сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 120 страниц)
Маслоу засмеялся.
– Да, есть такое. Зато будет, что вспомнить потом.
– Да уж, – сморщил нос я, – не хотелось бы, что моим самым ярким воспоминанием о Мексике стала сегодняшняя ночь.
Потом, ещё немного поговорив с Джеймсом, я поднялся в нашу с Дианной спальню, всем сердцем не желая встретиться лицом к лицу с Изабеллой. Эмоции, которые руководствовались мной последние несколько часов, наконец меня оставили, а один только вид Изабеллы мог вызвать у меня новую вспышку бешеной злости. К счастью, до спальни я добрался в одиночестве, и никто мне на пути не встретился.
Дианна сидела у окна, вытянув сломанную ногу на кровать и положив её сразу на две подушки. Увидев меня, она слабо улыбнулась, и я сделал то же в ответ. После событий сегодняшнего дня я чувствовал душевную усталость, и теперь мне хотелось обрести физическое утешение в объятиях Дианны. Я подошёл к ней и, присев перед ней на одно колено, обнял её за талию.
– Почему не спишь? – спросил я, чувствуя перед Дианной какую-то вину.
– Жду, пока начнёт действовать лекарство, – ответила моя девушка, положив руку мне на затылок. – Я приняла жаропонижающее.
– Температура?
Она молча кивнула, и я заботливо поцеловал Дианну в лоб. Настроение девушки было непонятным, и я не знал, злилась она на меня из-за моего сегодняшнего поведения или нет.
– Как ты себя чувствуешь? – снова заговорил я.
– Хорошо, – односторонне ответила Дианна и улыбнулась. – Всё хорошо.
Вздохнув, я поднялся на ноги и сел на кровать, напротив собеседницы.
– Сегодня за ужином я сказал немало неприятных слов, – произнёс я, опустив взгляд, – и мне так стыдно, что ты всё это слышала… Правда. Прости и, если это возможно, забудь всё, что я сегодня говорил.
Дианна смотрела на меня с сожалением во взгляде.
– Но всё, что ты говорил, это ведь твои мысли? – тихо спросила она.
– Да, – безрадостно ответил я, – в общем-то да… Это мои мысли.
– Тогда зачем я должна их забывать?
Я пожал плечами.
– Наверно, потому, что я не хочу, чтобы ты помнила, что в моей голове живут такие мысли…
Дианна хотела встать, но сломанная нога помешала ей сделать это, поэтому девушка опустилась обратно в кресло.
– Иди сюда, – со слабой улыбкой позвала меня она, и я покорно подошёл к ней.
Дианна протянула ко мне руки, и я обнял её. Девушка прижалась ко мне изо всех сил и вздохнула; я не мог не заметить, что её дыхание дрожало.
– Ты же знаешь, Логан, что я думаю по этому поводу, – тихо проговорила она мне на ухо. – Я хочу помнить каждую твою мысль, и мне совершенно неважно, насколько она резка, необдуманна, груба… И я хочу, чтобы ты знал, что я всё понимаю... Мне не за что тебя прощать, потому что ты ни в чём передо мной не виноват.
Я молчал, не зная, что ответить. Дианна всегда выказывала необыкновенную поддержку и понимание по отношению ко мне, особенно в те моменты, когда моя болезнь давала знать о себе вспышками ярости, и я часто благодарил Дианну за это. Но теперь мне казалось, что мои слова за ужином как-то повлияли на неё, негативно настроили её против меня, ввиду чего её понимание представлялось мне каким-то автоматическим, неискренним.
Моя девушка отстранилась и посмотрела на меня. Её глаза блестели от слёз.
– Дианна, – проговорил я с сочувствием в голосе, – не надо…
– Я давно хотела сказать тебе, – прервала меня она, – вернее, меня давно посетила эта мысль… Я думаю, что тебе нужна помощь.
Я понимал, к чему клонила Дианна; она довольно долго подводила меня к этому разговору.
– Рядом со мной есть люди, оказывающие мне помощь, – спокойно ответил я. – Я чувствую её.
– Я не об этом, Логан… Ты не считаешь, что тебе нужно обратиться к специалисту?
Меня всегда раздражали эти разговоры, но я не знал истинную причину своего раздражения. Первоначально я не видел смысла в моём обращении к врачам только потому, что ни в какую не желал признавать свою болезнь. Со временем, конечно, убеждение в том, что я болен, окрепло в моём сознании, но для окружающих я оставался в слепом неведении, непонимании того, что со мной действительно происходит что-то страшное. Суждения близких о моём расстройстве нередко злили меня, и я, приблизительно зная, что могут сказать по этому поводу врачи, не спешил к ним обращаться. К тому же я прекрасно понимал, что неврологи могут направить меня на сеанс к психологу, и это было, наверное, самым веским аргументом против моего обращения к врачам. Я и сам никогда не любил разбираться в своих мыслях, чувствах, поступках, не любил анализировать их; а уж копаться в моей голове постороннему человеку я бы ни за что не позволил.
Поэтому, когда Дианна завела этот разговор, я разозлился и, сурово сдвинув брови, отошёл от своей девушки. Она смотрела на меня всё теми же блестящими глазами. Понимал ли я, что Дианна больше всего на свете хотела мне помочь? Наверное, нет. Я понимал лишь то, что она мешала мне жить, делая выбор за меня, и не видела те границы, за которыми начиналась моя личная жизнь. Что я, наконец, не в состоянии сам разобраться, что мне делать? Не могу ли я сам решить – обращаться мне за помощью специалистов или не обращаться?
– Нет, я так не считаю, – холодно ответил я, и Дианна покачала головой.
– Я понимаю, Логан, что тебе тяжело признать это, но…
– Что ты можешь понимать?! Что я, больной на голову, даже не осознаю своего положения? Конечно! Только настоящий идиот не понимает, что он идиот!
– В чём тогда твоя проблема? – тем же повышенным тоном спросила она. – Ты понимаешь, что тебе необходима помощь, но отвергаешь её! Для чего? Разве тебе не хочется наконец избавиться от мыслей, преследующих тебя всю жизнь, разве не хочется?!
– Мне хочется, чтобы люди оставляли мне право выбора, чтобы я сам решал, что мне нужно!
– Я оставляю тебе право выбора, Логан, оставляю…
– Вот видишь? – перебил я Дианну, указав на неё пальцем, и она удивлённо замерла. – Ты пытаешься говорить со мной как с ребёнком, ты думаешь, что я тебя не слышу! Ты несколько раз повторяешь одни и те же слова, и это лишний раз доказывает, что ты видишь во мне психа, ничего больше!
Моя девушка молча смотрела на меня какое-то время, после чего её губ коснулась лёгкая улыбка. Эта улыбка оскорбила меня до глубины души, я сузил глаза и, честно говоря, готов был разреветься от обиды. Она улыбается? Ей смешно? Смешон я?
– Кажется, я поняла, – сказала Дианна, опустив улыбающиеся глаза. – Ты просто себя жалеешь.
– Что? – спросил я, с вызовом нахмурившись.
– Сколько лет тебе было, когда впервые проявилась твоя болезнь?
– Какое это имеет отношение к разговору? – нетерпеливо ответил вопросом на вопрос я. Дианна молча смотрела на меня. – Я не помню. Ясно? Не помню.
– Подумай хорошо. Ты должен знать.
Подняв глаза к потолку, я вздохнул и задумался.
– Может, лет семь, – наконец сказал я, всё ещё не понимая, к чему Дианна задала такой вопрос. – Да, наверное, именно тогда, когда я пошёл в школу.
– Твои родители, наверное, были напуганы твоим поведением?
– А им радоваться надо было, что их сын орал на всех и всё и озлоблялся на людей из-за каждого их слова?
– Откуда им было знать, как с тобой разговаривать? – пожала плечами Дианна, глядя на меня. – Они говорили с тобой как с ребёнком и в семь, и в двенадцать, и в семнадцать лет… Вероятно, ребёнок внутри тебя так и не вырос, хотя ты вырос. И этот ребёнок требует, чтобы с ним все обращались так, как обращались с тобой твои родители, но взрослый двадцатипятилетний человек хочет, чтобы с ним разговаривали по-иному. Просто ребёнок и взрослый не могут ужиться в одном теле, и если взрослый понимает, что тебе нужна помощь, то ребёнок требует к себе жалости, сочувствия, понимания… Ребёнок не понимает, что с ним что-то происходит.
Я смотрел на Дианну, удивлённо нахмурившись и приоткрыв рот. То, что она сказала, перевернуло что-то у меня внутри и наполнило мою голову миллионом мыслей. Кажется, Дианна за несколько месяцев поняла то, что я не мог понять почти двадцать лет…
– И я хочу знать, – продолжила моя девушка, – с кем я сейчас говорю: с взрослым или с ребёнком.
– С взрослым, – как-то неосознанно выдал я.
– Так, может быть, вернувшись в Лос-Анджелес, ты сходишь хотя бы на один-единственный сеанс к неврологу? – тихо спросила Дианна, точно боялась любым словом разбудить во мне ребёнка. – Ты не можешь отрицать, что твоя болезнь приобретает страшные обороты.
– Я не отрицаю, – устало выдохнул я и, сжав пальцами переносицу, опустился на колени рядом с Дианной. – Ты права. Боже, ты так права, я… Я не знаю, что сказать.
Она улыбнулась и положила руку на моё плечо.
– Ребёнок внутри меня невыносим? – поинтересовался я, подняв на девушку виноватый взгляд.
– Ребёнка можно воспитать, – слабо улыбнулась Дианна, – даже в двадцать пять лет.
Тоже улыбнувшись, я поцеловал свою девушку в губы. Меня несказанно удивили точные выражения Дианны, и я сделал вывод, что она думала над всем этим не одну ночь. Меня изумило и то, как она тонко поняла меня: это доказывало глубину её чувств ко мне, а эта глубина в свою очередь заставляла меня чувствовать необъяснимую вину. Моё отношение к Дианне мгновенно изменилось, стало чем-то, очень приближенным к той странной влюблённости, которую я чувствовал к ней вчера ночью. Даже при всём желании я не смог бы истолковать своих чувств верными словами… Но, вероятно, это очень хорошо вышло бы у Дианны.
Утро следующего дня выдалось солнечным, жарким, что являлось прямым выражением моего состояния. На душе у меня было так же ясно, будто в сердце мне закралась крохотная надежда на светлое будущее, которую я должен буду вырастить. Будто ночью я понял, к чему мне нужно было стремиться дальше, будто распутал клубок странных проблем, вопросов… В голове у меня была примерная цель, только вот что это была за цель – вопрос. Я не мог сформулировать её точно, но совершённо чётко понимал: она была.
После завтрака Джеймс, выражаясь образно, подставил своё тело под расстрел: он позвонил Мику с той целью, чтобы предупредить менеджера о нашей вынужденной задержке. Помня, с каким нежеланием Микки отпустил нас с Джеймсом в Мексику, я предчувствовал не самый удачный исход намечающегося разговора.
– Не надо кричать, Мик, – практически по слогам выговорил Маслоу, – поставь себя в наше положение! Я ведь объяснил тебе, что девушке Логана просто физически сложно вернуться в Эл-Эй. Нет, ничего я не выдумываю. И нет, это не повод подольше погреть наши задницы на мексиканском солнце. Да чёрт побери, Мик, это не от нас зависит! Не знаю, только не злись. Для тебя самого это будет лишней неделей отдыха, а отдых, как известно, ещё никому не вредил. Что? Да, я сказал неделей. Ну, не можем же мы мучить бедную девушку!
Этот спор, обмен гневными криками и приведение наиболее логичных аргументов продолжались около десяти минут. Каким бы сильным ни было негодование Мика, какими бы криками он ни убеждал Джеймса, что работа ждать не может, спор не разрешился положительно в сторону менеджера. Он, переступив всё, что только можно, смирился со сложившейся ситуацией и позволил нам с Джеймсом задержаться в Мексике ещё на неделю.
А мне эта неделя показалась вечностью. Собрав свой мобильный телефон, я не обнаружил в нём сим-карты: скорее всего, она упала за тумбочку, затерялась под кроватью или случайным образом попала под ковёр. А персонал, убирающий наш номер, элементарно её не заметил, и моя сим-карта канула в небытие. Так что я мог сказать прощай моему желанию позвонить Эвелин и узнать, как она, хотя это желание всю неделю горело во мне сильнейшим пламенем. Безызвестность о состоянии Эвелин мучила меня, отвлекала от разговоров с Дианной и Джеймсом, заставляла задумчиво ходить по комнате, прогоняя из головы самые пугающие мысли, и я нетерпеливо ждал субботы, чтобы собрать свои вещи и сесть на самолёт до Лос-Анджелеса.
Во время полёта я чувствовал неописуемое волнение. Волнение, которое возникает у человека, готовящегося узнать, например, результаты важных анализов. Я предвкушал встречу с ней. Это волнение зарождалось где-то в области живота и уходило вниз, я весь дрожал от нетерпения и странного ощущения близости к Эвелин. О Дианне во время полёта я не думал и даже не удосужился спросить о её самочувствии. Я вспоминал о своей девушке лишь тогда, когда она заговаривала со мной, но и тогда мыслями я неотрывно был связан с Эвелин. Стыда я не чувствовал, нет. Было лишь непонятное раздражение от того, что Дианна сидит здесь, рядом со мной, когда я хочу видеть рядом с собой лишь Эвелин.
Наш самолёт приземлился в Лос-Анджелесе в одиннадцать вечера. Пока мы с Дианной получали свои вещи и усаживались в такси, я не мог перестать строить планы своих дальнейших действий. Ехать к Эвелин почти в полночь казалось мне неразумным, но я понимал, что не дотяну до утра, если не увижу её. Параллельно я размышлял, под каким предлогом мне оставить Дианну одну дома. Врать ей мне не хотелось – я этого никогда не делал, – и я пытался представить, какова будет реакция моей девушки, когда она узнает, что я решил поехать к Эвелин, бросив всех и всё.
Последние несколько дней отношения у нас с Дианной не ладились: она видела, что я был чем-то озабочен, но ни о чём не спрашивала и ходила угрюмая, погруженная в себя. Физически мы были вместе, но были ли мы вместе в моральном плане? Порой я вспоминал наши с ней отношения такими, какими они были до поездки в Мексику, и наш разговор, когда я пообещал, что эта поездка многое изменит... Да, признаюсь честно, первые дни, проведённые нами в Мансанильо, казались мне раем, и я не мог желать ничего лучше. Но моё сердце нельзя отвлечь ни солнцем, ни пляжем, ни лазурным океаном: оно неизменно и по-прежнему жадно тосковало по Эвелин.
Всю дорогу от аэропорта до дома я ощущал напряжение между мной и Дианной. Где-то в глубине души я даже чувствовал себя виноватым перед ней, поэтому вёл себя с ней неловко, иногда отвечал невпопад, запинался. Это, кажется, только больше злило и напрягало девушку; всю дорогу она сидела неподвижно, молча, плотно сжав побелевшие губы.
Чем ближе был дом, тем больше я начинал волноваться. Руки мои стали ледяными, сердце билось в бешеном ритме, разрывая грудную клетку изнутри. И из-за чего я так переживал? Наверное, я считал, что мой приезд будет неприятной неожиданностью для Эвелин. Я старался убедить себя, что наша встреча неизбежна, что она, возможно, даже хочет видеть меня… Но непонятное сомнение перебивало это убеждение, и в голову мне начинали приходить странные мысли: я полагал, что не достоин нахождения рядом с Эвелин, не достоин даже её мимолётного взгляда… О, поскорее бы приехать домой!
– Не поможете мне донести сумки до ворот? – спросил я водителя такси, расплачиваясь за поездку.
Он бросил безразличный взгляд на наши сумки, которыми были завалены задние сиденья.
– За отдельную плату, – выговорил водитель сквозь зубы, и я возмущённо всплеснул руками.
– Что, даже не поможете девушке с её чемоданами? – спросил я, глядя на Дианну, стоящую возле автомобиля и опирающуюся на один костыль.
Водитель тоже посмотрел на неё и, пожав плечами, бросил:
– Одна рука у неё свободна.
– Ну, знаете… – сердито начал я, не видя предела наглости этого мужчины.
– Не надо, Логан, не надо, – поспешила остудить мой пыл Дианна тихим голосом. – Я помогу тебе.
– Но ты ведь…
– Мне несложно. Я помогу.
Таксист уехал, и мы с Дианной, разделив на двоих все свои сумки, пошли к воротам. Ночной воздух был свежий и влажный, он потихоньку отрезвлял меня, и я начинал успокаиваться. Руки согрелись, сердцебиение вернулось в нормальный ритм. Я перестал понимать, как я мог так волноваться перед встречей с Эвелин: она такой же человек, как и я!
Но стоило мне приблизиться к воротам, как в голове снова лихорадочно завертелся миллиард мыслей, сердце болезненно забилось, а ноги внезапно подкосились. Клянусь, не овладей я собой в то мгновение, точно рухнул бы на землю. У высокого ограждения, прижавшись спиной к холодной каменной стене, обняв колени руками, сидел маленький чёрный силуэт. Даже неверный свет тусклого уличного фонаря позволил различить мне знакомые очертания плеч, шелковистые тёмные волосы, разбросанные по плечам, грустный взгляд…
Это была Эвелин. Она сидела, положив подбородок на согнутые колени, и еле заметно покачивалась из стороны в сторону; её задумчиво-красивые глаза смотрели куда-то вперёд.
– О боже, – вырвалось у меня, и из моих рук посыпались сумки, которые я держал. – О боже… Эвелин…
Сорвавшись с места, я побежал к ней. В тот момент я не думал о Дианне – я думал только о том, что Эвелин одна и что она сидит на земле у ворот моего дома.
Я поднял её с земли, и серо-голубые глаза посмотрели на меня. Я замер.
– Что ты тут делаешь?.. – шёпотом спросил я – своим голосом я не владел совершенно.
