сообщить о нарушении
Текущая страница: 74 (всего у книги 120 страниц)
Какое-то время она смотрела на меня потухшими глазами, спрашивая этим взглядом сразу обо всём. Потом Дианна встала из-за стола, бросила на пол полотенце, которое до этого держала в руках, и, хромая, быстрыми шагами направилась к гостиной.
– Даже еду не станешь выбрасывать? – почему-то вырвалось у меня, и я дико разозлился на себя за жестокость.
Дианна молча вернулась, взяла мою тарелку и, испепеляя меня взглядом, со всего размаху разбила тарелку о стену. Часть макарон осталась на стене, часть в осколках тарелки, и третья часть – на полу.
– Теперь всё как надо? – спросила меня Дианна не своим голосом и снова ушла, только на этот раз не вернулась.
– Да, – тихо проговорил я и, устало вздохнув, подпёр ладонью щёку. – Спасибо за вкусный ужин, милая.
========== Глава 17. "Моя жизнь — клавиши фортепиано" ==========
Устала я и стала злой,
Столь равнодушной и ленивой,
Что предоставлю вас другой,
И пусть она будет ревнивой.
Нелли Русинко
— Прости меня, любимая, — шептал я, не помня себя от стыда и непроходимого чувства вины, — прости, прости, прости, пожалуйста. Скажи, что я могу сделать, и я клянусь, я всё сделаю. Прошу, прости, л-любимая…
Я из последних сил прижимался к Чарис и целовал её лицо, шею, плечи. Она лежала в нашей постели с совершенно каменным лицом и не отвечала ни на мои реплики, ни на мои поцелуи. Это только подливало масло в огонь моего стыда, и я, закрывая глаза, прижимал к своим губам холодные руки Чарис.
— Не молчи, — умоляюще шептал я, глядя на свою девушку, — скажи хоть что-нибудь, скажи… Скажи, что ненавидишь меня.
Чарис выдернула свою руку из моих онемевших пальцев и села прямо. Она по-прежнему на меня не смотрела и ничего не отвечала. Никакие слова не смогли бы описать тех мучений, которые я испытывал в ту ночь. Ту ночь, когда мы с Чарис впервые крупно поссорились. Ту ночь, когда я впервые ударил её.
— Чарис, — не переставал шептать я, прижимая к себе свою девушку и не получая объятий в ответ, — Чарис… Прости… Мне так жаль…
Она посмотрела на меня. От этого взгляда веяло холодом и ненавистью.
— Что мне делать? — тихо спросила она, не сводя с меня взгляда.
Я не смог вынести его, поэтому вздохнул и, закрыв глаза, без сил лёг на кровать.
— Я знаю тебя, — вполголоса сказал я, — и знаю, что ты не будешь терпеть это, потому что… Потому что ты такая, Чарис. И я пойму, если ты уйдёшь от меня, уйдёшь сейчас же.
Я зажмурился, готовый услышать самые страшные слова, но их не прозвучало. Глазами, полными стыда и сожаления, я взглянул на Чарис.
— Знаешь, как мы сделаем? — спросила она, со строгостью приподняв левую бровь: Чарис делала это каждый раз, когда была раздражена. — Я приму твои извинения. Приму. Но ты должен мне кое-что пообещать.
— Что угодно! — как ненормальный воскликнул я и отчаянно сжал руку своей девушки.
— Тебе нужен врач.
Я молча смотрел на Чарис, не зная, что ответить.
— Не согласен? — с вызовом в голосе спросила она, точно говорила: «Одно твоё неверное слово, и я уйду». О, она прекрасно знала, что была моей слабостью…
— Согласен, согласен, согласен, — зашептал я, целуя её руки. Я терял рассудок от одной только мысли о том, что Чарис может уйти от меня. — Да, любимая. Я обращусь к врачу, когда закончится эта трудовая неделя… Ты же знаешь, у меня просто катастрофически не хватает времени.
Чарис ничего не ответила и даже не улыбнулась. Да, она говорила о том, что примет мои извинения, но на самом деле моё поведение оскорбило её до глубины души, и она ни за что, ни за что не готова была простить меня. Я знал это очень хорошо, так же, как знал, что после ссоры она ещё ни разу не назвала меня «милым». Это уязвляло больнее всего.
От этих воспоминаний я очнулся внезапно. И что это я вдруг начал вспоминать Чарис? Я не знал. Но, раз уж на это пошло, чем закончилась наша первая крупная ссора? Подняв глаза к потолку, я прищурился и напряг память. О, точно. Обещание, данное мною взамен прощения, я так и не выполнил. Как-то всё забылось, отъехало на второй план, меня затянула работа… Я даже не вспоминал о своём обещании, а Чарис, если и вспоминала, то никогда мне об этом не говорила.
Оглядевшись, я попытался понять, что происходило со мной несколько минут назад. Я всё ещё сидел на кухне, а на полу, в разбитой тарелке, всё ещё лежал мой ужин. Сколько же времени я сижу здесь? И где Дианна?
О, Дианна… Она, как и Чарис, просила меня обратиться за помощью к неврологам, и её просьб, как и просьб Чарис, я не хотел принимать во внимание. Глядя на часы, я пытался понять, сколько времени прошло с тех пор, как мы с Дианной поговорили, но попытки были напрасны: я совершенно потерялся во времени. Наконец осознав, что Дианна уже, возможно, уехала, я встал из-за стола и опрометью помчался на второй этаж. Мне не хотелось, чтобы мы с ней расстались врагами.
Я нашёл её в своей спальне, она собирала вещи. Открытый чемодан лежал на полу, возле кровати, и в него одни за другими летели кофточки, юбки, платья и блузки.
— Дианна, — проговорил я тихим, полным сожаления голосом. Девушка даже не посмотрела на меня, она продолжала лихорадочно складывать вещи в чемодан. — Дианна, — повторил я, — куда ты поедешь на ночь глядя?
— Домой, — ответил её колючий голос. — К маме и папе.
— Ты могла бы остаться на ночь у меня, а утром…
— Считаешь, что таким образом делаешь мне одолжение? — Её глаза яростно сверкнули.
— Нет. Я просто хочу сделать как можно лучше.
— Вот уж спасибо. Только я больше ни на минуту не хочу оставаться в этом доме.
Я отодвинул в сторону стопку одежды, которую сложила Дианна, и присел на край кровати.
— Не сердись на меня, — тихо сказал я.
— Не сердиться? — переспросила она, не глядя на меня, и засмеялась. — Ты же врал мне!
— Никогда.
— По-твоему, слова о любви не были ложью? Боже! Поверить не могу, что я была такой наивной идиоткой! Как я могла не принимать во внимание то, что я всегда первой признавалась тебе в любви, что ты никогда не отвечал мне?
— Но ты ведь всегда понимала меня, Дианна… Попробуй понять и сейчас. Я не способен контролировать свои чувства. Никто не способен.
Бросив в чемодан последнюю майку, висевшую в шкафу, Дианна выпрямилась и заправила выбившиеся из причёски пряди за уши.
— Не надо испытывать моё понимание и моё терпение, — вполголоса проговорила она, посмотрев на меня. — Рано или поздно всё кончается.
Я смотрел на неё с сожалением и молчал, не находя нужных слов.
— Ну и как же давно ты понял это? — сменив тон на иронично дружелюбный, спросила Дианна.
— Понял что?
— Хватит строить из себя слабоумного дурачка! Как давно ты понял, что любишь её, а не меня?
Опустив глаза, я растерянно пожал плечами.
— Не знаю…
— Бросай, Логан, всё ты знаешь. Когда?
— Что ж, — вздохнул, — наверное, я полюбил её ещё до того, как встретил тебя.
Взгляд Дианны наполнился горечью, она явно не ожидала услышать от меня таких слов.
— Так ещё лучше, — прошептала она и застегнула чемодан. — Насколько я понимаю, взаимных чувств ты не дождался. И чем же я была для тебя? Средством спасения?
Молчанием я подтвердил её догадки. Дианна улыбнулась и, пожав плечами, сказала:
— Очень приятно это осознавать. К чему ты вообще стремился, Логан? Я могла думать о тебе что угодно, но о таком… такого я даже предположить не могла.
— Наверное, я был обманут своими ощущениями, — виновато признался я. — Ты мне так понравилась при первой нашей встрече, и я правда думал, что влюбился в тебя… На самом деле нет.
— Ты же не спешил бросать меня! Да! Что же тебя останавливало, мой ненаглядный?
— Я ждал, что чувства проснутся.
— Откуда же им взяться? Ты бесчувственный сухарь!
— Не говори так, пожалуйста, — сказал я, совсем не обидевшись на слова Дианны.
— Помнишь, ты спрашивал про ребёнка внутри тебя? — вдруг задала вопрос она, прожигая меня своим пылающим ненавистью взглядом. — Ты спрашивал, выносим ли он. Так знай же, Логан, что ребёнок внутри тебя не-вы-но-сим. И перевоспитать его невозможно, потому что это надо было делать раньше! Сейчас ты ничего не исправишь, ничего!
Я с каким-то непониманием и исступлением смотрел на неё, после чего сказал:
— Ты так говоришь сейчас только потому, что хочешь обидеть меня... Но я не злюсь, я очень хорошо к тебе отношусь, Дианна… И я так благодарен тебе за всё.
— Ага, я тебе тоже. За всё.
— Мне жаль слышать от тебя всё это, — дрогнувшим голосом произнёс я и закрыл глаза. — Мне жаль, что теперь всё закончилось навсегда.
С холодностью ничего не ответив, Дианна поставила чемодан на колёса и взялась за ручку.
— Позволь помочь, — сказал я, тут же оказавшись рядом с ней, и положил свою руку на ручку чемодана. Дианна отпрянула от меня так резко, словно мои прикосновения могли обжечь её. — И что? — тихо спросил я, взяв чемодан, — теперь ты будешь избегать меня?
— Мне очень трудно будет избегать тебя: ты и в телевизоре, и по радио, и в журналах. Не бойся, не переживай. Тебе будет гораздо проще.
— Думаешь, я хочу забыть тебя?
— А что ещё мне думать? — с каким-то отвращением спросила Дианна. — Что ты будешь хранить мои фото, целовать их перед сном и каждый день желать им спокойной ночи?
Когда мы спустились на первый этаж, я вдруг вспомнил слова Эвелин и воспроизвёл их:
— Я не хочу ничего забывать. Мне дороги любые воспоминания, пусть даже самые плохие.
Поставив чемодан у стены, я обернулся и взглянул на Дианну. Она, наклонившись, застёгивала босоножки. С правой ноги ей уже сняли гипс, но некрасивые шрамы всё ещё украшали её голень.
Глядя на Дианну, я почему-то улыбнулся. Очевидно, это была наша последняя встреча, и я хотел запомнить эту девушку любой, пусть даже такой обиженной и рассерженной, какой она была сейчас.
— Какими бы тяжёлыми ни были наши отношения в последнее время, — задумчиво начал я, — думаю, я всё равно буду скучать по ним.
Дианна взглянула на меня, но ничего не ответила. Мысленно я отметил, что она даже не заплакала, услышав от меня слова о моей любви к другой девушке.
— Давай я довезу тебя до дома? — предложил я и похлопал себя по карманам джинсов, разыскивая ключи от машины. — Это будет последним, что я сделаю для тебя.
— Ты и так уже много сделал. Я доберусь до дома сама.
— Давай хотя бы такси вызову?
— Всё ещё не понял? — тем же колючим голосом спросила Дианна, направив на меня свой ледяной взгляд. — Ничего мне от тебя не надо. Ни твоего джентльменского предложения, ни такси — вообще ничего.
— Но ты не можешь отрицать, что будешь скучать по мне.
— Даже если буду, тебе что с того?
— Мы могли бы немного согреть наши воспоминания друг о друге.
Дианна с недоумением на меня покосилась, и я вытянул вперёд руки, предлагая ей свои объятья.
Долгое время Дианна стояла в нерешительности и сжимала ручку чемодана, готовясь навсегда покинуть мой дом. Я решил, что уязвлённое чувство собственного достоинства не позволит ей обнять меня, и уже начал опускать руки, но Дианна вдруг изо всех сил рванулась вперёд и обняла меня.
Я улыбнулся и, прижавшись щекой к её макушке, тихо сказал:
— В объятьях напоследок нет ничего плохого, ведь так?
Она ничего не отвечала, молча прижимаясь ко мне, а я дрожал от непонятного волнения. Примерно через полминуты Дианна сама отстранилась, и я заметил, что щёки её были мокрыми от слёз. Только не это…
— Дианна, — произнёс я голосом отца, который увидел, что его дочь только что расплакалась из-за пустяка, — Дианна, послушай…
Я снова приблизился к ней, чтобы обнять, но она с удивляющей силой оттолкнула меня от себя.
— Хватит, — прошептал её дрожащий голос. — Хватит, Логан, умоляю, хватит, хватит, хватит!
Она накинула на плечо свою сумку, взяла чемодан и открыла дверь. Я молча провожал её взглядом, не зная, как прощаться: до свидания или навсегда?..
Пока я стоял, в нерешительности подбирая нужные слова, Дианна уже ушла. Входная дверь резко хлопнула, выдернув меня из своих мыслей и заставив подпрыгнуть на месте.
Дианна ушла… Очевидно, навсегда.
Издав протяжный вздох, я без сил опустился на пол. Перед глазами всё ещё стояла плачущая Дианна, и я ничего не мог поделать с этим. Но ведь… это всё. Она ушла. Всё закончилось. Больше никаких истерик по поводу моих задержек на работе, больше никаких притянутых за уши чувств, фальшивых улыбок, больше никаких сожалений по поводу неправильности моих поступков. Где моя радость, где долгожданное чувство свободы? Их не было. Я не чувствовал ничего, кроме гнетущего одиночества. Пустой дом после стольких месяцев, в течение которых развивались наши отношения, был мне теперь до ужаса непривычен. Казалось, что каждый пустой угол, каждая ступенька, каждый порог – всё в моём доме говорило: «Дианны нет. Дианна ушла. Дианна больше никогда не вернётся».
Решив отложить мысли об этом на потом, я достал мобильный и открыл список контактов. Эвелин – вот кто мне был нужен, кто мне был жизненно необходим. Я намеревался позвонить ей сейчас же и первой рассказать о том, что случилось. «Мы с Дианной расстались», – эта фраза упорно звучала в моей голове, когда я смотрел на фото Эвелин, готовясь звонить ей. Мне было интересно, как она отреагирует на это, что скажет. Но потом мой взгляд скользнул по часам, и я выключил телефон. Конечно, Эвелин уже спит, я не хочу будить её. К тому же мы виделись с ней сегодня, и я с болью в груди думал о том, что Эвелин может устать от меня.
Внезапно в мою голову ворвалось воспоминание о Карлосе. Сегодня в студии испанец рассказывал мне о методах борьбы со своей зависимостью: он, как я и советовал, сел на диету и начал усиленно заниматься в зале. Правда, между слов ПенаВега пожаловался мне, что в одиночку плохо справлялся. Алекса, несмотря на мой звонок и слёзную просьбу вернуться к Карлосу, никаких попыток склеить семейные отношения не предприняла. «Не хватало ещё, чтобы за него его друзья извинялись», – сердито бросила мне Алекса в трубку.
Обрадовавшись возможности уехать из дома, я спешно набрал номер Карлоса и прижал телефон к уху. Одиночество уже потихоньку отступало в темноту.
— Да? — послышался сонный голос друга на том конце провода, и он зевнул. — Да, Логан?
— Спишь?
— Нет, но уже собирался ложиться…
— Значит, ты ничем не занят?
Мгновение испанец молчал, после чего ответил:
— Нет, друг мой, я абсолютно ничем не занят.
— Тогда можно мне приехать к тебе? Помнится, ты говорил, что плохо справляешься со всем в одиночку.
— О, так ты об этом? Боже, да что за вопросы, приезжай, конечно!
Я настолько воодушевился мыслью, что мне не придётся проводить эту ночь в тоскливом одиночестве, что уже через полчаса сидел в спальне у Карлоса. Испанец суетился, убирая пустые тарелки и стаканы с письменного стола, заправляя кровать и складывая в комод разбросанную по комнате одежду.
— Я не думал, что ты примчишься так быстро, — оправдывался ПенаВега с виноватой улыбкой, — я даже не успел прибраться.
— Да я же не Кендалл, я нормально отношусь к беспорядку. Можешь забыть про уборку.
Друг улыбнулся и, оставив попытки придать своей спальне приличный вид, сел в офисное кресло. На фоне тихо-тихо работал телевизор.
— Чем ты занимался, пока я не приехал? — решил поинтересоваться я, забравшись на кровать с ногами.
— Гуглил, где можно купить кулон в виде сердца. — Испанец развернул ноутбук экраном ко мне. — Бриллиантовый, конечно.
Посмотрев на цену, я присвистнул.
— Где ж ты деньги собрался взять, Карлос? Ты на мели.
— Да, но я ведь больше не играю, — улыбнулся хозяин дома. — Надо только немного подкопить…
Заметив бинты на левой ладони Карлоса, я указал на них рукой и спросил:
— Ожог так и не прошёл?
Друг посмотрел на свою ладонь и виновато прикрыл глаза.
— Ладно, — вымученно вздохнул он и принялся развязывать бинт, — я пообещал себе, что буду честным со всеми. Это значит, что тебе я должен сказать правду... Дело в том, Логан, что это никакой не ожог.
Карлос снял бинт, и моему взору открылась ладонь, исполосованная багровыми шрамами от порезов. Я ужаснулся.
— Откуда это? — спросил я, хмуро глядя на ладонь друга.
— Это мой способ бороться с зависимостью. Каждый раз, когда я думал об автоматах, покере или рулетке, я брал большой кухонный нож и резал свою ладонь.
— Карлос! — возмущённо и одновременно испуганно воскликнул я. — Ты сумасшедший! Зачем?
— Я пытался связать мысли об играх с физической болью, — оправдался он с виноватым видом и принялся заматывать бинт обратно. — Должен признать, что это не помогло. Желание играть в автоматы не ассоциируется у меня с режущей болью в ладони.
— Так с зависимостью не борются…
— Ладно, Логан, ладно, я уже понял. С чего мы начнём работу надо мной?
— С этого. — Я встал с кровати, подошёл к другу и закрыл крышку его ноутбука. — Пользование разного рода техникой тоже рассчитывается как проявление твоего нездорового азарта.
— Даже так? — удивлённо спросил испанец. — Окей. Что дальше?
— Что ты сегодня ел?
