сообщить о нарушении
Текущая страница: 97 (всего у книги 120 страниц)
— Да, ты прав, — кивнул он, глядя на багровый горизонт. — Я правда веду себя с ней не очень красиво… И, наверное, мне и вправду нравится это.
— Что в этом привлекательного?
— А то, что я наконец-то скинул с себя маску ранимого романтика и надел другую, циничного сердцееда.
— Но ты ведь не такой.
Он, не глядя в мою сторону, грустно улыбнулся.
— Знаю, что не такой.
— А почему Мэрилин тогда не видит настоящего тебя?
— По правде говоря, потому, что я хочу позволить ей полюбить меня…
Услышав это, я вздохнул и на мгновение прикрыл глаза.
— Она уже, кажется, любит тебя без памяти, — сказал я, — и думает, что ты отвечаешь ей взаимностью, в то время как ты каждым своим действием доказываешь обратное. Чем она заслужила такое?
Глаза Кендалла вспыхнули изумрудным огнём.
— Чем? — переспросил он несколько высоким голосом. Потом он бросил взгляд в ту сторону, где стояла Эвелин, и ткнул пальцем себе в грудь. — Хочешь сказать, я чем-то заслужил такое?
— Я не позволю тебе сравнивать эти вещи, — холодно выговорил я и сделал шаг в противоположную от друга сторону. — Либо оставайся тут, но больше не смотри в её сторону, либо вали к своей наркоманке.
Я удивился той грубости, с которой произнёс эти слова, и даже слегка испугался. О, ревность, что она делала со мной…
Кендалл смотрел на меня, изумлённо и одновременно сердито сузив глаза.
— Знаешь, я даже иногда жалею о том, что делюсь с тобой чем-то, — сказал он, опустив взгляд, и взял со стола бутылку виски. — Всё, что я ни скажу в твоём присутствии, может быть использовано против меня. Да… Я о многом жалею.
Он ушёл, не позволив сказать мне ни слова. Шмидт затерялся в толпе, и до определённого момента я не знал даже, оставался ли он на яхте или давно уже уехал домой.
Когда я вернулся к Эвелин, она разговаривала с Алексой. Увидев меня, моя спутница улыбнулась и обняла мою шею.
— Как Джеймс? — спросила она меня странным, не совсем трезвым голосом.
— Хорошо, — ответил я, тоже обнимая её, но не целуя. Я начинал понимать, что мне страшно не нравилось видеть Эвелин такой. — Ему заметно полегчало среди друзей.
— Меня всё ещё не оставляет тревога за Изабеллу, — поделилась чувствами Алекса, слегка сморщив нос. — Всё-таки она там одна, а мы тут веселимся… Не очень по-дружески получается.
— Мне она не подруга, — довольно резко ответил я. Сердце отчего-то подсказывало мне, что в ссоре Джеймса и Изабеллы была виновата именно она, и потому я не жалел о том, что избранница моего друга осталась дома одна.
— Круг твоих друзей более широк, чем ты думаешь, — сказала мне миссис ПенаВега с улыбкой. — Просто помни об этом.
«Или более узок, чем я думаю», — мысленно добавил я, но вслух этого решил не высказывать.
Более часа мы с Эвелин провели за разговорами. Она больше не пила вино, но и, к моему огорчению, не трезвела. Эту зыбкую романтическую обстановку, в которой я чувствовал себя по-настоящему успокоенным, нарушил Кендалл. Он пришёл непонятно откуда, уже готовый, и, сев рядом со мной, с интересом и улыбкой уставился на Эвелин.
— Я думал, ты уехал, — безрадостным тоном произнёс я.
— Нет-нет, как я могу уехать без своей куклы… то есть куколки. — Всё ещё улыбаясь, Шмидт смотрел на мою спутницу. — Я про Мэрилин. Она пока не просыпалась.
Посмотрев на друга и слегка отодвинувшись от Эвелин, я прошептал ему:
— Ты так жалок, Кендалл. Я ведь предупредил, чтобы ты держался от неё как можно дальше.
— Я и держусь. Видишь? Ты сидишь между нами.
Моя возлюбленная, заметив, что я начинал сердиться, положила руку на мою щёку и заставила меня посмотреть на неё.
— Мы разговаривали, — сказала она, глядя мне в глаза, точно вовсе не замечая Шмидта.
Я смотрел на неё, стараясь придать мягкости своему взгляду, а в голове у меня кипели злые мысли. «Что за подлец, что за подлец? Почему он не может просто оставить нас в покое? Неужели в нём столько глупости и коварства?»
Стараясь придать себе непринуждённый вид, как это и сделала моя спутница, я снова заговорил с ней. Но всё это время я чувствовал невыразимое напряжение и будто ощущал, как Кендалл дышал мне в затылок. Иногда он комментировал наш разговор, на что я реагировал довольно спокойно и снисходительно, однако моё терпение лопнуло, когда Шмидт попытался увести этот странный разговор в другую сторону и вовсе исключить меня из его участников.
— Зачем ты пришёл сюда? — спросил я, повернувшись к другу; глаза мои недоброжелательно сверкали. — Тебе есть, что сказать мне? Или Эвелин?
— Сказать можно много, — ответил немец с полуулыбкой на губах, выводившей меня из себя. — Но я предпочитаю действовать. — Он поднялся на ноги и встал напротив моей возлюбленной; она удивлённо и заинтересованно подняла голову. — Эвелин, не откажешься ты потанцевать со мной? Всего один танец. Я большего и не прошу.
От злости, вспыхнувшей во мне, я, кажется, мог бы раздавить стакан с водой, что держал в руке. «Это провокация, — мысленно твердил я себе, плотно сжав зубы, — провокация чистой воды… Не поддавайся, пожалуйста, не поддавайся! Не смей показывать, что он сумел тебя разозлить».
Чтобы не оказывать влияния на ответ Эвелин, я не смотрел в её сторону и сидел с таким видом, точно Кендалл просто спросил, сколько времени. В груди сердце колотилось с такой силой, что мне казалось, что из-за этого шума я не расслышу ответа моей спутницы. И почему ожидание этого ответа заставило меня так волноваться? Я полностью уверен в Эвелин и не хочу, чтобы что-то (или кто-то) сумело пошатнуть мою уверенность.
— Раньше я не стала бы отказывать, — ответила моя избранница, с улыбкой глядя на Кендалла. — Только теперь не раньше. Я уже танцую с Логаном.
В своём коротком ответе Эвелин выразила такую глубину, что я даже невольно улыбнулся, услышав всё это. Улыбка с лица Шмидта исчезла сразу же. Он смотрел на Эвелин так, будто не понимал и не хотел понимать, что она отказала.
— Очень здорово, — промолвил немец, еле шевеля губами. — Да. Просто за…сь.
Его тон, как и выражение лица, не изменились, но мне показалось, что глаза Кендалла в полной мере выразили то, что сделалось с его душой. Он больше ни слова не сказал и ушёл к ограждениям, где, облокотившись на них и опустив голову, простоял неподвижно несколько минут.
Когда к нам подсела Алекса и заняла Эвелин разговорами, я, чувствуя непонятную вину, медленными шагами направился к Кендаллу. Что я собирался говорить ему? Я не знал. Но я однозначно решил, что оставаться другу в одиночестве не следовало.
Я остановился возле него; он поднял голову и посмотрел на меня с тоской во взгляде. Затем обернулся, бросил взгляд на Эвелин и снова повесил голову.
— Хол-л-лодная, — выговорил Шмидт приглушённым голосом, — и жестокая. Видел эту улыбку? Какое коварство!
— Нет в ней ничего жестокого, — пустился я в защиту своей избранницы, несколько обидевшись мыслью, что Эвелин может быть холодной и коварной. — Это всё ты. Чего ты пытаешься добиться? Летишь к ней, как бабочка на огонь, хотя прекрасно знаешь, что тебя обдаст невыносимым жаром.
— А что бабочку так привлекает в огне?
— Яркость, может быть. И красота, которая завораживает.
— Да, — задумчиво согласился Кендалл и медленно покивал, — только если вблизи красота обжигает, можно полюбоваться ею и издали…
— Я как раз хочу, чтобы ты усвоил это, — вернулся я к жёсткому и недружелюбному тону, совсем позабыв о прежней жалости к другу. — Бабочка не будет лететь на огонь, если этот огонь не её, так?
Он усмехнулся и ответил:
— Бабочки — существа глупые. Они ведь не понимают, что принадлежит им, а что нет.
— А ты, бл…, не бабочка, и хватит обсуждать это! — вдруг не выдержал я. — Я скажу не в первый, но в последний раз: перестань. В противном случае я за себя не отвечаю. А ты и сейчас этим, кажется, не занимаешься.
Кендалл мрачно смотрел на меня и молчал. Я, тоже прожигая его своим огненным взглядом, медленно отошёл от него и вернулся к Эвелин. Я не понимал его и никогда не смог бы, поэтому его поведение пробуждало во мне только ярость.
— Всё нормально? — задала вопрос Эвелин, с беспокойством глядя на меня. Глаза её были широко раскрыты.
— Должно быть, не всё нормально у Кендалла, — ответил я злобно. — С головой.
— Хватит, дорогой, хватит злиться, — замурлыкала моя спутница, обняв меня за шею. Она довольно часто делала так, и в большинстве случаев её метод оказывался действенным. — На кого ты больше злишься: на Кендалла или на самого себя за ревность?
«Я злюсь на тебя, — вполне откровенно признался я себе в мыслях, — на тебя! Злюсь из-за того, что люблю тебя, что он любит тебя, что ты временами пробуждаешь во мне противоречивые чувства и заставляешь думать о том, что однажды мне придётся потерять тебя! Из-за того, что ты, спася мою жизнь, лишила меня смерти!»
— Я ревность ненавижу, — проговорил я, уклоняясь от ответа. Объятия Эвелин немного остудили мой пыл, и я даже обнял её в ответ. — Но что я могу сделать с собой, если Шмидт так себя ведёт? Конечно, я ревную!
— Ревность — это ведь не плохо, это определённый показатель…
— Показатель недоверия? Боже, я не знаю, — растерянно сказал я, вздохнув. — Со стороны может казаться, что я боюсь во второй раз обмануться своим собственным доверием и потому как будто готовлю почву для принятия удара с твоей стороны… Как будто я ожидаю, что это неизбежно случится, а когда случится, скажу: «О, не зря я, выходит, ревновал». Наверное, моя ревность — это просто моя бессознательная защитная реакция...
Эвелин посмотрела на меня изумлённым и в то же время испуганным взглядом, будто не верила, что я действительно мог сказать такое. Устало закрыв глаза, я прижал к себе свою спутницу.
— Прости, прости, милая, — пробормотал я с невыразимым чувством вины в голосе, — прости, я несу такую чушь…
— Искренние мысли нельзя назвать чушью, — ответила она мягко, но точно упрекая меня в том, что я сказал.
— Да, только между искренней мыслью и откровенным бредом — тонкая грань, которую не всегда возможно разглядеть…
Вечером восемнадцатого числа мне пришло сообщение от Кендалла. Это произошло как раз за ужином, и я несколько насторожился, получив его.
«Приезжай ко мне, только как можно быстрее. Есть разговор».
Я, замерев и нахмурившись, смотрел на дисплей мобильного. Кровь в голове пульсировала, хотя у меня и не было веских поводов для волнений… О чём он хочет поговорить со мной? И почему этот разговор должен происходить именно с глазу на глаз?
— Что такое? — поинтересовалась Эвелин, бросив быстрый взгляд на мой телефон. — Кто пишет?
Сначала в голову мне пришла дикая мысль о лжи, но я вовремя перехватил эту мысль и ответил:
— Кендалл. Хочет, чтобы я приехал к нему.
— Что-то случилось? Ты так побледнел…
— Да нет, не случилось ничего, — быстро проговорил я, стараясь придать голосу обычное звучание. — Просто он хочет о чём-то поговорить.
Слегка закусив губу, моя избранница смотрела на стол. Она часто уходила в себя, когда речь шла о Кендалле, но я никогда не решался спросить, о чём она думала в такие моменты.
— Ты будешь не против, если я уеду? — осторожно спросил я, желая вытянуть Эвелин из её мыслей. — Конечно, я мог бы взять тебя с собой…
— Нет, — выпалила она, отчего-то покраснев. Мне уже давно начало казаться, что моя возлюбленная если не боялась Кендалла, то сильно смущалась его присутствием и вообще мыслью о том, что он влюблён в неё. — Я как раз думала о том, чтобы съездить к родителям… К тому же мне нужно захватить ещё несколько вещей, которые я не забрала с собой в прошлый раз.
— Я мог бы помочь…
— Не нужно. Я возьму такси.
— Уверена? — беспокоился я. — Я, конечно, знаю, что в последнее время ты чувствуешь себя гораздо лучше, но…
— Ну, ты же знаешь, что мои тетради всегда со мной, — улыбнулась Эвелин, погладив мою руку, лежавшую на столе. — Всё будет в порядке, можешь не переживать.
Через полчаса я уже звонил в квартиру Кендалла. В голове путались разные мысли и соображения. Пока я ждал ответа, мой слух уловил торопливые шаги на лестнице, раздающиеся среди хрустальной тишины. Бросив взгляд в сторону лестницы, я не без удивления взглянул на Карлоса.
— Привет, дружище, — улыбнулся испанец, пожав мне руку. — Ты тоже здесь?
— Тоже… — растерянно ответил я, совсем расслабив правую руку, которую Карлос и пожимал.
В это время дверь открылась, и мы увидели Кендалла.
— Привет, парни, — поздоровался он, улыбаясь только краями губ. Сначала он взглянул на ПенуВегу, а потом смерил меня странным взглядом, будто говорившим: «А, ты тоже пришёл? Но зачем? Я звал только Карлоса». — Заходите. Мы вас только и ждали.
— Мы? — переспросил я, с недоумением нахмурившись. Казалось, всему этому удивлялся только я один, а Кендалл с Карлосом были уже в курсе. — Джеймс уже здесь?
— Джеймс уже давно здесь, — ответил из кухни голос Маслоу, и вскоре показался он сам. Ловелас в отставке выглядел уставшим и измотанным; под глазами обозначились тёмные круги. — Я хотел вас видеть.
— В чём дело, объясните? — спросил Карлос, проходя в тесную кухню. — У меня дурное предчувствие.
— Просто вы мои друзья, — сказал Джеймс, глядя на стол. — Я хочу, чтобы вы знали, пусть я и не сразу решился рассказать вам обо всём…
— Но почему ты делаешь это в квартире Кендалла? — недоумевал я. — Почему не у себя?
Спросив об этом, я сразу же догадался: то, о чём собирался говорить Маслоу, было напрямую связано с Изабеллой.
— Потому, что у себя я не был ещё с шестнадцатого числа, — признался друг. — Я пока не могу смотреть Изабелле в глаза.
— Так, значит, вы всё ещё не помирились, — невесёлым голосом сделал вывод Карлос. — Кендалл, а ты чего молчишь? Ты уже обо всём знаешь?
— Нет, — ответил немец и, обойдя стол, тоже сел за него. — Просто я уже задал Джеймсу точно такие же вопросы.
— Стой, если тебя не было дома эти два дня, — произнёс я, — то где ты был?
— Вчера весь день просидел в кафе и только сегодня утром приехал к Кендаллу…
— Почему именно к нему? — не оставлял расспросы я, чувствуя, что в голосе моём звенела ревность. Я не понимал, почему Джеймс приехал именно к Шмидту; почему не ко мне?..
— Ну, прости, дружище, — улыбнулся Маслоу, — квартира Кендалла была поблизости, к тому же я не хотел рушить вашу с Эвелин идиллию… Да и нет в этом никакой разницы. Я даже теперь плохо понимаю то, что происходит.
Джеймс замолчал. Мы со вниманием и терпением смотрели на него, ожидая, когда он начнёт говорить.
— Не знаю даже, с чего начать, — вздохнул он, сгибая и разгибая в руках бумажную салфетку. — Ещё перед тем, как вы позвонили мне, чтобы пригласить на вечеринку, к нам с Изабеллой приехал её бывший. Ховард. Он знал о том, что произошло с Санни, ну, вы помните… и хотел забрать её обратно, хотя по уговору между ними Санни могла оставаться с Изабеллой ещё на целую неделю. Они начали страшно ссорится, Ховард говорил, что Изабелла не достойна быть матерью, что он скорее отправит девочку в приют, чем позволит ей навсегда остаться здесь… Изабеллу это задело. Очень сильно. Она тоже наговорила Ховарду кучу неприятных вещей и, главное, в порыве ярости сказала, что это не его дочь…
— Не его? — с соболезнующим удивлением переспросил Карлос. — Наверное, для любящего отца нет ничего страшнее, чем услышать такое…
— Да-да, — быстро согласился Джеймс. — Видели бы вы его реакцию. И мою… Поначалу мы оба с ним решили, что Изабелле просто хотелось побольнее ударить бывшего, но оказалось… Ховард, услышав эти неприятные слова, спросил что-то вроде «Не моя? А чья же тогда? Его, что ли?» И он указал на меня. Вроде как в шутку. Только после ответа Изабеллы нам всем стало не до смеха. Она сказала, что Санни — моя дочь.
Мне показалось, что у меня внутри что-то лопнуло, когда я услышал от Маслоу эти слова. Мы с парнями обменялись испуганными взглядами; глаза Кендалла и Карлоса выражали такой страх, какой я прежде не видел. Молодой отец же сидел, опустив голову и будто отвлекая себя от сказанного другими, посторонними мыслями. «Джеймс — отец, — пытался я свыкнуться с этой неожиданной новостью. Сердце в груди колотилось в непонятной жалости к другу. — Джеймс —отец, отец, отец…»
— Мужик, — наконец выговорил Шмидт, нарушив тишину, и положил руку на плечо Маслоу. — Ты… мы… Всё так на самом деле?
— Да, — прошептал он, и руки его задрожали. Его почти всего затрясло. — Да, это правда. Оказывается, у меня есть двухлетняя дочь.
— Изабелла знала и просто молчала об этом? — спросил я, не веря своим ушам и вовсе не желая им верить. — Молчала? Чёрт, я знал, я всегда знал, что она не та, за кого себя выдаёт!
— Что ты сделал с ней? — обеспокоенно спросил Карлос. — Не думаю, что ты с восторгом принял эту весть…
