сообщить о нарушении
Текущая страница: 105 (всего у книги 120 страниц)
Мы с Эвелин в очередной раз проводили вечер в гостях у Уитни и Дейва. Всё время, что было у нас до начала ужина, я провёл стоя у окна и с улыбкой наблюдая за своей возлюбленной. Приезжая в этот дом, она очень много внимания уделяла Томми — своему двухлетнему племяннику. Этот мальчик с большими голубыми глазами и светлыми, завивающимися в милые кудряшки волосами, как я видел, очень сильно любил Эвелин. Ни с кем больше он не смеялся так открыто и искренне, как с ней, и ни с кем, кроме неё, не делился своими секретами. В обращении с детьми моя избранница была мила, и нельзя было не умилиться, застав её за разговором или игрой с маленькими.
— Да-да, мы сейчас придём, — ответил я Дейву, снова переведя взгляд на Эвелин.
Муж Уитни встал рядом со мной и, тоже взглянув на мою возлюбленную, улыбнулся. Она и Томми, кажется, разговаривали о чём-то очень серьёзном: об этом можно было догадаться по бровям мальчика, серьёзно и важно сдвинутым вниз.
— Иногда я ревную Томми к ней, — признался мне Дейв.
— Трудно было бы не ревновать.
Он изучил меня внимательным взглядом и, несколько понизив голос, спросил:
— Она никогда не говорила с тобой о своих собственных детях?
— Нет, — со вздохом ответил я, стараясь говорить настолько тихо, чтобы Эвелин нас не услышала, — ещё нет. Но ей только двадцать четыре, у неё ещё будет время подумать об этом…
— А тебе уже не двадцать четыре, Логан. Сам-то ты об этом думал?
Я, глядя на собеседника, молча покивал.
—Тогда я бы советовал перейти от бесплодных мыслей к действиям, — сказал Дейв, положив руку мне на плечо. — Не жди, пока она захочет. Действуй сам.
— Ты таким образом с Уитни поступил? — усмехнулся я. — Или вы оба этого хотели?
Он тоже засмеялся и, тепло посмотрев на сына, сказал:
— Томми — самый желанный ребёнок на свете!
За ужином я только и делал, что смотрел на Эвелин. Время, проведённое с Томми, благотворно повлияло на неё и вызвало счастливую улыбку у неё на лице. Приподнятое настроение, которое в последнее время редко посещало мою возлюбленную, не могло меня не радовать теперь. Она была счастлива, и я был счастлив тоже. Мне казалось, что этого счастья, которое мы с ней разделяли, прежде я даже не замечал, не понимал. Но как хорошо, что теперь я понимал его! Как хорошо, что мы с Эвелин вместе и так счастливы!
— Как давно ты была у родителей? — спросила Уитни свою сестру, подняв на неё вопросительный взгляд голубых глаз.
Моя возлюбленная пожала плечами, быстро посмотрела на меня и сказала:
— Наверное, мы где-то неделю назад заезжали к ним на ужин… А зачем ты спрашиваешь?
Уитни вздохнула и, поджав губы, ответила:
— Я говорила с мамой вчера. Они хотят переехать.
— Переехать? — удивлённо и даже испуганно переспросила Эвелин, и я, услышав эту новость, тоже удивился. — Но… куда? Почему?..
— Говорят, что им нет необходимости жить вдвоём в таком большом доме. Они уже присмотрели небольшой домик на противоположном конце города.
Моя избранница положила вилку на стол и, с сожалением приподняв брови, уставилась в свою тарелку.
— Но мы всю жизнь жили в этом доме, — прошептала она, обращаясь непонятно к кому. — А теперь они собираются продать наши с тобой спальни, задний двор, где мы любили играть, и эту гостиную с большим камином… В том доме осталась наша прошлая жизнь. И теперь чужие люди будут жить в наших жизнях, в нашем детстве!
— В последнее время вы редко появлялись там, — сказал Дейв, — какая теперь разница, кто будет жить там?
— Этот дом был единственной вещью, которая связывала меня с прошлым, — ответила Эвелин, не поднимая глаз.
— Но теперь у тебя есть настоящее, —настаивал муж Уитни, — которое ты не продашь и не сможешь отдать в чужие руки. Оно твоё. А прошлое, его уже нет.
— Есть, — не сдавалась моя избранница, — и нет ничего плохого в том, чтобы помнить о нём.
— В том-то и дело, что плохо его не помнить, — встал я на защиту Эвелин. — Когда я уехал из дома родителей, мне казалось, что от моего сердца оторвали кусок. Это тяжело — отдаляться от родного. Но вдвойне тяжелее, когда это родное у тебя забирают.
Дейв бросил на меня хмурый взгляд.
— Да, привязанность к местам опасна, — вздохнул он и потыкал вилкой салат.
— К местам воспоминания привязывают, — вставила слово Уитни, всё это время о чём-то думавшая. — А к воспоминаниям — люди.
— Может, мы сумеем их отговорить от этой затеи? — спросила Эвелин дрогнувшим голосом. — Они могут нас послушать…
— Сомневаюсь, что они поймут твоё разочарование, — с сожалением ответила старшая из сестёр. — Ты ведь знаешь, они понимают только материальные ценности… Да и к тому же мама очень оживилась этим переездом, а у голодного человека хлеб забрать практически невозможно.
Глаза моей возлюбленной выражали глубокую печаль. Я переплёл наши пальцы и положил её руку на своё колено; мне хотелось показать, что я очень ей сочувствую.
— В конце концов, они просто переезжают, а не умирают, — улыбнулся Дейв. — В них ведь тоже ваши прошлые жизни и ваше детство, так? Так. Мама с папой никуда от вас не денутся, Эвелин.
— Не денутся, — шёпотом подтвердила моя избранница, — но я теряю дом — место, в котором провела столько лет и которое за это время вросло мне в сердце…
— Твой дом не в бетонных стенах, — снова обнажил зубы муж Уитни.
— А в чём?
— Я не думал, что ты спросишь об этом меня... Ты ведь сама прекрасно знаешь ответ, милая.
Эвелин посмотрела на меня, улыбнулась, и я почувствовал, как наши руки ещё плотнее примкнули друг к другу.
Домой мы возвращались в двенадцатом часу ночи. Настроение моей спутницы снова изменилось: из приподнятого и весёлого оно переросло в унылое и подавленное. Эвелин сидела, подперев голову одной рукой и глядя в окно. Мы долго молчали.
— Не хочешь поговорить о чём-нибудь? — спросил я, думая, что ей нужно немного обсудить переезд родителей.
Моя избранница быстро посмотрела на меня, замотала головой и, отвернувшись, прижала ладонь к глазам. Она с силой закусила нижнюю губу и почти беззвучно всхлипнула.
— Э-эвели-ин… — с сожалением протянул я, глядя на неё. Мне всегда было непросто смотреть на то, как она плачет, и в последнее время это становилось только тяжелее. — Любимая, что не так? Скажи, скажи мне…
Я протянул к ней руку и с участием погладил её плечо, но Эвелин никак не ответила на это. После нашей последней ссоры она стала очень скрытная, так что теперь она мало чем делилась со мной. Это задевало, но больше всего меня настораживала неизвестность: я абсолютно не знал, что с ней происходило…
— Ответь хотя бы что-нибудь, — сказал я, чувствуя, что моё терпение было на пределе. — Это из-за переезда твоих родителей?
— Нет, — ответила Эвелин сквозь слёзы, пряча лицо в ладонях и не глядя на меня, — я не знаю… Меня что-то изнутри терзает, как будто прямо по сердцу режет… И причина совсем не в родителях…
— А в чём тогда? —не оставлял расспросы я. — Что с тобой?
Она молча всхлипывала. Я напряжённо вздохнул и протянул к любимой руку, но она вплотную придвинулась к дверце и посмотрела на меня заплаканными и замученными глазами.
— Ты злишься на меня, — сказала она дрожавшим голосом, — пожалуйста, не сердись… Я не хочу, чтобы мы говорили тогда, когда нами управляет злость...
Я несколько оскорбился тем, что Эвелин не позволила мне себя утешить, и удивлённо посмотрел на неё. Я совершенно не знал, как на всё это реагировать.
— А ты понимаешь, почему я злюсь? — спросил я, нахмурившись. — Почему ты просто не можешь поделиться со мной своей тоской? Эвелин, расскажи мне всё, я ведь так за тебя переживаю…
Я подумал, что и сам прежде не делился со своей возлюбленной тем, что так долго меня мучило. Я ведь точно так же молчал, когда она спрашивала о моём настроении, и не хотел ни о чём говорить… В голову мне пришли странные мысли: я решил, что жестокость моей избранницы дошла до холодной мести, и она своим поведением мстила мне за все те годы, что я изводил её. Но потом я взглянул на неё и понял, что мысль моя была ошибочной. Слёзы Эвелин были настоящими. Она коснулась моего колена и, всхлипнув, проговорила:
— Логан, я никогда, никогда, никогда бы не сумела оставить тебя…
— О чём ты? — испуганно спросил я, вспоминая нашу последнюю ссору и то, как она начиналась.
Эвелин облокотилась на спинку сиденья и, прижав обе ладони к лицу, глубоко вздохнула. Мои руки дрожали от волнения и напряжения.
— Я чувствую, что конец очень близок, — шёпотом призналась она.
Её реплика оказалась настолько неожиданной для меня, что я на секунду потерял управление автомобилем. Моя возлюбленная со страхом в глазах смотрела на меня.
— Что ты имеешь в виду? — не понял я, с изумлением и испугом нахмурившись. — Эвелин, какой конец?
— Не знаю, — снова всхлипнула она, и слёзы одна за другой покатились по её щекам, — просто конец… просто пустота…
— Не пугай меня, милая, прошу... Что ты скрываешь от меня?
Она молча смотрела перед собой. Я начинал понимать, что этот разговор, как и все предыдущие, заходил в тупик.
Рассердившись на свою спутницу за молчание, я яростно ударил кулаком по рулю. Раздался сигнал, и Эвелин, подпрыгнув на месте, негромко вскрикнула. Я в который раз заметил, что она… боялась меня…
— Забудь это всё, пожалуйста, — сказала она, взяв мою руку. — Прости… Я просто должна пережить это. Всё пройдёт, всё кончится, я обещаю…
«Да что пройдёт? — гневно подумал я. — Что кончится? Что ты должна пережить?!»
— Но ведь что-то происходит, — замученным голосом выдал я, — и мне так тяжело от того, что ты не хочешь со мной этим делиться… Ты мне не доверяешь.
— Я доверяю тебе больше, чем самой себе, — твёрдо сказала она, и я увидел, как задрожал её подбородок, — я себе совсем, совсем не доверяю…
Вздохнув, я сжал её ладонь.
— Я не настолько нетерпелив, чтобы давить на тебя, — сказал я, сосредоточенно глядя на дорогу, — так что я оставлю это. Мне хочется верить, что ты справишься с тем, что происходит… Мы это вместе переживём, любимая, как и всегда.
Лёжа в ту ночь в постели, я не мог оставить напряжённых размышлений, что позволило мне отчётливо выделить для себя одну странную, но правдивую мысль. Одушевление, поднявшееся во мне после нашего с Эвелин примирения, было мимолётным. Да, оно длилось не более суток, а всё остальное было фальшивым, напускным. Я придумал для себя маленький справедливый мир, в котором жил один и в который не пускал ничего инородного. Я принуждал себя к позитивным мыслям, к вере в светлое, счастливое будущее и насильно окружал себя улыбками и смехом. Всё-таки за оболочкой этого мира теснилось что-то страшное, очень тёмное и огромное. Это «что-то» могло разрушить весь мир до основания — я слишком хорош понимал это и именно поэтому не позволял внешнему проникнуть внутрь моего мира. Во время нашего с Эвелин разговора по пути домой я отчётливо осознал это.
В последнее мгновение перед тем, как я уснул, загадочное «что-то», кажется, начало рассеиваться, и из темноты выступил неточный, размытый силуэт... Но я не успел понять, что это было, и провалился в глубокий сон.
Когда Мэрилин вошла в студию, я сразу понял, в каком она была состоянии. Мы с парнями, до этого момента вёдшие активный разговор, сразу же замолчали и все вместе уставились на Мэрилин. Один взгляд на неё пробуждал в моём сердце непонятную жалость, которую я всегда к ней испытывал; но теперь к этой жалости примешалось ещё чувство какого-то отвращения. Всё-таки видеть Мэрилин такой было куда неприятнее, чем просто неприятно. В глазах Кендалла читались удивление и ярко выраженное неудовольствие.
— Привет, — хрипло поздоровалась девушка со всеми, но смотрела только на Шмидта.
— Зачем ты тут? — спросил немец, не отвечая на приветствие и будто делая вид, что ему неприятно говорить с Мэрилин. Он даже не поднялся с кресла и не подошёл к ней, чтобы вывести этот разговор на личный уровень; ему нужна была аудитория. Мне всегда казалось, что целью общения Кендалла с ней было не просто оскорбить её, но оскорбить её при других людях: всё-таки в студии, помимо их двоих, были ещё я, Карлос, Джеймс, Мик и наш звукорежиссёр Питер.
— Приехала за ключами, — отвечала Мэрилин, не сводя со Шмидта заплывшего туманом взгляда. Глаза её закрывались, но она изо всех сил держалась, чтобы не закрыть их. — Уже пора, пора открывать бар…
Владелец «Погони» с насмешливым изумлением поднял брови, и по губам его скользнула холодная улыбка.
— Я просил, чтобы Скарлетт приехала за ключами, —произнёс Кендалл, — Скарлетт, а не ты.
Время уже действительно близилось к шести — часу, когда «Погоня за недосягаемым» открывала свои двери для посетителей. Однако Мик, как в старые добрые времена, внезапно завалил нас с парнями работой, так что у Шмидта не было возможности заняться своим детищем: сегодня Мик был особенно неумолим. На помощь немцу должна была прийти Скарлетт — его правая рука по работе в баре, но вместо неё на помощь пришла, очевидно, левая…
— У неё тоже могут быть дела, — лениво выговорила Мэрилин, закрывая глаза. — Я приехала вместо неё… Ну, хватит слов, давай, давай, ключи, Шмидти.
Но Кендалл, сняв с лица улыбку, отрицательно покачал головой.
— Поезжай домой, Мэрилин, — сказал он тоном, в котором слышалось сильное пренебрежение, — сегодня я освобождаю тебя от работы.
— Что не так?
— Ты ещё вопросы мне будешь задавать? — теряя терпение, спросил немец. — Ты реально думаешь, что я позволю тебе появиться в моём баре в таком вот состоянии? Чёрта с два! Мне дорога репутация «Погони»!
Честно говоря, каждый раз, заставая разговор Кендалла с Мэрилин, я чувствовал непонятную вину: мне казалось, что я должен был остановить эту жестокость, струёй хлещущую из Шмидта, — должен был, но не мог.
Мэрилин молча пялилась на Шмидта; взгляд её был абсолютно бессмысленным. Это молчание, как я заметил, только больше раздразнило немца, и он, сверкнув глазами, твёрдо сказал:
— Я засчитаю сегодняшний твой пропуск за прогул. И предупрежу сразу: я больше не хочу видеть тебя такой. Особенно на работе. Поняла?
Девушка хотела кивнуть, но у неё, видимо, закружилась голова, и она, пошатнувшись, схватилась за косяк двери.
— Теперь уезжай, — сказал он, словно отдавая распоряжение, — и да, передай Скарлетт, что я всё ещё жду её.
Когда Мэрилин ушла, мы с парнями одновременно уставились на Кендалла. Кажется, каждый из нас осуждал его поведение, но никто отчего-то не решался высказать общего недовольства. Сам он будто не замечал наших взглядов и, сидя красный, как варёный рак, сердито глядел в пол.
— Тебе совсем-совсем её не жалко? — поинтересовался Мик, вопросительно приподняв одну бровь.
— Знаешь, я не обязан уважать человека, если в нём нет ни капли уважения к самому себе, — вспыльчиво выдал Шмидт.
— А об элементарном человеческом сострадании тебе известно? — повысил голос менеджер. — Разуй глаза! У неё, вполне возможно, серьёзные проблемы, ей нужно помочь, а не пытаться её оскорбить!
— Единственная её проблема — это отсутствие чувства собственного достоинства. Думаешь, я её не знаю?
— Да плевать, насколько вы близки! Дело в том, сколько в тебе человечности, Шмидт!
— Я думал, вы оба с этим завязали, — с какой-то грустью в голосе произнёс Карлос.
— Я понятия не имею, с чем она завязывает, с чем начинает, — сказал Кендалл, всё ещё не в состоянии избавиться от напряжения и злости, — для меня главное, чтобы она исправно работала. И всё.
— Она для тебя машина, что ли? — вмешался в разговор Джеймс, нахмурившись. — Раньше ты просто был холоден с ней, но теперь ты жесток и просто невыносим. Как ты можешь с ней так обходиться? Вы ведь раньше встречались…
— Раньше. Но теперь нет.
— Тогда что ты вообще называешь отношениями? — не понимал Маслоу. — Что, если даже теперь ты продолжаешь с ней спать?
— Может, хватит? — устало вздохнул Шмидт. — Разве вам не всё равно?
— Очевидно, что нет.
Я безучастно молчал, совершенно не желая встревать в это обсуждение. Вообще в последнее время я не знал, как мне следовало относиться к Кендаллу. Я не знал, оставался ли он моим другом или уже давно стал моим врагом. В конце концов, я всё ещё помнил его слова в тот ужасный день, когда я принял решение лететь в Даллас без Эвелин. Мне казалось, что именно Кендалл подтолкнул меня на этот шаг, и я бездумно обвинял его в случившейся ссоре, хотя никому об этом не говорил.
— Я уже устал говорить об этом, — признался Шмидт вполголоса и прижал ладонь ко лбу, — и от этого всего устал тоже.
— Однажды ты её точно доведёшь, — высказал предположение Карлос, — и своими словами, и взглядами, и, в конце концов, своим отношением к Скарлетт. Мне кажется, всё это приведёт к чему-то страшному.
Затем Мик сказал, что пора работать, и к обсуждению поднятого вопроса мы больше не возвращались.
Сегодня наше внимание было направлено на возвращение к старым песням, а не на запись новых. Дело было в том, что Мик организовал наше выступление на кинофестивале в эти выходные. Все вместе мы не выступали довольно давно, так что нам нужно было хорошо потрудиться, чтобы не провалить предстоящее выступление.
