сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 120 страниц)
— Предлагаю придавить это дело чаем, — сказал Мик, отодвинув от себя пустую креманку. — Надо немного горло согреть.
Когда был подан и чай, Кендалл в третий раз сходил покурить, после чего немного отошёл; он снова начал улыбаться и разговаривать. Я старался хоть как-то истолковать его поведение, но, не найдя исчерпывающих объяснений, свалил всё на виски. Однако это мнимое хорошее настроение друга вскоре перестало мне нравиться: Шмидт пил чай и заинтересованно, безотрывно смотрел на Эвелин.
Кажется, она тоже заметила его взгляд, но постаралась сделать вид, что так всё и должно быть. Эвелин была увлечена разговором с Алексой, а если иногда и бросала взгляд в сторону Кендалла, то только затем, чтобы проверить: смотрит он или нет. А он смотрел. Всё время. Даже когда мы выпили по второй чашке чая, даже когда Изабелла, зевнув, сказала, что глаза уже хотят спать, он продолжал, продолжал смотреть на Эвелин, будто хотел прожечь её своим взглядом.
Если моя спутница была полна терпения и снисходительности, то чаша моего терпения уже давно переполнилась. Я, рассерженно ударив ладонью по столу, спросил:
— Кендалл, тебе больше некуда смотреть?
Все разговоры, до этого наполнявшие собой веранду, в одно мгновение смолкли. Шмидт, в усмешке приподняв одну бровь, взглянул на меня.
— А тебе больше нечего делать, кроме как следить за тем, куда я смотрю? — невозмутимым тоном задал вопрос он.
— Ребя-ята-а, — протянул Мик отрезвляющим тоном, желая вернуть меня и Кендалла к реальности, — вы, может, не замечаете, но на вас все смотрят.
— Чего ты пытаешься добиться этим? — спросил я, услышав менеджера, но не приняв его слова во внимание. — Хочешь, чтобы я из себя вышел? Чего ты хочешь?!
— Желаешь, чтобы я при всех это озвучил? — с желчью в голосе и с лукавой улыбкой на лице спросил немец.
Я уже готов был вскипеть и выскочить из-за стола, но нежный и одновременно испуганный взгляд Эвелин мгновенно остудил мой пыл. «Реагируй спокойнее, — твердил я себе, — не собираешься же ты при всех выяснять отношения с Кендаллом?.. Да и подумай об Эвелин! Что она потом скажет?»
Поняв, что я уже ничего не отвечу, друг победно ухмыльнулся и сделал глоток чая.
— Кажется, кому-то пора в кроватку? — ласково пропела Мэрилин, немного разрядив накалившуюся обстановку, и положила обе руки на плечи Кендалла. — Может, поедем домой, Шмидти?
— Уезжать первыми неприлично, — ответил её спутник, быстро ей улыбнувшись.
— А вести себя как последний нахал — это, конечно, верх приличия, — проговорил я, опустив сердитый взгляд.
— Кого ты нахалом назвал? — с вызовом задал вопрос Кендалл и, пьяно пошатываясь, поднялся из-за стола.
— А ну перестаньте! — грозным басом произнёс Мик и так ударил кулаком по столу, что все чашки слегка подпрыгнули и зазвенели. — Два петуха! Один задирается, а другой и в драку рад броситься! Сядь на место, Шмидт, и замолкни. И тебя, Хендерсон, попрошу рта не раскрывать, особенно если захочешь поговорить с Кендаллом.
Когда Мик сказал о петухах, Изабелла тихонько прыснула. А после того, как наш менеджер замолчал, мы с немцем обменялись виноватыми взглядами нашкодивших мальчишек и примолкли. До конца ужина общий разговор сохранял непринуждённость.
— Знаешь, Логан, мне так понравилась Изабелла, — делилась со мной мыслями Эвелин, когда я вёз её после ужина домой, — они с Джеймсом очень мило смотрятся вместе.
— Да, — невесело согласился я. — Что же тебе в ней так понравилось?
— Не знаю. Она просто хороший человек.
Я бросил на свою спутницу быстрый взгляд.
— Ты же ещё не знаешь, какая она, — сказал я, — не стоит делать преждевременных выводов.
— Их не стоит делать, когда говоришь о человеке плохо.
— Тебе… — неуверенно начал я через несколько минут, — тебе вовсе необязательно пользоваться моим методом фальшивых чувств. Если тебе в человеке что-то не нравится, не обязательно притворно улыбаться, только чтобы сделать ему приятно...
— Что ты хочешь сказать, Логан? У тебя какое-то предвзятое отношение к Изабелле…
— Просто я знаю её дольше тебя.
— И тебе о ней известно то, чего не знаю я?
Я не хотел говорить со своим небесно чистым ангелом об Изабелле, мне было противно даже думать о том, что избранница Джеймса сумела чем-то понравиться Эвелин.
— Я просто предостерегаю тебя на будущее, — увернулся от ответа я и улыбнулся ей.
Всю следующую неделю я был загружен работой в студии, съёмками, участием в разного рода проектах и посещением врачей, так что мы с Эвелин почти не виделись. Зато в пятницу я освободился пораньше, и мы с моей избранницей, сев в самолёт в четвёртом часу дня, полетели в Техас. В субботу у мамы был день рождения, и она решила собрать за обедом всю нашу большую семью; в список гостей безоговорочно включалась и Эвелин. Итак, вечером пятницы мы уже были в Далласе, в доме моих родителей.
Они приняли Эвелин ещё более радушно, чем в прошлый раз, после Рождества; это произошло, в частности, потому, что теперь она появилась в этом доме уже при другом, более значительном статусе. Даже Пресли начала относиться к ней с большим вниманием и каким-то немым обожанием — так моя сестра относилась к каждой из тех девушек, которых я привозил в Даллас. За ужином у меня в голове мелькнула мысль о том, что я так и не познакомил Дианну со своей семьёй… Что ж, может, так оно и лучше.
Сегодня кроме нас в доме было ещё несколько гостей: это родственники, которые начали съезжаться с разных концов страны. Среди них был и друг моего детства по имени Гарри, приехавший из Джорджии; мы не виделись с ним, наверное, больше года. Теперь, признаться, я редко вспоминал о нём, хотя в детстве мы были лучшими друзьями… Это было обидно. А что, если через несколько лет я точно так же не буду вспоминать о Джеймсе, Карлосе, Кендалле, Мике, которых сегодня считаю своими лучшими друзьями?
После ужина мы все вместе (нас было девять человек) перебрались в гостиную и съели печенья с предсказаниями, которые каждый год пекла миссис Холланд, мама Гарри.
— Что у тебя? — с усмешкой спросил меня Гарри, слегка толкнув меня локтем в бок.
Я развернул бумажку, спрятанную в печенье, и вслух прочитал:
— Время осушит слёзы и излечит все раны. У тебя что?
— Никто не побеждён до тех пор, пока не признает себя побеждённым. Чушь всё это, — сморщил нос Гарри. — Мама находит эти предсказания в Интернете, запихивает бумажки в печенье, а потом угощает своих родственников, полагая, что всё это непременно сбудется.
Я улыбнулся и вопросительно взглянул на Эвелин, сидевшую рядом. Она развернула бумажку, которую до этого держала в руках, и прочитала:
— Не пугайтесь препятствий, они сделают результат ещё более сладким.
— Кстати, Эвелин, я рад ближе познакомиться с тобой, — с улыбкой сказал Гарри, точно только сейчас заметил мою спутницу, и подвинулся ближе к нам. — Ну, как тебе Хендерсоны?
— Я ещё никогда не видела семьи более сплочённой, чем эта.
— Ты им, наверное, и сама скоро родной станешь, ага? — Гарри снова пихнул меня локтем в бок и усмехнулся. — Ты, Логан, так быстро оправился от расставания с Чарис, что я даже и заметить не успел!
Я рассердился на него за то, что он упомянул имя моей бывшей при Эвелин, но моя спутница, услышав его, нисколько не изменилась в лице. Опустив глаза, я тихо сказал:
— Вообще-то мы расстались больше года назад.
— Правда? — удивился Гарри. — Вот это время летит, слушай…
Несколько минут он наблюдал за людьми, находившимися в комнате, слушал их разговоры, после чего снова повернулся ко мне лицом и сказал:
— Везёт тебе на девушек, Хендерсон! А мне почему-то всегда попадаются одни шлю…
— Может, ты просто плохо ищешь? — прервал я друга детства, помня, что наш разговор слышат нежные уши Эвелин.
— Да чёрта с два — плохо! Просто сегодня девушки заинтересованы в материальном благосостоянии, а не в любви; тяжело находить с ними общий язык, если у тебя нет ни гроша в кармане.
— Я бы попросил тебя так не говорить, — сквозь сжатые зубы проговорил я. — Ты же знаешь, я могу принять это всё на свой счёт.
Гарри, округлив глаза, посмотрел сначала на меня, потом — на Эвелин, которая глядела куда-то в сторону и делала вид, что не слышит нашего разговора.
— Ой, я вечно ляпну что-нибудь не то, — с досадой сморщив нос, сказал Гарри. — Друг, я же не имел в виду тебя и твою подругу, я просто… Я просто сказать хотел, что сегодня отношения не строятся на… Ай, кому я это говорю? Ты всё равно не будешь меня слушать. Давай лучше обсудим причёску твоего кузена, смотри: неужели его правда кто-то выпустил на улицу в таком виде?
Какое-то время мы с Гарри говорили и смеялись, потом его зачем-то позвала миссис Холланд, и он ушёл.
— Ты снова пользовался методом фальшивых чувств? — спросила меня Эвелин, проводив Гарри взглядом.
Я взглянул на неё, в недоумении нахмурив одну бровь.
— Ты о чём это?
— Просто вы вдвоём только что так смеялись, так мило о чём-то разговаривали, хотя на самом деле ты, кажется, не испытывал радостных чувств…
— Испытывал, — улыбнулся я. — Я не веду себя фальшиво с друзьями.
Эвелин посмотрела на меня и, пожав плечами, произнесла:
— Я думала, люди друзей выбирают.
— А, тебе не понравился Гарри, да? — в лоб спросил я и снова улыбнулся. — Да, соглашусь, он не всегда умеет…
— Он такой грубый, — выпалила моя избранница, не дождавшись, пока я закончу свою фразу, — и шутит неприлично, вы с ним так не похожи! Что заставляет тебя дружить с ним, Логан? Я не понимаю.
— Он ведь мой лучший друг с детства… По крайней мере, был таким… в детстве.
— Лучший друг? — переспросила она, опустив глаза. — То есть ты называешь лучшим другом и, например, Джеймса и этого грубого Гарри?
— Да что тебе не нравится? — вдруг вспылил я, не понимая причины негодования Эвелин. — То, что люди рождаются разными?
Она поджала губы, задумчиво помолчала и спросила:
— Ты долго будешь думать с ответом, если я спрошу, чья дружба для тебя ценнее: Гарри или… Кендалла?
Я весь вспыхнул, услышав это от неё, и в глубине души даже очень оскорбился. Она подумала перед тем, как назвать имя Шмидта, а значит, она нарочно сделала это, нарочно, преследуя какую-то цель, непонятную мне. Может, она помнила наш недавний разговор о его любви, может, всё ещё вспоминала то, какими глазами он смотрел на неё тогда, на веранде… Я не знаю. Но очевиднее всего то, что Эвелин хотела сделать мне неприятно… Это разочаровало меня и больно укололо куда-то под сердце.
У неё было какое-то острое жало, которое она тщательно прятала и которым пользовалась очень редко; это жало было ядовитым и причиняло жертве много боли и мучений. Мне было непросто признавать, что Эвелин такая, но реальность нельзя отринуть. И я, как и прежде, винил себя во всём этом, потому что думал, что именно я показал Эвелин, что такое грубость и жестокость. Иногда ко мне приходило осознание, что это не я сделал свою избранницу такой: такой её сделали жизнь и те люди, которых она называет своей семьёй.
— Ты это специально, что ли делаешь? — нахмурившись, спросил я и встал с дивана.
— Куда ты? — мгновенно смягчившись, спросила она.
— Пойду выкину это, — и я показал ей раскрошившееся печенье, которое всё это время держал в руке. — Я всё равно его не буду.
На кухне я долгое время стоял над раковиной, упершись в неё обеими руками, и думал. Наша с Эвелин не первая и не самая большая ссора почему-то напомнила мне мои отношения с Дианной… Господи, нет, нет, нет, пожалуйста, только не это! То, что происходит со мной теперь, совсем не похоже на то, что было прежде… Я не хочу бросаться в полымя, только-только выбравшись из огня!
В конце концов я списал всё на нашу с Эвелин усталость. Всё-таки мы несколько часов провели в самолёте, оба немного подустали, раздражились… Нам нужно отдохнуть, и уверен, таких шероховатостей, как сегодня, в наших отношениях больше не будет. О, проклятый Гарри! Зачем он вообще заговорил со мной? Не будь этого разговора, может быть, Эвелин и не напомнила бы мне о Кендалле…
Мысленно я отметил, что моя ревность к Эвелин начала перерастать во что-то не совсем естественное. Да, только-только признавшись себе в наличии к ней чувств, я тоже ревновал её, но это было как-то тихо, молчаливо. Теперь же, когда Эвелин полностью принадлежала мне, я начинал ревновать её сильнее и с трудом мог смотреть на то, как кто-нибудь из парней говорил с ней или хотя бы глядел в её сторону. Я не мог сказать, что не доверял ей — я полностью ей доверял, — но это глупое чувство, как назойливая муха, возвращалось ко мне вновь и вновь. Временами я вспоминал неистовую ревность Дианны и замечал, что моя ревность очень похожа на её… Что за глупость! Я всегда злился на Дианну за ревность, а сам теперь вёл себя в точности, как она!
Через несколько минут, обдумав всё, я немного успокоился. Вернувшись в гостиную, я обвёл взглядом помещение и не нашёл свою избранницу. Среди гостей её не было.
— Мам, ты не видела, куда ушла Эвелин? — спросил я маму, подойдя к ней. На коленях у неё стояла тарелка, наполнена печеньями с предсказаниями.
— О, да, дорогой, она сказала, что сильно устала и хочет поспать. Папа отвёл её в твою старую спальню… Думаю, она уже спит.
Я кивнул и, повернувшись, пошёл было к лестнице, но мама взяла меня за запястье.
— А ты что бледный такой? — задала вопрос она, обеспокоенно изучая меня глазами.
— Да ничего. Тоже устал немного.
Мама, улыбнувшись, вложила в мою руку печенье.
— Съешь печеньку, — сказала она.
Я тоже улыбнулся и, сжав печенье в руке, пошёл к лестнице. Поднимаясь по ступенькам, я разломил выпечку и достал предсказание. «Не забывайте про тех, кто находится рядом с Вами. Для них Вы главная ценность жизни».
Эвелин на самом деле уже спала. Присев рядом с ней на кровати, я погладил её по плечу и, вздохнув, уставился в темноту. Интересно, она успела записать в тетрадь то, что произошло на первом этаже несколько минут назад? Если так, я не хочу, чтобы она, читая тетрадь, вспоминала об этом нерадостном событии! Пусть об этом буду помнить только я, пусть только мне эти воспоминания причиняют вред!
Включив светильник, я положил на колени сумочку Эвелин и достал из неё тетрадь. «Да что ты делаешь? — спросил внутренний голос, и я замер. — Неужели ты считаешь, что вправе делать это? Конечно, Эвелин — твоя девушка, но у каждого человека есть такие рамки, за которыми начинается его личная жизнь! И другие, даже самые близкие, не могут за эти рамки заходить!»
Я положил тетрадь на стол и задумчиво уставился на неё. А с другой стороны, могу ли я позволить плохим воспоминаниям храниться в тетради Эвелин? Я просто проверю, есть ли там запись, и в случае чего вырву этот листок; ничего другого я читать не буду.
И я быстро, будто боясь передумать, схватил тетрадь и открыл её. Эвелин не успела или не посчитала нужным зафиксировать на листах бумаги свои последние воспоминания, а потому вырывать было нечего. Я в одно мгновенье забыл о своём обещании и принялся за чтение последней, не датированной записи.
«Прошу, никогда не лги себе.
Это происходит. Всё это я чувствую на самом деле. Я больше не обманываюсь и не пытаюсь обмануться нарочно. Раньше я была убеждена в том, что живу правильно, что моя жизнь полна красок, самых разных забот и любви… Я никогда так не ошибалась и, кажется, уже никогда так не ошибусь! Стоило в моей жизни появиться ему, и весь её ход сбился. Оказывается, я всё-всё делала неправильно, оказывается, я не знала, что такое любовь. Если я и была права в том, что моя жизнь до встречи с ним имела смысл, то весь смысл заключался только в том, что в конце концов наша встреча всё-таки случится.
Я не знала, что такое бывает, не думала, что такое может случиться. Закат становился алее только тогда, когда на этот закат я смотрела вместе с ним; трава казалась зеленее только тогда, когда он о ней говорил; весь мир казался добрее только тогда, когда я смотрела в его светлые, как небо, глаза. А стоило ему уехать, стоило отлучиться на несколько дней, — и на меня находила тоска, окрашивающая в серый цвет и закат, и траву, и весь мир. Нет, я никогда не плакала, тоскуя по нему, но всякий раз чувствовала, что его присутствие необходимо мне, как воздух.
Зато каждое его возвращение наполняло меня жизнью, и я чувствовала себя всё живее с каждым его приездом. По его взгляду так тяжело, так тяжело понять, тосковал ли он по мне так же, как это делала я; действительно ли уезжал по делам или просто оставлял меня, чтобы дать понять, что я жить без него не могу. В таком случае придётся признать, что в нём есть капля жестокости, а я… я этого сделать не могу.
В сотый раз напоминаю себе старыми записями, что он с другой, и в сотый раз убеждаюсь, что для меня это осознание неприятно. Не знаю, вправе ли я судить, но не думаю, что он счастлив. Его глаза не выражают настоящей радости, не излучают искренности… Не знаю, стоит мне пожалеть его или осудить.
