё дело. Говорю вам, парни, следствие может затянуться на долгие месяцы, и что вы будете делать? Улетайте, всё в порядке.
– Ты уверен? – сомневался Кендалл. – Конечно, если тебя снова возьмут под стражу, мы ничего сделать не сможем… Но оставлять тебя здесь одного тоже как-то не хочется.
– Здесь мои родители, сестра, – со слабой улыбкой ответил Маслоу, – думаю, я найду поддержку в них. Правда. Возвращайтесь.
– Джеймс, слушай… – начал испанец, но хозяин дома его перебил.
– Не хочу ничего слушать, хочу, чтобы вы не чувствовали, что чем-то обязаны мне. Это не так, слышите?
– Да, – снова заговорил я, – но я думал, что наша поддержка…
– Я буду чувствовать её даже тогда, когда вас не будет рядом. Просто мне не хочется, чтобы вас что-то задерживало здесь. Цените свободу, цените её по-настоящему. И улетайте.
Спорить с Джеймсом было бесполезно, и мы видели, что ему действительно не нравилось то, что мы задерживались в Нью-Йорке из-за него уже на четыре дня. С одной стороны, мне страшно хотелось прыгнуть в самолёт и улететь в Лос-Анджелес, чтобы увидеть Дианну и Эвелин, но с другой, оставлять Джеймса одного не позволяла совесть. Все эти четыре дня я чуть ли не каждую минуту думал о том, через что ему пришлось пройти когда-то, и пытался представить, как он чувствует себя теперь. Мне казалось, что мы просто обязаны были быть рядом с ним.
О чём бы ни говорила моя совесть, сердце слушать не хотело. Вечером наши с парнями вещи были уже собраны, а утром мы улетели домой. Нью-Йорк остался за спиной, а Джеймс остался в Нью-Йорке.
Дианна меня не встретила. Когда я вошёл в дом, мне показалось, что её не было: настолько в доме было тихо. Я нашёл её в спальне. Она читала свою любимую книгу «Апрельское колдовство», забравшись в кресло с ногами.
– Привет, милая, – тихо сказал я, бросив сумку с одеждой на пол.
– Привет, – так же негромко ответила Дианна и, закрыв книгу, отложила её в сторону. Наверное, она слышала, что я приехал, но не посчитала нужным спуститься.
Я совершенно не знал, с чего начать разговор, потому что мне никогда раньше не приходилось просить прощения за… неверность. Что нужно сделать? Начать объяснять, как всё было, начать оправдываться, говорить, что я не виноват?
– Читаешь? – спросил я и тут же дико разозлился на себя. Можно было спросить что-нибудь ещё более глупое?
Не ответив, Дианна встала с кресла и подошла ко мне. Она не сводила с меня холодного взгляда.
– Неужели это всё, что ты хочешь спросить у меня, Логан? – с оскорблённым видом сказала она. Вблизи я сумел рассмотреть её лицо: оно заметно осунулось, и в моём сердце снова вспыхнуло угнетающее чувство вины.
– Я хочу спросить, Дианна… Насколько сильно ты обижена на меня?
Дианна сморщила нос, точно моя реплика причинила ей физическую боль, и залепила мне звонкую пощёчину. Удар заставил меня повернуть голову в сторону, я простоял так несколько мгновений.
– Кажется, очень сильно, – проговорил я, посмотрев на свою девушку.
– Да ты невыносим, Логан!
– Дианна, – выговорил я, – пожалуйста, дай мне всё объяснить.
– Что ты хочешь мне объяснить? – Её голос начал дрожать, и я прекрасно понимал, что это значило. – Что все те слова о твоей ненависти к моей ревности, о том, что ты никогда не позволил бы себе предательства, – всё это было наглой ложью?
– Совсем нет! Всё это было чистой правдой, Дианна!
– Тогда почему ты так поступаешь со мной? Зачем, зачем ты целовал чужую девушку? Мне назло, да? Ты сделал это мне назло?
– Нет. Мы… мы играли в «Бутылочку». Вся правда в этом.
С губ Дианны сорвался смешок.
– Думаешь, ты оправдаешь свой поступок дурацкой игрой?
– Я не собираюсь себя оправдывать, я только хочу рассказать, как всё было, и попросить тебя понять меня. – Вздохнув, я опустился на кровать и посадил Дианну рядом с собой. – Я не помнил себя в тот вечер, потому что был мертвецки пьян. Ты просто понятия не имеешь, что делает со мной алкоголь, а тогда… Я выпил слишком много. Слишком. Мы сели играть, и бутылочка решила, что я должен был поцеловать ту девушку... Я сделал это. Тот поцелуй длился не больше трёх секунд. Но потом она сама поцеловала меня, и я… Я не знаю, что было со мной. Я ответил...
– Ты ответил, – подтвердила Дианна, снова сморщив нос. – Не стал сопротивляться. Ты вовсе не думал обо мне.
– В тот момент я не думал ни о ком и ни о чём, потому что…
– Потому что тебе слишком понравился её поцелуй, да?
– Дианна, я же попросил выслушать меня, ты дашь мне сказать?
Она ответила холодным взглядом, и я посчитал это за разрешение продолжать.
– Потому что со мной произошло что-то непонятное, – снова заговорил я. – Клянусь, такого никогда не было. Я понял это только потом, когда протрезвел и смог свежим взглядом взглянуть на всё это. Дианна, знаешь, это было что-то вроде вспышки тихого гнева… Не знаю, как смог бы это объяснить. Как будто что-то внутри меня полыхало огнём ненависти, сжигая меня изнутри, а я не мог сделать ничего... Я был спокоен, как удав, вот что меня так пугало потом. Будто всё это было очередной вспышкой, только проявилась она не внешне, а внутренне, и это было… ужасно.
Дианна смотрела на меня блестящими от слёз глазами.
– Логан… – вырвалось у неё, и она, отведя взгляд в сторону, вытерла пробежавшую по щеке слезу. – Меня так пугает то, что происходит с тобой... И я так хочу помочь тебе, что и словами не выразить. Мне кажется, тебе нужно лечение, всё это принимает страшный оборот…
– Не хочу обсуждать это сейчас, – покачал головой я, перебивая её. – И я не знаю, что творилось в моей душе во время поцелуя, я… я даже не помню это. Так бывает как раз при таких вспышках. Ты понимаешь, что дико злишься на что-то, но через минуту не можешь вспомнить, что ты говорил, что чувствовал, кроме этой злобы, о чём думал… – Взглянув на Дианну, я взял её руку и с сожалением приподнял брови. – Я сам не могу поверить в то, что это случилось, и прекрасно понимаю, как противоречив мой поступок… Просто хочу, чтобы ты знала: после этого я ни на миг не переставал думать о своей вине. Я очень виноват перед тобой. И не подумай, что я собирался скрыть от тебя этот поцелуй, я рассказал бы в любом случае.
– Что с той девушкой? – тихо спросила Дианна, плотно сжав губы.
– О чём ты?
– Ну, ты говорил с ней после того, как вы поцеловались? Она не пыталась выяснить, к примеру, есть ли у тебя подружка?
Слабо улыбнувшись, я опустил голову.
– Нет. После поцелуя я сразу же лёг спать, а потом мы даже не видели друг друга. Я представляю, Дианна, каково тебе сейчас, но пойми, что этот поцелуй не значил для меня ничего... Мои чувства были будто отключены, я даже не понимал того, что целую другую. Это было просто моей обязанностью во время игры. И всё.
Дианна спрятала лицо в ладони и шумно вздохнула.
– Я рассказал всё, как было, – тихо произнёс я и встал с кровати. – Если тебе не кажется, что ты можешь простить, то не нужно. Я знаю, чего стоит это прощение. Но больше я ничего не скажу. Оправдываться не буду.
Подняв на меня взгляд, Дианна сказала:
– Оправдания унижают.
– А тебя ещё больше унизит моё прощение, так? Оно будет означать, что ты смирилась с предательством и что ты слишком слабая для того, чтобы не дать мне второй шанс.
Она встала и подошла ко мне.
– Может, в твоих словах есть доля правды, – тихо сказала она, положив руку на мою шею, – в конце концов, кому как не тебе знать об этом?
– И что ты решила? – спросил я, опустив взгляд. У меня не было предположений о том, что ответит Дианна, а потому я нисколько не боялся услышать её ответ.
– Решила, что я действительно слишком слаба для того, чтобы не дать тебе второй шанс, – выговорила моя девушка и, притянув меня к себе, поцеловала. – Впрочем, женщине рядом с мужчиной не стыдно быть слабой, согласен?
Ночью, когда Дианна уже уснула, я сидел на кухне и пил чай. Непонятные мысли не давали мне покоя, мучили меня, безжалостно терзали душу, но я не понимал собственных мыслей. Нет, они были чужими: появлялись в моей голове из ниоткуда и бесследно исчезали, точно их и не было вовсе.
Раздался торопливый стук в дверь. Я вздрогнул, услышав его. Этот стук прозвучал зловеще и пугающе в ночной тишине, а потому я не спешил открывать. Что ждало меня за этой дверью?
Стук повторился. Тот, кто стоял за дверью, очевидно, очень не хотел будить тех, кто был в доме. Я испугался, как бы незваный гость не разбудил Дианну, и поспешил открыть дверь.
Моим ночным гостем оказался Кендалл. Он выглядел крайне взволнованно.
– Кендалл… – произнёс я, разглядывая друга. – Ты поздно.
– Знаю. Боялся, что ты уже спишь.
– Не сплю. – Я впустил немца в дом, и мы пошли на кухню. – Не могу ничего сделать. Не спится.
Шмидт бросил взгляд на мою кружку и, указав на неё пальцем, спросил:
– Можно мне тоже?
– Да. Сейчас сделаю тебе чай.
– Только сделай покрепче.
Пока я делал чай своему другу, меня не покидали тревожные мысли. Что-то случилось, это было понятно по одному виду Кендалла, и мне жутко хотелось узнать, что произошло. Иногда оборачиваясь, я замечал, как Шмидт искал своим рукам место и не находил.
