сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 120 страниц)
– Наш танец я помню прекрасно, Логан.
Я вспомнил то странное чувство, будто где-то внутри горит огонь, согревающий и невероятно вдохновляющий, вспомнил – и будто заново пережил его. «Я тоже помню», – захотелось мне ответить, но я промолчал. Тогда, глядя на далёкие звёзды и сжимая плечи Эвелин, я окончательно осознал, что воспоминания – вещь хрупкая и драгоценная.
Когда начало рассветать, мы с Эвелин засобирались домой. Она не говорила, что устала, но я видел это по её глазам. Я и сам уже валился с ног от страшной усталости и просто понятия не имел, как я смогу нормально вести машину в таком состоянии.
Кендалл отказался от моего предложения поехать с нами и изъявил желание остаться на вечеринке ещё немного. Карлос и Алекса проводили нас до моей «Кармы», и хозяйка вечеринки обняла Эвелин и поцеловала её в щёку на прощание. За эту ночь они успели хорошо подружиться, и Алекса теперь приглашала Эвелин к себе в гости. Та с улыбкой отвечала, что заглянет, когда будет время.
Не помню, как мы доехали до моего дома. Я чувствовал себя совершенно разбитым, и мне казалось, что в отдельные моменты я даже начинал засыпать от ужасного утомления. Из этого забытья меня выдёргивал голос Эвелин: она, видя, что я закрываю глаза, звала меня по имени. Я тут же возвращался в реальность, снова начинал контролировать себя, свои мысли и сосредоточенно смотрел на дорогу: не хватало ещё вылететь в кювет…
Но этот сложный путь закончился, и я наконец остановил «Карму» возле своего дома.
– Иди в дом, Эвелин, ложись спать, – устало бросил я своей спутнице и отстегнул ремень безопасности. – Мне нужно поставить машину в гараж, так что...
– Подожди, Логан, кто это стоит у ворот?
Я прищурился, чтобы лучше видеть, и разглядел у ворот мужской силуэт. В руках он держал пышный букет каких-то цветов.
– Я не знаю… – растерянно произнёс я, открывая дверцу автомобиля. – Сейчас вернусь.
Я зашагал к воротам, и Эвелин, тоже выбравшись из машины, засеменила за мной. Услышав шаги, незнакомец обернулся, и улыбка озарила его лицо.
– Вы хозяева дома, так? – спросил он, и я устало кивнул. – Тысяча извинений за то, что я заявился сюда так рано, но я курьер. Меня попросили доставить цветы… – он украдкой заглянул в бумажку, которую сжимал в руке, точно она была его шпаргалкой, – цветы для Эвелин Блэк. Это Вы, простите? – обратился курьер к моей спутнице.
– Да.
– О, тогда это вам, – улыбнулся незнакомец и протянул Эвелин букет свежих розовых роз. Их здесь было не меньше двадцати одной штуки. – Заказчик никакой записки к букету не приложил и никаких слов передать не просил, так что на вопросы о тайном посланнике я едва ли смогу ответить.
– Спасибо, – еле слышно вымолвила Эвелин и, наклонившись, с наслаждением понюхала бутоны роз.
– Ещё раз извините, что так рано, – обратился ко мне курьер всё с той же улыбкой. – Мои начальники на часы не смотрят. У нас круглосуточное обслуживание.
Мы с Эвелин вернулись в машину, и я въехал в гараж. Когда «Карма» была припаркована, а дверь гаража закрыта, мы вошли в дом. Разуваясь, я поймал на себе испытующий взгляд Эвелин. Я посмотрел на неё. Она стояла, прислонившись спиной к стене, и прижимала к груди большой букет, с лёгкой улыбкой закусив губу.
– Что? – не понял я.
– Тебе не обязательно было нанимать курьера, чтобы подарить мне цветы, Логан.
Я глядел на свою спутницу, с недоумением нахмурившись.
– Розы не от меня, Эвелин.
Ослабив «бабочку», я вошёл в гостиную, и девушка пошла за мной.
– Не от тебя? – удивлённо переспросила она. – Но… Курьер ведь сказал, что от заказчика не было никаких записок, и поэтому… Ты мог подумать, что я сама догадаюсь, от кого эти розы…
Поднявшись на две ступеньки, я посмотрел на Эвелин и слабо улыбнулся.
– Но ты не догадалась. Повторяю, они не от меня.
– Они не могут быть ни от кого другого, Логан, – звучал за спиной её растерянный голос. – Никто больше не знает, насколько сильно я люблю розовые розы.
– Что ж, видимо, кто-то об этом знает.
– Ты, например.
– Да чёрт возьми, не я прислал тебе эти розы! – не выдержал я и вырвал из рук Эвелин букет. – На этих розах нет шипов, а я всегда дарю тебе розы с шипами! К тому же, если я захочу подарить тебе цветы, я сделаю это напрямую и от чистого сердца! Я не стану просить об этом идиотского курьера! Поняла? Эти розы, бл…, не от меня!
Я грубо швырнул букет обратно, и Эвелин с ловкостью поймала его.
– Поставь их в воду, – тихо сказал я и толкнул дверь гостевой спальни. – Иначе этот приятный сюрприз скоро превратится в никому не нужный, сухой, отвратительный веник.
Эвелин растерялась, она, верно, не ждала услышать от меня такие слова. Я спокойно выдержал её удивлённый взгляд и вошёл в комнату для гостей. Здесь царил покой и уют, а потому меня потянуло в сон пуще прежнего.
Я разделся и лёг в постель, но какое-то чувство, не дающее покоя совести, не позволяло мне закрыть глаза. Я лежал на спине, бессмысленно глядя в потолок, и думал об Эвелин. Не сильно ли её напугало и удивило моё поведение? Обиделась она на мои слова или уже забыла о них? И от кого, чёрт побери, эти розы?!
Всё-таки мораль взяла вверх над усталостью, и я, вымученно вздохнув, выбрался из постели. Набросив на плечи домашний халат, я вышел из гостевой спальни и легонько постучал по двери своей собственной.
– Дверь не заперта, – услышал я голос Эвелин, донёсшийся из спальни, и вошёл.
Она перебирала розы, стоящие в большой вазе, и даже не смотрела на меня. Я наблюдал за её действиями около минуты, после чего тихо спросил:
– Тебе ничего не нужно, Эвелин?
Девушка обернулась и взглянула на меня.
– Нет, Логан, спасибо.
И она снова занялась розами. Я помолчал какое-то время.
– Ты не сердишься на меня?
– За что? – с улыбкой спросила Эвелин. – За то, что эти цветы не от тебя?
Я тоже улыбнулся и подошёл к ней ближе.
– Я не хотел кричать и грубить, Эвелин. Просто я сильно устал сегодня и… Прости.
– Не нужно извиняться за проявление своих эмоций, все мы когда-нибудь позволяем им выйти наружу.
Эвелин всё так же стояла ко мне спиной. Я молча смотрел на её волосы.
– Что ж, тогда я рад, что ты не рассердилась на меня, – сказал я. – И со спокойной душой я могу лечь спать, да?
Она не ответила. Тогда я развернулся и медленно пошёл к двери.
– Логан, подожди.
Когда я обернулся, Эвелин уже стояла передо мной.
– Не знаю, насколько приятен тебе будет этот разговор… – начала она, взяв меня за руку. – Но прежде я не могла найти подходящего момента, чтобы вновь заговорить об этом.
Я насторожился, но молчал, ожидая, что Эвелин скажет дальше.
– Я никак не могу выбросить из головы наш разговор в нью-йоркском отеле, – продолжала девушка, не смотря мне в глаза. – Знаю, что мои слова звучат комично, но Логан… – Она с невероятной проницательностью заглянула мне в глаза. – История ваших с Чарис отношений действительно задела меня за живое. Я столько думала об этом, и… Мне так жаль тебя. Мне так жаль тебя, – уже шёпотом повторила она.
Я высвободил свою руку из плена её пальцев и с лёгким удивлением взглянул на собеседницу.
– Эвелин…
– Нет, ничего не говори, – прервала меня девушка и, сев на кровать, достала из-под подушки свою тетрадь. – Я не знала, какие слова найти, чтобы поддержать тебя. Понимаю, что я с этим опоздала на полгода с лишним, но мои слова… Они пропитаны самой чистой искренностью, на которую я только способна. Надеюсь, ты выслушаешь меня, Логан. Это всё, чего я хочу.
Я молча смотрел на Эвелин, будучи не в силах сказать и слова. Я чувствовал, что не могу даже пошевельнуться.
Она раскрыла свою тетрадь и, заправив прядь волос за ухо, начала читать:
Безвозвратно года уплывают,
И время течёт, как вода;
Люди с земли исчезают,
Гибнет память – увы – навсегда.
Золотистые волосы скоро
Превратятся в седую сталь.
И любовь уйдёт, сгинут споры…
Нам не жаль. Ничего нам не жаль.
Всё меняется, все меняются,
И с этим смириться нельзя.
Вот сегодня здесь горы вздымаются,
А завтра на их месте земля.
И над морем волны взмывали,
Заслоняя собой солнца свет;
Даже птицы вокруг не летали,
И казалось, что выхода нет…
Ты стойко терпел непогоду,
Врал всем близким, что зонтик с собой,
А сам – с головой под воду,
Ведь сил не было спорить с судьбой.
Ты помнишь те дни незабвенные?
Как беспомощно крепко любил?
А помнишь тот холод осенний?
Как пылкое сердце разбил?..
Оно прежде от чувств замирало –
Разве в жизни такое бывает? –
Но теперь по-другому взыграло,
Потому что любовь умирает.
Оно плачет, вот-вот разорвётся,
Переполненный болью сосуд!
Кто-то этого всё же дождётся,
И пусть жизнь ему будет суд.
Все страданья мучительных дней
Не заслужены были тобой.
Но предательство лживых людей,
Разве это – награда за бой?
Перестаньте. Ветер уносит
В неизвестность чужие жизни.
Ты прости, раз прощения просят,
Ведь все мы не безукоризненны…
Семь букв, одно – одно лишь слово!
Его достойны все, даже она.
Когда прощения она попросит снова,
Прости её. Скажи: «Ты прощена».
Пускай солжёшь, пусть будет неприятно,
Но ты забудешь нестерпимо долгий сон.
Ты оживёшь, и очень вероятно,
Что сердце склеишь заново своё.
…В твоей душе зажгутся ясные огни,
И сердце вспомнит вдруг, как раньше трепетало.
Уже рассвет. Но на восток взгляни:
Над морем снова солнце засияло.
Эвелин замолчала, и понимающий взгляд серо-голубых глаз устремился на меня. Я смотрел на неё, открыв рот от изумления. Никогда бы не подумал, что Эвелин так близко к сердцу сможет принять чужую трагедию! Я внимательно вслушивался в каждое произнесённое ею слово и осознавал, насколько глубоки были её переживания.
– Эвелин, я… – неуверенно начал я, совершенно растерявшись и не находя нужных слов. – Эвелин, ты… Я так тронут этим стихотворением… Честное слово, теперь ты задела меня за живое… В хорошем смысле. – Умолкнув, я какое-то время безмолвно смотрел на неё. – Я не знаю, что ещё сказать. Спасибо…
Эвелин подошла ближе и обняла меня. Я прижался щекой к её волосам и стоял, уставившись на стену пустым взглядом. В голове всё ещё звучали строчки из её стихотворения, и сердце моё взволнованно колотилось в груди. «О, милая…», – с трепетом подумал я.
– Логан, – позвала меня она и, отстранившись, внимательно посмотрела мне в глаза. – Теперь, может быть, ты позвонишь ей и скажешь наконец, что ты её простил?
Благодарность, до этого царившая в моей душе, в одно мгновение сменилась испепеляющим гневом. Я оттолкнул от себя Эвелин и возмущённо нахмурился.
– Да как ты можешь говорить об этом?! – воскликнул я. – Неужели ты так ничего и не усвоила? Ничего из того, что я говорил? Тебе ни за что на свете не понять моих чувств! Ты не знаешь, как она со мной обошлась, ты не знаешь, Эвелин, какой рубец остался у меня на сердце! Прошёл почти год, и знаешь что? Он ни чёрта не затянулся! И каждый раз, когда ты говоришь со мной о Чарис, моя рана начинает кровоточить с новой силой! О, ты считаешь, это так просто – простить человека, но самой тебе что об этом известно? Что?!
– Логан, послушай меня! – тоже повысила голос Эвелин и схватила меня за плечи. – Ты прав, мне никогда не понять твоих чувств, но я могу попытаться сделать это. Нужно уметь прощать людей, прощение – это высшая степень благородства. Простить человека, не значит ли это отпустить его, оставить его в прошлом?
– Дело здесь вовсе не в благородстве! – Я яростно сбросил руки Эвелин со своих плеч. – То, что она сделала, немыслимо, и нет ей прощения!
– Ты и мучаешься из-за того, что до сих пор не простил её, как ты не можешь этого понять? Как раз это и причиняет боль твоему сердцу! Прости её, Логан, прости, и тогда ты освободишься от этих страданий. Я тебе обещаю.
– Мне не нужны твои обещания, – с расстановкой выговорил я. – Я не просил твоей помощи, твоих бессмысленных советов… Ничего это не поможет! Есть такие дела между двумя людьми, в которые чужие не имеют право вмешиваться. Это личное, сокровенное, это должно обсуждаться только этими двумя людьми, и никем больше. Не надо, пожалуйста, не надо лезть в мою жизнь и пытаться исправить мои ошибки! Ты ничего не изменишь, Эвелин, слышишь? Ничего. Я твёрд в своём решении!
Не знаю, насколько сильно ранили её сердце мои слова, но она стойко выслушала их. Я смотрел на неё, возбуждённо дыша. Пульс в висках бешено колотился.
– Неужели ты хочешь страдать всю свою оставшуюся жизнь? – тихо-тихо спросила Эвелин. Её голосок дрожал.
– Нет, чёрт побери! Нет! Всё, чего я хочу, – это чтобы ты не лезла в МОЮ жизнь!
Я развернулся, чтобы уйти, но Эвелин коснулась моего плеча.
– Не трогай меня! – закричал я, свирепо оттолкнув от себя помощь. – Эвелин, просто оставь меня в покое!
Не помню, как ушёл из спальни, не помню, говорила ли она мне что-нибудь ещё, не помню, отвечал ли я ей. Я пришёл в себя через несколько минут, когда стоял под холодным душем. Я заперся в ванной, чтобы одному пережить эту вспышку холодного гнева, чтобы смыть с себя накопившуюся за день усталость. Впервые за долгое время я не сумел сдержать свои эмоции, и страшно было подумать, к каким последствиям это приведёт…
Ледяные струи били меня по лицу, плечам и груди, и я чувствовал, как остывает мой разум. Только сейчас до меня доходил смысл моих слов, и только сейчас я понимал, сколько неприятных вещей наговорил Эвелин. Она с таким пониманием, с таким трепетом отнеслась к моей проблеме, она поддержала меня и попыталась помочь, а я бессердечно отверг эту помощь. Что же я за зверь такой? Такое безрассудство не свойственно человеку…
Долгое время я стоял у зеркала, уперевшись обеими руками в раковину, и сосредоточенно смотрел на своё отражение. Несколько минут назад произошло то, чего я так боялся, и я не знал теперь, как мне вести себя с Эвелин. Как же я её обидел! Мысли о моём поступке, о моих словах безжалостно и нестерпимо больно хватали меня за сердце.
Наконец не выдержав, я в ярости ударил обеими ладонями по зеркалу и закричал. То, что Эвелин в разговоре со мной вернулась к обсуждению поступков Чарис, вызвало в моей душе смешанные чувства. Это была не утихшая боль, обида и бессильный гнев от моего разочарования в ней, это была непонятная жалость к Эвелин – жалость, которую я испытывал всякий раз, когда мы с ней говорили о Чарис, это была и безмерная благодарность за неравнодушие Эвелин. Когда она читала своё стихотворение, я чувствовал к ней то, что до этого никогда не испытывал. Лицо Эвелин в тот момент казалось мне таким родным, глаза – такими живыми, полными хрустального блеска, а сама она виделась мне таким понимающим и глубоко чувствовавшим другом, что я готов был признаться ей в этом. Я готов был напрямую сказать о своих чувствах – таких нежных, искренних, спонтанных, но в то же время неподдельно-страстных и неистовых… Но всё изменилось, когда Эвелин заговорила о прощении.
О боже! Мои мысли отключились после этого. Я больше не осознавал того, что говорю, не думал над своими словами и готов был сказать Эвелин всю правду в лицо. И я сделал это…
Нет, хватит беспрестанно думать. Надо просто вернуться к ней и извиниться. Надо попросить прощения. Не знаю, заслужил ли я его, но понимание того, что Эвелин не держит на меня зла, – вот чего я хотел больше всего на свете.
Я со скрипом отворил дверь в свою спальню, и свет из коридора проник в тёмное пространство помещения. Здесь было темно.
– Эвелин, – шёпотом позвал я девушку, но тишина была мне ответом.
Поняв всю безнадёжность своих намерений, я вздохнул и, пройдя в спальню, зажёг настенный светильник. Кровать осветилась тусклым светом, и я увидел Эвелин. Она лежала спиной ко мне, по уши закутавшись в одеяло. Видимо, она уснула, пока я принимал душ.
Я присел на край кровати и с нежностью погладил Эвелин по волосам. Мне было так жаль её – такую маленькую в этом огромном мире, такую беззащитную, хрупкую и наивную. Я смотрел на неё, прижимая руку к сердцу: то еле стучало в груди.
Вдруг на письменном столе я заметил её тетрадь. Беззвучно поднявшись с кровати, тихо, чтобы не разбудить Эвелин, я подошёл к столу и взял в руки тетрадь. Чтобы лучше видеть в полумраке, царившем в спальне, я подошёл к светильнику и раскрыл тетрадь. На лице поневоле просияла улыбка.
Я зашелестел страницами и, остановившись на последней исписанной, замер, слегка нахмурившись. Стихотворение, что я прочёл, мгновенно стёрло улыбку с моего лица. Она назвала его «Свет твоих глаз».
Ну что ты смотришь, закусив губу?
Как будто от меня ответа ждёшь,
Как будто веришь, что тебе я помогу,
Что в глазах моих поддержку ты найдёшь.
Да, признаюсь, в трудные моменты
Я помощи ищу в твоих глазах,
А потом надеюсь я зачем-то
Опорой стать твоей. Но как?
Как я могу, ты подскажи,
Помочь тебе с твоей бедой?
Могу сказать лишь «Подожди:
Пройдёт с годами, дорогой».
Поверь, я так тебя жалею,
