сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 120 страниц)
— Отрицание — первая стадия принятия болезни, — сказал он. — Глубоко в душе ты понимаешь, что давно уснувшие чувства наконец-то пробуждаются, но не можешь этого принять. Очнись, чувак! Встряхнись! Чарис, слава тебе господи, улетела в далёкую Германию, и вас больше ничего не связывает. Тебе стало легче, и ты уже можешь чувствовать к другим девушкам то, что когда-то чувствовал к Чарис.
Какое-то время я молча смотрел на пенящийся напиток, после чего сказал:
— Наверное, я и сам рад бы был вновь ощутить эти чувства в груди. Но такое ощущение, что там уже всё мертво.
— Не хорони себя раньше времени. Тебе двадцать пять! Ты молодой человек, а не дряхлый старик!
В чём-то Джеймс, конечно, был прав. Возможно, я действительно боялся своих чувств, боялся вновь чувствовать даже элементарную симпатию к другим девушкам. Но я просто не знал, как от этого можно избавиться. Я сделал попытку в ту ночь на корабле, которая не увенчалась успехом, и решил, что больше не стоит пробовать. Но я был не прав. Пробовать стоит — и много раз. Много! Раз за разом, пока не добьюсь того, к чему стремлюсь.
Исколесив добрую половину Соединённых Штатов, в которую вошли такие города, как Нью-Йорк, Атланта, Бостон, Олбани, Остин и Сакраменто, мы отправились в Мексику. Там у нас был запланирован один-единственный концерт в Мехико, после чего мы летим в Бразилию, а затем — в Колумбию. В целом, мы потратим на эту поездку около полутора недели. После Колумбии следует Британия, но перед отправлением на другой континент Мик разрешил нам сделать двухдневный перерыв. Эти выходные мы решили провести дома — в Лос Анджелесе.
После громкого концерта в Боготе — столице Колумбии — мы поехали в местный отель «Моррисон 114» и разошлись по номерам. Вечером у нас было запланировано что-то вроде красной дорожки. Это мероприятие проходило в честь премьеры нового фильма, главную роль в котором играл уроженец Боготы, голливудский актёр Джон Легуизамо. Мне не хотелось идти туда, но Мик считал, что наше появление на этой дорожке жизненно важно и для нас самих, и для всех колумбийцев.
Я решил не ложиться спать после концерта, иначе я мог бы проспать и ковровую дорожку. Поэтому я достал из рюкзака упаковку своего лекарства и, выдавив сразу две таблетки, налил себе стакан воды.
Дверь в мой номер была открыта, а потому я увидел, как мимо прошли Карлос и Алекса. Эта семья любила Мексику, и Алекса не смогла упустить возможность побывать в Мехико. Но после мексиканского концерта она не изъявила желания возвращаться домой, а потому полетела со своим мужем и в Бразилию, и в Колумбию.
— Карлос, помоги же мне с чемоданом! — пожаловалась Алекса, таща за собой большой чемодан на колёсах. — Вообще-то мне не положено носить тяжёлое.
Карлос резко остановился, а Алекса, не увидев этого, натолкнулась на него. Я тоже замер на месте, с изумлением глядя на семью ПенаВега.
— Что? — почти беззвучно переспросил глава семейства.
— Ну, да, — пожала плечами Алекса и заправила прядь волос за ухо, — я не должна носить тяжёлое, если ты хочешь, чтобы я носила твоего ребёнка.
Карлос даже рот открыл. В этом исступлении прошло меньше минуты, после чего Алекса звонко рассмеялась.
— Мой глупый, глупый муж, — со смехом произнесла она и чмокнула Карлито в нос. — Эта шутка звучит уже в сотый раз, а ты по-прежнему ведёшься на неё, как ребёнок.
Он тоже рассмеялся.
— Алекса, — с несерьёзным упрёком в голосе сказал Карлос, — а что, если однажды это случится на самом деле, а я тебе просто не поверю?
— Поверишь. Месяца четыре спустя, когда меня разнесёт, как плюшку.
Я тоже смеялся, наблюдая за ними.
— Ладно, — произнесла Алекса, — я просто хотела, чтобы ты взял мой чемодан.
— Здорово. А нормально об этом нельзя было попросить?
Всё ещё продолжая улыбаться, Карлито взял чемодан за ручку и сказал мне:
— Рано или поздно я сойду с ума. Я просто сойду с ума, Логан.
Когда они ушли, я закрыл дверь своего номера и выпил лекарство. Затем я подошёл к окну и уставился на голубое небо, которое уже начинало кое-где розоветь, и задумался. Я вспоминал Эвелин, наш с ней разговор о сказочных героях, об исполнении желаний и понял, что мне этого не хватает. Да, в этом грубом, лишённом сочувствия мире мне не хватало её детских, немного наивных рассуждений. Разговоры Эвелин заставляли меня верить, что мир ещё ни лишился таких искренних, добродушных людей. И в конце концов я решил, что после приземления нашего самолёта в Лос Анджелесе я сразу же поеду к ней. Если я хочу, чтобы наши отношения развивались дальше, я должен этому содействовать.
В дверь постучали. Обернувшись, я негромко сказал:
— Не заперто.
В номер вошёл Карлос, и я сделал пару шагов ему навстречу.
— Что? — со слабой улыбкой спросил я. — Алексу уже на солёненькое потянуло?
ПенаВега как-то неискренне усмехнулся, и тогда я насторожился.
— На самом деле я здесь по другому поводу, — тихо произнёс Карлито и присел на тумбочку, что стояла у кровати. — Что за таблетки ты выпил только что?
Я бросил испуганный взгляд на упаковку лекарств, что всё ещё лежали на столе, и не сразу нашёлся, что ответить другу.
— После громкой музыки что-то голова разболелась, — пожал плечами я, — решил выпить таблетки. Сейчас боль уже отпустила, не переживай.
На губах Карлоса заиграла улыбка, и он сказал:
— Только не надо держать меня за дурака, Логан. Может, тебе удастся обмануть кого-нибудь из парней: Джеймса, Кендалла, даже Мика, — но не меня.
Я с изумлением смотрел на него, не желая верить, что действительно слышу это.
— Я прекрасно видел, что ты пил эти таблетки не один и не два раза. Перед каждым концертом, перед каждой встречей с фанатами, даже вовремя обеда или завтрака! Неужели у тебя так часто болит голова? Может, лучше стоит обратиться к врачу?
Карлос знал, что эти таблетки не от головы, но иронизировал. А я просто понятия не имел, что можно было ответить, поэтому сдержанно молчал.
Тогда испанец схватил со стола упаковку с лекарством и, поднеся её близко к моему лицу, вспыльчиво спросил:
— Что это за таблетки, Логан?
Я медленно взял из его рук упаковку и вздохнул.
— Они безвредны, — тихо произнёс я, почему-то со стыдом опуская глаза. — Их можно принимать даже без рецепта врача. Они… они просто контролируют выброс адреналина в кровь, уменьшая при этом эмоциональную активность. С их помощью я могу отвечать за всё, что говорю и делаю.
Какое-то время Карлос молча смотрел на меня в упор, после чего со вздохом прошептал:
— Вот как…
— Да. Но они действуют. Правда действуют. Конечно, побочных эффектов не избежать, у меня от этих таблеток появляется жуткая сонливость… Но без них я уже просто не могу.
ПенаВега ходил по номеру, скрестив руки «замком» на затылке.
— Как долго ты их принимаешь?
— Почти месяц.
— Каждый день?
Я безмолвно кивнул, и Карлос, приблизившись ко мне, вырвал из моих рук упаковку таблеток.
— Ты больше не будешь их пить.
— Что, прости? — усмехнулся я и снова присвоил лекарство себе. — Кажется, это не тебе решать.
— Одумайся, Логан! Это не лекарство! Оно действует на тебя как наркотик!
— Что ты несёшь, Карлос? Ты вообще себя слышишь?
— Ты не видишь смысла без этих глупых таблеток. Ты пьёшь их ежедневно, как витамины, а это, прошу заметить, совсем не витамины! От постоянной сонливости ты становишься похожим на зомби, и после этого ты говоришь, что они приносят тебе пользу?!
— Ты меня совсем не понимаешь! — закричал я, неожиданно схватив друга за плечи. — Ты никогда не был на моём месте, и тебе неоткуда знать, каково мне! Ты просто не представляешь, как страшно думать о вещах, которые никогда не могли бы прийти в твою голову спонтанно, и понимать, что в любой момент можешь элементарно сойти с ума от этих мыслей! Ты не представляешь, как сложно держать себя в руках, когда хочется ненавидеть весь мир!
Карлос сердито оттолкнул меня от себя, и это заставило меня остыть.
— Видишь, в кого ты превращаешься? — вполголоса спросил он. — Это всё твоё «лекарство».
Я молча делал глубокие вздохи, чтобы прийти в себя. Напряжённый взгляд испанца был направлен куда-то в сторону, Карлос не смотрел на меня. Я виновато поднял брови и сказал:
— Прошу, не говори ничего парням. Особенно Мику. Пожалуйста. Я что-нибудь с этим сделаю.
Какое-то время Карлос изучающе меня разглядывал.
— Скажи мне, Логан, ты хотя бы понимаешь, какой вред они тебе приносят? Или за радостью, ознаменованной мнимой победой над болезнью, ты не можешь разглядеть их вреда?
— Я понимаю. Вернее, начинаю понимать. Они действительно мне помогают, и я… я просто теряюсь.
— Хочешь совет?
Я не хотел, поэтому безмолвно взглянул на друга.
— Сходи к врачу, Логан. Ты болен. Да, и не смотри на меня так, я знаю, как ты к этому относишься. Но научись принимать правду. Тебе нужен врач. Хороший невролог, который действительно сможет помочь тебе. Прекрати заниматься самолечением, оно большой пользы тебе не принесёт.
Я слушал его, мрачно уставившись в пол. Карлос был абсолютно прав, и я понимал это. Я прекрасно понимал и то, что мне нужен врач, но идти в больницу и лечить свои мозги не спешил. Возможно, я не делал этого потому, что ещё не до конца осознал свою болезнь. Она казалась мне нечто иным, тем, что не поддаётся никакому лечению.
— Но ты пообещаешь сохранить мой маленький секрет?
— Если ты пообещаешь посетить невролога после окончания «Большого Тура».
Вздохнув, я всё же согласился, и мы с Карлосом стукнулись кулаками в знак заключения сделки. Потом он ушёл, а я ещё долго стоял у окна, бесконечно размышляя над его словами.
Наконец-то. Наконец-то я снова вижу этот дом из красного кирпича, эти клумбы с какими-то цветами голубоватого оттенка, эту дорожку, ведущую прямо к крыльцу. И наконец-то я ощущаю уже полюбившийся запах розовых роз.
После того, как я нажал на звонок, за дверью началась суета. Затем я услышал звон ключей, и дверь открылась. На меня смотрели выразительные, но такие чужие глаза Эвелин…
— Привет, — произнёс я, но почти не услышал своего голоса, — а… вот цветы… они для тебя…
Она нахмурила брови, но оставалась в неподвижном положении. Розы она не приняла, как и во время нашей последней встречи.
— Для меня, прости? — спросила она после моего долгого смущённого молчания. — Но… зачем?
— Как зачем? Ты ведь любишь розы, разве я не прав?
— Прав. Но зачем ты даришь их мне? Ты хочешь, чтобы я дала тебе что-то взамен?
Я начал смутно о чём-то догадываться и, затаив дыхание, спросил:
— А ты з-знаешь, кто я?
В ответ последовало молчание, от которого по спине моей побежал непонятный холодок. Эвелин отрицательно покачала головой.
— А кто ты? — почти шёпотом спросила она, приблизившись ко мне.
— Не имеет значения. Просто… просто возьми эти цветы.
Со слабой улыбкой она приняла из моих рук розы, и я грустно улыбнулся в ответ.
— Эвелин, — прозвучал из глубины прихожей знакомый женский голос, — я ведь сказала, что сама открою дверь.
Увидев меня, Уитни замерла на месте. Я глядел на неё, стараясь не выдавать своим выражением лица ни одной эмоции, и, кажется, у меня это получилось. Взгляд Уитни стал ледяным.
Я заметил некоторые изменения в девушке. Её лицо как-то похудело, и теперь эти впалые щёки смотрелись не сильно привлекательно. Тушь под глазами растёрлась, и возникало ощущение, что Уитни — обладательница ярких синяков под обоими глазами.
— Мне было несложно, — сказала Эвелин своей сестре и с наслаждением понюхала бутоны роз. — Они прекрасны, правда? Этот очень щедрый молодой человек только что подарил их мне.
Отвернувшись, Уитни чихнула, и Эвелин вдруг рассмеялась.
— Да, — согласилась Уитни с сестрой, вытирая выступившие на глазах слёзы. — Отнеси их в комнату, пожалуйста.
Эвелин послушно удалилась, и я с сожалением посмотрел ей вслед.
— Зачем ты снова сюда пришёл? — тихо, но довольно грубо спросила Уитни.
— Ты не можешь запретить мне приходить сюда.
— Я буквально заменяю Эвелин мать, так что я в полной мере могу отвечать за то, что с ней происходит. Пошёл прочь отсюда!
Уитни собиралась хлопнуть дверью, но я выставил руку вперёд, не позволив ей этого сделать.
— Криками нам ничего не решить, — сдержанным шёпотом сказал я. — Позволь мне войти, мне нужно с тобой поговорить.
— Эвелин этого не хочет.
— Я сейчас говорю не об Эвелин. И вообще, откуда тебе знать, чего она хочет, а чего нет?
С досадой поджав губы, Уитни обратила свой взор в прихожую. На кухне шумела вода: это Эвелин ставила мои розы в вазу с водой.
— Что тебе от меня нужно? — спросила недовольная собеседница, вновь опустившись до полушёпота.
Я молча смотрел на неё, и Уитни, напряжённо вздохнув, сделала шаг в прихожую, приглашая меня войти. Я торжествующе улыбнулся и вошёл.
Жестом указав мне на гостиную, Уитни отправилась на кухню, и я услышал её приглушённый голос:
— Можешь немного посидеть у себя в комнате? Мне надо поработать.
— Конечно.
Затем старшая из сестёр снова чихнула.
— И забери с собой розы, пожалуйста.
Я с интересом рассматривал фотографии, вставленные в красивые рамки. Здесь были фото маленьких Эвелин и Уитни, и я улыбался, глядя на них. На каминной полке я заметил наполовину пустую бутылку мартини, рядом — стеклянный стакан. Я поднёс стакан к лицу и наполнил лёгкие воздухом, пытаясь ощутить аромат. Как раз в этот момент в гостиной появилась Уитни.
— Убери руки, — сурово бросила она.
Поставив стакан на место, я бросил на собеседницу равнодушный взгляд.
— О чём ты хотел поговорить? — спросила она и, взяв с каминной полки бутылку мартини, села на диван.
Я сел напротив Уитни и, вздохнув, поднял на неё печальный взгляд.
— Почему она меня не помнит, Уитни?
Какое-то время мы сидели в тишине, после чего девушка сказала:
— А я думала, ты уже сам догадался о её несчастье.
— Догадался. Но конкретно я об этом ничего не знаю. Спрашивать у Эвелин… это как-то слишком. Это будет невежливо.
— А спрашивать у меня – это, по-твоему, вежливо?
Уитни тяжело вздохнула и сделала большой глоток из бутылки.
— Итак, ты хочешь, чтобы я рассказала тебе всё?
— Ты этого не сделаешь, но да. Я этого хочу.
— Зачем? Господи, да зачем? Почему люди всегда создают себе проблемы?
— Я их не создаю, они сами собой появляются в моей жизни.
— Вот как? — Она сделала ещё один глоток. — Честно говоря, впервые встречаю человека, так яро интересующегося жизнью Эвелин. И я так понимаю, если я не расскажу тебе всего, ты от меня не отстанешь, да?
Я не отвечал. Уитни была пьяна — не сильно, но пьяна. Это был идеально подходящий момент для того, чтобы вытянуть из неё всю правду.
— Её болезнь... осложнилась, — наконец заговорила Уитни. — Эвелин лечится у невролога уже год, но результатов пока нет. Это настораживает и меня, и врача. У неё антероградная амнезия, моя сестра помнит только то, что было до начала болезни. А остальное…
— А когда началась её болезнь?
— Очень давно. Когда Эвелин было пять лет. Это был совершенно нелепый несчастный случай. Совершенно! И он так изменил её жизнь!
Уитни сделала сразу два глотка мартини.
— Эвелин просто упала с качелей. Она упала и ударилась головой о железку. Сначала она долго не приходила в себя, что очень сильно напугало меня и родителей. Потом она всё же очнулась, и мы сразу показали её доктору. Он сказал, что это простой ушиб, даже сотрясения мозга нет. А потом мы стали замечать, что Эвелин постепенно теряла память. Сначала она не помнила, что ела на завтрак, потом перестала помнить имена своих друзей, а потом начала забывать, как читать…
Я с ужасом вспомнил нашу первую встречу с Эвелин, когда та попросила меня прочесть надпись на двери. Я принял её за сумасшедшую, а ей, оказывается, действительно нужна была моя помощь…
— И вот сейчас, когда Эвелин находится под постоянным присмотром невролога, болезнь начинает прогрессировать. Эвелин периодически теряет память. Сегодня она может помнить абсолютно всё, а завтра не вспомнит даже вкуса её любимых фруктов. Это осложняет ей жизнь. Действительно, это, чёрт возьми, тяжело, когда каждый день узнаёшь о себе новые, иногда потрясающие сознание вещи!
— Так вот оно как, — задумчиво прошептал я и поднял глаза на собеседницу. — Уитни, что мне сделать для того, чтобы она меня вспомнила?
Девушка рассмеялась, опрокинув голову назад. Я с недоумением смотрел на неё.
— Это амнезия, Логан. Ты не можешь просто приказать Эвелин вспомнить тебя. Для этого нужно время.
— Много времени?
