сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 120 страниц)
– Да, я говорю о ней! – вдруг повысил голос я, и Джеймс, прижав указательный палец к губам, тем самым упрашивая меня о тишине, указал взглядом на потолок. Но я даже не собирался унимать чувства, птицами вырвавшиеся из груди, и начинал только больше горячиться. – Господи, Джеймс, я никогда бы и не подумал, что ты можешь быть таким… проницательным! Ты чуть ли не каждый день твердил мне, что рано или поздно между мной и Эвелин вспыхнет любовь, что это чувство может проснуться в любом из нас, но я не верил… Я ни на минуту не верил тебе и дико сердился, когда ты пытался свести меня с ней. А теперь я чувствую себя совершенным идиотом, потому что я слишком много времени сознательно прятал от других и от самого себя свои чувства! – Я заметил, что мой голос начал дрожать, и, стиснув зубы, попытался унять эту дрожь. – Что за бессмыслица! Я понял, что влюблён в Эвелин, причём влюблён давно, а она… Она играла со мной. Всё это время. Всё это время, Джеймс, она издевалась надо мной! Издевалась и тогда, когда я признавался ей во всём, она бессердечно проигнорировала это признание! Не удивлюсь, если она потом посмеялась над моей беспомощностью, я выглядел просто жалко в её глазах!
Джеймс смотрел на меня, с изумлением приоткрыв рот. Я допил бренди и, поставив пустой бокал на стол, нервно выдохнул. Сердце отчаянно колотилось в груди. Всё, что копилось в моей душе долгие дни, недели, месяцы, в одном мгновение вылилось на Маслоу.
– Вау, – наконец выговорил друг, не глядя мне в глаза. – Логан… Ты и Кендалл не перестаёте меня удивлять. Даже не знаю, когда я удивился больше: когда увидел Эвелин в сопровождении Шмидта на моей вечеринке или когда услышал от тебя… это…
Я засмеялся непонятно чему, и Маслоу, тяжело вздохнув, вновь наполнил мой бокал бренди.
– Кажется, нет смысла злорадно доказывать: «А я ведь тебе говорил!» – сказал друг полувопросительной интонацией. – Не буду. Я нередко оказываюсь прав, я ведь не дилетант в этих делах… Ладно, ладно, не смотри так на меня. Но чёрт, я поверить не могу, что она ничего не ответила тебе! Я долгое время пытался анализировать все её поступки, стихотворения… Помнишь даже последнее? Я был непоколебимо уверен в том, что она… л-любит тебя… Нет, бесполезно предполагать, что однажды мы сможем до конца понять этих чудных существ. Это невозможно. – Помолчав, он вздохнул и спросил: – Значит, ты её всё-таки любишь?
– Всё-таки, – с горечью в голосе выдал я. – Нет, знаешь, теперь я чувствую что-то другое. Да-а… Мне кажется, я её ненавижу. Ненавижу за то, что она так бессердечно отнеслась ко мне, ненавижу за то, что сумел полюбить её, ненавижу за то, что она вообще появилась в моей жизни! Я ненавижу её!
– Аккуратнее с выражениями, Логан, не будь так резок. Через несколько часов тебе полегчает, и ты рассердишься на себя за такие слова. Нельзя ненавидеть того, кого любишь.
– Можно, – мрачно сказал я. – Сегодня я люблю её, а завтра ненавижу, это вполне нормально. Не говори мне, что ты никогда не ненавидел Изабеллу.
Джеймс задумчиво опустил глаза, но всё же не ответил на мой вопрос. Какое-то время мы молчали, и я понимал, что эта тишина начинала выводить меня из себя.
– Как обстоят ваши с Дианной дела? – спросил он, и меня почему-то разочаровал этот вопрос. Нет, Дианна – это не та тема, которую мне хотелось обсуждать. – Она… знает?
– Ни о чём она не знает, – мрачно проговорил я, – ты представляешь, что будет с ней, когда она поймёт, что всё это время она была права насчёт… насчёт меня?
– Так, стоп. Ты считаешь, что виноват перед ней?
– А как же ещё! На протяжении всех наших отношений она подозревала меня в неверности, а потом, познакомившись с Эвелин, она вдруг начала думать, что я люблю Эвелин, а не Дианну, свою девушку. Что же будет с ней, когда она поймёт, что на самом-то деле я любил и люблю Эвелин? Только Эвелин?!
– Выкинь из своей головы эти идиотские мысли, – с раздражением в голосе произнёс Джеймс. – Ты совсем не виноват в том, что влюбился в Эвелин, ты же знаешь моё мнение по этому поводу. Ты не виноват: сердцу не прикажешь. И Дианна должна понять это. Она поймёт.
– Нет, – сказал я, слабо качнув головой, – не поймёт. Ни за что на свете. Она не умеет понимать меня.
– Да ты что? Но разве не Дианна простила тебе твой поцелуй с Ольгой?
– Ни черта она не простила! Я клянусь! Она сказала мне, что мои извинения приняты, но на самом деле в её душе есть тёмный-тёмный угол, в котором она сохранила воспоминание о моём предательстве! Она злопамятна, она всё прекрасно помнит и готова в любой момент напомнить мне о моём поступке!
– Ш-ш-ш, – зашипел Маслоу и, покачав головой, налил мне ещё бренди. – Тише, Логан. Выпей ещё.
Я практически залпом осушил бокал и, глубоко вздохнув, зажмурился.
– Я, конечно, не в восторге от того, что ты встречаешься не с любимой девушкой, – заговорил он, – но мои симпатии к Эвелин глубже, чем мои симпатии к Дианне. Я ещё с самого моего знакомства с Эвелин ждал, что вы будете вместе, но… Ладно. Если ты такого невысокого мнения о Дианне, то почему ты всё ещё позволяешь ей жить в своём доме?
Какое-то время я пялился перед собой затуманенным взглядом, после чего перевёл взор на собеседника и снова вздохнул.
– Я не могу оставить её, – тихо признался я, думая о Дианне. – Я не люблю её и понимаю, насколько это низко – позволять ей меня любить, но… Я не могу оставить её, Джеймс, не могу! Она столько для меня сделала, она так мне верит, так на меня рассчитывает!..
– Да, да, да, – тут же забормотал друг, стараясь немного отвлечь меня от мучающих мыслей, и налил ещё бренди. – Я понимаю. Я всё понимаю, мужик. Выпей ещё и успокойся.
Я сделал глоток бренди, но понял, что он нисколько не облегчает моих страданий, не помогает, не утешает, и сердито поставил полный бокал на стол. Маслоу с удивлением следил за моими действиями.
– Так. Не думай о ней, если тебе не просто делать это, – сказал он, отодвигая в сторону бренди. – Не надо. Пусть всё пока что остаётся так, как оно есть. Не готов расстаться с Дианной? Ну и не расставайся, Логан! Это твой личный выбор.
Я с благодарностью взглянул на него, но промолчал и с тоской посмотрел на полупустую бутылку бренди. На вопросы, которые я беспрестанно задавал себе, я так и не нашёл ответа; сердцу не стало легче от того, что я рассказал всё Джеймсу, и даже его поддерживающий взгляд не оказывал влияния на моё состояние. А я так надеялся, что мне полегчает, так рассчитывал, что из сердца выйдет весь негатив после излития души Джеймсу… На что, если не на это, нужно было надеяться дальше, что ещё сможет мне помочь?
– Стой, но что с Кендаллом? – нахмурился друг, подняв на меня глаза. – Он же… Не хочешь ли ты сказать, что он тоже любит Эвелин?..
– Да, видишь, какая она чертовка? – с усмешкой спросил я. – Дьявол в ангельском обличии. Как может человек так холодно, так безразлично относиться к любви со стороны сразу двоих людей? Как он после этого может оставаться человеком?
Какое-то время Джеймс молча смотрел на меня, после чего напряжённо вздохнул.
– Поверить не могу, что ты говоришь о ней, – сказал он. – Эвелин… Она ведь не такая. Я просто не могу поверить, что ты смеешь называть её чертовкой! Эвелин? Такую чуткую, внимательную? Да чёрта с два!
– Считаешь, я всё это придумал? – стиснув зубы, спросил я.
– Я сейчас не об этом. Ты осознаёшь, что происходит?
– Мне кажется, я ни на что уже не способен. Не способен видеть, чувствовать, понимать, что происходит… Я уже как будто не живу.
– Не надо так говорить… Логан… Всё поправимо. Всё наладится.
– Да что может измениться? – с отчаянием в голосе выкрикнул я, ударив обеими ладонями по столу. Меня бросило в краску от бренди и от того, что я думал об Эвелин. – Что может измениться? И что мне остаётся, кроме как бросить всю свою жизнь на произвол судьбы? Может, мне потерпеть три года, пока моя любовь не умрёт, а? Подумаешь! Всего лишь три года, чего мне это стоит! Знаешь, иногда я завидую Эвелин, потому что её воспоминания умирают каждый день; даже её любовь не живёт три года, как у всех людей: она живёт пару минут, пару часов, пару дней! Никаких страданий, никаких! Почему я не могу просто убить свои воспоминания о ней? – Я почувствовал, что часть сил оставила меня, и, замолчав, повис на спинке стула. – Почему, Джеймс?
Он смотрел на меня с сочувствием во взгляде.
– Я понимаю тебя, дружище, – прозвучали слова Джеймса, в которых отчётливо слышалось участие. – Ты даже понятия не имеешь, насколько я тебя понимаю и насколько тебе сочувствую. Я тоже прошёл через это, и этот период своей жизни я вспоминаю с неприязнью, ужасом и даже с дрожью. Всё пройдёт, я тебе обещаю. Просто надо переждать первое время, оно самое тяжёлое.
Мне было нечего ответить ему, не о чем подумать; мой взгляд не выражал ни одной эмоции, а в голове было пусто: ни одной мысли. Догадавшись, что на данную тему мы больше не заговорим, Джеймс решил вернуться к предыдущей:
– Слушай, а ты не думал о том, что Кендалл… Как бы поточнее выразиться? Он не мог соврать тебе о своей любви к Эвелин, чтобы… побесить твои чувства?
– Что? – не понял я, приподняв одну бровь. Мой рассеянный взгляд упирался в стену.
– Ну, знаешь, в последнее время Кендалл не выделялся за счёт благородных поступков… Не хочу оскорблять его, он мой друг, но согласись, он вполне мог поиздеваться над тобой, зная, как ты мучаешься из-за… из-за своей любви.
– Нет, – тихо ответил я, вспоминая взгляд Шмидта в ту ночь. – Он был искренен. Тем более он не знал о моих чувствах тогда, когда признался в любви к Эвелин самому себе и… мне. Мы оба жертвы. Кендалл не подлец.
Знаю, что мои слова были противоречивы, но я говорил именно то, что чувствовал. Ещё несколько недель назад я в открытую оскорблял Шмидта, утверждая, что в нём нет ни капли благородства, но теперь я так не думал. Теперь мы с ним были товарищи по несчастью, и я приблизительно понимал то, что чувствовал он, не получив ответа на своё признание.
– Ладно, – согласился Джеймс с моими словами, – Кендалл не подлец. Но я ведь видел, что между вами двумя что-то происходило, что это было?
Я молчал. Маслоу так же безмолвно поворачивал бокал с бренди вокруг его оси и ждал моего ответа. Но я с ним не торопился. Я думал о Кендалле.
– Логан, – наконец заговорил друг, вырывая меня из омута моих мыслей, в который я погрузился с головой, – что было, ты мне ответишь?
– Что бы-ы-ыло? – задумчиво протянул я, переведя взгляд на Джеймса и невольно переняв от Шмидта привычку отвечать вопросом на вопрос. – Она чуть было не поссорила нас. Меня и Кендалла! Можешь себе представить?
– То есть вы её не поделили? Я так и думал. К этому всё и шло, впрочем.
– Я не мог допустить, чтобы он признался ей в любви, – высказал я с непонятной злостью и стиснул зубы. – И когда он попросил у меня разрешения быть с ней… я отказал. Не смотри так на меня! Что я ещё должен был сделать? Я сказал ему, что опережу его: признаюсь, и после моего признания Эвелин захочет быть со мной! Со мной! Не с ним!
Джеймс снова зашипел, указывая пальцем на потолок и прося меня успокоиться, но я не уделил его жесту особого внимания.
– Я представляю, как он будет ржать надо мной, когда узнает, что я тоже потерпел фиаско! – Произнеся это вслух, я вдруг осознал весь комизм моего положения и рассмеялся. – О боже, а я ведь выглядел таким самонадеянным, таким уверенным! – И я снова озлобленно засмеялся.
Печально глядя на меня, Джеймс без слов подвинул ко мне полный бокал бренди, и я, схватившись за него как за необходимое лекарство, сделал несколько глотков. Бренди обжёг горло, и я с шумом выдохнул.
– Ты давно говорил с Кендаллом? – спросил друг тихо, словно прислушивался к каждому шороху на втором этаже.
– Последний раз на твоей вечеринке, – безмятежно проговорил я. – Вообще мы мало обсуждали всё это. Я не хотел слушать его. Я знать не хотел того, что происходило между ними.
– Так между ними было что-то?
– Шмидт сказал, что ничего особенного… Не знаю, стоит ли ему верить. Чёрт, не знаю! А вдруг что-то всё-таки было?
– А тебе что с того? Было – и пусть. Не было – ещё лучше. Не думай об этом, Логан, что за дурацкая привычка мучить себя? А знаешь, как я считаю? Тебе нужно поговорить с Кендаллом.
– Это ещё зачем?
– Ты только представь, каково ему теперь. Ты сидишь здесь, у меня на кухне, хлещешь бренди в три горла, а он один, понимаешь? Совсем-совсем один. Думаешь, ему проще переживать всё это, чем тебе? Думаешь, тебе больно от безразличия Эвелин, а ему нет?
Я отрешённо пялился на свои колени и молчал. До этого мне и мысли в голову не приходило, чтобы приехать к Кендаллу и постараться поддержать его, ободрить нужным словом. Я знаю, что в последнее время у меня со Шмидтом было много разногласий и ссор, но мы ведь всё ещё были друзьями… Стоит ли разрывать эти нити, связывающие меня и моего друга, только из-за того, что в наши с ним жизни ворвалась непредсказуемая бестия и полностью разрушила то, что было раньше?
Я допил бренди и, поставив пустой бокал на стол, внимательно посмотрел на Джеймса.
– Скажи, как я поступил с ним? – тихо спросил я, всем сердцем желая услышать ответ Маслоу и одновременно понимая, что его мнение ничего не изменит в сложившейся ситуации. – Я всё правильно сделал?
– Ну, Логан, на это можно посмотреть с разных сторон…
– Отвечай прямо, Джеймс! Что бы ты сделал на моём месте?
Примерно минуту он безмолвно размышлял, потом пожал плечами и ответил:
– Конечно, по некоторым соображениям я бы уступил свою любовь другу, потому что всё во мне говорит чувством дружеского долга, но… С другой стороны, я бы никому не позволил и на метр приблизиться к ней: я люблю её, и она только моя, какого чёрта я разрешу остальным даже смотреть в её сторону? Пусть даже своему другу; никто не лишал меня права на счастье. – Он помолчал, после чего раздражительно добавил: – На самом деле вопросы дружбы и любви всегда были самыми сложными для человека, даже смысла нет обсуждать их. Если ты решил сделать так, как ты сделал, то так тому и быть. Не спрашивай, правильно ты поступил или нет, говорило в тебе благородство или подлость. Всё так, как есть. Ничего не вернёшь и не исправишь.
Я с благодарностью во взгляде смотрел на друга; он слабо улыбался. Тоже улыбнувшись, я налил себе ещё бренди и сказал:
– Честно говоря, я не почувствовал облегчения, когда приехал к тебе и рассказал обо всём… Думал, что легче будет сдержать всё в себе: мысли причиняют не столько боли, сколько её причиняют высказанные слова. Но всё оказалось по-другому, я действительно освободился от некоторых вопросов и избавился от… страданий. Не совсем, конечно, но мне полегчало.
– Я чувствовал себя обязанным тебе, – ответил друг, пожав плечами. – Ты ведь так мне помог, когда я был… Ну, ты знаешь. Я рад, что смог хоть немного помочь тебе.
Допив очередной стакан бренди, я нервно выдохнул. В отдельные мгновения, когда я не вспоминал об Эвелин, моя жизнь казалась мне прежней: счастливой, свободной, беззаботной. Но стоило мне хотя бы мельком вспомнить о ней, стоило хотя бы одной вещи, связанной с Эвелин, промелькнуть в моих мыслях, как моё сердце болезненно сжималось и сознание заполнялось каким-то тёмным, неразборчивым туманом.
– Мне нужно уехать отсюда, – вдруг сказал я. Эта мысль показалась мне очень правильной, а решение – обдуманным. – Хотя бы на два дня, хотя бы на день! Меня даже воздух этого города мучает, я уже не могу терпеть всё это. Не хочу слышать о ней, не хочу видеть её, не хочу думать о ней, не хочу, чтобы она существовала в моей жизни, не хочу! Боже-е-е… Нужно уехать. Хоть куда, хоть на сколько, главное – поскорее.
Джеймс сосредоточенно смотрел на меня и думал о чём-то, потом облокотился на стол и приподнялся на стуле.
– Вообще-то я хотел поговорить с Миком о том, чтобы взять недолгий отпуск за свой счёт, – признался друг, глядя прямо в мои глаза. – И дело не в том, что я устал от работы, совсем нет.
– Какая ещё может быть причина? – не понял я, медленно открывая бутылку бренди.
– Ах, ты не в курсе… Я и сам узнал об этом только несколько дней назад. В общем, если говорить короче, у Изабеллы… астма. – Он остановился, будто попытался осознать то, что только что сказал. – Врач советует ей уехать, отдохнуть и полечиться. Я хочу свозить её в Мансанильо.
– В Мексику? А чем наши родные Штаты тебя не устраивают?
– Меня устраивают вполне, но в Лос-Анджелесе, ты знаешь, отвратительная экология. Ингалятор, конечно, помогает переживать Изабелле приступы болезни, но этот город… Ей нужно уехать и подышать чистым, не загрязнённым воздухом. Мне небезразлично её здоровье.
– Я не знал, что у неё астма… – растерянно произнёс я.
– Представь себе, я тоже. Бруклин, где Изабелла жила три месяца, не улучшил её положения. Боже, я прислушиваюсь к каждому её вздоху и дико боюсь повторений приступов удушья! Это так страшно, Логан!
– Да, я знаю, но она ведь лечится… И это главное.
Я сделал ещё несколько глотков бренди, и Джеймс, глаза которого начали смотреть тоскливо, будто вспомнил что-то и продолжил:
– Так к чему я это тебе рассказываю. Я думаю, Мик будет милосерден и позволит нам с тобой уехать из города на пару дней.
– Нам с тобой?
