сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 120 страниц)
Остановившись у двери, я прислушался. За ней были слышны голоса. Один принадлежал Чарис, это я понял сразу, но определить второй мне никак не удавалось. Поэтому, негромко постучавшись, я вошёл в палату.
Она сидела на кровати. Маверик стоял перед ней, с увлечением о чём-то рассказывая. Увидев меня, незваного гостя, оба они замолчали и уставились на меня так, словно только что говорили обо мне и теперь делают вид, что речь шла совсем не об этом.
— Привет, — поздоровался я с Чарис, не обращая никакого внимания на Маверика. — К тебе можно?
Она бросила виноватый взгляд на Маверика. Тот весь покраснел от злости, но, набрав полные лёгкие воздуха, всё же сказал:
— Я ещё не закончил.
Я понимающе закивал и присел на соседнюю кровать. Маверик смотрел на меня так, будто готовился испепелить взглядом. Я невозмутимо глядел в окно. Поняв, что я не собираюсь никуда уходить, мой любимый неприятель продолжил:
— Я говорил со Стивеном Бартоном. Он сказал, что двери его лечебницы открыты для каждого. Но Чарис, любимая, его лечение… оно стоит очень дорого.
— Но оно эффективно.
— Я этого не отрицаю. Пойми, лучшего врача я найти не смог. Я очень хочу, чтобы ты поправилась, но за такие деньги… я не смогу тебе помочь даже при всём своём необъятном желании!
— Я знаю. В любом случае ты сделал очень много. Спасибо, Мавс.
Он улыбнулся с такой теплотой, что она, кажется, могла бы согреть всю планету.
— Что говорит Дейл О’Коннор?
Чарис бросила на меня испуганный взгляд. Однако я оставался спокоен, даже услышав это имя и вспомнив надменный взгляд этого доктора. Да, всё в порядке. Я контролирую себя. Ни один мускул на моём лице не дрогнет без моего желания.
— Ничего хорошего, — со вздохом ответила Чарис и посмотрела в пол. — Денег на дальнейшее лечение больше не требует. Скорее всего, через пару дней я уеду из этой больницы навсегда.
Я смотрел на неё и думал, чем я смогу ей помочь. Судя по их разговору, эта больница больше не может лечить Чарис, а нового доктора наш бескорыстный Маверик найти не сумел. Нет, конечно, один вариант есть у него на примете, но оплата этого лечения не по силам ни ему, ни Чарис.
— Я постараюсь что-нибудь придумать, — пообещал Маверик, выдержав минутное молчание. — Я всё вот так не оставлю. Это несправедливо.
— В этом мире не осталось места для справедливости, Мавс. Но всё равно спасибо за старание.
Он поцеловал её в щёку — возможно, мне назло – и, попрощавшись со своей любимой, покинул палату.
— Тебе не стоит тратить деньги на эти букеты, — со слабой улыбкой произнесла Чарис, принимая от меня лилии. — Но они правда прекрасны.
— Поэтому я и трачу на них деньги.
Она поставила букет в вазу и с недоумением оглянулась на дверь.
— Как ты прошёл? Насколько мне известно, Дейл сделал мою палату местом для ВИП персон.
— Проскользнул мимо уснувшей медсестры. Они вообще сменами меняются? Мне кажется, что женщина, которая находится сегодня на посту, дежурила не меньше четырёх суток.
Чарис засмеялась. Затем её смех сменился улыбкой, а потом и улыбка исчезла, словно солнце, стремительно скрывшееся за горизонтом.
— Вы с Мавериком всё ещё вместе? — задал прямой вопрос я.
— Логан…
— Нет, я ни к чему не клоню. Ничего не имею в виду. Это простой спортивный интерес.
Какое-то время она молча глядела на меня.
— Нет, мы с ним не вместе. Честно говоря, мне даже говорить с ним не хочется после того, что случилось.
— Тогда зачем ты это делаешь?
— Я не могу просто попросить его оставить меня в покое. Понимаешь, Логан? Он любит меня. И мне больше не хочется разбить кому-нибудь сердце.
«Ах, ты ж сука», — пронеслось у меня в голове. Когда я без памяти любил её, разве она думала о том, чтобы сохранить моё сердце в целости и сохранности? Разве она пыталась склеить его по частям, когда оно уже было вдребезги разбито? Какого чёрта она переживает за чувства Маверика? Какого чёрта она боится его обидеть?
Это подняло в моей душе безудержную волну гнева, я почувствовал, как сильно начало пульсировать в висках. Однако, приложив огромное усилие, я всё же подавил в себе это чувство и, переступив всё, что только можно, через силу улыбнулся.
— А что насчёт Дейла? — продолжил интересоваться я.
— Логан, ты провоцируешь самого себя.
— Ложь. Я задал тебе вопрос, неужели так сложно на него ответить?
— Нет, — без всякого желания ответила Чарис. – Нет, с Дейлом у меня тоже ничего больше нет. Для этого есть веская причина.
Я молил бога лишь об одном: чтобы Чарис не продолжила свою исповедь. И, к счастью, всё так и случилось, она замолчала. Наверное, между нами было что-то вроде безмолвного соглашения. С момента расставания мы ни разу не признались друг другу в своих чувствах, какими бы они ни были. Будь то любовь, ненависть, неприязнь, простая симпатия, ревность или равнодушие — ни один из нас и слова не проронил, не потрудился сказать о том, что чувствует. Мы об этом не договаривались, но оба вели себя именно таким образом. Даже сейчас, встретившись впервые после очень неприятного разговора, мы не выразили друг другу свою неприязнь. Я знал, что она всё ещё в обиде на меня, а она знала, что я был всё ещё чертовски зол на неё. Но мы молчали. И это меня устраивало. Хотелось бы, чтобы наши отношения оставались такими навечно.
— Насколько я понял, — начал я после молчания, — Маверик, объездив, возможно, всю Европу, решил остановиться на одном единственном докторе?
— Да. Бартона он нашёл в Лондоне, сказал, что лучшего варианта нам просто не найти.
— По-моему, он не так уж сильно старался, как думаешь?
Чарис лишь рассеяно пожала плечами.
— Он сделал то, что мог, — сказала она со вздохом. — Но его усилия не стоят и ломаного цента.
— О чём это ты?
— Он напрасно искал новую лечебницу, я уже давно сделала это сама.
— Правда? Почему ты тогда его не остановила?
— Мне не хотелось остужать его пыл и желание помочь. Он мог бы почувствовать себя бесполезным, ненужным. А я этого не хочу. И… мне пришлось промолчать, чтобы не расстроить его.
Я мысленно усмехнулся, поняв, что Маверика развели как дурака на ярмарке.
— Жаль, — неискренне произнёс я. — Кажется, его это действительно заботит…
— Так и есть. Но я не думаю, что он вновь примется за поиски хорошего невролога.
— Да, но теперь он примется за поиски хороших денег.
Чарис задумчиво покачала головой.
— Верно. Нужно будет ему рассказать…
Я опустил глаза и снова начал сравнивать отношение Чарис ко мне и к Маверику. Интересно, про себя и своего второго молодого человека она тоже намеренно мне не рассказывала? Тоже для того, чтобы не расстраивать? И как скоро собиралась рассказать? Через год? Полтора? ..
— И где находится твоя новая лечебница? — спросил я вместо кучи других вопросов, только что родившихся в моей голове.
— Не здесь. Даже не в Америке, к сожалению.
— Не в Америке? ..
— В Германии. Я полечу туда, чтобы пройти полугодовой курс лечения.
— Часто будешь туда летать?
— Раз в два года, пока срок лечения таков. А потом… посмотрим, как карты лягут.
— А что, если лечение в Германии тебе не поможет?
Чарис вдруг засмеялась.
— Лечение в США тоже может мне помочь, — ответила она. — Вся правда в том, Логан, что кое-какой человек не хочет больше видеть меня в стенах этой больницы.
— Дейл, — догадался я.
— Верно. Это он, пользуясь своим положением, организовал мой вылет из этой лечебницы. Поэтому он и ограничил список моих посетителей, он знал, что Маверик ищет для меня нового невролога. Возможно, он хотел, чтобы я поскорее убралась отсюда…
— Коварный и злопамятный Дейл, — покачал головой я. — Он просто не смог простить тебе твой отказ, правильно?
— Да. Наверное, не смог смириться. Но, по правде говоря, есть ещё несколько обстоятельств, усиливающих его ненависть ко мне. Об этом говорить сейчас не особо хочется.
— Ясно. Но почему именно Германия?
— Родители так захотели, — вновь пожала плечами Чарис. — Они доверяют германским врачам.
— Когда ты улетаешь?
— Через два дня. Мне эта больница, честно говоря, тоже осточертела. Хочу поскорее уехать отсюда.
— Можно ещё один последний, но нескромный вопрос?
Она утвердительно кивнула.
— Сколько стоит это лечение?
Чарис на какое-то время замолчала. Безмолвно глядя на меня, она словно о чём-то размышляла, думала, сказать мне правду или нет.
— Первые полгода стоят пятнадцать тысяч долларов. Далее сумма будет только повышаться.
Я облокотился на спинку стула и вздохнул. Не знаю, сказала Чарис правду или нет, но названная ею сумма была не из самых маленьких. Даже если она соврала, настоящая сумма на много больше. Я смотрел на свою бывшую возлюбленную и думал, чем могу ей помочь.
— Сегодня вечером я перешлю деньги твоим родителям, — сказал я наконец. — Ровно пятнадцать тысяч.
— Логан, — резко вырвалось у Чарис, — они не примут эти деньги.
— Примут, будь уверена.
— Нет, Логан, ещё раз не-е-ет. Я. Я не могу принять эти деньги, понимаешь? Ты не обязан. Ты ничем мне не обязан.
— Ошибаешься. Это из-за меня ты летишь в Германию и готовишься заплатить за лечение бешеную сумму. Только я в этом виноват, и заплатить за лечение — это меньшее, что я могу сделать.
— Ты уже оплачивал моё лечение, помнишь? Сразу после… сразу после нашего расставания. Этого мне было достаточно, слышишь? Я больше ни о чём тебя не прошу. Логан. Ни о чём.
Я покачал головой и встал на ноги.
— У тебя ничего не выйдет, Чарис. Ты меня не отговоришь. Сегодня эти деньги будут у вас.
Я двинулся к выходу, но услышав её голос, остановился.
— Логан.
Повернувшись, я увидел Чарис прямо перед собой. Она заглянула мне в глаза и, подавшись вперёд, крепко-крепко обняла. Я неуверенно положил руки ей на талию. Было непривычно вновь ощущать аромат её волос и чувствовать её дыхание на своей шее. По телу пробежала дрожь, и поэтому я поспешил отстраниться.
— Большое спасибо, — прошептала она.
Я лишь кивнул в ответ и вновь оставил Чарис одну в заточении этих ужасных белых стен.
А вечером, когда все запланированные мною дела были сделаны, я заварил себе крепкий чай и, присев у камина, вытянул к нему ноги. На душе впервые за долгое время царило умиротворение. Я чувствовал себя стариком — стариком, прожившим долгую жизнь, на протяжении которой делал много полезных вещей, и которому теперь ничего не остаётся, кроме как сидеть у камина, понимая, что жизнь клонится к закату, и думать обо всём, о чём только можно.
Мои странные старческие размышления прервал звонок в дверь. Я с удивлением взглянул на часы: было уже больше полуночи. Но я всё же встал и, на всякий случай убедившись, что на крыльце не стоит толпа разъярённых фанаток, открыл дверь.
В прихожую сразу же ворвался ночной ветер. Волосы на затылке Кендалла зашевелились, словно они были живыми и жили своей собственной жизнью. Недавно прошёл дождь, но немец был в одной футболке. Я сразу понял, что он жутко пьяный. А если он пьяный, значит, по крайней мере, одну пачку сигарет он уже выкурил.
— Можно я войду? — спросил Шмидт, стуча зубами и пытаясь согреть себя руками.
— Ты полагаешь, что можешь услышать отрицательный ответ?
Мы прошли на кухню, и Кендалл сразу же достал из кармана на половину пустую пачку сигарет.
— Какая по счёту? — поинтересовался я, поставив на стол кружку с чаем.
— Всего лишь только первая. Есть огонь?
Подойдя к столешнице, я взял спичечный коробок и бросил его другу. Тот, не успев ничего сообразить, уронил «огонь» и негромко выругался.
— С какой радости ты нажрался? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как Кендалл пытается поджечь несчастную спичку.
— Ой, Логан, давай не будем так резко менять тему разговора. — Ему наконец удалось получить огонь, и он, сделав одну длинную затяжку, закрыл глаза и замер. Потом выпустил дым через нос и расплылся в пьяной улыбке. — Как жизнь, дружище?
Я помахал рукой перед своим лицом в попытке развеять дым, но у меня ничего не вышло, и я закашлялся.
— Ты же знаешь, что я не переношу запаха твоих дурацких сигарет, — сердито сказал я.
— Да, прости, друг. — Он быстро затушил сигарету и тоже принялся размахивать руками. — Логан, ну ты же знаешь, что я не могу без них, когда выпью.
— Когда выпьешь? — со злобной усмешкой переспросил я. — А когда нажрёшься — вот так, как сегодня, — тогда ты только ими дышать и можешь, да?
Шмидт издал усталый стон и, закрыв глаза, сказал:
— Ты говоришь как моя мама, Логги. Не надо так говорить, меня начинает это раздражать. Я бы, знаешь, и сам выбрал здоровый образ жизни, бег по утрам и всякие там другие заморочки. Но мне это нужно как музыканту, понимаешь?
Он был пьян, накурен и поэтому нёс всякую чепуху. Несмотря на это, я всё же понял его слова и решил поддержать нашу беседу:
— Посмотри на меня, Кендалл, я тоже музыкант, но я ведь не курю.
— Не-е-ет, — протянул Шмидт, размахивая указательным пальцем в воздухе, и рассмеялся. — Ты не играешь на гитаре, к примеру. А мне это нужно для вдохновения, для появления новых мыслей в голове, для расслабления, в конце концов. Понимаешь?
Я встал и настежь распахнул окно.
— Я понимаю только, что после тебя я не смогу проветрить свою кухню ещё неделю.
— О, как хорошо, что ты догадался открыть окно. Можно я всё-таки покурю?
Он встал у окна и, поставив локти на подоконник, снова достал сигарету. Его руки всё ещё дрожали.
А после третьей сигареты он вдруг решился на разговор. Собственно то, за чем он сюда и приехал.
— Я знаю, мой дружище Логги, что в последнее время мы с тобой плохо ладили, — начал Шмидт, еле ворочая языком. – Ну, не получалось, да? Так всё складывалось. Сегодня у меня кое-что случилось… и я приехал к тебе, чтобы поделиться этим с тобой.
Он выдохнул, будто только что выдал какую-нибудь заученную реплику, и сделал глоток моего чая.
— Логан… — неразборчиво забормотал он. — Ты как гостя вообще встречаешь? Почему чай холодный?
— Потому что это был мой чай, — сказал я и, взяв кружку, выплеснул её содержимое в раковину. — Так чем ты там со мной хотел поделиться?
Лицо Кендалла приняло иное выражение. Возникло ощущение, что он вспомнил о чём-то неприятном и теперь состроил такую гримасу, будто только что увидел в своём супе плавающую сороконожку.
— Я… — начал было друг, но потом его взгляд упал на стол, и он спросил: — А можно ещё сигаретку?
Схватив со стола почти пустую пачку сигарет, я спрятал её в карман своих брюк и отрицательно покачал головой.
— Можно чая с лимоном, — произнёс я, указывая на ещё горячий чайник. — И можно свежим воздухом подышать у окна. А вот сигареты я тебе больше не дам. Ни одной.
— Что ты себе позволяешь?
— Ну, во-первых, ты в моём доме, и я могу позволить себе всё, что только заблагорассудиться. А во-вторых, ты всё ещё остаёшься участником двух музыкальных групп, и они обе нуждаются в твоём чудесном голосе.
Сначала Кендалл польщёно улыбнулся, потом нахмурился и, прищёлкнув пальцами, сказал:
— Точно. Я как раз об этом.
— О чём? О группе?
— И да, и нет.
Он на долгое время замолчал, будто задумался над чем-то жизненно важным. Я не стал вытаскивать друга из его мыслей, поэтому терпеливо сидел и ждал. Он опять начал дрожать.
— Да, — наконец выдал Шмидт. – Да, о группе. Только не о нашей. В смысле и о нашей тоже, но я ещё имею в виду мой «Heffron Drive». Понимаешь, да?
— Если ты продолжишь свои чертовски внятные объяснения, то я всё пойму.
Кендалл принялся усаживаться поудобнее, словно хотел выиграть время. Я понял, в чём дело, и слабо улыбнулся.
— Моя Кайли… — снова забормотал он. — Она собственница. Ну, знаешь, если рядом с ней находится человек, который ей небезразличен, он должен принадлежать ей и только ей. Понимаешь?
Будучи пьяным, Кендалл постоянно задавал один и тот же вопрос: «Понимаешь»? Я устало вздохнул и, оперевшись щекой на руку, утвердительно закивал.
— Она ревнует? — решил спросить я. — Ревнует тебя к нам и Дастину?
— Да, точно. Она ревнует, причём очень отчаянно и даже глупо. А сегодня, сегодня, Логан, меня это сильно взбесило. Мы поссорились.
— Ты нажрался как свинья и приехал ко мне в полночь только из-за того, что просто поссорился с Кайли?
— Не говори так! — повысил голос Кендалл и снова забился дрожью. — Это ты можешь просто поссориться с какой-нибудь стервой, которая, возможно, изменяет тебе направо и налево, а я с Кайли очень сильно поссорился!
