сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 120 страниц)
— Я верю в то, — начала Эвелин, задумчиво глядя на небо, — что в мире есть что-то, недоступное для нашего понимания. Люди на этой планете не одни, есть что-то, помимо людей, распоряжающееся всем происходящим. Оно отвечает за судьбы, заставляет одних людей встречаться, а других — расходиться, создаёт трудности и помогает людям их преодолеть, учит плохих важным урокам, а хороших награждает за их терпение, стойкость и силу. Да, Логан… Что-то есть.
— Но в бога ты не веришь?
— Скажи мне, если бог есть и он одинаково любит всех своих созданий, то почему всё в мире настолько несправедливо? Почему одни люди рождаются здоровыми, а другие — больными?
— В этом нет вины нашего создателя, Эвелин. Всё дело в природе, в генетике.
— Но ведь кто-то всё-таки решает, каким человеку родиться? — более настойчиво спрашивала девушка. — Почему один человек красив и богат, а другой — уродлив и несчастлив?
— В богатстве нельзя найти счастья. Бог восполняет людские физические недостатки душевными достатками. Ты не замечала, что одинокие и несчастные люди — чаще всего самые добрые и отзывчивые?
— Ладно, бог — наш отец. А отец любит всех своих сыновей в равной степени, не так ли? Так почему одни должны страдать, работать, преодолевать сложности, а другие — беситься от жиру, бездельничать, но при этом получать всё, о чём только можно мечтать?
— Во многом судьба человека зависит от самого человека. Бог любит всех и помогает тоже всем. Просто порой человек не замечает этой незримой помощи и избирает неправильный путь.
— А если человек верит в бога, но не чувствует его помощи?
— Значит, он не верит в бога. Верить можно только в то, в чём уверен. А если человек посмел усомниться в божьем всемогуществе, то о какой вере может идти речь?
— Тогда я не верю, — шёпотом сказала Эвелин.
Я молчал.
— Верь в меня, — сказал я через какое-то время. — Даю слово, мою помощь и поддержку ты ощутишь в полной мере.
Я почувствовал, как мои пальцы переплелись с пальцами Эвелин, и улыбнулся. Она говорила, что она не доктор, но я уже чувствовал, как моя глубокая душевная рана безболезненно затягивается.
Скоро наступил рассвет, а мы с Эвелин уже спали, лёжа на изумрудной траве и отвернувшись от жадно палящего солнца.
— Когда думаешь об этом мире, — говорила Эвелин, вовремя того как моя «Карма» неслась по лос-анджелесской улице прямо по направлению к дому Блэков, — всем сердцем надеешься, что он не утратил хороших людей. Но как я могу надеяться на это, если я такая лживая и отвратительная?
Я бросил на спутницу короткий взгляд.
— Перестань, — сказал я ровным голосом, — ты не отвратительная. И солгала ты лишь единожды, ради себя. Ты когда-нибудь в своей жизни делала что-то исключительно ради себя?
Эвелин не ответила на мой вопрос. Я услышал её напряжённый вздох.
— Сути это не меняет, — тихо сказала она. — Я соврала, и теперь я чувствую такую грязь в своей душе, что возникает ощущение, будто я никогда не избавлюсь от этого гадкого чувства. Все люди добрые и честные по своей природе, лгать их учат остальные – те, кто уже делал это хотя бы единожды. А соврав один раз, во второй ты даже не задумаешься…
— Принятие проблемы — первый шаг на пути к её решению. Не кори себя, Эвелин. Всё будет в порядке.
Признаться честно, я сам чувствовал себя паршиво и просто не знал, что сейчас буду говорить Уитни. Хочется верить, что сестра Эвелин пустит меня на порог и мне удастся всё ей объяснить.
— Я предатель, — не умолкала моя спутница, но теперь она будто разговаривала сама с собой, — предатель. Я предала любовь и доверие Уитни. Предала…
— Перестань. Ты сама мне говорила, что тебе необходимо было освободиться от этих оков. Хотя бы на время.
— Я такое говорила?
Нахмурившись, я взглянул на Эвелин и сказал:
— Да… А ты не помнишь?
— Нет. — Девушка спрятала лицо в ладони и с шумом выдохнула. — Что же я за человек такой!..
«Карма» остановилась возле большого красного дома, и я, покинув салон автомобиля, по-джентльменски открыл дверцу Эвелин. Она выбралась на улицу и с мрачным видом сделала глоток свежего воздуха.
Вскоре мы уже стояли на крыльце, и Эвелин, бросив на меня взгляд, ожидающий одобрения, неуверенно коснулась пальцем кнопки звонка. По ту сторону двери послышался глухой звон, и ключ в скважине, молниеносно отреагировав на этот звон, активно зашевелился.
Через мгновенье перед нами выросла Уитни, и я ужаснулся, увидев её: глубокие тёмные круги под глазами, заметно обозначившиеся морщинки в уголках губ, строго сведённые вместе и чёрные, как уголь, брови… Уитни выглядела сейчас лет на тридцать пять с хвостиком.
— Эвелин!.. — прозвучал её огрубевший голос, тёмные глаза на мгновение озарились светлым проблеском, и девушка дёрнула свою младшую сестру за руку. Эвелин оказалась за порогом.
— Как ты посмела!.. — отрывисто говорила Уитни, и моя спутница испуганно смотрела на сестру, боясь её и её реакции.
Меня Уитни, кажется, не замечала вовсе. Или делала вид, что не замечала…
— Немедленно в дом! — закричала старшая из сестёр срывающимся голосом. — Немедленно…
Она толкнула Эвелин, и та в несколько шажков оказалась у самой лестницы, ведущей на второй этаж. Уитни посмотрела на меня ледяным взглядом и сказала тихо, но с непередаваемой злобой:
— Ты самое глупое, мерзкое и просто безобразное создание на земле. Пошёл вон!
Она уже хотела закрыть дверь, но я упрямо выставил руку и шагнул за порог. Уитни удивлённо и с вызовом на меня посмотрела.
— Я не хочу, — сказал я, — чтобы ты злилась и срывала зло на Эвелин. В том, что случилось, виноват я один. Это я надоумил её уйти из дома, и я очень хочу, чтоб ты знала, Уитни: эти три дня Эвелин провела со мной.
Рассердившись, Уитни толкнула меня в плечи, и я сделал шаг назад. Эвелин стояла за спиной своей сестры и смотрела на меня со страхом, словно ждала, что я смогу защитить её и спасти от её же сестры.
— Я говорила тебе! — визгливо закричала Уитни, гневно сжимая зубы и не переставая бить меня по плечам. — Я говорила, чтобы ты ни на шаг не приближался к Эвелин! Я говорила, что ты самый плохой вариант для неё! Говорила! Говорила, что ты не достоин и её мизинца! Какого чёрта ты позволяешь себе вмешиваться в её жизнь после того, как я тебе запретила даже смотреть на неё? Отвечай!
— Уитни, — жалостливо позвала сестру Эвелин и подошла к нам, — Логан не плохой, и то, что ты говоришь о нём, — сплошная ложь!
— Не вмешивайся! — пуще прежнего закричала Уитни, яростно оттолкнув свою сестру в сторону. — Я старше тебя и знаю, чем плохой человек отличается от хорошего! А этот, — она метнула на меня пылающий взгляд, — плохой. Просто омерзительный!
Эвелин молча смотрела на сестру, одним взглядом говоря, что та не права.
— Ты сама виновата в том, что случилось, Уитни! — сказал я, снова вставая на защиту Эвелин. — Если бы не ты и не твой бесконечный контроль, твоё неутомимое желание видеть младшую сестру всегда рядом с собой, Эвелин не пришлось бы уходить из дома втайне! Перестань контролировать каждый её шаг, за своей заботой ты совсем не видишь, что Эвелин гибнет тут, под твоим присмотром!
Уитни смотрела на меня, презрительно прищурившись.
— Да что ты знаешь? — спросил меня её металлический голос. — Что ты, самолюбивый кретин, знаешь о наших с Эвелин жизнях? Какого чёрта ты вмешиваешься в её судьбу?
— Потому что я хочу изменить её жизнь! Потому что хочу показать, что мир не ограничивается четырьмя стенами её комнаты, из которой ты не выпускаешь Эвелин даже под страхом смерти!
Уитни помолчала и сделала несколько глубоких вздохов.
— Раньше я уже говорила тебе, — тихо начала она, — что отношения с Эвелин будут непростыми. Теперь же говорю, что о ваших с ней отношениях не может быть и речи!
— Ты не посмеешь, — с несерьёзной усмешкой сказал я.
— Уитни, — подступила к ней с другой стороны Эвелин, — я уже давно выросла и могу сама решить, с кем хочу общаться, а с кем нет. Позволь мне самой сделать выбор…
— Сделать выбор ты ещё успеешь, — непреклонным тоном сказала Уитни. — Жизнь длинная, представится тебе ещё такая возможность… А теперь иди к себе в спальню. Нам нужно поговорить.
Я смотрел на Эвелин, с сожалением подняв брови и понимая, что Уитни никогда не покажет своего осознания моей правоты. Не покажет просто из принципа.
— Не буду я с тобой ни о чём разговаривать, — дрожащим голосом сказала Эвелин, и её глаза заблестели. Я с сожалением протянул к ней руку, но девушка этого не заметила. — Я больше никогда не буду с тобой разговаривать! Все эти три дня я только и думала о своём предательстве, а теперь поняла, что всё сделала правильно… Мне было хорошо рядом с Логаном, и ты ничего с этим не сделаешь! Мне нисколько не жаль, что так случилось. Я… я тебя ненавижу!
И она убежала вверх по ступеням, закрыв лицо ладонями. Моя грудь разрывалась от чувства жалости, мне хотелось сорваться с места и побежать за Эвелин, но… я понимал, что никакими словами её сейчас не утешить. К тому же у меня на пути стояла огромная преграда — огромная преграда по имени Уитни.
— Доволен? — спросила она всё тем же мрачным голосом. — Это ты хотел от неё услышать? Это?!
Я молча смотрел на неё. Лицо Уитни исказила гримаса боли, и девушка твёрдо сказала:
— Теперь убирайся. Убирайся к чёрту отсюда.
Оказавшись дома, я почувствовал себя невообразимо одиноким. Это одиночество не заполняли книги, музыка, телевизор. Я не мог избавиться от мыслей об Эвелин.
Кое-что всё-таки радовало: ещё в Далласе я догадался взять у Эвелин номер телефона, и теперь мог позвонить или написать ей в любое время. Этим я и занялся. Примерно через час после моего возвращения домой я позвонил Эвелин и спросил, как она. Её голос заметно дрожал, но она старалась говорить спокойно и ровно. С Уитни девушка не разговаривала, однако та и не пыталась с ней заговорить. Обе сестры были рассержены друг на друга, и никто из них не собирался делать шаг навстречу другой.
Единственное, что немного отвлекало от этих мыслей, — это всё те же анонимные подарки, о которых я вовсе перестал думать во время «Большого Тура». За два месяца моего отсутствия их накопилось немыслимое количество, но я даже не смотрел содержимое этих многочисленных разноцветных коробочек. Меня уже перестал мучить вопрос, кто же является этой загадочной анонимкой, щедро отсылающей мне подарки. Но ответ на этот вопрос нашёлся сам собой, я даже не приложил к этому никаких усилий.
Примерно через час моего бессмысленного убивания времени на диване звон домофона нарушил тишину во всём доме. Я лениво поднялся на ноги и, подойдя к монитору, прикреплённому к стене по правую сторону от двери, внимательно пригляделся. За воротами стояла девушка, и я, узнав её, удивлённо нахмурился. Ни слова не спросив, я впустил её и открыл входную дверь.
Она легко взбежала по бетонным ступеням крыльца и улыбнулась, увидев меня. Я неуверенно улыбнулся в ответ.
— Привет, Логан. Выглядишь слегка усталым. Что-то случилось?
Не ответив на заданный вопрос, я вздохнул и спросил:
— Что ты делаешь здесь, Эмили?
Да, это была Эмили — девушка, которая лечила меня, когда я заболел пневмонией. Девушка, с которой я хорошо общался чуть больше недели, совсем не зная, что она в это время встречалась с Джеймсом. Девушка, поначалу проявившая ко мне интерес, а потом забывшая меня не без помощи этого ловеласа.
Эмили взглянула на меня кокетливо-обиженным взглядом и сказала:
— Я думала, мои небольшие презенты сами натолкнут тебя на правильную мысль.
— Так они были от тебя?
— А ты только сейчас догадался? Я думала, ты поймёшь это хотя бы по воздушному зефиру, с которым мы пили чай почти каждое утро…
Я устало вздохнул и прижал ладонь ко лбу.
— Что тебе нужно, Эмили?
— Я помню, каким неприятным выдался наш разговор, — начала девушка, опустив голову, — в последний день твоего лечения. Мне не очень-то хотелось, чтобы у нас друг о друге остались такие мрачные воспоминания, и я решила попробовать начать сначала.
— Начать сначала? — переспросил я с насмешливой улыбкой. — Поздновато ты спохватилась.
— Я знаю, знаю, просто… мне нужно было время, чтобы осознать, что наши отношения не были для меня безразличны.
— Догадываюсь, когда ты это осознала.
— Что, прости?
— Говорю, — сердито начал я, — я не хочу быть запасным вариантом.
Эмили удивлённо на меня смотрела.
— Думаешь, я не знаю, что ты была с Джеймсом? Думаешь, я не догадался, что ты решила возобновить наши отношения сразу после того, как он тебя нагло бросил? Думаешь, мне приятно говорить с тобой, зная, что я хранился в дальнем тёмном ящике, как запасное колесо?
— Логан, я…
— И к чему были эти глупые, бессмысленные подарки? Ты знала, что твои слова на меня не подействуют, и решила подкрепить их моими любимыми безделушками? Если да, то грош — цена твоим поступкам.
Эмили смотрела на меня потухшим взглядом, не зная, что сказать. Мне тоже было больше нечего сказать ей.
— Лучше уходи, — тихо произнёс я, — уходи, пока ничего толкового не сказала. Ты, может, знала, что ничего не получится, но…
Я не договорил.
— И не нужно больше никаких подарков, ладно? Пока.
Я закрыл дверь, даже не дождавшись, пока Эмили хотя бы развернётся, чтобы уйти. Этот разговор ничего не изменил в моей душе, и я впервые не почувствовал жалости к девушке, которой отказывал в отношениях. Это случилось впервые, но не вызвало у меня никаких новых ощущений.
Какое-то время я стоял у окна, смотря вслед уходящей Эмили, и снова думал о трёх минувших днях, которые я провёл с Эвелин. Эти воспоминания будили радость, временно уснувшую в моей душе, и воодушевляли после бестолковой встречи с Эмили.
Ближе к вечеру домофон снова зазвонил, и я спустился вниз, всем сердцем желая не увидеть в мониторе девушку — ни Эмили, ни Эвелин, ни кого-либо ещё. Я слишком устал от всего, что случилось недавно, и сейчас не хотел ни с кем видеться. Но, увидев в мониторе мужской силуэт, терпеливо ждавший, пока я впущу его, я улыбнулся и без лишних вопросов открыл ворота. Вскоре в моей прихожей стоял улыбающийся Кендалл, а рядом с ним — два чемодана вещей.
— Привет, дружище, — поздоровался он, закрывая за собой дверь.
— Привет. Вижу, ты не один.
— Да, слушай… — Немец задумчиво почесал затылок. — Наверное, с этого и стоило начать. Я решил уже давно, но сделал это только сегодня. Я ушёл от Кайли.
— Есть, с чем тебя поздравлять?
— Думаю, да. Я избавил своё сердце от мучений — не окончательно, конечно, но…
— Тогда поздравляю, — слабо улыбнулся я. — Вы с ней поговорили?
— Нет. Она мне ни слова не сказала с тех пор, как я вернулся из «Большого Тура». Да знаешь, чёрт с ней!
— Почему тогда ушёл ты, а не она? У неё на раздумья и принятие решения было целых два месяца…
— Тут дело в том, Логан, что мы вместе купили эту квартиру. Напополам. Квартира не её, но и не моя. Кайли, наверное, не смогла ничего решить сама. Вот я и помог ей.
— Так ты хотел спросить, можно ли тебе пожить у меня?
— Временно, — виновато улыбнулся Кендалл, — пока я не подыщу себе достойное жильё. Можно?
— Конечно. — Я обвёл рукой прихожую, показывая, что дом полностью в распоряжении друга. — Ты вовремя. Я как раз не знал, куда деться от одиночества.
— Я заметил, на тебе лица нет. В чём причина, дружище?
— Расскажу позже, ладно? Пока что помогу тебе разместиться.
Добрую половину вечера мы с Кендаллом разбирали его чемоданы, вешали рубашки, майки и свитера на вешалки, убирали бельё и носки в ящики, стелили чистую постель на кровать в гостевой. Когда вся работа была сделана, Шмидт упал на кровать и с наслаждением вздохнул.
— Не видно, что это расставание принесло тебе боль и страдания, — с усмешкой сказал я.
— Так оно и есть. Это чертовски здорово — снова чувствовать себя свободным.
Мы спустились вниз, и Кендалл, засуетившись, полез в рюкзак за бумажником.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Должен ведь я отплатить тебе за твою помощь.
— Рехнулся? Я денег не возьму.
— А я и не собирался давать тебе деньги, — сказал немец. — Хочу поехать в магазин, купить всяких вкусностей, может, пива возьму. Или виски. Поедешь?
— Нет, не хочется никуда ехать.
Взгляд Кендалла смягчился, и он сказал:
— Скажи хоть, что купить надо.
— Не знаю. Вроде всё есть.
Шмидт неодобрительно покачал головой и застегнул толстовку.
— Куплю тебе банановый торт, — сказал он, обуваясь. — Немного серотонина тебе не помешает.
Я усмехнулся и, когда друг уехал, снова встал у окна, вглядываясь в собственное отражение на стекле. Грустные мысли уже растворились в воздухе, и я думал о том, как хорошо, что мы молоды и живы и что океан помнит нас именно такими.
========== Глава 10. "Птица, вырвавшаяся из клетки" ==========
Отдаться глупцу не значит ли откровенно признаться, что в вас говорит одна чувственность?
Оноре-де Бальзак
