сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 120 страниц)
Всю ночь я думал только об одном. Эти мысли не покидали мою голову и теперь, когда я ехал в студию. Угрюмо уставившись на сереющее небо, я вспоминал вчерашний вечер, то, какими глазами смотрела на меня Эвелин, когда мы прощались, и с каким трепетом я сжимал отданную ею бумажку во время разговора с Дианной. Всю ночь этот сложенный лист бумаги пролежал в кармане моего пиджака. Мне не хватало сил на то, чтобы достать его и прочесть, что там написано. Сил не было и теперь. Сидя в такси на заднем сидении, я держал в руках этот лист и смотрел на него, одним взглядом прожигая бумагу.
Что там может быть? Что она хотела сказать мне вчера, но так и не сказала? И стоит ли читать, что там написано? Может, просто выбросить эту бумажку в окно, а перед Эвелин притвориться, что ничего от неё не получал?..
Нет, конечно! Это глупо. Да и что она могла написать? Наверняка что-нибудь… Я не знал. Я просто понятия не имел, что там могло быть написано.
Наконец я отогнал от себя нагнетающие мысли и развернул листок. В висках сильно пульсировало, когда я вчитывался в старательно выведенные строки.
«А ты считал, мне всё равно?
Считал, моя душа сухая?
Считал, что боли головной
Уже давненько я не знаю?
Ты думал, я совсем без чувств?
И не люблю, и не ревную?
Ты думал, я забыть стремлюсь,
Что в душу плюнул ты больную?
Ты думал, что не совершил
Дурного ничего, что чист?
О, нет, забудь, ты не грешил,
Ты просто честный эгоист.
Ты думал, мне не всё равно,
Кого ты за руку берёшь?
Что знать хочу я лишь одно:
К кому в постель ты спать идёшь?
Ты думал, я забыть готова,
Что ты не думаешь о нас?
Что всё как есть приму я снова,
Что вновь порадуюсь за вас?
Ты, может, прав. А может, нет;
Ты сам ответ мне подсказал.
По-детски прост этот ответ:
Ты думал. Думал. Но не знал».
Дрожащими руками я сложил лист пополам и посмотрел в окно. Что могут значить эти слова? У меня возникало ощущение, что Эвелин утверждала что-то очень важное, но вопросы, что она задавала в своём стихотворении, выбивали меня из колеи. Что именно она утверждала? Что ей не всё равно, с кем я? Или наоборот?..
Я снова развернул листок и пробежал глазами по строчкам. «Честный эгоист»… Она считает, что я эгоист? Но почему? Потому, что я, так и не услышав от Эвелин прямого и честного признания, позволил себе связать свою судьбу с Дианной? Разве я сделал плохо? Разве мне нужно было ждать чего-то и продолжать отказывать всем поголовно, всё ещё оправляясь от болезненного расставания?
Я перечитал стихотворение. Когда мне казалось, что я уже получил ответ на свой вопрос, этот ответ ускользал от меня, как мыло из мокрых рук. Новая строчка влекла за собой новый вопрос, и чем больше я перечитывал их, тем больше путался в своих мыслях, догадках и предположениях.
В студию я бежал, словно пытался убежать от своих мыслей, оглушительно кричащих в голове. Увидев Джеймса, Кендалла и Карлоса, я успокоился и с облегчением выдохнул. Они помогут мне отвлечься, помогут во всём разобраться.
– Что с твоим лицом? – спросил Джеймс, бросив на меня вопросительно-насмешливый взгляд. Друг сидел в кресле и, наклонившись, завязывал шнурки.
– А что с ним? – спросил я и коснулся своей щеки. Навязчивые мысли отступали в темноту, и я почти физически чувствовал, как мой разум проясняется.
– Да ты же бледнее лунного света! – подхватил Карлос.
– Ах, это… – рассеянно выдал я и отвёл взгляд. – Я мало спал сегодня.
Кендалл встал с дивана, бросил в сторону какой-то журнал, что листал до этого, подошёл ко мне почти вплотную и потянул носом.
– Не пил, – заключил он, с недоверием нахмурившись. – В чём же дело тогда?
– В чём дело? – повторил я, по неволе переняв от Шмидта привычку дублировать вопросы собеседника. В тот момент я почти не думал над тем, что говорил; я лишь думал о том, что своим посланием хотела сказать Эвелин.
– Ты как будто озабочен чем-то. Чем?
Я посмотрел на настенные часы. Минутная стрелка подползала к двенадцати: было восемь утра.
– Сейчас Мик придёт, – ответил я, коротко взглянув на Кендалла. – Он не любит разговоры во время работы.
– Тогда обсудим всё за кружкой пива в баре в конце дня, – зевнул Джеймс и вытянулся в кресле. – Я уже настроился на работу, где там Мик?
– Нет, после работы я не могу, – покачал головой я, уставившись в одну точку на полу, – мне надо будет домой, к Дианне.
– А, ну да, – вспомнил Карлос. – Она ведь настолько ревнива, что скоро тебя под замок посадит! Не понимаю, как можно позволять девушке так открыто не доверять тебе.
Я тоже не знал, почему позволял Дианне ревновать меня. Да, я сердился, когда она ревновала, но я же, чёрт возьми, позволял ей делать это! Наверное, дело в том, что я и сам был жутко ревнив. Я ревновал не из недоверия, а из чистой любви. И, позволяя Дианне ревновать, я позволял ей любить меня.
– Как она ещё на тебя ошейник не нацепила? – поддержал друга Джеймс и усмехнулся. – Или не подарила какие-нибудь чугунные трусы, чтоб уж наверняка?
– Да вы всё преувеличиваете, – улыбнулся я, – Дианна ревнива, но не настолько.
– А насколько? Настолько, чтобы отпустить тебя поужинать с Эвелин?
Вспомнив вчерашний вечер, я вздрогнул и взглянул на Джеймса.
– Она отпустила меня не из ревности, – тихо сказал я. – Она хочет исправиться, вот и всё.
– Нет, из ревности, говорю тебе! Ей нужен был повод, чтобы сидеть дома одной, кусать локти и беспрестанно ревновать, ревновать, ревновать!
– Нет, – сурово отрезал я и метнул в сторону Джеймса пылающий злостью взгляд. – Ревность убивает её. Дианна бы не стала мучить себя намеренно.
– Да, и она не смогла бы запретить ему идти на этот ужин, – согласился со мной Карлос. – Даже если бы очень-очень не хотела, чтобы он шёл. – Затем испанец перевёл взгляд на меня, улыбнулся и, пихнув меня локтем в живот, спросил: – Как всё прошло-то, не хочешь рассказать?
Появившийся в студии Мик уничтожил во мне желание рассказывать о вчерашнем ужине. Перво-наперво менеджер сказал нам, что в начале марта, то бишь через три дня, мы с парнями должны быть в Нью-Йорке на пресс-конференции, посвящённой ожидаемой премьере фильма «Семена прошлого». Это был новый фильм, в котором Джеймс сыграл одну из главных ролей. Премьера намечалась на начало апреля, а конференция – на первое марта; туда я, Карлос и Кендалл должны были пойти в качестве своеобразной группы поддержки. «Фанаты должны видеть, что вы поддерживаете друг друга, – повторял нам Мик. – Это поддерживает огонь любви в их сердцах». А затем менеджер сказал, что сегодня нам нужно записать две новых песни. «Много у нас работы, – заключил Мик свою речь. – Пошлите работать».
В здании под красным фонарём мы оставили все свои силы и оказались на улице лишь в семь вечера. В перерывах между работой я вскользь упоминал о вчерашнем вечере, но серьёзный разговор не завязывался: что-то то и дело прерывало его. И я пожалел, что не рассказал парням о том, что меня мучило, ещё утром. Сейчас сил не было даже на разговоры.
– Предлагаю переместиться в моё уютное холостяцкое гнёздышко, – устало предложил Джеймс. – У меня есть шоколадные пирожные и кофе.
Я вспомнил, что утром отказался от предложения Джеймса посидеть в баре после работы, и, наверное, я отказался бы и теперь. Но мне вспоминалось поведение Дианны, то, как спокойно она реагировала на всё происходящее вчера, и казалось, что это – затишье перед бурей. Стоило мне сейчас же вернуться домой, Дианна вновь начала бы упрекать меня в неверности и беспрестанно говорить об Эвелин: это ведь с ней я изменяю своей любимой девушке! Желание ехать домой тут же отбило, и я, как и Кендалл с Карлосом, с радостью принял предложение Джеймса.
А уже там, в «уютном холостяцком гнёздышке», я рассказал друзьям все подробности вчерашнего вечера. Их всех, в особенности Джеймса, поразило поведение Эвелин.
– Что-то здесь не так, – покачал головой Маслоу, задумчиво сведя брови у переносицы. – Одно из двух: либо с её родителями связано что-то ужасное, о чём она не считает нужным тебе рассказывать, либо она не хочет, чтобы ты был знаком с её родителями.
– Из двух зол выберем меньшее, – подключился к обсуждению Карлос. – Первое. Если она не хочет знакомить Логана со своими родителями, это не говорит ни о чём хорошем…
– Да нет, – махнул рукой я, – Эвелин ничего от меня не скрывает. У неё нет секретов.
– Ну, это ты так думаешь, – пожал плечами испанец. – Каждый что-то скрывает, Логан. Особенно девушки.
– Что же она может скрывать, по-твоему? – передёрнул плечами Кендалл, до этого отрешённо пялившийся на своё пирожное.
– Я понятия не имею! Никто не знает, что в головах у девушек.
– Зато я знаю то, – продолжал стоять на своём я, – что она ничего не скрывает. Моё мнение такое, что она… она просто стесняется своих родителей.
Парни с недоумением переглянулись.
– Они настолько плохи? – поинтересовался Джеймс.
– В том-то и дело, что нет! Они очень… своеобразные. Но не плохие. Они воспитанные, вежливые, манерные, в меру серьёзные и, как я мог заметить, даже заботливые. Я сам не понимаю, почему Эвелин так сердится на них. И, если честно, мне чудовищно это не нравится.
Затем я рассказал друзьям о моём прощании с Эвелин и даже показал им листок с написанным на нём стихотворением, который Эвелин передала мне вчера. Джеймс держал в руках этот листок, а Карлос и Кендалл, выглядывая из-за его плеч, с интересом вчитывались в строки. Я сидел напротив них в тоскливом молчании и с волнением ломал пальцы.
– О господи, – первым опомнился Джеймс и, в замешательстве взглянув на меня, указал пальцем на листок, – пусть дьявол заберёт мою душу, если это не признание в любви!
– Я думал об этом весь сегодняшний день, – произнёс я, чувствуя, как надоедливые мысли вновь наполняют мою голову. – И я просто понятия не имею, что всё это значит…
– Ну, смотри, – начал Карлос, забрав у Джеймса листок и снова пробежавшись глазами по строкам. – Во-первых, она не сказала тебе этого словами, напрямую – она написала стихотворение. Во-вторых, она не прочла его тебе вслух, а передала как личную записку. Молча. Значит, это стихотворение однозначно и несомненно посвящено тебе. И, в-третьих, здесь есть слова «люблю» и «ревную»! Это не может ничего не значить!
– Перечитай, – с мрачным видом сказал я, даже не глядя на друга, – там написано «не люблю» и «не ревную».
– Ого, ты так досконально помнишь, что здесь написано?
– То и дело перечитывая это стихотворение, я выучил его почти наизусть.
– Да как ты не понимаешь? – раздражённо спросил Джеймс. – Вся эта игра слов – это отвод глаз! Она очень хотела признаться тебе, но не хотела сделать этого напрямую! Она знает, что у тебя есть Дианна, знает, что вы любите друг друга, и она не может позволить себе признаться, потому что это бес-смыс-лен-но! Отсюда эти неоднозначные строки!
Я молча смотрел на ловеласа в отставке и размышлял над его словами. Именно об этом я думал сегодня, когда ехал в такси; Джеймс просто в точности повторил мои утренние мысли. Но я боялся открыть для себя правду, но сам не знал почему. Рассказав обо всём парням, я надеялся, наверное, услышать от них что-то другое… Просто я наотрез отказывался принимать правду.
– Или, – вставил слово Кендалл, забирая у Карлоса листок, – этой неоднозначностью она хотела выяснить, есть ли у тебя к ней чувства. Она осторожничает. Не говорит обо всём напрямую потому, что… боится невзаимности. – Шмидт сложил листок и поднял на меня вопросительный взгляд. – Как думаешь?
Признаюсь, об этом я тоже думал утром, и именно эта мысль не давала мне покоя. Но теперь, в ответ на вопрос Шмидта, я лишь растерянно пожал плечами.
– Всё ты знаешь, – с лукавой ухмылкой ударил меня по плечу Джеймс, – но я тебя не осуждаю, мужик. Так бывает, что человек…
– О чём ты говоришь? – с возмущением в голосе перебил друга я. – У меня же есть девушка, и я…
– Кому ты говоришь о наличии девушки? – засмеялся Маслоу и покачал головой. – Нет, дружище, наличие девушки не защищает тебя от возможности влюбиться в другую. Мы не контролируем то, что происходит в нашем сердце, а потому обвинить тебя не в чем.
– Не в чем, – подтвердил я с раздражённым видом, – потому что я верен своей девушке.
– Ладно. – Джеймс показал мне ладони и пожал плечами. – Я не стану тебя ни в чём убеждать. Правду не доказывают.
Я больше ничего не ответил другу и поскорее увёл разговор в другую сторону. Не хотелось больше обсуждать то, что происходило между мной и Эвелин; пусть это останется только в моей голове.
Ещё в студии Карлос вернул мне те деньги, что занял для того, чтобы выкупить заложенное обручальное кольцо. Ввиду этого между нами завязался разговор о его нездоровом азарте, и я, узнав, что в понедельник вечером друг собирался посетить своё любимое казино, вызвался пойти туда вместе с ним. Карлос слегка удивился моему желанию, но не отказал: ему самому хотелось, чтобы кто-нибудь составил ему компанию. Узнав, что пошла такая пьянка, Мик спросил, можно ли ему присоединиться к нам. А теперь желанию менеджера удивился я: никогда не подумал бы, что Мик, примерный семьянин, мог даже думать о том, чтобы посетить казино. Но как бы там ни было, в понедельник вечером я, Карлос и Мик ехали в «Байсикал» – одно из самых популярных казино Лос-Анджелеса.
Дианна была не в восторге от того, что я уже третий вечер подряд провожу не дома. Когда я вернулся от Джеймса в воскресенье, она весьма равнодушным, но в то же время ледяным тоном спрашивала, где я был. Мой ответ «С друзьями» не удовлетворил её, и она, смирённо поджав губы, ушла в спальню. Я больше ни слова не сказал ей, потому что не считал, что должен оправдывать себя перед Дианной. Я никогда не делал этого, не собирался и впредь.
В «Байсикал» мы приехали в семь вечера. Здесь было шумно и людно, и мы втроем кое-как пропихнулись к столам для игры в покер. О, да, покер был тайной слабостью Карлоса, которую он поначалу скрывал от Алексы, потом от нас, а теперь – от своих фанатов. Я сразу заметил, каким неистовым огнём бешеного азарта загорелись испанские глаза, и с силой сжал его плечо, стараясь вернуть друга в реальность. Но ПенаВега, кажется, никого вокруг не замечал. Он оказался в своей среде и чувствовал себя здесь, как рыба в воде.
– Здорово, Карлито! – поздоровался с испанцем незнакомый мне парень, когда мы размещались за столом для покера. – Где ты пропадал четыре дня, а?
Рядом с незнакомцем вырос ещё один, и Карлос пожал обоим руки.
– У меня ведь есть дела, помимо посещения этого места, – ответил первому ПенаВега и, заметив меня и Мика, опомнился: – О, я сегодня не один, должен вас представить. Это мои лучшие друзья, Логан и Мик, мы с ними работаем вместе. А это мои друзья Грант и Честер, мы… мы играем вместе. Часто.
Грант и Честер с улыбками переглянулись, и Грант спросил:
– А твои друзья, Карлито, будут играть вместе с нами?
– Да, будем, – с неким вызовом в голосе ответил я, сразу раскусив личности этих двоих. Карлос, очевидно, соврал, назвав этих парней своими друзьями: они не были его друзьями, они были теми людьми, с которыми он играл на деньги и в подавляющем большинстве случаев проигрывал.
– Ну и отлично! – Грант и Честер, не снимая с лиц прежних улыбок, заняли места рядом с Карлосом. – Техасский холдем сегодня, а?
– Да, – без желания отвечал испанец, не глядя на своих «друзей». – Сегодня я изменил любимому омахе.
К нашему столу подошла официантка из бара и улыбнулась ПенаВеге.
– Привет, Карлос, – поздоровалась с ним она, и испанец, увидев, очевидно, знакомую девушку, поздоровался с ней в ответ. – Рада снова тебя видеть. Тебе, как обычно, один «Мятный джулеп»?
– Нет, сегодня три, пожалуйста. Со мной мои друзья.
Посмотрев на меня и Мика, официантка улыбнулась и удалилась обратно к бару.
– Видимо, Карлос здесь свой, – поделился я с Миком своими наблюдениями.
Вскоре за столом занял свою позицию дилер – служащий казино, который раздавал карты во время игры в покер, – и Честер, обратившись к нам с Миком, спросил:
– Хорошо играете?
– Я давно не садился за стол для покера, – сказал я, с невинным видом пожав плечами. – Испытаю судьбу. Посмотрим, что выйдет.
– Я здесь только ради интереса, – ответил Мик. – Не могу назвать себя хорошим игроком, потому что не интересуюсь азартными играми.
Грант и Честер обменялись многозначительными взглядами, и Карлос, отвернувшись от них, бросил вопрошающий взгляд на меня. Я соврал, когда сказал, что давно не играл в покер: мы с парнями делали это почти каждую неделю. И, признаюсь, я был неплохим игроком. Часто за игрой в кругу семьи случалось так, что я обставлял даже своего отца. Карлос знал это и недоумевал теперь, почему я сказал его «друзьям» неправду. Я видел Гранта и Честера насквозь, а потому знал, как правильно нужно вести себя рядом с ними.
– Выбирайте минимальную ставку, – сказал дилер.
– Четыре доллара, – произнёс Честер, сидящий по левую руку от дилера, и выдвинул на середину стола четыре белые фишки.
Грант, сидящий слева от Честера, выдвинул две белых фишки, и дилер, произнеся слово «префлоп», раздал каждому из нас по две карманных карты. У меня было два туза.
Первым свой ход делал Карлос.
– Кол, – произнёс испанец и добавил к банку четыре белых фишки. За ним повторил я, Мик, Честер и Грант.
